— А чего две? — как ни в чем не бывало спросил гаишник.
— Да я ислам принял, вот двух жен взял, — веселость от предстоящего не покидала Вову. — Давайте калым за них заплачу. Сколько?
— Триста рублей за каждую, — улыбнулся мент.
Остановивший машину на следующем перекрестке гаишник, сразу обратился к Вовке: «Ну что мусульманин, калым готовь». Пришлось снова платить «калым», те же расценки. Больше правда их не останавливали. Водитель нашел комнату по сходной цене. И вот Вова в компании девушек оказался на месте. Те как замороженные сели на диван.
— Чего, как на похоронах, давайте пока стол накрывайте, — сказал Вовка. — А я пока искупаюсь схожу. Ну не сидите, вон доставайте что есть, — он кивнул на пакет. — Выпейте пока, чтоб не скучать.
Выйдя из ванной он увидел, что бутылки даже не откупорены, а девчонки продолжали с опаской поглядывать на него. Взяв инициативу в свои руки он плеснул по рюмкам и застолье началось. После второй рюмки с Наташа и Катя, так звали спутниц Володи, немного осмелели.
— Слушай, — осторожно спросила Катя, — а ты нас бить не будешь? Ничего такого?
— Блин, — рассмеялся Вовка, — это вы меня скорее побьете. Вас то двое, а я один. Это мне бояться надо. А чего так испугались?
— Да знаешь, — осмелела Наташка, — часто такие козлы попадают. Побить, помучить, бутылкой могут… Катьку вон вчера исщипали всю. Берет один, придешь домой, а там толпа. А ты точно один?
— Да один я, один. Я козел, извращенец, импотент, садист и гомик. Вот, а еще у меня день рождения сегодня и из Чечни вчера вернулся. Так что гуляем девчонки. Вы мои гостьи.
— Наташка, отдыхаем сегодня, — радостно воскликнула Катька, крепко обнимая Володю.
И понеслось. Что было дальше, пусть читатель представит сам, в меру своей испорченности или целомудрия. Как бы там ни было, но к вечеру следующего дня довольная и счастливая компания расходилась кто куда. Кто на дальнейший промысел. Кто в дорогу до дома.
На вокзале Вовка понял, что начисто забыл камеру хранения и номер кода. Да черт с ними. Решил он. Ничего особо ценного там не было. Не став делать обширные поиски он просто сел в поезд. В голове и душе было пусто. Не хотелось даже встречаться ни с кем из старых знакомых и родных. У всех была своя жизнь. За прошедшие годы все так поменялось. Он заметил, что окружающие так увлеклись добычей денег, что ничего вокруг не замечают. Из душ и умов людей ушло все лишнее, мешающее потреблению. Странно, раньше Бог был официально изгнан из жизни марксизмом, но люди были менее материалистами. Ныне, власть имущие, позвали Бога обратно. Но люди, люди нашли другого бога, «их бог — чрево», как было сказано у апостола Павла. И бог этот весьма ревнив и требователен. Инакомыслия и ересей он не прощает. Владимир с ясностью понимал, что не хочет чтобы чрево было его богом. Но жить то среди адептов этого идола. Он знал, что первый заданный ему вопрос будет: «Сколько ты заработал?», и «Все ли тебе заплатили?» А потом либо зависть, что много, либо недоумение, что мало. Для кого как. А потом опять, хождение по поискам работенки. Да еще смотри в оба. Обманут, глазом не моргнут. Пропашешь за так. И все время неуверенность в завтрашнем дне. Чертова жизнь. И как удается другим ни о чем не думать. Жить вот так, одним днем. Без всяких рассуждений о добре и зле. Добро, то что идет мне на пользу, что помогает набить мое чрево. Зло, то что этому мешает. Как просто и как сложно. Просто, бери от жизни все. Все, что можешь взять. Отбирай это у других, у тех, кто слабее тебя. Неужели вся последующая жизнь будет погоней за материальным. А надо ли это?
