— Вот черт, испугался, что ли? — девочка недоумевала недолго: парень примчался с пачкой сигарет в вытянутой руке.
— Вот! — почти победно возвестил он. Это были первые слова, которые он ей сказал.
В Новгороде дали места, и девочка поняла, как же она хочет спать. Прислонив голову к оконному стеклу, она пыталась подремать, ведь до Питера еще несколько часов, да и прибудут поздно вечером — вряд ли она сегодня найдет Тараса или Юрку и сможет объяснить свою проблему. А объяснять придется многое: и то, что отец не заступился, и то, что не могла пересидеть у бабушки гнев Марии; смысла в этом не было, раз уж так обернулась жизнь, то надо становиться самостоятельной и доказать в первую очередь самой себе, что не является настолько бездарной и беспомощной, как считает мать. Да и беспокоить друзей ближе к ночи не хотелось. Неуместная в сложившейся ситуации совестливость. Только поспать ей не дали. В парнишке вдруг проснулась разговорчивость, и он то и дело донимал соседку по автобусу вопросами. Пытался познакомиться, разве что в лоб имя не спрашивал, выискивая окольные пути и пытаясь показаться приятным заинтересованным собеседником. Только вот Яринке было не до знакомств, тем более, на фоне последних соприкосновений с мужским полом. И все же отголоски безрассудства (или это и был голос разума) взяли верх, и когда автобус проезжал Тосно, девочка на пальцах объяснила, что ночевать ей сегодня негде.
— Эм… ладно, Ленка что-нибудь придумает, — внезапно предложил помощь парень. Он был симпатичен, но простоват на вид и в поведении — Яринка решила, что справится с ситуацией. Он не выглядел опасным, более того, в нем наблюдалось наивности в несколько раз больше, чем в самой Яринке.
— Что за Ленка? Ты говорил, что едешь к другу, — припомнила его слова девочка.
— Эм, ну да, к другу. Самому лучшему. А Ленка, в общем, сама поймешь.
— Ладно, черт с тобой. Как звать-то?
— Вова.
В Питер прибыли около одиннадцати вечера. Вова долго бормотал что-то себе под нос: что на Торжковскую не попадают и на Вавиловых тоже, значит, придется ехать на Ленинский, к Димке. Яринка устала спрашивать и уточнять, она вообще запуталась, куда ее везут, и попросту решила довериться, мысленно и не только пообещав оторвать Вовке голову. Ночной Питер пробегал где-то сверху, отгородившись от Яринки сонными вагонами метро. Одиннадцатый этаж шестнадцатиэтажки. Димка — интеллигентного вида молодой мужчина лет двадцати шести-двадцати восьми. Приятный, вежливый, доброжелательный. Такой себе великовозрастный маменькин сынок в очках. Он долго извинялся, что мама дома, поэтому придется ждать, но что-то обязательно придумается. Они стояли втроем у лифта и курили. Яринка прислонилась к батарее, практически усевшись на нее, и молча наблюдала, как общаются Вовка с Димкой. А потом открылся лифт и… грянул гром. Яринка никогда не предполагала, не верила, не ждала, что так вот может быть: взгляд синих глаз пришпилил ее к стене, она не могла пошевелиться и, как кролик на удава, безотрывно смотрела в эти ненормальные глаза. А они смотрели безумно, словно их обладатель увидел что-то такое, что поразило его и парализовало.
Она была как в тумане, все застыло, остановилось, прекратило существовать и иметь значение. Что-то там говорил Вовка и тащил девочку за рукав, о чем-то там спрашивал Димка у обладателя синих глаз. Они смотрели только на Яринку, словно весь мир перестал иметь значение. А она смотрела на него, пришельца из лифта. Она не помнила и не понимала, кто и когда втолкнул ее в лифт, как они оказались там втроем: она, Вовка и незнакомец. Её вообще не стало на этой планете, в этой вселенной.
— Ты в курсе, кто я? А, чудо? — мягкий обволакивающий голос наполовину выдернул Яринку из сладостного забытья.
