Эти же чувства испытывал Аман. Как странно, что один человек, который сейчас убьет другого, испытывает те же чувства, что и его товарищ. Держу пари, что вы сейчас подумали, что Падишах убьет Амана. Только самые умные и мстительные продумали вторую версию - Аман выхватит нож и, в ответ на все оскорбления, пронзит толстую Падишахову грудь, рядом с сердцем, но поток крови, хлынувший из раны, не даст тканям сомкнуться и заживиться. Сама по себе кровь целительна, и хорошо, когда она хлещет из раны, вымывая все бактерии и загрязнения - мы автономны от мира, и грязь на песке и грязь на дороге в городе - разные вещи. В городе - это неудобство, и мы стремимся избавиться от нее, а в лесу или на море - часть мира. Избавляясь от части мира, мы избавляемся от себя. Я специально хочу вас запутать, потому что сама не могу найти вопрос - точнее, вопрос-то я нашла, а теперь - где ответ? Стоит упустить вопрос, как появляется ответ. Нет ответа - и вопрос уполз в сторону. Расползаются, как жуки. Вот и лови их! Сарина рассматривала жука, впервые увидев этот вид - крылышки синенькие, а лапки - желтые. На самом деле жук ее волновал не больше, чем она - жука. Сарина краем глаза и частью разума следила за Томасом. Томас разжигал костер. Дым уже поднимался к небу, огибая эвкалиптовые ветки на той стороне границы. Томас и Сарина расположились в осиновом лесу, единственном лесу на пути к золотым воротам. Везде - редкий кустарник чакча-вакча с сиреневыми цветами. Цветы осыпались, и зеленые ветви торчали без них. Пахло дымом. Сарина оглянулась, перестала делать вид, что ищет жука, и подошла к костру.
- Целый день! - сказала она. - Мы идем целый день! Где же золотые ворота?
- Еще день, - сказал монах, - еще день! Я говорил тебе - еще день. Всего два дня.
- Хочу сейчас, - сказала Сарина, - хочу сейчас к золотым воротам.
Монах ничего не ответил на эти слова. Он ломал своими мускулистыми худыми руками ветки эвкалипта, которые подобрал на этой стороне - ветер обрывал ветки и заносил их на эту сторону.
Вдруг из-за толстых, хорошо просвечиваемых солнцем и довольно далеко стоящих друг от друга гладких широких стволов эвкалипта появился маленький человек и принялся двигаться к ним. Монах отчетливо видел маленькую шапочку-берет человека, бряцающее оружие у него за спиной - меч и кинжал, но так как меч и кинжал были рассчитаны на нормального человека, а не на Амана (а это был он, Аман), то казались настоящими великанами рядом с маленьким человеком.
Аман приблизился, и, сняв свою шапочку, сказал: "Здравствуйте!"
5. АМАН
Как только Аман приблизился, монах толкнул Сарину так, что она упала в кусты и замерла там, даже не успев вскрикнуть, а потом заснула.
- Здесь, кажется, сидела женщина, - сказал Аман, поздоровавшись и указывая на то место, где сидела Сарина - после рассматривания жука она успела сесть, и тут появился Аман. Покрывало, которое несла Сарина с собой (естественно, нес монах, но оно нужно было Сарине), еще хранило следы ее башмачков, и в складках синего атласного покрывала замерли бусы - желтые янтарно-коричневые бусы.
- Хорошие бусы, - сказал Аман, поднимая цепочку золотых камней. Такие есть только у Сарины. Ей отец привез из Индии.
Монах молчал. Он стоял, как изваяние, и только мысль двигалась в нем. По его худому лицу двигались невидимые судороги. "Неужели конец, - думал Томас, - конец моей счастливой монашеской жизни. Я жил пятьдесят восемь лет, но мне кажется - что один день, и я хочу еще, хочу - еще".
Аман угадал его мысли. Он сел у костра и закурил трубочку. Терпкий дым табака смешался с дымом эвкалиптовых мыслей - ветки мыслили, и их думы навевали на человека странный сон.
"Может быть, я так же умру, как этот человек, который сейчас боится смерти", - думал Аман, глядя на Томаса. Томас был моложе Амана. Отсутствие людей и злобы вернули ему человеческий лик - лик незапятнанного ничем восемнадцатилетнего юноши. Иногда старики моложе нас, и я почувствовала это на собственном опыте.
Аман снова закурил, вдыхая дым костра. Теперь уже он принимал в себя мысли огня - древние умели общаться с природой и внутри себя, и - вне.
- Отец ищет дочь, - сказал он, - и он найдет ее.
