Светослава Третьяковна была женой одного из черенских гостей и приходилась роднёй Добрыне Всеславичу — бабка её была сестриной меньшицы плотничьего деда, поэтому только у неё Белёна Игнатьевна и брала товары разные почти за бесценок.
10
Пожелтевшие принесли с собой месяц листопад. Берёзы — красавицы в разноцветных уборах стояли вдоль Быстрой. Девки, аукаясь, грибочки в ернике собирали. Несколько дней стояла година, редкая для осени; Нево ненадолго успокоилось перед лютым груднем; последние мореходы заводили свои ладьи в Черен.
Гореслава работала без устали, помогала Белёне Игнатьевне сушить хозяйские жупаны да голицы на низком осеннем солнышке. В тот день погожий несла она к Тёмной старую доху Егора Добрынича.
Как множество гривен поблёскивали на солнце листья кустарников, нежно трепетали на ветру сухие былинки.
Хорошо было на сердце у Наумовны, словно Даждьбог щитом своим осветил. Гореслава всегда привечала Бога солнца более других и поэтому не снимала никогда с пояса оберег — уточку с конской головой. Бог её, видно, тоже осеннему солнышку радовался: всё сегодня у девки в руках спорилось.
Шла Гореслава мимо поля, шла да на лес посматривала. Уж заждался её батюшка — леший, корит непутёвую за то, что долго в гости не заходила. Да, в родном печище Добромира давно уж послала бы её с незамужней Ярославой в лес по грибы — ягоды. Набрала бы девка полный кузовок, а опосля зерно бы в муку перемолола. Ничего, дедушка Леший, приду я к тебе в гости, принесу с собой гостинец.
У реки она Эльгу повстречала. Бледная она была, одни глаза на лице и остались. Рядом с ней, подложив на камень старый мужнину вотолу, сидела Всезвана Первяковна и бельё стирала.
— В избе бы постирала, да Зарница теперь там из — за всех кутов пыль метёт, — улыбнулась старостина жена, Наумовну заметив. — Ох, и холодна нынче вода!
— В конце листопада холодней будет, — тихо заметила Эльга, — такая, как в Норэгре.
— Ты всё так же в тот край спешишь, — Наумовна отложила в сторону доху и на руки подула — больно вода в реке холодна была.
— Нет, здесь я останусь. Не отпустит меня матушка, а батюшку не воротишь. В Черене родилась, тут мне и жизнь прожить.
— Шла бы ты домой, лапонька моя, — Всезвана Первяковна на дочь беспокойно посмотрела. — Только — только со двора; как бы снова в объятья лихорадок не попала.
— Хорошо, матушка, — Эльга отошла немного от реки, поплотнее свиту запахнула.. — Долго ли тебе ещё работать?
— Нет, рукав один остался.
— Подожду я тебя, вместе пойдём.
… Шелестели листья под ногами; ветер жалобно, словно дитя малое, между деревьев плакал.
— Не люблю я листопад, — Эльга развязала пояс; свита по ногам забила. — Грустно мне становится, когда ветер воет.
— А мне для печали в печище времени не хватало: в поле я работала да в избе домостройничала.
— Нет, никогда я так не работала. Чернавка у нас одна была, Таланой звали. Вот она с зари до заката солнышка трудилась.
— Где ж она теперь?
— Сбежала. Слышала я, к свеям опять попала.
— Видела я в Черене много иноземных гостей; были среди них и те, кто свеями себя называли, но не слышала доселе, чтоб к ним кто из родного дома бежал.
— Не сама ж она к ним пришла, по глупости своей ушла со двора, а от глупости добра не жди. Продали они Талану какому — нибудь словенину или же к себе, в страну свейскую увезли.
Эльга вдруг замолчала; Гореслава её расспрашивать о чернавке больше не стала.
В доме плотника засела Наумовна за прялку, шерсть чесала, нить плела и думала о родном печище. Скоро грудень придёт, принесёт с собой Саврасую и кузнеца, что по замёршей дороге отвезёт к родным.
Летел листопад; словно листья с деревьев пролетали дни.
Наумовна вместе с Миланьей в лес по грибы — ягоды ходила тропинкой, что вдоль берега Нева бежала; и не боязно было им взбираться и спускаться по камням. Всё верно баяли люди: есть земля, где камней больше, чем травы, а сосны величаво смотрят вниз на воду.
Как — то раз довелось им увидеть, домой возвращаясь, как по берегу княжья гридня прочь от Черена уезжала. Ладно бежали холёные кони, поблёскивая мокрыми от росы спинами; молодцы горделиво в сёдлах сидели, а кто — то из них на гудке играл. И было их около дюжины.
— Кто — то дань не заплатил, — прошептала Миланья. Она щекой к шершавой сосенке прислонилась и тоскливым взглядом кметей провожала. И показалось тогда Наумовне, что остановился на мгновенье рыжий конь, и русый кметь поднял голову, посмотрел на неё. Но быстро скрылись за поворотом вершники, а Нево топот конских копыт заглушило.
Девки осторожно по тропинке спускались с полными кузовками к дороге, дождями размытой.
Над водой птицы кружили белые, крикливые, мореходов приветствовали
Гореслава на минутку замерла на середине тропы, чтобы посмотреть на Нево. Она увидела вдалеке полосатый парус, быстро к берегу приближавшийся.
— Снеккар, — объяснила Миланья. — На них гости заморские приплывают.
Полосатый парус трепетал на ветру, постепенно скрываясь за зеленью ёлочек — шатров. Снеккар покачивался на волнах; гребцы бодро поднимали и опускали вёсла в холодную воду; плеск её слабым эхом долетал до берега.
Ладья быстро исчезла среди камней, видимо, вошла в бухту перед Череном.
Тропинка, петляя, привела их к Быстрой. Девки пошли быстрее; тяжёлые кузовки уже не оттягивали руки до земли.
Хват Добрынич лук свой охотничий проверял, тетиву натягивая. " Миланья, — крикнул он чернавке, — принеси из избы тул и налучье". Миланья быстро на крыльцо взбежала, позабыв про тяжёлый кузовок. Гореслава помедлила немного, присела на бревно и кузовок рядом с собой поставила.
— На охоту собираешься, Хват Добрынич?
— Пока зори тихие, да сивер не окреп ещё — самое время на зверя идти.
— На какого же?
— Ну, не на медведя же. Егор пошёл бы, а я хозяина зверей лесных уважаю.
— Бирюка с собой возьмёшь?
— С Лисичкой только белок пугать, — Хват рассмеялся. — Перуново войско из города, а я в — лес.
— Может, и медведя подстрелишь?
— Нет, мне бы волка убить. Был бы тебе славный кожух.
— Что ж, иди, охотник. Вернешься, кашей с пылу, с жару накормлю.
Добрынич кликнул угрюмого пса, взял у Миланьи кожаный тул и налучье и пошёл к воротам.
— Да, отдохнёшь с часок и за работу принимайся, — Хват остановился и на Гореславу глянул. — Ты Егора не дожидайся, запрягай Гнедую и поезжай в лес за дровами.