Вовка понимал, что деньги полученные за службу ему сильно то и не нужны. Куда дороже те впечатления и воспоминания что он там приобрел. Он понял, что поехал бы и не за деньги. Просто так, посмотреть тот мир. Но попробуй скажи это окружающим. Тебя тут же посчитают сумасшедшим. Не таким как все. Это страшное клеймо: не такой как все. «Да, я не такой как все, — с грустью подумал Владимир. — Не смогу я принять мир голого материализма. Голой наживы. Миру тому нужны люди-роботы. Люди — зомби. Без души, просто живущие условными рефлексами. Показали денежку, погавкаю, убрали — уйду. Другое не интересно». Головоломка усложнялась тем, что теперь он был не один. Росла дочь. Чему учить ее? Легко говорить заученные фразы о добре и порядочности, честности и чести, как учили его самого родители, в свое время. А вышло что? Все прописные истины не выдержали под напором реальной жизни. Легко объяснить неудачи нарушением заповедей. Мол живешь вот не порядочно, вот и идет у тебя все не так. Так объясняла мир мать Владимира. Может быть, он бы и поверил ей. Но после увиденного и пережитого за последние годы, как удовлетвориться таким объяснением. Сколько раз жизнь показывала совсем обратное. Как все это объяснить ребенку? А вдруг он не прав? Как объяснить дочери двойную мораль мира? Как научить тому, чего сам не умеешь, хотя и знаешь?
Владимир заметил, что чем больше узнавал мир, тем больше понимал, как мало он знает. Как много еще неизведанного. И тут же в памяти всплывали многие знакомые, не покидавшие пределов дома, не учившиеся нигде и не прочитавшие в жизни и пары книг, но уверенные что все для них ясно. Замкнувшись, как в ракушке, в своих сиюминутных потребностях они действительно познали жизнь. Вернее, ту ее сторону, что нужна для поддержания физической жизни. Остальное выбрасывалось, как ненужный хлам, занимающий лишнее место в ракушке. Проще так жить. Проще и удобнее. Не напрягайся, избегай ненужных эмоций. Не смотри по сторонам — это вредно. А главное, не думай, не ищи ответов на вопросы. Верь тем кто сверху, презирай тех кто снизу. А всегда ли правы кто в верху? Такие ли они беспорочные и честные? А так ли плохи те, кто внизу? Может они то и внизу из-за того что просто не сумели отнимать и цепляться в глотку? Немудрено, что святые бежали в пустыню. Прочь от мира, от людей. Эх, был бы один, тоже ушел бы в пустыню. Но нельзя. Нельзя бросить ребенка.
Утром поезд пришел в родной город. Ежась на легком морозце, Вовка стоял на остановке, равнодушно разглядывая полгода невиданные родные места. Ни радости, ни тоски ничего не было. Ни с кем не хотелось встречаться. Ни с кем разговаривать. Незамеченным проскользнув в подъезд он нажал кнопку звонка на двери.
Все повторялось. Радость матери. Ее суета на кухне. Но никакого дела Владимиру до этого не было. Взяв бутылку вина, он лег на диван и стал медленно потягивать его. Последнее время он полюбил именно вино. Оно не сразу заволакивало разум. Можно было не торопясь тянуть его один на один со своими мыслями. Вот так, как сейчас. Лежать и смотреть в потолок. Дозируя помутнение рассудка. Никуда не тянуло. Совсем никуда. Оцепенение. Приятная слабость — дома. Завтра не надо никуда вставать рано утром. Снова непривычная тишина. Чистая постель и горячая ванна. Ешь когда и что захочешь. Только вот исчезло ощущение единства с БОГОМ и природой. День — два и лавиной хлынут мелочные заботы, заслоняющие собой вечность. Но сегодня ничего не хотелось, только одиночества. О чем говорить с родственникам и друзьями? Он не знал. Багаж его мыслей и переживаний был не нужен здесь. Здесь нужно совсем другое, то чего у него почти не было.
Последующие несколько дней были посвящены необходимым, для восстановления порушенного перед отъездом быта, покупкам. Были и встречи с Ольгой и дочерью. Визит тот был скорее официальным. Просидел с экс-супругой как чужие люди. Так видимо оно и было. Может прикинься он простачком — дурачком то опять бы возобновилась, на какое-то время семейная жизнь, но прикидываться не хотелось. Не хотелось и пускать пыль в глаза пустыми обещаниями. Он знал свое место. Отношения остались сугубо формальными. Он приходил только к дочери. Но тяжело было быть совсем чужим там. А вся вина в том, что не принц.
