— Но как же так?
— Да вот так. Занимайтесь дочкой. Приедете через год, сдадите, защититесь. Два месяца на аттестацию. И не волнуйтесь, у нас тут такая анархия в связи с роспуском, что вас никто заваливать не станет. Хотя бы из уважения к памяти о вашем учителе.
Известие о смерти мастера Яринка получила по приезде в институт. Было мерзко и обидно, что никто не сообщил, что не успела попрощаться. А еще осталась пустота, словно вырвали кусок чего-то важного.
По возвращении домой все вроде вошло в прежнее русло: забота о малышке, домашние хлопоты, молчаливое противостояние с матерью, к которому подключилась вернувшая в родные пенаты Лариса.
— Ир, я виделась с Игорем. Он очень хочет увидеть ребенка.
— Ларис, я тебе голову оторву, если ты Маргошку ему покажешь. Это моя дочь, и только моя.
К концу сентября заболела бабушка, Акулина Фоминична. И так слабая здоровьем старушка сдала совсем, в кои веки обратившись в больницу. Ее обследовали, положили в стационар, назначили лечение. Кто на работе, кто на учебе, все заняты. Быть сиделкой в больнице выпало Яринке.
Соседка Наташка родила двойню, и две юные мамашки спелись, помогая друг другу в присмотре за детьми: то Натка за Маргошкой смотрит, пока Яринка в больнице, то сама Яринка качает всех троих, пока подруга отсыпается, отдыхая, или по хозяйству хлопочет. Они никогда не были близки, но общие заботы объединили.
— А где Акулина Фоминична? — поймала пробегающую мимо медсестру, спросила Яринка, не найдя бабушку утром в палате отделения терапии.
— Так у нее ночью был инфаркт, перевели в кардиологию, — ответила работница больницы.
Инфаркт. Проклятая способность впитывать информацию на лету. Хрупкие сосуды, значит, некоторое время нельзя шевелиться, хотя бы не делать лишних движений и не напрягаться.
— Саш, бери академку, мелкой нужна нянька. Ты в больнице не сможешь, мама деньги зарабатывает, иначе по миру пойдем. Остаюсь только я.
— А Лариса?
— Ты сам поверил в то, что сказал?
— Уже пишу прошение.
Будущая жена Сашки даже не подозревала, какого мужчину воспитает из него сестра. И все же Светлана будет настолько счастлива, заполучив такого внимательного и заботливого мужа, что никогда не задумается над тем, кому обязана такому счастью. Она родит ему троих детей, понимая, что именно он взвалит хлопоты по их воспитанию на свои плечи. Но это в будущем, а пока Сашка постигал премудрости искусства няньки, сутки напролет проводя с племянницей, зная, что мама малышки примчится на велосипеде, упадет уставшая. И ее надо накормить, и она покормит дочку. Отдохнет часик и опять в больницу.
Время после развала Союза отразилось в первую очередь на здравоохранении. Медикаменты и до этого дефицитные и вовсе исчезли из продажи. Мария почти не бывала дома, все свободное время тратя на поиски препаратов, способных если не вылечить Акулину Фоминичну, то хотя бы стабилизировать ее состояние. В то же самое время Яринка постигала азы медицины, собственноручно восполняя недостаток сотрудников больницы. Все началось случайно, и от посильной помощи в разносе тарелок с обедом по палате девочка перешла к обязанностям процедурной медсестры.
— Я… подождите, я быстро. Вернусь, всем раздам по уколу, — извинилась медсестра, вылетая из палаты на срочный вызов. Бывают ситуации, когда персоналу приходится бросать плановых пациентов, которые "могут подождать", и бежать туда, где время не терпит. Больница и нехватка врачей диктуют свои условия. Яринка это понимала и не злилась на медсестру. Вот только нервов хватило ненадолго. Пять женщин разных возрастов ждали уколов, им болело, они страдали от этой боли, у некоторых — невыносимой. Это останется на всю жизнь — непереносимость чужой боли. И спустя полчаса ожидания Яринка взяла бокс, оставленный медсестрой, вышла к столу дежурной, просмотрела карты назначений. Она видела это в кино. Она видела это в больнице. Ампула, пилочка, сломать навершие. Выдавить воздух до капель на игле. Верхняя крайняя доля ягодицы. Отпустить пальцы, невесомым хлопком вгоняя иглу. Жгут, пережать руку. Осторожным точным движение в набухшую вену. Контроль, три капли крови в шприц. Не дрогнуть, помнить дозировку, указанную в карте. Они не сопротивлялись, видя, что их обслуживает не медсестра. Им было слишком больно, чтобы ждать кого-то другого.
— Да ты с ума сошла! Ты представляешь, что такое "Дибазол" для пожилого человека? — орала вернувшаяся медсестра.
— Догадываюсь, но я выдержала дозу. У меня глаз на маломеры после работы с кислотой, — отстраненно ответила Яринка, на вынесенном в коридор табурете отдаваясь вязанию комбинезона для Маргошки. В палате все спали. Медсестра поворчала, но потом поблагодарила.
Попытки удержать постинфарктную бабушку в постели оказались тщетными. Стоило Яринке отвлечься, уехать покормить дочь, как старушка поднималась с кровати и отправлялась в уборную, решительно заявляя, что никому не позволит подносить ей судно. Гордость — великая штука. Правда, не всегда уместная.
