На этот день страхи Володьки закончились. Ночь прошла спокойно, но начался дождь. Все размыло. Глина липла к ногам, так что запросто могли оторваться подошвы сапог. Толи из-за погоды, толи еще почему, но колонна никуда не трогалась и пять суток простояла в этом селе. Радости это понятно не доставило. Погода была омерзительной. Три дня шел дождь. Палаток разведчики не взяли. Спальных мешков было раз — два и обчелся. Вымокли до нитки. Все пять суток разведгруппа провела у костра разожженного в ямке, лежа в жидкой грязи и согреваясь, чаем без сахара. Стоял такой сильный туман, что не видно было ничего на расстоянии метров трех. Спать было практически невозможно из-за сырости и холода. Все ходили в полусонном состоянии. Вовка перестал уже отличать сон от реальности. Все чувства абсолютно притупились. Все время клонило ко сну. Но едва приходил сон, как холод и сырость взбадривала. Тут еще подорвался на мине один парень с пехоты. А подорвался на нашей же мине, и не по своей глупости. А вообще как по злому року. Саперы растяжки поставили за селом, близко к дороге. А никому не сказали, кто-то что-то позабыл, не успел. А тут БМП остановилось, парень спрыгнул на землю, «отлить» отошел метра на два и все, подорвался. А главное перед тем там все ходили и никаких мин. Эту растяжку то сделали часа четыре назад, так, на всякий пожарный. Вот всякий и погиб.
Но все проходит. Прошло и это почти недельное сиденье. Теперь трясясь на броне БМП, рядом с «Учителем» Вовка с товарищами, после почти месячной операции в горах возвращались в бригаду.
«Учитель» и на самом деле был учитель. О преподавал физкультуру в сельской школе и был самый старый в разведроте, ему было ровно сорок лет. Он таскал ручной пулемет и был спокойным, покладистым мужиком. Срочники, узнав об его прошлом достали его издевками на педагогическую тему. Но Учитель был слишком древен, чтобы на это реагировать. Несмотря на отличное физическое сложение и немалую силу он робел перед командирами и наездами сослуживцев. Вот и сейчас он обращаясь к Вовке с крамольными по его понятиям речами, он озирался на сидевших на башне ротного и замкомвзвода, хотя речь при реве двигателя трудно было бы расслышать и с десяти сантиметров.
— А знаешь, Вов я доволен, что все кончилось и едем домой. Тут вот другие молодежь, хотят «завалить» кого ни будь. Ухо отрезать как Антон, потом таскать как сувенир. Это дурь все. Мне бы вот денег заработать. Отбыл и черт с ним. Ну, ушли «чехи» живыми и черт бы с ними. Тоже люди.
— Учитель, я тоже думаю. Обошлось и слава Богу. Чего на рожон то лезть. Один хрен их тут всех не перебьешь. Нет, технически это конечно можно, но кому нужно?
— А кому Вова война эта нужна?
— Да нам, нам Учитель она больше всего и нужна. Вот ты, пацифист такой, чего сюда поперся, а? Хочешь, за тебя отвечу. Да потому что никому ты дома, как мне тут не втирай не нужен. Ни в школе, ни жене своей ни детям, какие уже наверное старше меня.
— Нет Вов, у меня дома все классно. Просто сам знаешь как в школе сейчас. Вот «бабки» просто нужны.
— Учитель, не грузи. Кому «бабки» нужны уже их заработали и не здесь. Ну ехал бы на «шабашку», ну еще куда. А если семья у тебя такая золотая, так они бы связали тебя или поили бы в усмерть, чтобы ты двинуться не мог, пока дурь из тебя не выйдет. А раз спокойно отпустили, значит так ты нужен там. Тебя же ведь не по призыву сюда, не по приказу как офицеров.
— Нет Вова ты не прав. — Только и сказал Учитель.
В чем он был не прав Вова так и не узнал. Учитель замкнулся в себе. Нельзя лишать человека его мечты. А в мечтах у Учителя действительно было все отлично, все кроме денег.
