И девочка впервые взялась за "инструмент" не в плане обучения. Зная основы, она решила поиграть с судьбой. Вроде бы вопрос несложный предстояло решить, но очень важный для нее самой — помирить родителей. Проводя пальцем по рисунку карт, Яринка выводила новую судьбу своей семьи, но не свою. Позже она не раз будет корить себя за то, что позволила вмешаться. Но сейчас все ее мысли были лишь о том, как вернуть то, что так невозможно больно было потерять. Плата за содеянное аукнулась ей два года спустя. Взвихренным веером карты расположились в пальцах, выстраивая новые пути, проложенные по клетчатой скатерти большого обеденного стола. Казалось, даже воздух заискрил от напряжения. Единой мыслью — семья должна быть вместе. Загустевшее до темной сирени небо неодобрительно поморщилось, разразившись грозой, словно протестуя против действий Яринки. Но в тот момент девочка оказалась сильнее неба. Слишком велико желание.
Как-то за общими хлопотами в помощи обустройства дома родители сблизились, и вопрос развода больше не возникал. Девочка промолчала о том, что совершила — отец бы не понял и наказал. Запретил ведь править судьбу свою и близких. И все же Яринка радовалась тому, что пусть и на новом месте, но все по-прежнему, все вместе. И можно в очередной раз "вставить" папку в шахматы. Его — да, а вот Сашку не получалось. Отточенный ум юного математика не допускал промахов. Обложившись книгами по шахматам, мальчик осваивал азы дебютов и гамбитов, учился на десять шагов вперед просчитывать "защиту Филидора" и считал кумиром Хосе Рауля Капабланку. Свести хоть одну партию в ничью с Сашкой Яринка считала невероятным достижением.
Отражение
Я не боюсь высоты, но почему тогда так страшно падать? Разобьюсь? Да. Кажется, вот сейчас разобьюсь. Не вижу в этой темноте, но чувствую внутренне — вот они, каменные плиты подо мной, и слишком долго падаю, чтобы отделаться ушибами. Вот еще чуть-чуть, и расшибусь в лепешку. Но плиты раздвигаются за миг до падения. И вновь падение. И снова плиты. Но теперь раздвигаются перпендикулярно первым. Не вижу, но чувствую и понимаю. Бесконечное падение в бездну. И вымораживающий холод, сковывающий изнутри ужас. Мне никогда не было так страшно. И никогда не будет. Это сводит с ума.
Закончилось. Где я? Все так же темно. И жутким абрисом приближается нечто. Кто это? Олень? Да, он. Живой, хороший… хороший? Он разорвет меня на куски! Бежать! Спасаться, не чуя под собой ног, лететь изо всех сил, даже быстрее, чем могу. Крикнуть, вдруг кто-нибудь услышит! Но голос отказывается повиноваться. Как рыба, хватаю воздух ртом. Бесполезно.
Они не белые. Они седые, бесцветные волосы у этого мальчика. Длиннее, чем мальчишки носят — закрывают уши, спускаясь рваными прядками до середины шеи. И мальчик странный. Жуткий. В глазницах вместо радужки и зрачков — серо-перламутровые бельма, поглотившие, застилающие даже белки глаз. Неровные, словно обкусанные ресницы, но длинные даже в таком виде. Такие же седые, как и волосы. Худое скуластое лицо дополнено искусанными тонкими губами и едва заметным, словно его почти нет, носом. Мальчик невысок, может, метра полтора, но, кажется, все же ниже. Худой, даже костлявый. По крайней мере, костлявыми выглядят длинные узловатые пальцы, очень тонкие, кости просвечивают через кожу. И одежда какая-то… ненашенская. Штанишки до колен, чулки, башмаки даже описать сложно. Рубашка с кружевным жабо и пышными манжетами из того же кружева, длинная расшитая орнаментом жилетка длиной до середины бедра. К плечам жилетки приторочен короткий плащ. Что-то подобное я в сказках видела. Ага, точно, похож на пажа из "Золушки", только штаны другие… или такие же? Не могу вспомнить. Но тот был добрый, на волшебника учился, а этот… просто жуткий. Мне страшно на него смотреть. Уж лучше бездна и олень. И… почему мне кажется, что это я?! Меня что, прокляли, заколдовали, сделали чудовищем?!
— Не-е-ет!!!
Просыпаюсь. Всего лишь сон. Всего лишь кошмар. Не стоит бояться… и теплые руки бабушки. Как хорошо, что я сегодня у неё осталась. Рано вставать — пшеница поспела, пора браться за серп. Но это на рассвете. А сейчас просто теплые руки. Успокаивает, что-то шепчет. А я еще не проснулась, я еще вижу нереальное. И золотая сеть окутывает меня нерушимой защитой, обещая покой. И только тихий всхлип бабушки:
— За что же ей такая судьба?..
Под крест
Три креста суждены. Через три пройдет.