Ни слова больше ни говоря, он поднялся и, повернувшись спиной, ушел. Томас видел, как болтается на его уродливой кряжистой спине нож и кинжал кинжал с длинной рукояткой и лезвием раньше назывался "мечом".
Томас молчал. "Смогу ли я любить ее, как раньше? - подумал он, иногда и мысли - ложь".
Сарина проснулась и принялась расспрашивать монаха. "Надо бежать, сказала она, - надо скорее бежать". Она принялась свертывать покрывало и сунула его в руки монаху. "Скорей, - сказала она, - скорей! Мы еще успеем."
Странное оцепенение овладело монахом. Они провели хорошую ночь. Любовь всегда хороша, когда ее мало. Он бросил ветки в огонь - он все держал в одной руке эвкалиптовые ветки, которые ломал, когда пришел Аман, а в другой - покрывало, которое сунула ему Сарина. "Пойдем", - сказал он. "Мы будем счастливы" - это не говорилось, это подразумевалось. Сарине и Томасу не требовалось говорить. Возникла единая мысль - более единая, чем тело. Недаром многие политики сделали себе карьеру через любовь.
"Вернись в монастырь" - шептал ему невидимый голос. Но голос любви был сильнее. Любовь смеется над нами и не воспринимает нас всерьез каких-то человечков, а мы поклоняемся ей и терпим нужду в словах и половых партнерах.
Каждый шаг давался Томасу с трудом. Чем дальше монастырь, тем притягательней его сила. Многие из вас подумали, что Сарина и Томас переспали друг с другом или, как бы это выразиться помягче - устроили половое сношение. В наш век распущенности и свободы только дети вздрагивают от таких слов, а я пишу о людях, которые сами себя погубили. Впрочем, эта фраза пригодна ко всему нашему миру, а не только к Сарине и Томасу, или, предположим, Аману.
Томас стремился как можно дальше уйти от монастыря, чтобы вернуться к нему. Сарина пыталась увести Томаса как можно дальше от монастыря - в этом она угадывала его мысли. Иногда мне кажется, что у женщины нет своих мыслей, а она повторяет только мужские. Тут много рассуждали о любви и огне, пылающем и страстном, так женщина - это кувшин, и он так же пуст, как эхо в горах.
Но везде была равнина. Томас и Сарина шли уже второй день. Вот-вот должны были появиться золотые ворота. Но тут Сарине стало плохо. Напал вдруг кашель, боль в горле и ногах - ноги не могли идти, и пришлось заночевать у брата Томаса - Игоря. Нам дается только два дня, чтобы бежать от напастей, но мы часто используем их не по назначению.
Игорь жил в небольшой избенке типа хаты на краю государства.
6. В ДОМЕ У ИГОРЯ
Игорь и Ольга встретили Сарину. Только не подумайте, что я пишу о себе. У нее были золотистые волосы. Мне уже пятьдесят, а ей было двадцать. Что касается Игоря - то лет тридцать восемь или тридцать - для мужчины возраст не важен.
Игорь был похож на Томаса только глазами - тот же голубой взгляд. Но если у Томаса глаза выцвели и стали серыми, то Игорь и Ольга жили в довольстве уже пять лет - скоро Ольге исполнился бы двадцать один. Детей у них не было. Один отец - это один отец, да и разница в возрасте сказывалась - пятьдесят восемь не тридцать шесть (Игорю было тридцать шесть), но я чувствую, что утомила вас цифрами, так что без дальних цифр скажем, что разговор мужчин был так же бессмыслен, как эти расчеты. Долгое молчание не приучает к болтовне, да к тому же скучно говорить, если видишь мысли друг друга. В переводе на человеческий язык это значило, что Томас оставляет Сарину у Игоря и уходит - за лекарством или по каким-то своим делам - уходит из государства - что он и сделал, переступив тень, отделявшую Падишаховоград (все государство называлось Падишаховоград, за исключением монастыря - монастырь, как и такса, никак не назывался хорошенькая собачка, кстати.) Женщины говорили бы о ерунде, если бы Сарина не была так больна. Как когда-то на ее дедушку, болезни накинулись на ее нежное тело и рвали своим мертвыми зубами. Но если еще когда-то мертвое победило живое - покажите мне этот край! (Не надо мне совать зеркало! Я сама знаю, что красива!)