Прошло два месяца как Володя был дома. Появилась небольшая надежда на изменения в жизни. Нет, явно при новом президенте быть ветераном стало престижнее, ну хотя бы формально. В военкомате разговаривали вежливо, даже почтительно. Его фотографией украсили актовый зал для призывников. Вова решил сделать последнюю попытку, пока позволял возраст, восстановиться в органах. Неужели и теперь отвергнут? Ну сколько старое поминать? Такое решение принял он по простой причине, ничего другого делать то он не умел. А тут хоть заработок стабильный. В юридические конторы его не брали. Сколько лет уж не работал то.
Здание прокуратуры области будоражило ностальгические воспоминания. Казалось, что следователем был не он, а какой-то другой человек. За те десять лет что прошло казалось, что это была другая жизнь. Не его. Он смотрел на снующих в здании людей как на инопланетян. Не верилось, что когда-то давно, таким же молодым и самоуверенным был он сам. Казалось тогда, что мир тебе принадлежит. Все в твоих руках. Какое для него это было время… Нет не сама причастность к власти привлекала Владимира тогда, а возможность работать головой. Мыслить. Узнавать мир. Тогда впервые зародились сомнения в прописных истинах. Сколько раз он убеждался, как хитрые прохиндеи, надевшие маску доброприличия, ловко манипулировали в интригах и всегда были на коне. Тогда же он разочаровался в справедливости и законе, которым был призван служить. Дальнейшее только укрепило в этом. Интересно, вот эти ребята, что ходят мимо него, поднимающегося по лестнице в отдел кадров, знают ли они ту изнанку жизни, что их бывший коллега? Не познав дна и низов, легко ли мерить поступки других? Но в глазах большинства читалось равнодушие. Просто работа, просто ремесло. Карьера и деньги. Остальное — лишний груз, мешающий продвижению. Равнодушному легко быть взяточником и коррупционером. Такие же лица встречались ему и в юридических фирмах, куда он обращался. Лощеные, с переизбытком собственного достоинства и величия, чувствующие себя хозяевами жизни. Не задумывающиеся о том, что есть и другая жизнь. Не говоря уж о жизни вечной. Может таким же равнодушным, думающим только о сиюминутной выгоде и способах выслужиться, стал бы и он, не выкинь его из органов?
В кадрах женщина с тремя звездами на погонах, вежливо и равнодушно поговорила с ним. Что-то записала. Куда-то ушла и дала уклончивый ответ, что Владимира известят. О нет, самому не стоит беспокоиться. Ему сообщат, как будут вакансии. Да, пока нет. За внешней вежливостью скрывалось равнодушие. Зачем возиться с тем, кто ничего не стоит. Знакомые, кто продолжал работать давали стандартно-уклончивые ответы. Тут Вова понял, что говорят они совсем на разных языках. Как быстро и начисто он забыл язык хитрости и обмана. Тяжело было разговаривать с людьми, которые совсем не понимают тебя, ищут двойное дно в каждом твоем слове. Пытаются понять, где же ты слукавил? Скажи правду и никто тебе не поверит. Скажи ложь и может быть к тебе прислушаются. Только складно солги, в тему, чтобы понравиться.
Поняв, что тут ловить нечего, он направился в Управление внутренних дел, на соседнюю улицу. Может там срастется. Там что-то действительно срослось. Предложили участковым. Вовка ушам своим не поверил, ведь пять лет назад и говорить с ним там не хотели. Забрезжила надежда. Да еще не просто участковым, а в своем районе. Обрадованный Вова кинулся оформлять документы. Процедура предстояла долгая, но он был почти счастлив.
На следующее утро его разбудил звонок в дверь. Открыв, он не поверил глазам своим. На пороге стояла Надя. Вот так встреча. Она радостно бросилась ему на шею.
— Ой, Вова, а я боялась, вдруг думаю, приду, а скажут что убили тебя там! — причитала она.
— Брось Надь, видишь отлично все. А ты что писем не получала?
— Ай, Вова, тут такие дела были. Сейчас тебе расскажу. Меня же чуть не посадили.