— Мы переводим вашу бабушку обратно в терапию. С сердцем вопрос закрыт, осталась всего лишь реабилитация, но вот с ногой — это не наша епархия, мы бессильны, — уведомил Яринку лечащий врач.
Акулина Фоминична крепилась, как могла, но все же и ей оказалось не по силам выдержать эту боль. Она плакала и молилась. И вместе с ней плакала Яринка, поскольку не знала, как избавить от этой боли. Ногу жгло огнем, разъедая изнутри.
— Сосуд оборвался, образовался тромб. Сухая гангрена, — констатировал врач по окончании анализов.
— И?
— И переводим в хирургию, мы ничего не сделаем с таким диагнозом.
— В хирургию?! Почему в хирургию?!
— Ее может спасти только ампутация.
Страшное слово прозвучало, и Яринка могла лишь бессильно хватать воздух ртом. И понимать, что пять месяцев в больнице сделают Акулину Фоминичну калекой. Нет, не пугали девочку трудности ухода за бабушкой, она боялась, что гордая женщина этого не перенесет. А еще этого не перенесет Мария, самого известия о том, что ее маме отрежут ногу.
Это уже вошло в привычку, разрываться между больницей и Маргошкой. Редкие подмены на месте сиделки давали хоть некоторую возможность побыть с дочкой. Яринка радовалась этим минутам, украдкой плакала, когда малявка начала что-то лепетать, ползать. Деточка с такой скоростью научилась улепетывать на четвереньках, что только пусти на пол — не догонишь. И вслед за словом "мама" научилась издеваться над бабушкой.
— Скажи "дядя", — уговаривала она внучку в редкие минуты присутствия дома. Сашка уехал в Киев на неделю по вопросам учебы, и за Маргошкой пришлось следить Марии, поскольку больничную атмосферу на дух не переносила.
— Баба, — уперто отвечала мелкая.
— Нет, не баба, дядя, — пыталась добиться результата глава семейства, но внучка упорно отказывалась подчиняться, хитро щурилась, и на все, что не "мама", отвечала "баба", а иногда и "да, баба". Попытки научить ребенка новому слову зашли в тупик. А потом вернулся Сашка, и мелкая хитрюга прокричала на весь дом:
— Дядя!
Радость, которую внесла Маргошка в жизнь Яринки, была бы безмерной, если бы не омрачалась болезнью другого, не менее дорогого человека. Ни там, ни тут. Девушка разрывалась надвое, рассчитывая по минутам, сколько времени она пробудет там, сколько тут.
— Не волнуйтесь вы так. Да, это ампутация, но операция сама по себе простая, времени много не займет. Сорок минут максимум. Она будет спать, она ничего не почувствует. Крепитесь. Если этого не сделать, то она умрет.
Отправить Марию в аптеку. Собрать вещи бабушки в палате, готовясь к переводу в реанимацию. Сесть на пол перед операционной и похлопать по месту рядом, приглашая Марию. Ждать. Час. Два часа. Три часа. Нарастающая паника. Сорок минут — максимум?!
— Что с ней?! — поймать выбегающую из операционной медсестру.
— Ой, с вашей ничего. Она ждет в предвариловке. Тут с аварии привезли по срочному, так что к вашей бабушке еще не приступали.
Тонна сгоревших нервов.
— Ну и дуры мы, — попытка приободрить мать.
Она научилась ставить капельницы и делать перевязки. И улыбаться, когда хочется кричать. Она снимала швы с этого обрубка, перед тем как бабушку выписали домой, прописав курс реабилитации.
— Тебе так будет легче, девочка. Да, ей нужен пока еще присмотр медсестры, но ты и так с этим справляешься, а дома, говорят, и стены лечат.
Маргошке исполнился год и месяц, когда Акулина Фоминична вновь увидела правнучку. Старенькая женщина умела быть солнцем. Правильным солнцем, от которого всем светло и тепло. Она ловила начавшую ходить по комнате правнучку, затаскивала к себе на диван и кормила из своей тарелки, приучая ребенка к "взрослой пище, ибо хватит маму кушать". Правая нога так и не распрямилась. Левой не было. Она настолько ненавидела инвалидное кресло, что Мария так и не решилась его купить. Весна распахивала окна, даря невиданное ранее тепло. Яринка брала на руки сухонькую, невесомую маленькую старушку и выносила во двор, усаживая на лавку. Она могла бы так всю жизнь. Бабушка была удивительнейшим человеком, ухаживать за которым совсем несложно. Всего-то надо, что быть рядом, подать воды, вынести на улицу. Сделать уколы вечером, чтобы она ночью смогла поспать.
Это был июльский вечер. Пять дней прошло с того дня, как Акулине Фоминичне исполнилось семьдесят три года. Она, казалось, смирилась со своим состоянием. Ожила как-то, улыбалась. И даже выпила привычную рюмку кагора с тостом для восстановления давления. Она так смеялась в тот вечер, когда смотрела с дочерью и внучкой КВН по телевизору. А потом поймала пробегающую мимо правнучку и укачала на подушке, сказав, что детям пора спать. И сама тоже спать решила, сказав Яринке, что сегодня уколов не надо. Не болит. Яринка с матерью ушли сажать капусту, как раз солнцепек ушел, вечер. Зайти в комнату и понять, что дыхание слишком странное и хриплое для сна. И запах, повисший в комнате, настораживает. Отбросить одеяло. Закричать.
— Мама! Скорую!
— Кома, забираем, — фельдшер.
— Инсульт. Я с вами, — Яринка.
— Грамотная?