— Ты? А… знаю… Ленка, — почему-то ответила Яринка первое, что пришло в голову. Это ведь логично, они с Вовкой ехали к Ленке. Не стоит думать о том, куда уехала логика в этот раз. Ответом был смех. Искристый, заразительный.
— Я, конечно, похож на свою сестру, но не настолько же. Леша меня зовут, раз этот оболтус не додумался представить, — парень шутливо пихнул в бок Вовку. Тот что-то неразборчивое проворчал.
И Яринка прозрела: в одном лифте с ней ехал парень. Такой, каких даже в кино не показывают. Он был невысокого роста, не намного выше самой девочки, хорошо сложен, осанка выражала силу и уверенность, несмотря на рост. Тонкие губы, светло-золотистые вихры неуправляемой стрижки, и… глаза, в которых хочется просто умереть, растворившись в этой невозможной синеве.
— Значит, так, потом во всем разберемся, а сейчас, черт, мне кровь из носу надо на свидание, иначе не оберусь потом. Идете со мной, будешь числиться девушкой Вовки, а то она у меня ревнивая, аж жуть, — Леша взял ситуацию в свои руки, никто и не подумал возражать.
Лучше бы Яринка никогда не попадала на это свидание. Лучше бы ее убили по дороге, порвали в клочья и закопали где-нибудь. Нет, все было очень мило и прилично, девушка Леши оказалась очень приятной особой. Сидели у нее на кухне, пили чай. А потом она принесла гитару и попросила спеть, присев рядом с Лешей и склонив голову ему на плечо: картинка, а не сцена. И он запел. Яринка прокляла тот миг, когда услышала этот голос.
"Сволочь, вот же ж сволочь", — ругалась мысленно девочка, злясь все сильнее. Он смотрел так, что ее сердце остановилось… и следующий удар своего сердца Яринка услышала уже в груди Лешки.
— У беды глаза зеленые,
Не простят, не пощадят…
На миг Яринке показалось, что в глубине синих глаз мелькнула такая неприкрытая разъедающая боль, что девочка с трудом подавила вскрик — словно это ей сделали так больно. А еще обида ядовитой гадюкой растеклась по венам: ей так хотелось, чтобы он пел для нее. Вот только глаза — серые.
— Леха, я тебя уже ненавижу, хоть ты и мой лучший друг, — внезапно вспылил Вовка, схватил Яринку за руку и вытащил в коридор.
— Ты… чего? — опешила та.
— Ты себя в зеркало давно видела?! — Вовка злился и весьма грубо схватил девочку за затылок и повернул лицом к зеркалу. Яринка вскрикнула — в ее глазах плескалась ядовитая темно-изумрудная зелень.
Вовка молчал и злился всю дорогу, когда они под утро возвращались к дому Димки. Молчал и Лешка, не поднимая взгляд от тротуара. Немного обстановку разрядил сам Димка, сказав, что пару часов им лучше погулять, а когда матушка свинтит на работу, то можно будет отоспаться, привести себя в порядок и решить, что делать дальше. Тогда Яринка еще не понимала, что весь сыр-бор из-за нее, что Вовку запросто бы пустили в квартиру даже при матушке.
От некуда деться и чтобы не привлекать ничьего внимания, решено было выбраться на крышу и там пересидеть до положенного срока. На крыше обнаружились две импровизированных лавочки, на одной из которых растянулся Вовка, продолжая игнорировать как Лешку, так и Яринку, оставив им вторую лавочку.
— Замерзла? — поинтересовался Лешка, нарушив молчание после того, как заметил, что девочка весьма ощутимо дрожит.
— Угу, — ответила она, хотя ей совсем не было холодно. Причина дрожи совсем иная, но ее не озвучишь. Когда на плечи Яринки пустилась курточка, то девочка мысленно выматерилась на недогадливость парня. Слепой, что ли, совсем?
