И вот лестница почти готова. Иван в последний раз пристукнул молотком, потом встал на первую ступеньку, переступил на вторую, легко попрыгал лестница получилась на славу, только чуть поскрипывала под Ивановыми восьмьюдесятью килограммами. Теперь оставалось сделать последний шаг, и тут Иван почувствовал, что позорно трусит. К чести Жукова надо сказать, что управился он с этим недостойным чувством довольно быстро, хотя и успел взмокнуть. Сложив лестницу, он собрался взвалить ее на плечо, но в последний миг оглянулся. Прислонив стремянку к стене, он присел на груду забросанных ветошью кирпичей, придвинул ведро и хлебной коркой аккуратно выскреб остатки джема. Встав, он огляделся еще раз, на секунду задержался взглядом на своем велосипеде, плюнул со злостью и, снова взвалив на плечо стремянку, толкнул дверь.
В голых ветвях соборного парка свистел ветер. По дороге сюда Ивану не попался никто. Только издалека донеслась колотушка ночного сторожа. Иван, цепляясь стремянкой за ветки кустов и вполголоса чертыхаясь, пробирался в дальний угол парка. Наконец, в жидком свете луны он разглядел столбик с указателем и уже совсем уверенно зашагал по тропинке к полянке среди кустов.
Аккуратно разложив стремянку на земле, проверил хорошо ли держатся сочленения и только после этого установил лестницу как надо. И теперь еще у Ивана оставалось два выхода: плюнуть на эту затею, повернуться и уйти, оставив стремянку на удивление завтрашним игрокам. Или хладнокровно ринуться в омут.,.
Иван ринулся в омут. Встав на первую ступеньку, Жyков постоял немного, встал на вторую, потом на третью, поравнявшись головой с вершинкой стремянки. Хлипкий каркас поскрипывал, но держался. Иван осторожно поднял руку, потыкал - ничего, воздух обыкновенный. И он решительно ступил на следующую - предпоследнюю сту пеньку. Стремянка угрожающе закачалась. Иван испугался - свалиться с трехметровой высоты мало удовольствия.
Едва он успел это подумать, как стремянка качнулась сильнее, Ивану показалось, что она как-то странно крутнулась и он понял, что теряет равновесие...
Первое ощущение, выплывшее из подсознания, выложив! И следом пришел страх - Иван боялся пошевелиться, боялся, что первое движение принесет боль - грохнуться с такой высоты не пустяк. И тут он почувствовал, что рядом кто-то стоит. Иван разлепил веки и из розоватого тумана прямо перед его носом выплыли сапоги. Иван поднял глаза - над ним стоял центурион.
Заметив, что Иван очухался, центурион укоризненно сказал: - Ну ты даешь, гражданин! С утра в стельку нализаться- это ж надо! Ну, вставай! Пойдем, я тебя устрою. Отдохнешь - метёлку получишь. Или лопату,-балагурил он,- это по выбору.
Последних слов Иван не расслышал - все его существо затопила оглушающая радость. Он подхватился и бросился обнимать своего неожиданного собеседника.
- Ты чего? Ты чего? - отталкивал Ивана, изумился тот, наклонился и поднял свалившуюся наземь фуражку, - Товарищ сержант, товарищ сержант,захлебываясь, бормотал Иван, не сводя глаз с фуражки, обыкковен ной милицейской фуражки.
- Ты чего? -снова забеспокоился тот - Иван уже узнал его -это был недавно переведенный в здешнюю милицию сержант Краснопольский. Сержант снял фуражку, придирчиво осмотрел ее, на всякий случай обтер рукавом и снова надел.- Ну, пошли.
- Пошли,-, товарищ сержант,- согласился Жуков, с наслаждением перекатывая во рту слова "товарищ сержант".
- Ты чего радуешься? - хмуро спросил Краснопольский.- Думаешь, пятнадцать суток -каникулы?
- Да трезвый я, товарищ сержант!
Краснопольский пригляделся и засомневался-действительно, вроде трезвый, но Иван спросил: - Какое сегодня число? - и сержант убежденно сказал: - Пьяный!
- Число, число какое? -- повторил Иван.
- Двадцать пятое июля, какое еще! - сердито ответил сержант и, крепко взяв Ивана под локоток, сказал: - Пошли!
Иван шел и радовался, даже не заметив, как дошли до милицейского поста.
Дежурный милиционер удивленно приподнялся из-за барьерчика, осмотрел Ивана с головы до йог и спросил Краснопольского: - Чего это он так вырядился?
Иван увидел себя его глазами, как не удивиться: оленья доха, шапка ондатровая. А на дворе двадцать пятое июля.
Но смутить его не могло ничто - даже зловещая перспектива пятнадцати суток. Плевать! Он - дома!
И тут скрипнула дверь и вошел дядя Петя, вернее, старший сержант Хрисов, поскольку в данный момент он находился при исполнении. Увидев Ивана, он несколько удивился, но тут же строго спросил: - В чем дело?
Сержант доложил, добавив: - На пятнадцать суток тянет, как пить дать.
Будь Иван виноват, ничто не спасло бы его от столь сияющего будущего дядя Петя был человек справедливый. И хоть старший сержант Хрисов знал, что его старый друг и капли в рот не берет, тем не менее он достал стеклянную трубочку, которыми шоферов проверяют, отломил кончик и велел Ивану дуть. На радостях Иван дунул так, что Хрисов заметил: - Полегче-полегче...
Взяв трубочку, он осмотрел ее и протянул Краснопольскому. Тот, еще сомневаясь, сказал: - Трезвый...
Вмешался Хрисов: - Чего же ты в парке валялся?