Вдоль сельской улицы, по которой двигалась колонна, на обочине застыло несколько сгоревших и искореженных БМД (боевая машина десанта). Сама улица была пустынна. Заборы украшали надписи: «Смерть российским оккупантам!» и «Смерть свиньям — свобода волкам»! Жители, видимо не желая лишний раз раздражать «оккупантов» не показывались из домов.
Несколько дней назад здесь попала в засаду колонна десантников. Погибло много срочников. Из них в основном и состояли ВДВ, в отличии от пехоты, укомплектованной по большей части контрактниками.
Вскоре колонна пришла обратно «домой». Пошла обычная рутинная армейская работа. В палатках появились трофейные матрасы, одеяла. Многие прибарахлились. А Вовка получил долгожданные письма. Два от матери, где она сожалела о его непутевом решении и о том, как дома хорошо, и как его ждут, она, а так же Марья Афиногеновна с Клавдией Ильиничной. «Да, зашибись кампания», — только и подумал адресат. А вот письмо от Лехи оставил на десерт. Его решил прочитать после баньки.
В баньке, кстати говоря, уже установили трофейное огромное зеркало. Какой шутник его притащил да и зачем было неясно. Ну, выходит есть и эстеты. Раздевшись, Вовка с приятным удивлением увидел голого подтянутого, мускулистого парня, загорелого как индеец по пояс. Былая одутловатость последних домашних месяцев исчезла, на него смотрело, словно вырезанное из дерева, смуглое лицо с короткой щетиной. Вовка понравился сам себе. Это была не та размазня что уезжала сюда месяцами раньше. «Неужели он теперь такой красавец мужчина» — думалось ему. Он твердо решил уже писать рапорт на увольнение, все, хорошего понемножку. У такого мужественного красавчика, что смотрел на него из зеркала не должно быть больше проблем с работой и с бабами. Плюс при деньгах, что еще надо. Уже за одно боевое прошлое должны быть все двери открыты. Тут еще и всех участников к награде представить обещали. Вот такие мысли. А Вовку, несмотря на всю его трусость и Сашку за несколько удачных выстрелов из «Шмелей» вроде как на «За отвагу» подали. Поплескавшись и смыв грязь, он отправился в палатку, где с комфортом разлегшись на мягком трофейном тюфяке и закурив сигарку, вскрыл Лехино письмо. Оно было толстым и обещающим интересное и долгое чтение со смакованием.
Привет Вова, — как и все письма, начиналось и Лехино. Почерк был неровный, пьяного человека, строки наползали друг на друга. А мы тут от тебя весточку получили. Ну ту что ты Натахе писал. Слушай ты извини, но мне адресованное я потерял по пьянке, так и не прочитав. А Наташка твое, у меня забыла, когда бухали. У нас тут все классно, зависаем тут каждый день. Вот и сейчас я с Сашкой сижу и письмо тебе вдвоем пишем, а Наташка спит пока, а то проснется, тут не до писем будет. Ну рады за тебя, что добрался, а вот и Сашка написать хочет, я ему передаю. Дальше шло вообще мало разборчиво как по почерку, так и по смыслу.
Вова, здорово. А я тут к Лехе пришел. Ты там так, все пучком. Ты там куда попал? Я сам к вам приеду скоро, меня в спецназ берут, в военкомате обещали. Вы молодцы — чеченам вставляете. Бейте чурок этих. Ну, будь.
И в завершении Лехино: Вова ну ты понял как тут, давай приезжай, а я кончаю, а то вон Наташка проснулась и не дает мне дописать. Ну давай пиши еще.
