— Хутаоса!
Та не отозвалась. Соне это показалось подозрительным. Она зажгла одну из маленьких глиняных ламп — не магией, а обычным кресалом — и принялась осматриваться.
Хутаоса лежала, вытянувшись на своем каменном ложе, неподвижная и молчаливая. Соня с ужасом подумала о том, что жрица умерла — не перенесла чрезмерных усилий, которые вынуждена была приложить, вызывая видения страшных злодейств.
Соня осторожно коснулась лба жрицы и тотчас отдернула руку. Хутаоса была холодна, как камень. Она лежала, вытянувшись и слегка запрокинув назад голову. Когда Соня осмелилась второй раз прикоснуться к этой неподвижно застывшей фигуре, девушка вдруг поняла: жрица не мертва — она обратилась в изваяние, такое же ледяное и бездушное, как скалы, из которых высечено ее ложе.
Теплится ли в этой каменной глыбе жизнь? Скрывается ли за окаменевшей оболочкой живая душа? Оживет ли когда-нибудь Хутаоса, прорицательница пещерного храма?
У Сони не находилось ответа на эти вопросы. Она знала одно: теперь, когда она достигла цели, ей нужно уходить из разоренного пещерного святилища. Не Сонина вина в том, что храм Гаривы подвергся осквернению — Соня и сама едва не сделалась одной из жертв разбойников. И все же девушка почему-то чувствовала себя виноватой. Словно бросала кого-то в беде…
Она покинула зал с окаменевшей прорицательницей и по знакомому уже пути вернулась в девичью опочивальню. Там никого не было, кроме трех трупов: двух разбойников, зарубленных Соней, и Керы. Соня бережно накрыла тело Керы одеялом, сняв его с кровати. Большего она сделать для погибшей не могла.
В одной из кладовых Соня отыскала для себя одежду: плотные брюки, удобные теплые сапоги, плащ, подбитый мехом, гораздо более теплый, нежели тот, что был на ней в тот день, когда она впервые перешагнула порог храма.
Кроме того, Соня запаслась лепешками, головкой сыра и флягой довольно неплохого вина. Уложив все это в дорожный мешок, она почувствовала себя совершенно готовой к путешествию.
Оставалось выполнить последнюю волю Керы…
Когда храм Гаривы остался позади, Соня остановилась. Кругом были только безмолвные горы. Их заснеженные вершины ослепительно сверкали на солнце. В ярко-синем небе над головой не было ни облачка.
Соня глубоко вдыхала разреженный горный воздух. «Это пьянящий запах свободы,— думала Соня,— этим воздухом с рождения дышал великий Конан!»
Эта мысль наполнила ее радостью. Соня нащупала в дорожном мешке кольцо, которое дала ей Кера, и некоторое время рассматривала его. Тогда, в мрачном полумраке залитой кровью спальни, у Сони не было возможности разглядеть его хорошенько. Теперь она впервые увидела жреческое кольцо Керы при ярком солнечном свете и не могла не поразиться великолепной работе искусного мастера, создавшего этот шедевр. Тончайший серебряный ободок, изящная резьба по камню, прозрачный многоцветный сердолик…
Соня залюбовалась игрой света, заставившего вспыхнуть самоцвет множеством огней. На миг ей стало жаль выбрасывать такое совершенство. Но тотчас же она устыдилась. Предсмертную волю Керы следовало выполнить в точности.
Больше не колеблясь, Соня размахнулась и бросила перстень в пропасть. В тот же миг огромная птица со сверкающими на солнце крыльями взмыла в воздух и, блеснув разноцветным опереньем, сделала несколько кругов у Сони над головой. Затем, испустив ликующий крик, она унеслась прочь — куда-то в сторону долины.
Барон Римальдо скучал. Вот уже неделя, как он ждал утешительных вестей от Сабарата. Разбойник забрал у него сотню золотых — и до сих пор еще не появился. Не говоря уж об обещанных и столь желанных девушках!
