— Хороший был сегодня день? — спросила она.
— День был самый лучший, — искренне ответил я.
— Ты однажды уже говорил это, — погрозила она мне пальцем.
— Значит, сегодня еще лучше.
— Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь.
— Где ты живешь?
— Там же, где и ты. — И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полосами.
На следующий день я сказал:
— Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил.
— Конечно, — согласилась она. — Я — это она.
— Как можно поверить в возможность этого?
— Но ты же сам пришел к этой мысли.
— Значит, это возможно?
— У нас стало возможным. А у вас нет.
— У вас, у нас. Как это понять?
— Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо справлялся с физикой.
— Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили.
— Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию возможных миров.
— Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв.
— Расскажи…
— Что рассказать?
— Почему его убили, почему ты остался жить…
— В разведке. Мы неожиданно увидели трех автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня.
— Вы увидели их одновременно?
— Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Надо было нам упасть.
— Ты и сейчас так думаешь?
— Я часто думал, что мог бы заслонить его прежде, чем это сделал он.
— Почему же ты этого не сделал?
— Не знаю.
— Так вот, ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить.
— Нет. Все было наоборот. Ведь я стою перед тобой.
— Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет.
Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить.
Был еще день. Я просил ее рассказать мне о Мире Возможного. И она рассказывала. И мир ее был прекрасен. Не своими городами и реками, не полетами за пределы солнечной системы и радостным трудом. Он был прекрасен мыслями, чувствами и отношениями людей. Она рассказала мне про моих друзей. О белобрысом худом поэте, который стал Великим Физиком. И о других, которых уже не было на этой Земле или о которых я ничего не знал. И чем больше она рассказывала, тем явственнее я понимал, что моя жизнь была цепочкой маленьких и больших предательств, невидимых окружающим, потому что они были спрятаны глубоко в душе; цепочкой страхов и сомнений, когда нужно было действовать прямо и решительно; цепочкой недомолвок, которые незаметно перерастали в боль и страдания других людей.
Я испугался любви к женщине, испугался, что она затянет меня в свой непонятный мне мир. И я посоветовал ей избавиться от ребенка, чтобы быть свободным. Я спрятался за спину своего лучшего друга, когда нам в лица смотрели ухмыляющиеся дула автоматов. Я не подал руки одному человеку, когда тот в этом нуждался, посмеялся над другим, когда этого не следовало делать, я ушел, когда мне не нужно было уходить, закрыл глаза, когда нужно было смотреть еще пристальнее, чем прежде.
— Неужели все это правда? — я покачал головой.
— Правда, — сказала она, имея в виду свое, потом посмотрела на меня и смолкла на полуслове.
— Не смотри на меня так, — попросил я.
— Что с тобой? — спросила она и погладила мои волосы длинными гибкими пальцами. — Ты поседел…
На следующий день она спросила:
— Почему ты никогда не спросишь о своем сыне?
— Так он все-таки родился?
— Да, в нашем мире он родился. Ему уже двадцать лет. Он работает летчиком-испытателем и любит одну очень красивую девушку.
Она рассказывала мне о нем, а я все слушал, слушал, слушал. Мне хотелось знать о нем все. Мне хотелось видеть его. И тогда я стал просить ее, чтобы она привела его сюда.
— Это невозможно, — сказала она. — Ведь его нет в вашем мире. И он не может появиться здесь.
— А ты? Значит, та женщина еще жива, если ты здесь?
— Да. Это должно быть так. Тебе не хочется увидеть ее?
— Я боюсь.
— Ты всегда боялся.