Не письмо, а репортаж какой-то, — с грустью подумал Вова, — ну все по прежнему, а Саша Агеев так и не поумнел. Какой ему к черту спецназ, этого белобилетника в стройбат то не возьмут. А эта сладкая парочка хороша. Хоть бы как Агеев приписку бы чиркнула. Оно понятно, что я ей в одно место не впился, но все-таки… Приезжай тут к вам, да чего у вас делать. Бухать, да глупые речи слушать, особо о спецназе Агеевском. Нет, ребята жизнь и люди меняется здесь, а дома все по прежнему. Поэтому вряд ли там как-то я впишусь. Все будет по старому. Опять нищета, опять одиночество. Опять, опять… Нет, лучше здесь. По крайней мере, у меня нет страха перед завтрашним днем в том смысле как жить завтра. Есть страх перед смертью, а там ждет страх перед жизнью. Лучше я буду бояться смерти, чем жизни. Это естественно, а второе — извращение. Так думал Вовка, бросая в печку письмо. Пойдет на растопку. Мысли об увольнении были выброшены из головы. А на следующий день его откомандировали обратно в роту РХБЗ, а Сашка перебрался в охрану командира бригады. Туда его перетащил земляк тоже москвич. Для Вовки и многих других наступили обычные армейские будни.
Послезавтра — Новый год. Прошло уже полгода, как Владимир ушел служить. Лето пронеслось. В хмурых дождях прошла осень. Пролетело лето. Прошла осень и наступила тяжелая военная зима. Небо затянули тучи. Рыхлый снег покрыл землю. Днем рыхлый снег вперемешку с глиной, такой, что налипала на сапоги, и каждый шаг давался с трудом и лужи, который на ночь покрывались тонким слоем льда. Постоянная сырость в ногах. Постоянный портяночный дух в палатке, где вокруг вечно горящей печи расставлены сапоги и развешаны портянки. Палатки выстывали мгновенно, и огонь надо было поддерживать почти круглосуточно. Заготовка дров стала основной хозяйственной заботой. Большой ценностью считался спальный мешок — в нем всегда тепло. Вове повезло — в роте РХБЗ было навалом комплектов ОЗК. Химической войны не предвиделось и резиновые чулки из них, удобно надевались поверх сапог или валенок, защищая их от сырости и создавая дополнительное тепло. Плащи тоже отлично спасали от дождя и снега. А еще резина прекрасно горела и иногда, для скорости, ею разжигали печь. Пять минут и в палатке баня. Но главное зло наступивших холодов это обычные бельевые вши.
Они роились везде. Их называли БТРы. БТРы селились в белье, одежде, спальных мешках. Едва их кормилец оказывался в тепле, как они активизировались, заставляя солдат чесаться и давить вредных насекомых. Еще применялись антигуманные способы их уничтожения в виде пропаривания одежды и просто банального стряхивания вшей на печку, где они погибали в ужасных мучениях (да простят воинов активисты гринписа). Большую часть времени люди проводили упакованными в ватные брюки и бушлаты, с кучей одежек под ними, а это и была главная благодать для БТРов.
Уже нельзя было, как летом, носить минимум одежды и обливаться водой на воздухе или в чисто символической бане. Теперь это было воспоминанием. Баню правда построили из подручных средств, но без предварительной протопки, что отнимало много времени и дров, помыться было нельзя. Хотя и это была большая роскошь. Многие подразделения не имели и этого.
Боевые действия в бригаде притихли. Шла гарнизонная служба. Армейская рутина. Сменился командир бригады — любитель муштры. Новый командир оказался не в пример прежнему, более понимающий людей, и не усложнял им жизнь. Нет, конечно, операции проводились. Но не столь масштабные, как летом.
Люди однако погибали, кто в бою, кто по случайности. Погиб Антон, тот самый разведчик, что отрезал ухо убитому. Ему разнесло голову гранатой из ГП (гранатомет подствольный) на блокпосту у Аргуна. Были нелепые смерти, вроде той, когда насмерть завалило в яме двух солдат, посаженных туда за какие-то провинности. Непонятно зачем застрелился приехавший из отпуска, солдат-контрактник роты РЭБ, что стояла по соседству. Часовой на ЦБУ (центр боевого управления) застрелил коменданта. Вообще неизвестно как и почему. Пропало без вести четверо срочников, стоявших на блокпосту у Шали. Ушли в этот город, что-то купить, скорее всего водку, конечно и пропали. Пресловутой «дедовщиной» не пахло. В среде контрактников, составлявших большинство бригады, не в обычае было третировать молодежь. Хотя кто знает? При таинственных обстоятельствах попал в плен блокпост в полном составе. Все сорок человек. В одну ночь. Без единого выстрела. Просто вечером все были, а утром ни людей, ни техники, никого.