Первый крест был положен набожной бабушкой Катериной Ивановной, решившей, что все беды и болезни ребенка от некрещенности. Маленькая Яринка была отнесена в церковь, что по тем временам не очень-то приветствовалось обществом. Однако случился казус: двухмесячный ребенок орал не своим голосом, краснел и упирался. Взрослые сошлись на том, что у девочки болит что-то, и, не придав значения поведению Яринки, все же провели обряд, хотя та захлебывалась криком до такой степени, что сосуды в глазах полопались. Серебряный крестик на шелковом шнурке надели на шею ребенку.
— Да вы с ума сошли! Кого под крест?! Ее?! — Акулину Фоминичну трясло. На груди распеленатой Яринки виднелся явственный ожог от крестика. Решили, что у ребенка аллергия на серебро. Бабушка сорвала крестик с шеи девочки и спрятала на дно сундука.
— Не смейте, больше никогда не смейте ее христосить, — произнесла старушка так, что у присутствующих не осталось сомнений — ослушаться никто не посмеет.
Неделю Акулина Фоминична "выводила переполох" с ребенка: девочка не прекращала плакать, почти не ела и лишь устало забывалась сном на несколько часов. Что именно сделала старушка — никто не знал, но в итоге Яринка все же успокоилась.
Во время сознательного детства редкие походы в церковь на Пасху заканчивались тем, что Яринка не приближалась к культовому зданию, оставаясь за границей церковного двора. Намного позже, будучи взрослой девушкой, она спокойно войдет под своды Владимирского собора в Киеве.
— Тебе же плохо в церкви становится? — поинтересуется кто-то из друзей.
— А это не святая церковь, это… всего лишь памятник архитектуры, — ответит Яринка, которая к тому моменту значительно продвинется по своему пути, пути колдуньи.
Второй крест ей подарят. Вернее, нагло всучат, не спросив согласия, а отказаться будет неудобно. Святой афонский крест.
Они сидели на скамейке на Крещатике. Яринка и ее подруга Лена. Забавная блондинистая девица, не закрывая рта, чесала языком, гордясь своими познаниями в магии, на что Яринка скептично хмыкала, но не спешила переубеждать подругу, объясняя, какая та дилетантка.
Он подошел и просто познакомился. Именно просто. Импозантный мужчина средних лет, седой и худощавый. С необычайно живыми черными глазами. Все произошло как-то незаметно: слово за слово, кафе, разговор, поездка на такси к нему домой. Говорить с этим мужчиной было крайне интересно, да и темы он задевал такие, что блондинка открывала в изумлении рот, а рыжая вступала в споры и длительную полемику. Лена была слишком безрассудной, а вот Яринка точно знала, что в обиду не даст ни себя, ни подругу. На тот момент уже твердо была уверена в этом, поскольку давно перестала быть наивной девочкой и походила скорей на хищницу. Сытую и ленивую, а потому — временно неопасную. Но только временно.
Квартира оказалась обычной, ничем не примечательной. Июльская жара пробралась и сюда, поэтому гостеприимный хозяин разложил на полу диванные подушки, чтобы хоть сколько-нибудь прохладней было, и устроил импровизированный достархан. Легкое вино и фрукты. Тонкий дым сигарет. Было уже далеко за полночь, когда Яринке показалось, что воздух заморозило.
— Я не причиню ей вреда, лишь только уму-разуму поучу немного, а то твоя подруга слишком много лишнего говорит, — произнес хозяин дома, уставившись на Лену. Его слова адресовались Яринке. Ей и самой хотелось пристукнуть подругу за то, что треплется, о чем не следует в плане магических познаний, тем более, что ничего не смыслит в этом. Хотя дар есть.
— Моя подруга — мне и разбираться, — произнесла холодно Яринка, обрушивая щит между подругой и колдуном. От его силы звенел воздух.
— Убери стену, — он не отвел взгляд от Лены.
— И не подумаю, — дерзости рыжей колдунье было не занимать. — Хочешь дуэли — выбирай соперника достойного, а не занимайся избиением младенцев.
Эти двое даже не заметили, как ошалело смотрит на них Лена. Она-то и не предполагала, что все то, о чем она болтает, может оказаться правдой.
— Ладно, будет тебе дуэль, раз за нее решила вступиться, — произнес колдун, поворачиваясь к Яринке. Больше она ни слова не сказала, утонув моментально в черноте его глаз. Воздух загустел и потемнел, девушка могла видеть только эти глаза. Бархатные, завораживающие. Затягивающие. Ледяной щит обрушился снова между дуэлянтами. Колдунья успела отстраниться, отгораживаясь от взгляда. Несколько минут… Ей тогда показалось, что всего лишь несколько минут она пыталась выровнять свою позицию, укрепившись в собственной силе. Ей очень быстро надоело обороняться, и через щит полетел огненный клинок. Колдун шарахнулся в сторону и прервал зрительный контакт. Теперь он был беззащитен перед атакой Яринки. Она остановилась.
— Доволен?
— Можешь, хм…
За окнами зарозовел рассвет. Позже Лена скажет, что просидели дуэлянты почти три часа.