Димка и Лешка долго ругались на кухне, но уставшая Яринка провалилась в дремоту, не слушая того, о чем именно они спорят. А потом ее разбудил Лешка. Потом был почему-то вокзал и туманные объяснения, что пару неделек придется пожить у родителей, а потом все образуется и он, Лешка, что-то придумает. Вовка психовал, и вышло так, что билеты удалось взять на Бологое — там жила мама Вовки с отчимом, сам же Вовка проживал в Валдае с отцом. Он вроде как обещал матери заехать в гости и ворчал, что теперь придется и этих двух тащить, но слово сдержит, так что к родителям Лешки попадут не так быстро, как планировали. Лешка не возражал. Яринка вообще во всем запуталась и просто плыла по течению. Она никак не могла выкарабкаться из ощущений полусна, словно смотрит со стороны на происходящее через мутное стекло. Не понимает, ничего не может сделать. Да и не хочет. Ведь можно позвонить друзьям, но… синий взгляд примагнитил намертво, не отпуская.
Вовкина матушка оказалась женщиной приятной и понимающей. Да и ничего странного в том, что сын приехал погостить с друзьями, не увидела. Однако парней положила спать в одной комнате, а девочку в другой. Еще и построила из себя строгую мамашу, узнав, что девочке всего пятнадцать лет (на этот раз Яринка не решилась много прибавлять, всего лишь несколько месяцев), спросив, кого из лоботрясов потянуло на малолеток. Парни отнекивались, говорили, что просто друзья и никакого криминала. Там Яринка и узнала, что Вовке восемнадцать лет, а Лешке — слегка за двадцать. И еще, что они друзья едва ли не с пеленок. Вот только почему-то Вовка смотрит волком на своего лучшего друга.
Дорога к лешкиным родителям прямой не оказалась. После вовкиной мамы они приехали в Валдай и остановись на сутки у него в гостях. Потом попали к лешкиной старшей сестре, которая откровенно надавала подзатыльников братцу, ругаясь и сетуя на то, что тот никак не успокоится. Однако к Яринке отнеслась… с сочувствием. Едва не плакала над девочкой, чему последняя несказанно удивилась: с чего бы это, ведь ничего ненормального не происходит.
Когда приехали наконец-то к родителям в деревню, то Яринка настолько устала от всех этих перемещений, что ничему не удивлялась. Она устроила себе моральные каникулы, спала и отмокала в бане, восстанавливая силы и душевное равновесие. Правда в присутствии Лешки последнее удавалось плохо. Он вел себя по меньшей мере странно: мог долго молчать и просто смотреть на девочку. В такие моменты ей чудилась та нестерпимая боль, которую она увидела, почувствовала при первой встрече.
— Дурочка, я же все бросил из-за тебя. Только когда все поймешь, то ты меня возненавидишь.
Он был настолько нежным, что мир сошел с ума, стряхнув звезды в ладони ошеломленной Яринки. Он целовал настолько страстно, что сгорали губы. Но так и не зашел дальше поцелуев, хотя даже неопытная Яринка видела — его трясет от желания. Не посмел, не переступил. Сказал, что слишком дорожит.
— У беды глаза… твои.
Эффект близнецов. Я тебя ненавижу
— Не обращай внимания, отец меня часто с Ленкой путает, пьет много. Скучает он по ней, а она, зараза такая, не приезжает, — объяснил Лешка, когда Яринка в очередной раз удивленно вздернула бровь на обращение к Лешке в женском роде.
— Вот прям настолько, что можно спутать? Вы же разнополые, — не то чтобы девочка не верила, скорей, ей стало просто любопытно. У крестной ее сестры были близнецы, Олег и Оксана. С ними природа сыграла закономерную шутку, сделав девочку слишком "пацанкой" внешне, а мальчика — слишком женственным. Лешка же таким не был. Смазливое, возможно, слишком юное для двадцатилетнего парня, но, тем не менее, вполне мальчишеское лицо. Из-за этого еще больше хотелось посмотреть на почти легендарную Ленку, о которой все говорили, но которую Яринка так и не увидела, хотя успела познакомиться со всем семейством: со старшей сестрой Валентиной — сразу, с Сашкой и Женькой, старшим братьями — позже. Ко второму Лешка повез девочку в Архангельскую область — мама попросила съездить и помочь в возведении сруба нового дома для молодой семьи. С первым же познакомилась в Питере, когда возвращались от Женьки. В семейных хлопотах Лешкиной семьи пролетело полтора месяца. Даже с мужем Ленки, Димкой, уже была знакома. Вот только сестра не показывалась.
