На сцене остается одно действующее лицо.
Бесчисленные вопросы кишели в моем мозгу, требуя ответов. Но все они сводились к одному: была ли единая цель во всех событиях этого дня и что кроется за странными поступками действующих лиц?
Больше всего меня угнетало то, что Макс не подошел ко мне и не объяснил происходящее. Я находился тут потому, что этого хотел он, это было ясно. Но по какой причине? Вразумительного объяснения мне не было дано. Почему же в таком случае меня заставили пройти через эти испытания, через всю эту страшную цепь загадок без всяких объяснений?
Сын даже не смотрел в мою сторону. Вместо этого он упорно глядел на дверь вестибюля, и лицо его ничего не выражало.
Почему я вынужден один сражаться с догадками, не имеющими ответов?
Через некоторое время Макс поднялся и медленной походкой направился к камину. Его движения напоминали движения человека, сраженного старостью и горем. Несмотря на сумятицу, царившую в моем уме, я не мог не чувствовать боли, видя его в таком состоянии.
Наконец он остановился перед портретом своей давно умершей жены.
В комнате к тому времени стало так темно, что ему пришлось включить светильник, расположенный над полотном. Мягкий поток света ложился на тонкое лицо Аделаиды. Макс долго не сводил с него глаз, лицо его выражало одно лишь страдание.
— Это неправда, — прошептал он. — Я всегда любил тебя, Аделаида. Всегда.
Он подавил подступившее к горлу рыдание.
— Просто я не знал, что ты была больна в тот вечер и не могла работать, — говорил он, обращаясь к портрету. — Конечно, мне следовало догадаться, но ты же знаешь, каким я бываю перед выступлением. Не могу думать ни о чем другом.
«Это правда», — мысленно согласился я.
В эту минуту раздался оглушительный раскат грома, и Макс сильно вздрогнул. Вспышка молнии озарила его побледневшее лицо.
— Прошу, поверь. Тебе следовало сказать мне о том, что ты нездорова. Я бы ни за что не выпустил тебя на сцену, если бы хоть тень подозрения закралась в мою душу. Ты ведь сама знаешь, что это правда. Можешь проклинать меня за то, что я вел себя как последний дурак, но то, что с тобой произошло, было случайностью. Ужасной, но случайностью. Клянусь тебе в этом.
Тут он не смог подавить рыдание.
— Аделаида, — прошептал он. — Пожалуйста. Прости мне это.
Он почти в беспамятстве прислонился головой к стене, подавленный и чувством вины, и горькими воспоминаниями.
Затем выпрямился, стиснул зубы, выключил свет, сделал несколько шагов вдоль стены и подошел к тому ее участку, который так тщательно изучал шериф, пытаясь нащупать что-нибудь подозрительное.
Прикоснулся к какому-то выступу в камне. Затем убрал руку и взглянул на меня.
Несколько минут пристально смотрел, размышляя, затем направился ко мне.
— Нехорошо видеть еще и это, padre, — пробормотал он. — Тебе и так сильно досталось сегодня.
И, развернув мое кресло, повез меня в вестибюль.
«После всего, что произошло, — горько подумал я, — ты еще хочешь лишить меня зрелища кульминации?»
Мне показалось, что какой-то странный звук вырвался из моей груди, отголосок того протеста, который я так хотел выразить. Но, может быть, мне это только показалось. Я так никогда и не узнаю, издал ли я на самом деле тот звук.
Совершенно точно мне известно лишь то, что Макс неожиданно остановился и опять пристально уставился на меня.
«Скажи же мне, что ты собираешься делать», — молил я его взглядом.
Смог ли он прочесть это в моих глазах? Кто знает. Но он внезапно передумал и остановился.
— Нет, — произнес он. — Сильно или не сильно, но ты имеешь право узнать, что сегодня случится. Это будет справедливо, учитывая все обстоятельства.
Появилась ли на его лице в этот момент улыбка, или мне это опять померещилось? Может быть, она была очень слабой, но все-таки я мог бы поклясться, что…
— Кроме того, — решительно продолжил он, — я хочу, чтоб ты увидел результат.
Он развернул обратно мое кресло и поставил его таким образом, что я оказался лицом к высокому панорамному окну.
«Сын, — обратился я к нему мысленно, — разве ты не объяснишь мне, зачем тебе было нужно, чтоб шериф считал, что Кассандра оставалась в живых в эти часы?»
Нет, он ничего не стал объяснять. Просто оставил меня сидеть здесь, а сам вернулся к камину. К тому самому участку каменной стены подле него, на который он теперь сильно надавил.
Я сжался (неужели мышцы послушались меня на самом деле?), услышав отчетливое металлическое клацанье у того самого окна, возле которого я сидел.
«Господи, — подумал я, — что же я за старый дурак!»
Подобный трюк выполнял когда-то Гудини, причем с огромным успехом. Назывался этот номер «Девушка из деревни». Суть его состояла в том, что сидящая перед окном невысокая девушка неожиданно исчезала.
Согласно версии Макса, то, что казалось настоящим окном, выходящим на озеро и беседку на его берегу, вовсе не было окном. Это был огромный экран, изображение на котором было отражением двусторонних зеркал, встроенных в раму окна ПВ. Сейчас, когда аппарат выключили, изображение изменилось и озеро исчезло из глаз. То, что появилось вместо него, представляло собой морозильную камеру приблизительно четыре фута шириной и три глубиной. Высота ее равнялась высоте самого окна.
Внутри этой камеры находилась подвешенная на веревке, завязанной на груди, Кассандра Делакорте. Черты ее лица — судорожно исказившиеся и покрытые бледностью — отметила своим перстом смерть.
Не сомневаюсь, что грянувший в ту самую минуту удар грома был чистым совпадением. И молния, которая яркой вспышкой высветила эту жуткую картину, тоже была случайностью.
Макс, конечно, тоже заметил это обстоятельство и не преминул высказаться.
— Каков расчет, а? — воскликнул он.
За окнами хлынул ливень, да такой сильный, что казался сплошным потоком выливающейся из опрокинутой цистерны воды.
Макс безмолвно созерцал труп своей жены.
Но ни тени триумфа, ни искры радости не читалось в его взгляде.
— Итак, — спокойно произнес он. — Сработало.
Не нужно было обладать интеллектом известного уроженца острова Родос,[23] чтобы догадаться, о чем он говорит.
Использовав удивительное сходство между Брайаном и Кассандрой и умение Брайана подражать ей, Макс сумел перехитрить Гарри и, что более важно, — шерифа. Ибо Гровер Плум из-за потока всех этих трюков полностью упустил тот главный, который втайне разыгрывался под их прикрытием (я упустил его тоже).
Нам и в голову не пришло, что тот, кто выдавал себя за Кассандру Делакорте, ею вовсе не являлся.
Макс осушил свой бокал бренди и поставил его на стойку, затем повернулся ко мне и тем же мягким жестом, что и до того, положил руку мне на плечо.