Глава шестая.
Илона и теперь, несколько месяцев спустя, отлично помнила, что после пощечины она впала в странное безразличное состояние, и уже не обращала внимания ни на что. Отчасти она пришла в себя дома, когда Толян раздел ее и посадил в ванну, наполненную горячей водой с пышной ароматной пеной. Вдохнув любимый запах ландышей, Илона впервые подняла глаза и посмотрела на Нерадова. И впервые увидела его по-настоящему. Помятое, злое лицо. Пустые серые глаза, широко расставленные, полные ненависти и зависти ко всему миру. Как она могла видеть в этих глазах любовь? Разве такой человек вообще способен любить кого-то, кроме самого себя? Как она могла так ошибиться три года назад, принять вот этого омерзительного бандита за рыцаря, за благородного принца? Он использовал ее как приманку, совсем не заботясь о ее жизни и благополучии. Права была та кошмарная тетка в колонии... Толяну нужна была красивая женщина, способная привлечь внимание любого мужчины... отвлечь внимание на себя, обеспечив тем самым Толяну свободу действия...
- Ну что, детка, - спокойно сказал тогда Нерадов, - испугалась? Ничего, пройдет. Зато это было настоящее боевое крещение.
Она отвернулась, не желая видеть его, говорить с ним. Но его это ничуть не задело. Он спокойно вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь ванной комнаты.
Когда Илона, завернувшись в теплый махровый халат, вошла в кухню, Толян молча протянул ей полный стакан водки. Илона залпом выпила ее и села за стол. Нерадов поставил перед ней тарелку с кое-как нарезанной вареной колбасой, плавленым сыром и маринованными огурцами; все было свалено в одну кучу, и Илона невольно поморщилась. Она любила красивый стол. Красивый, как в красивом романе, как в кино, где показывают красивую жизнь... Толян намазал маслом толстый кусок батона и положил на край тарелки. Илона взяла огурчик, откусила маленький кусок, лениво разжевала... ей совсем не хотелось есть. Толян налил ей еще стакан водки, и она его выпила так же молча. Но продолжала чувствовать себя трезвой, как никогда. И лишь после третьего стакана голова у нее слегка закружилась. Но ей по-прежнему не хотелось говорить. А Толян и не настаивал. Он сам что-то говорил без передышки, но Илона не слышала его, уйдя в себя, не думая ни о чем, лишь видя снова и снова, как отлетает от стены кусок штукатурки, целясь ей прямо в глаз, слыша грохот выстрелов...
Ее могли убить.
Нерадов уложил ее в постель, заботливо укрыл одеялом, и Илона сразу заснула.
Она проснулась очень рано, еще не было восьми часов, но Толян уже куда-то ушел. Илона долго бессмысленно бродила по квартире, из комнаты в кухню, из кухни в комнату, - и постепенно ее пробирало настоящим страхом. Началось это понемногу. Сначала Илона заметила, что у нее слегка дрожат руки. Чуть-чуть, едва заметно... она попыталась сварить себе кофе, но уронила джазву и, оставив ее лежать на полу, села возле кухонного стола на табуретку, зажав ладони между коленями. Руки дрожали все сильнее и сильнее. Потом начали стучать зубы. Илону охватил озноб, она съежилась от холода, но никак не могла сдвинуться с места, не могла пойти в комнату и накинуть на себя что-нибудь теплое - шаль или шерстяную кофточку... Ей хотелось плакать, но глаза были сухими. Ей хотелось кричать - но горло и язык свело судорогой, и она не могла произнести ни звука. В пустой голове что-то громко звенело, беспрерывно, назойливо, как будто кто-то забыл выключить электронный будильник, и тот надрывался зазря, а батарейки все не садились и не садились... Илона с трудом отвела взгляд от валявшейся на полу джазвы и уставилась на часы с секундомером, висевшие над кухонной плитой. Она сама их повесила там, специально купила для того, чтобы следить за временем, когда готовит сложные блюда... Стрелка секундомера прыгала с деления на деление, нервно, безумно быстро, наверное, часы сломались, но почему-то Илона не слышала того характерного звука, который должна была издавать эта стрелка. Который теперь час? Илона смотрела на циферблат и не могла ничего понять. Который теперь час? Ей почему-то казалось очень важным выяснить это, но она никак не могла сосредоточиться настолько, чтобы понять, где находятся часовая и минутная стрелки, она видела только секундную, бешено и бесшумно прыгавшую по кругу...