— Настолько, — рассмеялся Лешка и положил перед Яринкой свадебный альбом. Ленкин.
С фотографий смотрела невеста. Красивая, воздушная, невероятно женственная. Впрочем, все невесты в свадебных платьях выглядят принцессами. Ленка улыбалась широко и открыто, и верилось, что вышла замуж по любви и счастлива. Верилось бы, если бы за улыбкой не было заледенелых жестких глаз. Нет, не так смотрят счастливые юные жены. Тогда Яринка удивилась, но поняла причину много позже. И еще… Ленка была как две капли воды похожа на своего брата-близнеца, только девушка. Одно лицо, одни глаза и губы, только… разные. И можно поражаться до бесконечности, как настолько похожие люди все же выглядят по-разному.
— А ты где? — закономерно спросила девочка, не обнаружив на фотографиях из ЗАГСа Лешку.
— А я опоздал, но вот, — он перевернул страницу альбома и… на застольной фотографии был дембель-пограничник, улыбающийся и тостующийся с женихом. Яринка перевернула страницу назад, рассматривая невесту. Одинаковые. Разные. Он — задиристый вихрастый парень, живой, стремительный и сильный, почти рыцарь из средневековья. Она — кринолиново-кружевная барышня, без намека на мальчишество, томная и высокомерная. В одном нет сомнения — близнецы.
Они жили вместе. Растерянная девочка ждала июля, чтобы поступать, приняв как данность то, что случайный знакомый принял столь живое участие в ее судьбе. Она была благодарна, она не спрашивала лишнего и не удивлялась, что лешкины родители совсем не против, только мать, Фаина, вздыхала украдкой, покачивала головой и вполне серьезно собиралась найти Яринке жениха, что более чем удивляло. Нет, ведь правда странно, что мать радеет не за счастье сына, чувства которого слишком очевидны, а за чужую пятнадцатилетнюю девочку. Лешка злился, язвил, обещал убить любого, кто посмеет хоть бы посмотреть в ее сторону. И мог ведь.
Если затевалась драка, то местные парни звали Лешку. Он дрался так, что становилось страшно. Казалось бы, невысокого роста, не накачанный сверх меры, но его силу признавали даже те, кто старше лет на пять-шесть. И всегда звали на разборки. Он был похож на разъяренного тигра, способного свалить слона. Яринка за него боялась, но не могла не восхищаться. А он всегда презрительно сплевывал и говорил после драки:
— Слабаки.
Она влюблялась все сильнее, она на все была готова. Есть такое ощущение даже у маленьких девочек, когда они понимают, что все серьезно, что это он, тот самый, единственный, не бросит, не предаст, в огонь и в воду, в болезни и здравии, и рай в шалаше. Чувствовала, но не могла понять, почему такая боль в его глазах, когда он смотрит на нее, откуда такая обреченность. Они спали в одной постели, но дальше поцелуев он так и не зашел. Ни разу. И выл в подушку, разбивая кулаки о стену. Она не понимала. И плакала украдкой, не смея упрекнуть, ведь он так нежен и заботлив. И чувствуется — любит.
— Так, бездельники, до осени времени много, так что идите-ка работать, я за вас обоих договорилась, — распорядилась Фаина, и никто не посмел с ней спорить. Лешку и Яринку взяли упаковщиками на яйцесклад местной птицефабрики — временными, на каникулы, как брали многих вольношатающихся летом.
Понимая, что нельзя так бессовестно висеть на шее у чужих людей, помимо работы Яринка взвалила на себя готовку и работу по огороду. Когда Фаина увидела, как девочка за один день прополола все грядки и окучила картошку, то заплакала. Пожилая больная женщина просидела весь вечер за столом в кухне и, вытирая слезы, причитала:
— Господи, ну за что? Я была бы только рада такой невестке.
Устав плакать, она сорвалась на сына и надавала ему таких пощечин, что звон от них надолго оставался в ушах Яринки. Лешка молчал, он не оправдывался, ничего не говорил, только голову виновато опустил.