— Держи награду, — произнес колдун, вкладывая в руки победительнице… крестик. — Из Афона привез, настоящее сокровище. Ты заслужила. И это… дверь захлопните, простите, что не провожаю.
Он выглядел весьма потрепанно: руки дрожали, густые тени залегли под глазами. Мужчина весь сгорбился, словно ссохся, постарев лет на десять за одну ночь. Глаза потускнели. Во всех движениях угадывалась невероятная усталость.
— А хорошо ты меня потрепала, — слабо улыбнулся колдун Яринке, прощаясь с девушками.
Этот крестик надолго остался у Яринки. Собрав на него все свои беды, она утопит его в Днепре, очистившись и начав в очередной раз жизнь заново.
Третий.
Третий свой крест Яринка возьмет сама, сняв его с шеи дорого ей человека. Тогда, когда его тело уже остынет. Третий крест понесет она с собой, украсив им древко знамени отмщения. Но об этом позже.
Первые слезы. Взрослая.
— Тебе надо, значит, сама все сделаешь, — бросила пренебрежительно Мария, отправляясь устраивать Ларису в школу. Яринка лишь похлопала ресницами в недоумении, не совсем понимая, как в свои двенадцать лет она может сделать такое — перевестись в новую школу. А потом стиснула кулаки, сгребла в подмышку свои и Сашкины документы, схватила брата за рукав и потащила за собой, принимая вызов:
— Не бойся, мы пойдем другую школу, а то твоя Ларисочка не выдержит сравнения с нами.
Небольшое двухэтажное здание СШ N2 маленького провинциального городка не шло ни в какое сравнение с той школой, в которую Яринка ходила в Торезе. Девочка лишь сжала кулаки сильнее и вошла в дверь. Побывавшая в двух учебных заведениях прежде, она как-то неосознанно привыкла к тому, что директор — женщина. И была шокирована, обнаружив, что здесь всем заправляет импозантный мужчина средних лет… почти гигантского по меркам девочки роста. А может, и не только ей он таким казался. Директор обладал поистине внушительной внешностью, подтянутый, широкоплечий, спортсмен в костюме-тройке… и все же рост оказался выдающимся — почти два метра. Позже новоиспеченная ученица узнала, что вопреки ее предположениям, директор вовсе не является спортсменом и физруком. Он был преподавателем истории.
— А почему вы без родителей? — поинтересовался директор после приветствия. Он был вежлив, низкий бархатный голос звучал мягко и доброжелательно. Надолго в памяти Яринки останется этот учитель истории идеалом мужчины. Он был настолько величественен и красив, что это могла заметить и оценить даже маленькая девочка. Посеребренные сединой, густые, слегка вьющиеся волосы придавали весомости, очки в дорогой роговой оправе — уважения. Директор являлся своего рода образчиком мужественности и был любим и уважаем всею школой, включая как учителей, так и учеников. Строгий, выдержанный, неизменно вежливый, любящий порядок во всем, он по-своему держал в ежовых рукавицах весь коллектив, сделав школу едва ли не лучшей в области.
— Они в командировке, — не моргнув глазом, соврала Яринка, опередив брата, пока тот не рассказал правду. Потому что правда была слишком горькой и нелепой.
— Так может, вы придете, когда они вернутся? — спросил директор, удивленно глядя на мелкую нагловатую девочку.
— Их внезапно отправили, а вернутся только второго сентября… Уже ведь уроки начнутся. Не можем же мы с братом пропускать занятия? — она умела смотреть прямо и не бояться. И позже тоже не станет бояться этого громадного дядьку, хотя отчитывать ее за поведение он будет много раз.
— Вот как. Значит, так сильно тянетесь к наукам? Давайте ваши документы, посмотрим, — он улыбнулся и протянул листы бумаги — написать заявление с просьбой зачислить в школу. На директора, учителя с многолетним опытом, смотрели во все глаза два сорванца: хоть мальчик и молчал пока, но взгляд не отводил, смотрел прямо и с вызовом. Дерзкий. Девочка же и вовсе выглядела рыжим ураганом, способным переть напролом через любые преграды. Такие редко бывают заучками-ботанами. Хороших оценок в табелях не предполагалось. И все же брови Николая Ивановича удивленно поползли вверх. Как в табелях за последний класс, так и в личных делах в выписке погодичных оценок красовались круглые пятерки. И лишь по языку у обоих детишек вырисовывались четверки. — А почему четверки? — не удержался от вопроса директор, поняв, что детки перед ним не только дерзкие, но и образованные.
— А сейчас поймете, — Яринка очаровательно улыбнулась и протянула свое заявление директору. Брат последовал её примеру. Николай Иванович едва сдержал смех.
— В хирурги собираетесь? — пряча улыбку, директор рассматривал почти "медицинские" каракули обоих. И Саша, и Яринка писали как курица лапой, за что и занижались постоянно оценки по языку. За почерк, который разве что с дешифратором разбирать.
— В патологоанатомы, — не растерялась девочка.