А потом Илона наконец закричала. Она кричала от навалившегося на нее страха, она выла и колотила себя по голове, кляня за глупость, за то, что связалась с Толяном. Ее могли убить! Убить! Ее могли убить! Илона медленно сползла с табуретки на пол, уткнулась лицом в грязный линолеум и выла, выла... пока не потеряла окончательно голос, пока не лишилась сил. А потом она поползла к холодильнику - поползла, собирая грязь с пола розовым махровым халатом, не в состоянии даже подняться на четвереньки. Ее могли убить, ритмично звучало в ее уме, ее могли убить, ее могли убить. Добравшись до холодильника, Илона поднялась на колени, цепляясь за белые плоскости, дотянулась до ручки, открыла одну из дверок и достала вожделенную бутылку с водкой. Как хорошо, что водка распечатана, тупо подумала Илона, поднося бутылку к губам. Как хорошо, что она распечатана. Как хорошо... Она сделала несколько больших глотков. Мысли продолжали бежать по прежнему кругу. Ее могли убить. Как хорошо, что она распечатана. Ее могли убить. Как хорошо...
Илона поднялась наконец на ноги, крепко прижимая к себе емкость со спасительным напитком. И пошла в комнату, налетая по дороге на все углы и шкафы. Нерадов ее подставил, она должна уничтожить эту сволочь. Она его убьет. Она его убьет. Она его...
Сев на пол возле комода, Илона потянула на себя нижний ящик. Там когда-то, давным-давно, лежал обрез. Пистолет и обрез. Она его убьет.
Но в ящике не было ни пистолета, ни обреза. Там оказался спрятан совсем другой предмет, большой и плоский, Илона далеко не сразу поняла, что это такое. Она долго всматривалась, почему-то боясь прикоснуться к странной зеленовато-серой вещи... а потом вдруг ей все стало ясно.
Бронежилет.
Эта сволочь была вчера в бронежилете! А она, Илона, очутилась под огнем, ничем не защищенная, в одной лишь старой потертой шубе!
Илона залпом выпила остатки водки.
- Что ты там ищешь? - раздался за ее спиной голос Толяна.
Значит, он уже вернулся? Неважно. Пусть видит. Пусть знает. Кто он такой, вообще говоря?
- Где твой обрез? - спросила Илона заплетающимся языком.
- Какой обрез, детка? - Нерадов присел рядом с ней на корточки и удивленно заглянул ей в лицо.
- Тот, что лежал вот здесь, нижнем ящике! - зло закричала Илона, и ей казалось, что она сейчас выглядит невероятно грозной и опасной... - Ты его спрятал, когда меня забрали, понимаю, но где он сейчас?
- Детка, тебе почудилось, - твердо сказал Толян. - Никакого обреза у меня никогда не было. Ты еще пушку придумай! Мортиру, базуку, на что еще твоего больного воображения хватит?
- Больное воображение? - озадаченно переспросила Илона, рассматривая пустую бутылку. - Больное вооб... ты о чем это?
- О том, что ты отчаянная фантазерка, детка, вот о чем. Давай-ка я помогу тебе встать.
- Не прикасайся ко мне! - заорала Илона. - Не сметь, мерзавец! Ты хотел, чтобы меня убили! Ты напялил вот эту штуку, - Илона обвиняющим жестом указала на спрятанный бронежилет. - А я? Меня могли убить!
И тут же перед глазами Илоны вспыхнула пугающе яркая картина: женщина в рыжей лисьей шубейке падает в грязную лужу, по краям которой лежит не растаявший еще серый снег... лужа заполняется черной кровью... ночь, тусклый свет фонаря... ночь, улица, фонарь, аптека. При чем тут аптека? А, ну да, "Скорая помощь"... Илона запуталась в собственных мыслях и заплакала, заскулила, как голодный побитый щенок. Толян подхватил ее на руки и отнес на кровать. Уткнувшись лицом в подушку и продолжая скулить, Илона не видела, как рассматривает ее Нерадов: брезгливо скривив губы, чуть покачивая головой...