Сарина разглядывала себя в кусок льда, который ей принесла Ольга зеркала еще не придумали, и Ольга выращивала в саду деревья, на которых росли куски льда - вот в такой кусок и смотрелась Сарина. Я специально говорю вам, что все, что я пишу - неправда, чтобы вы не переживали, что он ее бросил. В такой момент - и бросил! Спасся сам, как крыса! А может быть, он с самого начала хотел, чтобы она вернулась к отцу! Протащил бедную девочку по всему государству и даже не соблазнил!
Но Сарина сама кого угодно могла соблазнить. Железной рукой отложив зеркало, она принялась за дело. Беря одну прядь за другой, она расчесывала их, как когда-то - Глора и Клора, нет - Клара. "Я должна быть красивой, думала она, - он придет, а я буду красивой." Игорь и Ольга не сказали ей, что она пролежала две недели в беспамятстве, и Сарина осталась такой же краснощекой и здоровенькой, как была. К тому же воздух дома Игоря и Ольги пошел ей на пользу - прямо перед окнами, окружая дом, как платье окружает невесту, рос сад - вишневый розовый сад. Пока Сарина болела, лепестки отвалились, и на их месте появились зеленые шарики, а вслед за этим плоды, точная копия персиков, если не считать цвета и размеров - персики желтого цвета, а эти - красные. Мягкая жидкость, тающая внутри Сарины. Кровь земли соединялась с ее кровью, и она испытывала любовь, и не любя и не видя того, кто ей был нужен.
Наконец Томас вернулся. Лекарство, которое он нес, оказалось не нужно - пучок сухой травы, который, по мнению Томаса, мог излечить Сарину. А где Падишах? - спросите вы. Подождите, не сбивайте меня. Надо сперва хорошенько нарадоваться, чтобы потом печалиться.
Сарина и Томас гуляли по саду, залазили в соседнее государство - весь мир принадлежал им. Но однажды Томас поскользнулся на тонком мостике через реку, соединяющую два берега - река, как мост, соединяет берега; если бы ее не было, а была пустота, мы не смогли бы переплыть на тот берег, в пустоте-то особо не разживешься, о чем свидетельствует космос, а, может быть, люди - это существа, способные жить на Земле?
Ощущение счастья не покидало ее. Она даже не вышла из этого состояния, когда Томас умер. А вышло вот что.
Мужчины сговорились, что Томас должен умереть. Иначе ему не отвязаться от Сарины и от своей любви к ней. Старые - а дураки! Сказала бы я, если бы вы меня спросили! Пятьдесят восемь лет, а не соображает ничего. Тоже, мальчик нашелся! Озорник, шутник, розыгрышник! Взяли гроб, пригласили гостей. Накрыли стол, вырыли яму. В тот момент, как надо опускать гроб в землю, Томас вынырнул из него - в ту секунду, как крышка гроба закрывалась, так в эту щель между верхней и нижней половинкой скользнул и убег от "смерти". Сарина думала, что Томас умер, поскользнувшись на бревне и упав в воду (а потом его вытащили, утопленника нашего, шутника! Столько лет прошло, а, как узнала правду, всю меня колотит.) Лег на землю, а его братец - Игорь - быстро накрыл Томаса одеялом, чтоб другие не видели. А люди тоже - не глупые. Один увидел башмак Томаса и говорит: "Что это? Вроде покойник в гробу лежал, а теперь - на земле?" Но Игорь увел его выпить стаканчик пива, и тот успокоился. "Может, и вправду, - думал он, - мы так хороним, другие - этак, а монах пришлый человек. Может, у них так положено, чтобы труп после смерти выскальзывал из гроба. А что, хоронить пустой гроб - это мысль! Это свидетельствует о единстве духа и тела!" Чем только люди не оправдают свою глупость - и духом, и телом, и - любовью.
Сарина не почувствовала его исчезновения. Монах, после того как совершил клятвопреступление и ложное погребение, отправился в дальние страны замаливать свои грехи, что вполне соответствовало его монашескому поведению.
Сарина осталась одна. Но весь мир был с ней. Почему это, когда я пишу водевиль, выходит трагедия? А стоит прикоснуться к трагическому, как тут же выползает противный толстый водевиль и начинает хрумкать у меня под носом и над ухом сметаной с помидором и тыкать в каждую строчку жирным красным пальцем с грязными ногтями (лень руки мыть): "Это - не так, а се не этак! А это се? Слезы, да? Зачем? Тебе что, в жизни слез мало? Ах ты дрянь, ты хочешь, чтобы я еще и в выдумках плакал?" Водевиль почему-то считает, что все, что я пишу - это о нем, эгоист!