Вовка в переделки больше не попадал. Несколько раз прикомандировывался в мотострелковый батальон. Где находился на усилении при управлении дней по пять — семь. Потом возвращали обратно в роту. Грязь, вши, холод — неизбежные спутники войны. Теперь и Вова увидел их в полном объеме. Бесконечное сидение под дождем и снегом во влажной, липкой глине. Но удивительно, болезни не приставали.
Личный состав в роте обновился. Не осталось никого, с кем Вовка приезжал сюда. Серега, тот самый, что рвался воевать, перевелся в NNN полк, откуда их взяли в бригаду. Он полагал, что там навоюется вдоволь. Кто знает? Может и так. Вовка философски взирал на эти вещи: «Куда посадили — там и сиди». Сашка, с кем они были в разведроте, уволился по приезду с гор и сказал, что теперь восстановится в ОМОНе. Дай то Бог. Уволился по окончанию контракта Боря, тот самый, что встретился им первым в роте. Он так и просидел в роте весь контракт. Никуда не выезжал. Кстати был представлен к медали. За что вы спросите? Да ни за что. Просто человек добросовестно служил, выполнял свою задачу. А разве этого мало? Запомнилось увольнение командира роты со старшиной.
В тот памятный день капитан Попов и прапорщик Рыков в приподнятом настроении, одетые в нарядные камуфляжи, заправленные в брюки, обутые в новенькие «Берцы» и с легкомысленными пакетиками в руках, попрощавшись со всеми, отправились в штаб, откуда, получив документы, с колонной уехать в Ханкалу. Однако, к всеобщему удивлению, менее чем через час Попов и Рыков вновь появились в роте. Куртки у обоих были уже навыпуск и подпоясаны, как положено. Весь остаток дня они посвятили повторным сборам. Оказалось, что командир бригады устроил им строевой смотр и т. к. у обоих не было укомплектованных вещмешков, кирзовых сапог и фляжек, комбриг решил, что с такими недостатками в снаряжении они не смогут добраться до дома. Наутро, уже в кирзовых сапогах, с фляжками на поясе и мешками за спиной «дембеля» вновь пошли в штаб. На этот раз вернулся один ротный. Оказалось, что хитрый старшина взял б\у — шный котелок и фляжку, а вот капитан новые, да не посмотрел, что они в солидоле. Он не посмотрел, а полковник Мутов посмотрел. Еще сутки на устранение недостатков. С третьей попытки командир роты наконец-то вырвался из Ичкерии. Еще имели место курьезные случаи увольнения «за оскорбление чеченского народа». Оскорбление выразилось в расхаживании летом по пояс голые на виду у гражданских чеченов. Но эти ребята сами уволиться хотели. Надоела рутина и быт поганый. Тогда же водовоза уволили, попался на глаза Мутову в расстегнутой куртке, а главное солдат был хороший и увольняться не собирался, командиры за него, ан нет, уволили по дискредитации. И смех, и грех с этим полковником Мутовым Сам он, однако по своим стандартам не одевался, а видом походил на американского рейнжера из голливудского боевика. А командира взвода, у которого Вовка на блок-посту начинал, перед увольнением в яму посадили. Он со взводом запил. Ну, всех в яму и посадили. Командира в одну, подчиненных в другую.
К счастью Мутова достаточно скоро убрали. Пришедший ему на смену полковник Курков был безразличен к внешнему виду подчиненных, что, кстати, очень положительно сказалось на моральном климате и боевом духе.
Вовка и сам миллион раз собирался бросить все и свалить, но каждый раз, в самый последний момент, что-то останавливало его. Тем более, он наверное больше других понимал, что ловить дома нечего. Хорошо в его память запало, как он жил до этого.