Прошел день, и еще один, и еще... Илона сидела дома, смотрела кассету за кассетой, читала чарующие романы и старалась не думать о происшедшем. Ей необходимо было выбросить все из головы, она хотела просто жить, без тревог, ненужных волнений и опасений. И постепенно страх отпустил ее, она снова углубилась в мечты, воображая себя то невинной ирландской пастушкой, то отчаянной итальянкой - искательницей приключений, а то и вовсе принцессой Дианой. Толян по-прежнему уходил каждое утро и возвращался вечером. Они больше не говорили о том ночном эпизоде, как будто его и не было вовсе. Одно только огорчало Илону: денег становилось все меньше и меньше. Ей приходилось, придя в универсам, очень крепко задумываться о том, что она может купить, а что - нет. И в конце концов она сказала Нерадову:
- Толик, я не могу приготовить настоящий ужин на те гроши, что ты оставляешь в буфете.
Нерадов пожал плечами.
- Детка, у меня сейчас тяжелая полоса. Просто не знаю, как быть.
- Заработай, как все! У других получается же, так? Почему ты не можешь? - рассердилась Илона.
- Детка, - усмехнулся Толян, - а ты вообще представляешь, что это такое - зарабатывать, как все?
- Почему же нет? - не поняла она. - Конечно, представляю.
- Вряд ли, - серьезно сказал Нерадов. - Вряд ли ты это действительно представляешь и понимаешь. А кроме того, что ты имеешь в виду, говоря "как все"? Как все банкиры? Или как все уборщицы? Или как все государственные служащие? Ты говоришь, не зная о чем. Ты ведь никогда в своей жизни не работала ради заработка, верно? Вот возьми и сама попробуй. А потом поговорим.
Илону это сильно задело, хотя почему - она и сама не знала. Но в голосе Толяна прозвучало что-то такое... он, собственно говоря, обвинил Илону в полном незнании жизни, в том, что она только и умеет, что сидеть на чьей-нибудь шее... и это несмотря на то, что она два года отмучилась в... и она завелась.
- И попробую, можешь не сомневаться! - с вызовом бросила она. Завтра же найду работу!
- Отлично, - кивнул Толян. - Мне нравится твоя решительность.
На следующее утро Илона отправилась на поиски работы.
Глава седьмая
Эх, картошечки бы раздобыть, думал Карпов, выскребая со сковородки остатки макарон. Картошечка - это настоящий продукт. Поджарить ее с луком, да масла побольше, да кильки баночку, а то еще лучше - селедку купить... Но платить по двенадцать рублей за килограмм картошки и по сорок пять за килограмм самой дешевой селедки - это уж совсем чокнуться надо. То ли дело в прежние времена, при коммунистах! Да, это была жизнь. На рубль этой самой картошки ведро можно было купить. И хлеб, между прочим, шестнадцать копеек стоил. И водка, прямо скажем, не слишком кусалась. Можно было и пить, и закусывать. А портвейн? Карпов тоскливо вздохнул, вспомнив здоровенные бутылки, стоившие чуть больше двух рублей. Классный был портвешок, классный... Весело жили! Пили почти каждый день, и всегда денег хватало. Теперь все по-другому, эти чертовы демократы все испоганили, простым людям теперь никакой жизни нет... Подохни с голоду - никому и дела не будет.
Пора было снова отправляться на поиски бутылок и банок. Карпов горестно прикинул, какова нынче стоимость этих самых бутылок по сравнению с прежними счастливыми временами. Раньше-то как было? Сдал бутылку - купил килограмм картошки, да еще и осталось. А теперь на тот же килограмм надо десять бутылок сдать, а то и двенадцать. Где же их возьмешь-то? На кустах не растут. А из-под кустов их тут же выгребают те, кто пошустрее да поздоровее Карпова. Ему, мирному инвалиду, за нервными и воинственными бомжами не угнаться.
Хорошо хоть на улице сегодня немного потеплее, ни ветра, ни снега, ни дождя. Но ведь и охотников за бутылками в такую погоду больше будет, выберутся из своих закутов в подвалах да на чердаках. Ну, ничего не поделаешь. Все равно надо идти.