Рассказ Нади был по бабьи сбивчив и маловразумителен. Понятно было одно, что вскоре после Вовкиного отъезда она загремела в следственный изолятор, где провела два с лишним месяца. За что и дали ли ей условный срок, было совсем невнятно. Да оно Вовку особо не волновало. Волновало другое. Нездоровое восхищение Нади перед уголовным миром. Владимир перед этим братом душевного трепета и почтения не испытывал. Скорее наоборот, он их терпеть не мог. Такая нездоровая, по его мнению, симпатия Нади его сильно настораживала. Чего знала глупая девчонка о тех людях? Посидела пару месяцев и знает их только по запискам. «Ах, они такие классные! Да они сидят ни за что почти все! Да они веселые, добрые, преданные», — только и повторяла она, когда Владимир заводил разговор на эту тему. Вскоре стало ясно, что Надя вообще любит всех неблагополучных, достойных жалости. Таким в ее глазах был и он в день их встречи. Но сейчас то время прошло. Депрессия окончилась. Пришло время действовать. Цель была и он шел к ее осуществлению. Таким Наде он уже не нравился. И еще принизило его в ее глазах, то, что он не походил более на самца-гамадрила. Скорее он напоминал сжатую пружину. Все дни он носился то на работу, то оформляясь. Успевал еще и проходить стажировку в райотделе. Время торопило. Надо было успеть в течении этого года. Труд охранника сутки-двое позволял ему успевать всюду. Осталось совсем чуть-чуть — пройти психологические тесты и все.
Надя, прожившая с ним к тому времени целую неделю, всерьез затосковала. Она на полном серьезе вообразила себя «вором в законе». «Если ребята узнают, что я с ментом живу, то они меня уважать перестанут», — такие заявления пошли с ее стороны. И смех и грех. Ну что тут делать? А ничего решил Вовка и продолжал оформление. Но это бы полбеды. Надя настолько близко к сердцу приняла «понятия», что отказывалась делать некоторые сексуальные эксперименты, столь любимые Владимиром. Не зря же экс-супругой он был наделен титулом «извращенец». Обожаемые им виды секса попали в разряд табу, как несоответствующие образу жизни правильного пацана и правильной пацанки.
Уважения к блатному миру это не прибавило. Надина твердость в следовании «понятиям» уважения к ней в его глазах тоже не нашла. Он считал это просто бабьей дурью. Ну почему дочери Евы так падки на всякую глупость? И еще так серьезно к ним относятся и рьяно защищают? Одним словом совместная жизнь не заладилась. Надя все больше и больше хандрила. Настроение ее портилось. Вовка оказался не ее романтический герой. Однажды, сменившись с дежурства, он увидел опустевшую комнату. Она уехала. Видимо искать свою романтику среди блатного мира. Хотя были основания полагать, что и мать Вовки постаралась утвердить Надю в неблагоприятном облике сына. Что поделать, материнская любовь переросшая в материнский эгоизм страшная штука.
Но не только одна Надя питала симпатии к спотыкнувшимся об закон. В отделение, где стажировался Вова, доставили задержанного наркоторговца. Какого же было его удивление, что это оказался сожитель молоденькой курсантши школы МВД. «А что, у нас с ним любовь», — просто объяснила она свой выбор. Учебу она так и продолжила. А наркоделец был отпущен, благодаря упорным ходатайствам духовного владыки, являвшегося дядей его сожительницы.
Стажировка в отделении не отнимала много сил. Владимиру дали наставницу, которая была моложе его на двенадцать лет. «Вот тебе Лариса стажер, он человек преклонных лет, к тебе приставать не будет», — так прокомментировал начальник отделения, который сам был на два года моложе Владимира, свое решение. Бумажная работа в виде писания протоколов и объяснений была для него знакома и руководство отделения видя его опытность не напрягало понапрасну. Опасность пришла оттуда, откуда он совсем не ожидал.
Наступил последний, решающий этап — психологическое тестирование. В коридоре, перед классом собралась толпа соискателей милицейской службы. Большинство боялось теста с трестами с лишним вопросов. Некоторые уже раз на нем засыпались. Но такой страшный для большинства тест, был семечками для Вовки. Он быстро отстрелялся с ним и стал с немногими счастливчиками ожидать беседы с самим психологом. Вместе с поступающими на службу, стояли и желающие уволиться, комиссоваться. Причина у увольняемых была одна — хотят послать в Чечню. «Я что в милицию шел чтобы убили меня», — так они объясняли свое решение. «А для чего ты вообще погоны надевал? Пьяных трясти? — Жестоко размышлял Владимир. — Раз боялся, не в ментовку шел бы, а на завод. Ан нет, пока вам халява была, вы службу не бросали, а как рисковать пришлось, так все — увольняться. А то не знал, куда шел?» Его всегда бесила такая постановка вопроса, когда некоторые военные и милиционеры отказывались ехать в Чечню. Мол, мы не подготовлены. А кто спрашивается, подготовлен? Срочники что ли? Или мол, туда профессионалов надо посылать. А кто профессионалы? Вот он, Вовка сам, и получается профессионал. А что он толком то умеет? И другие ребята что с ним были, чем профессиональнее? Просто желание было бы, а остальное ума не требует.
Женщина-врач средних лет, чем то напоминавшая Любу, Вовкину забытую любовницу, посадила двух ребят рисовать неземное чудище. Пока парни пририсовывали к змее и жабе многочисленные рога и гипертрофированные половые органы, психолог стала выяснять у Вовки мотивы его вояжей на Кавказ.
— Ну а что тут мне светило? — отвечал он. — Безработица и нищета. Там хоть при деле оказался.
— А почему именно воевать? Это ведь страшно, противоестественно, — допытывалась психолог.
— Ну, мужчины всегда воевали. Это обычная мужская работа, пусть и рискованная. — Постарался объяснить Владимир.
— Участвовали в боях? Убивали ли? Испытывали страх? Что испытывали в бою? — Сыпались вопросы.
— Участвовал. Не знаю, убил ли. Да было очень страшно, пока не нажмешь курок. Потом, потом страх проходил. Что испытывал? Желание лучше выполнить приказ командира и свою задачу.
— Хорошо, Вам было страшно. А почему Вы поехали снова? Второй раз? — задала психолог странный вопрос.
Вовка немного растерялся. Он попытался объяснить, что находясь в полном ауте от жизни он хотел поправить свои дела. Но женщина явно не понимала его. Смутно Вова чувствовал, что его ответы не пришлись ко двору. От фантазирования на тему инопланетной жизни его освободили. Решения психолог не объявила. «Сообщим в кадры. Там и узнаете. Все нормально», — стандартный ответ. Но все-таки Вова по интонации ее понимал, что что-то не так. Но что?
В недоумении ему пришлось ходить почти месяц. Как назло ушел в отпуск кадровик, что оформлял дела. Без него никто не желал забирать акт медкомиссии. Месяц Вова неспешно стажировался, совмещая охрану общественного порядка на общественных же началах, с охраной частной собственности по месту работы, уже на коммерческой основе.
Как голос из далекого и уже казалось забытого прошлого, явился звонок Саши Агеева. Этот оболтус в своей больной фантазии уже поднялся до звания майора ГРУ.
— Вова, — звучал в трубке его пьяный голос. — Приезжай сюда. Мы же с тобой в Чечне брат, вместе были. Тут мы с Игорем парня встретили на вокзале, тоже с Чечни едет.
В трубке слышались голоса старшего Агеева и незнакомого молодого парня. Видно «срочника» на вокзале нашли и разводят его как лоха на «бабки».
— Какой Чечни, чего ты плетешь, — раздраженно ответил Вовка.
Он мог бы бросить трубку, но просто стало интересно, что там затеял этот придурок? Было жаль и «срочника» попавшего в лапы прохиндеев. Он решил по возможности открыть тому глаза.
— Вов, я сейчас у него спрошу где именно он служил, — продолжал неугомонный «майор». — Какой номер части? Где дислоцирована, солдат? — властным голосом обратился он к парню. — И снова Вовке, — я ему трубку даю.
Этого и ждал Владимир. Услышав голос незнакомца он сразу взял быка за рога.
— Слушай, друг, двигай оттуда. Чего тебе эти пустозвоны наплели? Давай сваливай от них.