При мысли о пополнении, которое ожидает его гарем, барон приходил в неописуемое волнение. Он принимался бегать по комнате, теребить свои кружевные манжеты, обрывая с них позолоту и жемчуг, кусать губы, едва не плача от досады и нетерпения.
Поэтому слуга, доложивший о том, что «явился какой-то молодец подозрительного вида и говорит, будто бы от какого-то Сабарата прислан», получил серебряную монету — за добрую весть — и услышал радостный крик своего господина:
— Немедленно веди его ко мне!
Старый слуга давно привык к причудам своего хозяина. Не позволив себе даже измениться в лице, он тут же отправился за посетителем.
Тот и впрямь выглядел подозрительно. Настоящий разбойник. Не сняв плаща с капюшоном, мужчина вошел в будуар барона, оставляя грязные следы на украшенном искусной инкрустацией полу.
— Ах, мой друг!..— вскричал барон Римальдо.— Сапоги…
Разбойник уставился на свои ноги.
— А что такого тебе не нравится в моих сапогах? — дерзко осведомился он. Голос у разбойника оказался молодой, высокий. Небось, юнец только недавно начал брить бороду.
— Э-э… Пол — с узорами… Лучший во всем Шамаре… Видишь ли, мой друг… Мастера из Ианты — я их специально выписывал… заплатил кучу денег… Э-э… Сапоги…
Барон махнул рукой, видя, что молодой разбойник упорно не желает понимать просьбы снять грязную обувь и не пачкать драгоценные полы, которые могут непоправимо попортиться от такого бесцеремонного обращения.
— У меня весть от Сабарата,— заявил молодой разбойник, ничтоже сумняшеся опускаясь прямо в пропыленном дорожном наряде на разобранное ложе барона. Тонкие, надушенные батистовые простыни, атласные покрывала с вышивкой шелками и серебряной нитью, мягкие подушки с кружевными рюшами — словом, все уютное «гнездышко» барона было смято и перемазано дорожной грязью.
Барон еле слышно застонал и поднес к носу платок, надушенный сильнопахнущими офирскими благовониями.
— Распорядись, чтобы меня накормили,— велел бесцеремонный посланник Сабарата.— Я голоден, как собака! И пусть готовят паланкин, или что там у тебя. Поедем в твое имение за городом.
— Куда?
— Ну, где там у тебя стойло для молоденьких кобылок? — небрежно пояснил разбойник.— Сабарат пригнал туда небольшой, но очень аппетитный табунчик…
У барона Римальдо потекли слюнки. Он мгновенно забыл свое раздражение на этого дерзкого молодца. Теперь старого аквилонского придворного занимало только одно: новые игрушки для его тайного гарема. Драгоценные, дорогостоящие игрушки.
— Какие они? — жадно спросил он. Пальцы барона нервно теребили платок.— Ну скажи, умоляю, какие они… мои девочки?
— Скоро сам увидишь. Их восемь,— добавил разбойник.— Свеженькие, как бутончики. Испуганные… Трепетные… Я голоден,— напомнил он,— пусть мне принесут рыбы под шафранным соусом, к рыбе —– белого вина и, пожалуй, немного фруктов.
Такие изысканные вкусы у обыкновенного головореза немного удивили Римальдо. Однако он вызвал слуг, отдал все необходимые распоряжения и, сгорая от нетерпения, отправился на конюшню — проследить за тем, как закладывают карету для путешествия в имение.