Вот и сейчас, сидя в окопе, положив на колени, длинный как весло, автомат АК-74 он смотрел в звездное небо и курил на пару с Михаилом сигарету.
Михаил приехал месяц назад, его прикомандировали из воинской части с Нижнего Новгорода, где он служил по контракту. Попал в роту РХБЗ тоже огнеметчиком. Михаил был на два года моложе Владимира, но уже имел двух детей: мальчика восьми и девочку пяти лет, которых нажил от жены, бывшей старше его на десять лет. Парнем Миша был спокойным, очень общительным и интересным собеседником. Его рассказы о гражданской жизни, а особенно сексуальные похождения, а может быть и фантазии, были весьма занимательны. Вот и сейчас, беря от Вовки «бычок», он продолжал свою байку:
— И вот, короче, пока проститутка по вызову от меня выходит, ну водила их в дверях стоит, а тут моя жена вернулась. Ну, кто знал, что раньше времени с рынка придет? Ну и на меня значит наехала. Знаешь, так с выпендрежем, что, мол, с кем лучше с ней или со мной?
— Это при ней? — поинтересовался Вовка.
— Да нет, она уже уехала. Да ты слушай, не перебивай. И вот, я возьми да правду и скажи: «С ней конечно».
— Да, это уж действительно лучше, — мечтательно промурлыкал Вовка.
— И тут моя, как треснет меня сковородой, по голове. — Как бы имитируя этот удар, где-то на окраине Шали грохнул взрыв и поднялся столб огня. — Во, глянь, что это?
— Да нефть взорвалась, — ответил Вовка. — Да хрен с ней, потом-то что?
— Да что, что, во, смотри. — Сняв ушанку, Мишка показал шрам на стриженой голове. — Потом три недели в госпитале лежал, едва не комиссовали.
— Да, за правду все страдают, — по философски утешил товарища Вовка.
— Эх, не говори, — только и осталось тому ответить.
Затем оба, как по команде встали, вылезли из окопа и шлепая сапогами в резиновых чулках по хрустящему ледку прошли размяться по расположению роты.
Кроме них в карауле еще были водитель «водовозки» срочник Виталик и дед Слава. Да, именно дед, а как еще назвать сорокалетнего мужика, у которого в самом деле уже была внучка. А также многострадальный кот Барсикоднофамилец Вовкиного домашнего любимца, и кавказская овчарка Джохар — тезка и земляк мятежного генерала.
Увидев Вовку, Барсик мгновенно забрался по его одежде на плече своего заступника и мертвой хваткой вцепился в воротник бушлата. Вовка полюбил Барсика и не раз прятал его в своем спальном мешке, когда расшалившиеся товарищи пытались остричь животное «подо льва», то есть обрить наголо, оставив гриву и кисточку на хвосте.
Джохар виляя хвостом, радостно вился вокруг Мишки. Джохар, взятый в роту маленьким смешным, толстеньким щеночком, вырос в огромного зверя. К солдатам роты он относился более чем дружелюбно, снося от них все. Но для посторонних это был грозный страж. Кидался на всех. Так как команд он не понимал никаких, то днем его привязывали, а если кто заходил в роту, то еще и держали. А он все одно рвал и метал. С Барсиком они, однако, были дружны. Опровергая знаменитую дружбу кошки с собакой.
Дед Слава по своему обычаю сидел в бане, и что-то мастерил, положив автомат на самодельную лавку. Его работящие крестьянские руки не могли мириться с вынужденным бездельем. Собственно говоря, баня и была на 90 % его рук делом. Валентин мирно спал в кабине своей машины-водовозки.
Тут из офицерской палатки по нужде вышел техник роты прапорщик Лутов.
— Эй, а где еще двое? — спросил он первым делом.
— Дак, это, здесь. На территории — неуверенно, в один голос ответили Вовка с Мишкой.
— Ну, где, не вижу, — и уже громко. — Эй, наряд, сюда!