- Обморок, дядя Петя, то есть, виноват, товарищ Хрисов,- весело соврал Иван.- Плохо стало. От жары!
- Ну-ну,- покачал головой Хрисов.- Ну, ладно, катись. Вечером загляну...
Иван весело кивнул и, насвистывая под нос "Яблочко", вышел, чувствуя спиной сквозь доху недоуменный взгляд участкового...
Вот такая история приключилась с Иваном Жуковым.
Закончилась ли она на этом или, оклемавшись от шока, Жуков снова в каком-то сарае корпит ночами над усовершенствованной моделью своего небывалого агрегата, я не знаю. Дня через три после похода в соборный парк и "ЗэЗэ" Иван пришел в библиотеку, хмуро поздоровался и, положив на стол аккуратно обернутую в газету книгу, сказал: - Вот, сдать пришел,- и, помолчав, добавил: - уезжаю...
- Куда? - удивился я.- Так вдруг?
- А-а,- махнул он рукой и, оглядевшись, понизил голос, хотя в библиотеке не было никого кроме нас двоих: - Иду вчера вечером, навстречу Хрисов. Глядь, а у пего на голове что-то как блеснет! Аж затрясло меня. Подходит он, смотрю, а это у него кокарда под фонарем блеснула.- Жуков помолчал.- Если останусь здесь - спятить могу. Вчера венец почудился, а на днях, слышу, рыцари скачут, завернул за угол - водовозка...
- Когда же едешь?
- А сейчас. Схожу за чемоданом, и на станцию, расчет вчера взял,- он протянул мне руку. Уже от двери обернулся, но ничего не сказав, махнул рукой и вышел.
Развернув газету, в которую Жуков заботливо обернул Уэллса, я хотел было скомкать ее, но неожиданно уткнулся взглядом в небольшое объявление, взятое в зубчатую рамку. В объявлении было всего две фразы: "Сдается комната с видом в прошлогоднюю осень. Оплата в зависимости от погоды".
Это была "Зорька ранняя", вернее, большой ее обрывок с полстраницы. Случайно ли завалялся он у Жукова в кармане, не знаю, спросить не у кого. И случайно ли завернул Жуков в этот обрывок книгу, неся ее в библиотеку, или нет, тоже не знаю. Это, впрочем, неважно. Важно другое: благодаря этому мне удалось привести в четвертой главе точный текст нескольких газетных сообщений, тан поразивших в свое время Ивана Жукова.
На этом, собственно, можно было бы и закончить, поскольку все известное мне об Иване Жукове и случившемся с ним, теперь известно читателю.
Но здесь выступает одно очень важное обстоятельство.
Предубежденному, скептически настроенному или просто недоверчивому читателю вся эта история может показаться совершенно сомнительной. У читателя же любознательного, не стоящего на позиции "этого не может быть, потому что этого не может быть", все рассказанное вызовет массу законных вопросов, из которых не самый трудный: "Как это можно объяснить?" Стремление дать читателю факты в той последовательности, как рассказывал Жуков, не позволило мне раньше высказать собственное мнение. Теперь же я должен еще раз сказать, что вся эта история вызвала у меня не меньше вопросов, чем у самого предубежденного и самого доброжелательного читателя. Предупреждаю сразу: на все вопросы однозначного ответа я не нашел. Но пытался.
К сожалению, рассказ о попытках найти исчерпывающее объяснение занял бы не меньше места, чем вся история.
Поэтому я, адресуясь к любознательному читателю, поделюсь только некоторыми соображениями и почерпнутыми в холе поиска сведениями. Для большей точности я процитирую одно положение современной физики: "Пространственно-временные отношения подчиняются не только общим закономерностям, но и специфическим.. Особенно специфичны пространственные и временные отношения в таких сложных развивающихся объектах, как организм или общество. В этом смысле можно говорить об индивидуальных пространстве и времени таких объектов (например, о биологическом или социальном времени)".
Комментировать это положение не стану, скажу только: мне кажется, что в приведенном тезисе содержится, если не объяснение, то намек на объяснение случившегося с Иваном Жуковым. А так ли это или не так - "думай, товарищ! Думать полезно", как говаривал наш учитель математики Иван Александрович Решетилов.
Если же оставить физику физикам, я должен сказать совершенно определенно: я рассказу Жукова верю. Почему? Ну, во-первых, врать ему было абсолютно незачем. Во-вторых, полсотни монет в нашем музее, четыре из которых- редчайшие-переданы в Эрмитаж. Что еще? Да, обрывок газеты, Все это факты. Достаточно ли их или нет - зависит от точки зрения.
Но вот еще два факта, на первый взгляд совершенно далеких от того, о чем мы говорим.
Четыреста лет назад итальянский монах Джордано Бруно высказал дикую для своих современников мысль о бесконечности природы и бесконечном множестве миров во Вселенной.
Сегодня эта истина кажется абсолютно ясной. И тем не менее, как это ни парадоксально, применяем мы ее по привычке только к пространству. Справедливо это? Нет. Очевидно, что идея бесконечности природы и множественности миров объемлет весь материальный мир. Если это так, а диалектика вынуждает нас признать, что это так - значит, границы этого мира становятся еше необозримее, если можно так сказать о безграничном. И это значит, что человека ждут потрясающие открытия не только на далеких звездах...
Четыреста лет назад итальянский монах Бруно взошел на костер.
Четыреста лет назад безымянный русский мужик, привязав к плечам самодельные крылья, прыгнул с колокольни и разбился. Полет первого человека-птицы был скорее даже не полетом, а падением. Но это падение обернулось крыльями для всего человечества.
Первая попытка проломить стену Времени едва не закончилась для Ивана Жукова так, как для его далекого предка попытка взлететь...