Что вся природа плакала о ней,
Когда она ушла в страну теней,
И мир, утратив лучший перл творенья,
Мрачнее вдвое стал от огорченья.
Взрастил Леандра город Абидос.
Там ни о ком не лили столько слез,
С тех пор как он погиб в проливе пенном
И был воспет Мусеем несравненным.
Так пышно кудри юноши вились,
Что их, будь колхом он и остригись,
А не руна, как солнце, золотого
Искали б греки у Ээта злого.
К нему в объятья, если бы смогла,
С небесной сферы Цинтия б сошла.
Как жезл Цирцеи, был он станом строен
И кравчим громовержца стать достоин.
Нежна, как мясо козочки лесной,
Превосходила шея белизной
Плечо Пелопа, но еще нежнее
Казалась кожа на груди под нею,
А формы членов и спины его
Могло измыслить только божество,
Но так как воспевать любовь земную
(А петь богов и вовсе не дерзну я)
Боится муза робкая моя,
Не опишу очей Леандра я.
Багрянцем уст навряд ли бы сравнился
С ним тот, кто тенью собственной пленился
И, чтоб ее изведать поцелуй,
Нырнув в поток, погиб в объятьях струй.
Увидь Леандра Ипполит бесстрастный,
И тот влюбился б в лик его прекрасный.
Смягчался, на него бросая взор,
Жестокосердый житель диких гор.
Фракийский воин, варвар, к зверству склонный,
Склонялся пред Леандром, умиленный.
Казался девой он мужам иным:
В нем было все, что страсть внушает им,
Ланит румянец, красноречье взгляда,
Густых бровей победная аркада.
А тот, кто знал, что был мужчиной он,
Твердил: "Леандр, ты для любви рожден.
Что ж не полюбишь ты, любимый всеми?
Нельзя же лишь себе служить все время".
Весною у сестийцев праздник был
В честь дня, когда в Венере страстный пыл
Адонис пробудил румянощекий;
И путники стекались в Сест высокий,
Чтоб встретить тех, кто дорог их сердцам;