Глава 10. Часть 2.
"Пап", — сказал я, — "я уже понял, что с этим даром нельзя изменить мир. Можно поменять лишь какую-то мелочь, и даже это сложно, а порой и вовсе невозможно. Наша судьба изменилась из-за моего вмешательства, и Трейси жива, когда должна была умереть. Надеюсь, судьба примет последствия этого и подстроится под них. Я уверен, что это произойдёт. Если от этого будут какие-то серьёзные изменения, то ни ты, ни я не сможем ничего с этим поделать. Я не мог позволить Трейси умереть только потому что есть вероятность, что пострадает кто-то другой. Недавно я сказал Трейси, что я не тот человек, который будет вредить другим в своих собственных интересах, просто потому что я не знаком с ними. Я придерживаюсь этого заявления, но, к сожалению, всё равно порой нужно идти на риск. Это меньшее из двух зол, понимаешь?"
"Ага", — ответил он с сомнением. — "Думаю, да."
"Посмотри на это с другой стороны", — сказал я ему. — Помнишь историю, которую я тебе рассказывал, про ребёнка, который подавился хот-догом?"
Он кивнул.
"В которой Нина сделала тебе выговор за его спасение."
"Да", — сказал я. — "В той временной линии я спас этому ребёнку жизнь. Он ещё не родился, но мне суждено спасти его жизнь. Что произойдёт, когда ребёнок подавится хот-догом и Билл, экстраординарный парамедик, не сможет его спасти, просто потому что Билл не стал парамедиком?
"Думаю, на вызов приедет другой фельдшер", — сказал он.
"Да. Прости за нескромность, но я был очень хорошим парамедиком. В той компании были плохие фельдшеры, совершенно некомпетентные. Допустим, на вызов приедет один из них. Допустим, он или она даже не поймёт, что ребёнок подавится, и не успеет вовремя ему помочь. Что тогда?"
"Тогда он умрёт", — ответил отец.
"Может быть", — сказал я. — "Но, видишь ли, мне кажется, что этот ребёнок будет жить. Неважно, насколько некомпетентным будет медик, который приедет на вызов, он или она попытается вставить дыхательную трубку. Это то, что нужно делать, когда кто-то не дышит. И даже если это не поможет им понять, с чем они столкнулись, им придётся вставить ларингоскоп в рот мальчику и попытаться продвинуть трубку. В этот момент они точно поймут, что в горле застрял большой кусок хот-дога, и они попытаются его извлечь. Конечно, несколько лишних минут могут стать вопросом жизни или смерти для этого мальчика, но я очень в этом сомневаюсь. Ребёнку суждено жить, и он, скорее всего, будет жить. Эти законы должны принять и их, скорее всего, примут. И даже если ничего из этого не случится, мне остаётся лишь сказать, что я делал, как считал нужным. И тебе тоже стоит это понимать."
Несколько минут мы сидели в тишине, пока отец пытался принять всю эту информацию. Наконец, он взглянул на меня.
"Ты был прав, что моё мнение о тебе изменится", — сказал он мне. — "Мне придётся теперь воспринимать тебя как взрослого. Взрослого, чьё мнение базируется на прожитых годах. Не знаю даже, что мне делать с этим. Мне придётся перестать думать о тебе, как о своём сыне, и начать воспринимать тебя как равного. Мне больше нечему тебя учить."
"Пап", — ответил я, — "я всё ещё твой сын. Я стал таким благодаря тому, что ты растил меня. Мои моральные принцы, мои этические правила — это всё от тебя и мамы. Конечно, большинство из этого имело место быть в альтернативной временной линии, но это всё равно были вы, ещё до того, как я стал подростком. Ты всё ещё мой отец, и ты всегда им будешь"
"Никогда бы и не подумал, что у меня будет сын", — сказал он мне, — "всего на шесть лет моложе меня."
Я засмеялся.
"А я никогда бы и не подумал, что буду сидеть и курить травку со своим отцом, но вот мы здесь!"
"Но вот мы здесь…", — повторил он.
"Что насчёт мамы?", — спросил я следом.
"Что насчёт неё?"
"Ты расскажешь ей всё это? Или хочешь, чтобы я это сделал?"
Он глубоко вздохнул.
"А ты как считаешь?", — спросил он.
"Если честно, пап, я понятия не имею. Не думаю, что маме сильно хочется знать, что сын моложе её всего на три года. И ей точно не захочется знать ту часть про школьниц и Аниту."
"О, она уже знает о школьницах", — заверил меня отец. — "Ты же не думал, что сможешь так просто обвести нас вокруг пальца?"
"Нет", — ответил я, тяжело вздохнув. — "Я уже понял, что мои действия не такие уж и скрытные, как мне казалось. Я хотел сказать, что ей вряд ли понравится, что её 32-хлетний сын делает всё это."
"Ты прав", — сказал он. — "И мне кажется, что у неё были сильные подозрения насчёт тебя и Аниты. Может, она и не хотела этого признавать, но я уверен, она понимала, что происходит."
Я кивнул, чувствуя сильный стыд и смущение от мысли, что мама знала о моих сексуальных похождениях.
"Давай поступим так", — сказал папа. — "Почему бы нам не сохранить это между нами на время? Не думаю, что если мы ей расскажем, то всё будет хорошо. Наоборот, мне кажется, что могут возникнуть проблемы. Если, в какой-то момент в будущем появится причина рассказать ей всё, мы сядем и поговорим."
"Звучит прекрасно, пап", — сказал я ему, а затем улыбнулся. — "Вы с мамой вместе травку курили в колледже?"
Он засмеялся.
"Помнишь дядю Дэйва, брата твоей мамы?"
"Конечно", — ответил я.
"Того дядю Дэйва, который консервативный республиканский лоббист в страховой области?"
"Да."
Отец улыбнулся.
"Он продавал нам травку в колледже. Хорошая дурь была, на то время."