Одевшись потеплее, Карпов отправился в очередной поход. Пятница сегодня, может, побольше гуляющих будет перед выходными-то...
...Он бродил по улицам уже больше часа, а нашел всего одну бутылку. Карпов устал, спина снова невыносимо разболелась, ноги ломило, тянуло шею, палка то и дело норовила вырваться из рук... Усмотрев справа от себя просторный двор с деревьями и лавками, Карпов забрел туда и устроился на отдых. Но сначала огляделся. В дальней части двора стояло несколько темных блестящих машин, но людей не было видно. Ну и хорошо, подумал Карпов, никто ругаться не будет, не прогонит. Мартовское солнышко грело на удивление хорошо. Карпов положил рядом с собой сумку с единственной найденной бутылкой, расстегнул куртку. Немного подумав, снял старый вязаный колпак и аккуратно уложил его на скамью рядом с собой донышком вниз - чтобы проветрился. Устроившись как следует, он расслабился и не заметил, как задремал.
И приснилось ему, что стал он жутко богатым. Как оно произошло Карпов не рассмотрел, видел он во сне только результат. А результат был, конечно, что надо. Вдруг появился в его задрипанной квартирке большой цветной телевизор, а на кухне сам собой возник здоровенный холодильник с двумя дверцами. И когда Карпов во сне этот холодильник открыл - у него аж сердце зашлось. Чего там только не было! Колбаса, копченая курица, сыр, масло, сметана, селедка в банке, сгущенное молоко... даже большой торт в прозрачной коробке! А на полочке дверцы выстроились в ряд четыре бутылки "Столичной". Ахнув, Карпов схватил бутылку, курицу - и совсем было начался для него праздник жизни, да только тут он проснулся. Совсем некстати.
Не открывая глаз, Карпов подумал - да, хорошо живут богатые люди, все-то у них есть! И выпить, и закусить. И не думают они, сволочи, как им прожить день. Пора бы уже гнать демократов к свиньям собачьим, пора снова коммунистов на трон сажать. Уж они-то сразу наведут порядок. У жирных все отберут, отдадут таким, как вот он, бедный Карпов. При коммунистах-то и на пенсию прожить можно было бы. Все цены сразу будут назначаться сверху, квартплата расти перестанет, никаких тебе маршрутных такси, которые по карману одним жуликам, только городской транспорт для всех. Да, при коммунистах все жили одинаково, как горошины в стручке... хорошо было!
Карпов открыл наконец глаза и, почувствовав, что голове стало уж слишком прохладно, потянулся к своему вязаному колпаку. И замер, вытаращив глаза. В колпаке лежала сотенная бумажка.
Нервно оглянувшись по сторонам - не видит ли кто? - Карпов сцапал бумажку и запрятал ее поглубже, во внутренний карман куртки. У него даже руки задрожали от радости и от испуга. А вдруг тот, кто бросил ему сто рублей, сейчас пожалеет об этом и вернется - отбирать? Бежать, бежать отсюда, да поскорее!
Карпов рванул на улицу, но сумку с единственной бутылкой все-таки не забыл. Когда он уже дошел до самых ворот, перед домом остановилось такси и из него выпорхнула дамочка в белой короткой шубке, но без головного убора. Пышные светлые волосы светились на солнце, как золотые. Юбка у дамочки была уж такая короткая, что Карпов головой покачал - не боится же застудиться! Сапоги, правда, высокие, обтягивают тонкие ножки в прозрачных черных колготочках... да, красивая дамочка. Карпов посторонился, решив подождать, пока дамочка проскочит в дом. Не хватало еще, например, угодить в лужу своей палкой да забрызгать мартовской грязью белую шубку!
Девушка, быстро рассчитавшись с водителем, направилась к воротам, но увидела замершего Карпова и, улыбнувшись, небрежно сунула руку в карман и тут же протянула что-то инвалиду. Алексей не сразу понял, что это именно ему что-то предлагают, а дамочке, видно, ждать было некогда, она сунула это "что-то" в наполовину расстегнутую сумку жалкого старика и умчалась.