Несколько евнухов, вооруженных короткими мечами, имевшими, скорее, декоративное назначение, нежели являвшимися настоящим боевым оружием, могли оказать лишь слабое сопротивление неожиданному свирепому нападению. Двое из них пали от стрел, стремительно выпущенных одна за другой невидимым лучником. Третий, обнажив меч, бросился в атаку и был заколот кинжалом. После этого молодой разбойник одним ударом ноги распахнул дверь изящного одноэтажного домика с резными деревянными колоннами, покрытыми позолотой и расписанными синими и красными цветами. Этот домик — барон Римальдо поэтически именовал его «Садом Наслаждений» — находился в самом уединенном месте обширного поместья, в глубине густого тенистого сада, полного прекрасных редких растений. Это была одна из причин, по которой никто из слуг и стражников не видел нападения на «Сад Наслаждений» и не пришел на помощь евнухам. Никем не замеченный, разбойник вошел в тайный гарем барона Римальдо. Лицо молодого человека, хоть и полускрытое капюшоном, болезненно морщилось, словно он наблюдал что-то глубоко отвратительное.
Внутри помещение казалось более просторным, чем можно было подумать, глядя на домик снаружи. В центре помещался большой зал с фонтаном. В одном углу находился изящный обеденный стол из орехового дерева, инкрустированный перламутром, слоновой костью и эбеновым деревом, и два стула с высокими резными спинками. Посуды на столе сейчас не было, но белоснежная скатерть с пышными бантами по углам так и манила к себе проголодавшегося гостя.
В другом углу зала имелась большая кровать под тяжелым балдахином, украшенная всевозможными резными деревянными розочками, бутонами и целующимися голубками. Вся эта роскошь была щедро позолочена и украшена росписью, а кое-где и драгоценными камнями. Две искусно вырезанные из слоновой кости обнаженные женские фигурки держали большое зеркало в позолоченной раме.
Тяжелые бархатные кисти свисали по углам балдахина. На шелковом покрывале, кроме того, лежала маленькая плетка с костяной рукояткой, украшенной геометрическим орнаментом, а в головах кровати имелись позолоченные наручни и тонкая цепочка, приковывающая их к стене.
Удостоив эту изысканно убранную комнату самого беглого осмотра — непрошеного гостя «Сада Наслаждений» интересовало лишь одно: не скрывается ли здесь кто-нибудь из случайно уцелевших охранников — молодой разбойник бесшумно двинулся дальше.
В небольших, тщательно запертых на засов комнатках, похожих на кельи, разбойник обнаружил девушек — наложниц барона Римальдо. Здесь были девушки из Офира и Аргоса, из Немедии, Куша и даже Кхитая.
Все они дрожали от страха, когда неизвестно откуда взявшийся незнакомый им человек в плаще с низко надвинутым капюшоном, вооруженный луком, двумя кинжалами и длинным острым мечом, приказал им выходить и собираться в зале у фонтана.
Наложниц оказалось чуть больше двадцати. Барон часто менял в гареме девушек. Тех, которые ему надоедали или чем-либо не угодили, он продавал через подставных лиц и никогда потом не интересовался их дальнейшей судьбой. Чаще всего такие девушки попадали в другие гаремы или в дома свиданий. Римальдо был чрезвычайно осторожен в подобных вопросах и не позволял себе рисковать своей репутацией.
Девушки в испуге жались друг к другу. Кто этот человек? Какие новые испытания суждены им?
Молодой разбойник не спеша снял наконец свой меховой плащ. Огненно-рыжие волосы потоком обрушились ему на плечи, словно языки пламени. Рабыни Римальдо тихо вздохнули от изумления: перед ними стояла совсем молодая девушка!
— Мое имя — Рыжая Соня,— объявила она.— Я убила трех охранников, стороживших дверь снаружи. Будем надеяться, охрана дома не скоро заметит мое вторжение. Но все же не следует слишком уповать на то, что все аквилонцы — безмозглые болваны.— Она вздохнула: — Есть ли среди вас такая, которая любила бы барона Римальдо всем сердцем, всей душой и хотела бы остаться с ним навсегда?
Девушки боязливо переглядывались. Соня нетерпеливо хлопнула себя ладонью по бедру.
— Да или нет? Говорите прямо и не бойтесь! Вам нечего страшиться. У нас мало времени.
Одна из девушек, чернокожая рабыня с татуировкой на левой щеке — странно, но это ее вовсе не уродовало — осмелилась ответить от лица всех остальных: