В целом время стало пролетать значительно быстрее, чем во взводе. Дни были более насыщены, чем раньше. Смотря на партии улетающих домой и вновьприбывающих, а это происходило два раза в месяц, Владимир с непонятной грустью думал о том, что не за горами и его отбытие. Провожая Виктора и еще земляков, Вовка подумал вслух:
— А может мне еще контракт продлить на шесть месяцев. Пока вроде местечко тепленькое, чем не служить?
— Володя, брось, — отвечал Виктор. — Сегодня тебя подняли, завтра опустят. Брось. Дослужишь и все. Двигай домой как я. Нечего тут ловить. Пока мы нужны, а завтра станем не нужны и пинка нам под зад.
— Ты прав, — грустно согласился Владимир.
Эти мысли так были созвучны его собственным. Он снова, как и прежде видел бесперспективность этого пути. Ну продлит контракт, ну еще полгода тут, а потом? Остаться служить в полку в Мулино и ютиться там по чужим квартирам с небольшим солдатским жалованием лет так десять, не меньше до возможной пенсии. Завидная перспектива. А что будет с квартирой в родном городе? Вдруг старую мать разведут как лохушку, и подпишет ее какой-нибудь конторе, так заботящейся о престарелых гражданах за наследование жилья. Вот тогда вообще будет разбитое корыто. И вообще служить можно только со звездочками на погонах. Эту истину Вовка усвоил на своей шкуре. Без звездочек в армии делать нечего. Так и будешь быдлом. Некстати вспомнил он Лермонтовский роман о Печорине. «И чего этот зажравшийся кретин так издевался над радостью Грушницкого, получившего эполеты. Сам бы потащил солдатчину бы, тогда понял бы, чего так радовался бедный юнкер», — со злостью подумал Вовка. Но ему в отличие от Грушницкого эполеты со звездочками не светили. Нет, пока все, слава Богу, гладко идет. До конца дотянуть, тут немного осталось. И все. Нравится, не нравится, а жить то дома придется, на гражданке. Вот там и надо обустраиваться снова. Хотелось бы конечно Мишке поверить в его мясные планы, да много уж видел таких мечтателей. Прервала Вовкины размышления доставленная почта. Он прямиком направился к крытому грузовику связистов, где ее сортировали. Вовка боялся, что письма адресованные ему попадут в прежний взвод и пока он их получит снова, уже не будет смысла и отвечать.
Он не зря поторопился. Ему действительно пришло два письма. От матери и… Нади. Придя во взвод Вовка, завалившись на нары, стал их читать. Чтение писем вообще было своего рода священнодействием для многих. Почта ходила плохо. От первого письма до ответа на него проходило не меньше месяца. Иногда зараз получали сразу несколько писем отправленных в разное время. Где уж там они накапливались, никто толком не знал. Может быть, даже просматривались цензурой, хотя есть ли в наше время военные тайны?
Письмо из дома не содержало особо ничего интересного. Все там по-прежнему шло. Интересным только показался визит Ольги к матери. Экс-супруга не могла никак поверить, что Вовка все-таки уехал. Оно и не мудрено. Много мужиков тогда, как выпьют да с женами — любовницами поругаются, так и давай в Чечню ехать. А проспятся, помирятся, и куда настрой боевой делся. Видимо новое Ольгино окружение состояло из таких. А что, бабы народ жалостливый. Навешай им лапшу на уши, они и все, растаяли. Ах, бедный, да там тебя же убьют — покалечат, сиди уж дома, дай я тебя пожалею. Да оно и неплохо так вот слезу пустить, но, черт побери, почему ведутся то именно на ложь. Вот вправду ведь, соберется мужик на самом деле ехать, без дураков, так никто тут его жалеть не собирается. Бреши, мол, бреши, да меру знай. А потом дивятся, куда это он пропал? Более ничего интересного письмо не содержало.
Надина весточка была интересна самим фактом своего существования. Надя оправдывала свое имя — Надежда. Она действительно дарила надежду. Просто приятно было получить ее, вот и все. А так по содержанию: сплошные эмоции. А впрочем, чего еще то можно писать едва знакомому человеку. Но и за то спасибо, решил Вова. Вот так бывает, сведет же судьба. Он тут же отписал Наде ответ. Подумал и добавил туда, что пока письмо дойдет и он следом приедет, так что звони уж лучше тогда домой. Ответа писать не стоит. Вова был искренне рад. Может, наконец, личная жизнь устроится. Одиночество порядком надоело ему. Уже не только женщин, но и друзей у него практически не осталось. Со многими он плавно погасил отношения: люди пустые, что с ними время тратить. Одни рисовки, ни одного настоящего, пусть даже неверного поступка. Другие знакомые, кто добился в жизни хоть самого малого успеха, уже не хотели знаться с ним — закоренелым неудачником. Невезение это как заразная болезнь, лучше уж подальше держаться от зараженного.
Кончив писать, Вовка глянул на подвешенные к потолку палатки наручные часы: 20.00. Пора было вставать на пост. Достав из пирамиды автомат, он сел на табуретку возле пустующей ямы. Все арестанты шлялись по палатке и трепались с конвоирами. Пост был чистой формальностью. После совещания в яму, за какие-то провинности, было водворено пятеро офицеров во главе с целым майором. Сидеть они должны были отдельно. Но пока шлялись по палатке в надежде остаться в ней на ночлег. «Блин, целое офицерское собрание», — подумалось Вовке. Это уже было не первое «офицерское собрание». Один из «узников», молодой лейтенант — «двухгодичник» сидел уже трое суток. Владимир улыбнулся, вспомнив как этот офицер попал сюда.
В тот день шел холодный осенний дождь. Зайдя на обед в палатку, Вовка обратил внимание, что Василий ходит с сияющим видом.
— Пошли, чего-то покажу, — потянул он Владимира к ямам.
Подведя его к глубокой как колодец одиночной яме, Вася указал пальцем на сидевшего ней молодого человека, ежившегося в бушлате под дождем.
— Вот смотри, — он ткнул пальцем в яму, — это мой ротный — п…с сидит. Я из-за него сюда сел. А теперь его командир полка посадил. Вот пускай и сидит тут. — И обращаясь к лейтенанту — Что, командир, хорошо? Вот так тебе козлу и надо.
— Дай закурить, пожалуйста, — обратился лейтенант к Вовке.
Едва тот попытался протянуть сигарету арестованному, как Василий сграбастал ее огромной рукой.
— Эй, Вова, ничего этому козлине не давай. Пускай так сидит.
Тут надо сделать небольшое разъяснение. Василий и его подельник вскоре после возбуждения уголовного дела были завербованы оперуполномоченным ФСБ, который находился в полку. Больше они в яме не сидели. Жили в палатке, как все. Иногда исчезали по ночам. Пользовались различными привилегиями и в свободное время просто шлялись по полку. Однажды припив Василий рассказал Вовке, что по ночам их посылали под видом торговцев оружием в чеченские дома. Там они предлагали хозяевам купить гранаты или патроны. Потом докладывали о тех, кто согласился на сделку. За их деятельность было обещано смягчение приговора. Так ли все было, как рассказал Василий, Вовка не знал, но жили подельники явно неплохо. Имели доступ к водке. За пьянку их никто не трогал. Жили очень вольготно. А тут такая радость — попал ротный в яму. Василий почему-то считал, что именно по вине своего командира он оказался под следствием. Впрочем, большинство контрактников считали своих ротных виновниками всех своих бед. На вопрос, чего в яму попал? Или чего увольняешься? Следовал привычный ответ: ротный п…с.
На следующий вечер Владимир увидел в палатке удивительную картину. На нарах сидели в обнимку Василий и его ротный. Лейтенант пьяным голосом вещал прямо в ухо своему бывшему подчиненному:
— Да, Вася, ты прав козлы они все.
— И не говори Серега, — отвечал тот.
В ту ночь они легли спать на одну шконку, из-за недостатка места. Теперь они стали друзья — не разлей вода. В яме лейтенант больше не сидел. Жил в палатке со своим новым другом.
Сегодня заклятые друзья опять вели беседу о превратностях военной судьбы и несправедливости начальства. К 22.00. в палатку зашел заместитель командира полка. Он был явно не в духе. Уж чем там насолили ему провинившиеся офицеры, но он лично решил проверить, будут ли они ночевать в яме. Офицеры никак не желали идти в «дом офицеров», роль которого выполнял заброшенный блиндаж. Но избежать негостеприимного дома удалось только майору. Он под всякими благовидными предлогами задерживался, пока зам. командира не ушел. Майор вместе с ротным Василия и остался ночевать в палатке. Не так повезло арестованным солдатам и их охранникам. Подполковник Рыков размял на них кулаки. Многие пострадали в тот вечер от его дурного нрава.
Сам по себе подполковник Рыков был фигурой интересной и противоречивой. Вовка часто наблюдал его в штабе. Это был ровесник нашего героя, но уже сделавший хорошую военную карьеру. Блестящий выпускник военной академии он был достаточно остроумен для военного. Его чисто армейская внешность скрывала недюжинный интеллект. При этом Рыков был жесток и, пожалуй, жесток. Он требовал неукоснительного выполнения своих приказов и не давал ни малейшей поблажки нарушителю. В то же время исполнительный солдат мог рассчитывать на полную его поддержку. Но не отнять у него было и личной трезвой и расчетливой смелости. Как правило, он лично участвовал в операциях проводимых полком. В критических ситуациях отнюдь не терял голову, а спокойно укрывшись в безопасном месте, грамотно руководил боем. Это было не трусостью и самосохранением, просто Рыков понимал, что гибель командира приведет к худшим последствиям. Потому знал то место, где он необходим. Жил зам. командира в отдельном КУНГе. Он готовился занять место командира полка.
Полковник Южков нынешний командир полка, готовился уйти на повышение. Южков был боевой офицер, командовал этим полком еще в первую кампанию. Своим внешним видом он очень напоминал примелькавшегося на телеэкранах генерала Шаманова. Стараниями командира полк был превращен в настоящую боевую машину. Образчик его руководства однажды наблюдал Вовка. На совещании полковник Южков задал вопрос одному командиру, сколько у того машин на ходу. «Пять», — не задумываясь ответил офицер. «Вот и постройте их через двадцать минут перед штабом, — спокойно сказал командир, — я хочу на них поглядеть». Через двадцать минут у штаба стояло только три машины. Просто и ясно. Никакой показухи не получалось. Примерно такие же способы руководства были и у Рыкова, только более эмоциональны. Уже вскоре, после Володиного попадания в штаб подполковник Рыков стал полноправным хозяином в полку.
Осень вступила в свои права. Беспрерывно лили дожди. Снова такая знакомая липкая грязь. Все с нетерпением ждали зимних вещей. А их никак не давали. Даже теплое белье получили не все. Кто что нашел, тот то и носил. Вовке достался старый бушлатик от одного из уволенных ранее. Обжившийся во взводе полиции Василий обзавелся новеньким комплектом зимней и летней формы. Это произошло при поступлении новой партии контрактников.
В тот день подполковник Рыков придирчиво осматривал пополнение. Первым делом заставил всех поснимать вязаные шапочки и кроссовки и заменить их на уставную одежду. Затем последовал наркологический контроль. Один сильно неустойчивый контрактник был водворен в яму до следующей «вертушки» (вертолета), которая будет только через две недели. Так и не протрезвевший новобранец как куль свалился в яму. Василию с легкостью удалось убедить того выменять новую форму на стакан водки, так ему необходимой для преодоления тягот и невзгод военной службы. Переодетый в лохмотья несостоявшийся «солдат удачи» протрясся от холода оставшиеся две недели и был отправлен в Россию «вертушкой» с очередной партией уволенных.
Интересную карьеру сделал Олег Бредов, Вовкин напарник по бдениям на посту. Он стал при подполковнике Рыкова кем-то навроде денщика. Перед этим он успел побывать связистом в батальоне. Теперь Вовка с ним виделся ежедневно. От него он узнал, что Валера заболел желтухой, вскоре после того как Вовку забрали со взвода. Уезжая, Валерка сказал, что больше обратно не вернется. Наслужился. Обычное дело, те кто больше всех намеревался продержаться на службе, первыми же и оставляли ее. В тоже время Олег, от которого меньше всего ожидалось выносливости и терпения, продолжал тянуть лямку и в мыслях не имел досрочно расторгать контракт. Однако Олег долго не удержался на своем месте. Причиной тому было разглашение им военной тайны. Страшными секретами, разглашенными незадачливым денщиком были некоторые пикантные подробности интимной жизни подполковника Рыков с его любовницей — медсестрой Катей. Ну кто бы мог подумать, что грозный Рыков окажется мазохистом в постели!!!
Но если в сексе Рыков и был мягким и пушистым, то в отношении Олега все было совсем иначе.
— Чтобы сидел до моего возвращения! — приказал он, водворяя Олега в яму.
Сам Рыков лично возглавил ВМГ и убыл на неопределенное время, еще раз огрев сапогом по голове Мишку, не успевшего закрыть водительский люк.
Прожив с комфортом две недели в палатке полицейского взвода, Олег отдохнул от Рыкова и был отправлен обратно в батальон, где неплохо пристроился писарем. Нет худа без добра. Теперь Олег повсюду ходил с добытой где-то красной папкой, символизировавшей его высокое положение.
Наступившие холода подкинули проблему отопления. Дров не хватало. Каждое подразделение само добывало себе топливо. В моду вошла топка керосином и соляркой. Каких только хитроумных приспособлений для этого не делали. Самой ходовой была капельница. Да, обычная медицинская капельница, с которой в печку капал керосин. Как бы с ней не боролось командование, из-за пожароопасности такого устройства, но соображения быстрого тепла глушили всякую осторожность. Солярку добывали на кухне. Там стояла открытая бочка. За керосином надо было ходить на вертолетную площадку. Обслуживал площадку контрактник Слава.
Слава имел внешность Алеши Карамазова из фильма «Братья Карамазовы». Одевался этот невысокий тридцатилетний мужчина с кротким лицом инока, в черную длинную телогрейку, напоминавшую подрясник, из-под черной вязаной шапочки, напоминавшей скуфейку, выбивались черные засаленные волосы. Дополняла сходство с подвижником редкие усы и бородка. Под стать внешности были кроткие манеры и тихий голос Славы. Но внешность как всегда была обманчива.
Служил Слава в полку на месяц меньше Вовки. Поначалу он был водителем в роте материального обеспечения. Попадал в переделки, когда колонны обстреливали «чехи». Был даже представлен к медали. А потом попал на вертолетную площадку. Именовался он авиадиспетчером. Над ним был только один начальник — авианаводчик. Списанный с летной работы по возрасту капитан. К Славе многие ходили за керосином. Перед его палаткой выстроилась батарея пустых трехлитровых банок. Когда «вертушка» садилась на площадку, Слава начинал доить «корову», так он называл сливание керосина с одноименного вертолета. Слава был весьма гостеприимен. Вовка часто просиживал с ним в палатке в ожидании «дойной коровы». Перед ним развернулась необычайная биография этого человека с монашеской внешностью. А жизнь у того была отнюдь не монашеская.
Давно еще Слава служил в милиции во вневедомственной охране. И был он старшим лейтенантом. В некотором роде был он «оборотень в погонах». Воровал почем зря с охраняемых объектов все, что там плохо лежало. И был пойман коллегами с поличным. И получил срок — пять лет. Отсидел он их на ментовской зоне в Нижнем Тагиле. Как там ему сиделось, Слава не распространялся. Чем потом занимался, толком не говорил. Да наверное, как и Вовка, всем понемногу. Чем сейчас многие и занимаются. Но был у Славы «Москвич», не новый уже, но и не старый еще. Вот этот «Москвич» и азарт и привели его к нынешнему положению. Попал он на «Москвиче» в аварию. Как в анекдоте прям, въехал в крутую иномарку. Сам виноват был на все сто. «Москвич» полностью разбил, уже не восстановить, а иномарке ущерб причинил на пятьдесят тысяч рубликов. Не ясно, какими уж трудами, но Слава умудрился назанимать эти пятьдесят тысяч и понес их потерпевшим отдавать.
— И вот, Вова, — кротким голосом рассказывал Слава свою эпопею. — Иду я с этими деньгами по городу. И прохожу я значит, мимо казино. Подумал, вот ведь люди выигрывают тут. Дай я тоже сыграю. И долг верну, и сам еще с прибылью останусь. Ну и стал играть. Когда везло, когда нет, в общем, все деньги в том казино и остались. Вот теперь я за машину пятьдесят штук должен, тем, у кого занимал — пятьдесят штук, ну а про свою машину я уж молчу.
— Да, Слава, повезло тебе, — только и осталось сказать Вовке. — В рулетку то еще будешь играть?
— Конечно буду, — как ни в чем не бывало ответил Слава, наливая керосин в железную коробку — цинк из-под патронов.
Топился Слава самым радикальным способом. Наливал в цинк керосин, ставил его в печку и поджигал. Через минуту в палатке была баня. Из трубы раскаленной до красна печки, валил густой черный дым как из трубы паровоза.
— А, вон земляк твой пришел. — Слава кивнул на вошедшего в палатку патрульного по площадке, худого контрактника их лет, в грязном бушлате и стоптанных сапогах.
— Да мы земляки? — радостно сказал Вовка, приветствуя патрульного. — Я же тоже с М-ска.
— Я не с города самого, я с области, с Белогривки, — сказал Андрей, так звали нового знакомого. — Ты тут давно?
— Пять месяцев, скоро все. Домой. А тебе скоро?
— Да тоже мало осталось. Два с небольшим. Но думаю тут еще послужить.
Завязался обычный в таких случаях разговор. Оказалось что Андрей, как и Вовка тут не впервые. Тоже в первой побывал.
— Слушай, а ты в первую где служил? Может мы в одной части были? Я в Грозном, в Северном был. — Поинтересовался Андрей.
— Не, Андрюх, я в Шалях в основном в NNN-ской бригаде. Год почти.
— Во, прям как я. Я сейчас думаю в комендантскую роту тут перевестись. Они мне отношение сделают. Там «боевые» все дни закрывают.
Вовка, слышавший разговор офицеров от том как «хорошо», еще «лучше» чем в полку закрывают «боевые» в комендатуре, только подивился детской наивности своих однополчан. Недавно с комендатуры приезжали офицеры, те, что приказ о «боевых» на подпись возят в группировку. Так они говорили, что в комендатуре даже офицерам больше десяти дней в месяц не закрывают, а солдатам так вообще — два, три дня, не больше. Но почему-то считается, что там хорошо, где нас нет.