Сарина осталась одна и не жалела об этом. Журчанье воды в реке, блеск солнца - монах подарил ей целый мир - бесплатно. Иногда она вспоминала его. Но как нечто, относящееся к ее жизни, и - не больше. Мудрость влюбленных в том, что, даже уходя, они оставляют нам частичку любви. Аминь. Да простит мне Бог все мои прегрешения и то, что я смеюсь над ним, ведь я - часть Бога! И если я смеюсь над собой, значит, я смеюсь над Ним! Поистине гигантское терпение нужно иметь, чтобы терпеть все это. Но все отцы балуют своих детей.
7. УБИЙСТВО
Падишах отвернулся. Сколько можно смотреть! Казнь закончилась.
Аман был привязан к дереву. Гладкий ствол эвкалипта холодил лицо, если приходилось очень больно.
Руки его, привязанные за кисти, обхватывали дерево, так что Аман оказался спиной к окружающим. Его били кнутом стараясь попасть в лицо, но не в глаза - кому нужен слепой калека! Глаза у Амана остались целы.
Его затылок представлял сплошное месиво из кнута, идущих друг за другом ударов и крови. Мелкие сосуды рвались, а крупные выдержали - они не были рассчитаны на пытку, но с самого рождения человека предназначены для жизни.
И так все было ясно. Дочь Падишаха убежала с иностранцем - уже второй раз, если считать первую, хотя это и был тогда фарс. Люди будут смеяться. Чтоб люди не смеялись, Падишах вымещал свою злобу на Амане.
Он ничего не сделал. Это потом выяснилось, что он ходил к монаху и предупредил его. Так думал Падишах. Не мог же Аман объяснить движений своей души - что он ходил к монаху, чтобы поймать его, но потом увидел, что тот боится смерти, и простил его. Боятся смерти только любящие, а Аман был мужчина, и ревность - один из двигателей процесса.
Аман шел, чтобы уничтожить своего противника, хотя принцесса - или шахиня, как вам больше нравится - была недосягаема, как заря на небе.
Аман очнулся. Затылок болел. С этого момента он считался сумасшедшим, хотя разум проснулся в нем. Необходимо пояснить с медицинской точки зрения, что произошло. Поскольку медицина у нас передовая отрасль и может констатировать смерть и даже определить болезнь, если это видно невооруженным взглядом, то я скажу: "Вдоль тела идут сосуды. Они крепятся к голове. Таким образом, голова управляет всем. Внутри тела гнездится зародыш смерти. Поскольку у Амана этот зародыш не был задет - предположим, у диабетиков он расцветает в желудке, а у больных астмой перемещается в легкие. Если только я не перепутала что-нибудь, и астма - это желудок, а не нога. Таким образом, этот зародыш перемещается по телу человека и ищет, где бы расцвести и захватить пространство." Это я к тому, что у Амана перебили только сосуды, и они вспучились и стали гнать гнилую кровь по всему телу, а так Аман был здоров даже лучше, чем раньше. Так думал Падишах. Так думали все. Так думал сам Аман. Теперь Аман мог быть с Сариной навсегда. Падишах любил сумасшедших. Сумасшедшими легче управлять. Падишах приблизил Амана к себе. Одинакового ростика, они часто ходили по двору падишахового дома и болтали. Аман простил Падишаха. Они стали друзьями. Все убийцы когда-то будут оправданы, и горе забудется. Может, проще не убивать? Неужели мы родились на свет, чтобы есть, спать и убивать? Хорошо, сменим тему - чтобы молиться, падать духом и снова вставать? И все? Кому нужны эти бесконечные падения, кроме человека?
Сарина не задумалась над этим. С тех пор, как "умер" (мы-то знаем, что не умер, а она думала, что мертв) Томас, она не выходила из своего дома, по крайней мере - за пределы дворца и маленького сада вокруг него. Аман иногда видел ее синее или серое платье.
Сарина тосковала о Томасе. Так думал Падишах. Он был так занят разговорами с Аманом о смысле жизни (говорил, естественно, Падишах), что не обращал внимания на дочь. Родители часто не обращают внимания на детей, которые не оправдали их надежды или их самих, и предпочли жизнь другую, не такую, как у них. Очень удобно. Падишах был счастлив. Дочь при нем. Государство цело. Собеседник для разговоров есть.
"Хоть бы соблазнила этого монаха, - думал иногда Падишах, - может быть, лучше бы было. Но, с другой стороны - было бы какое-нибудь монахическое государство вместо монархического. Тогда - прощай, трон! Нет, отличненько, что все - так!" Взрослые люди всегда найдут оправдание своим поступкам. С тех пор, как умер Томас, Сарина ни о чем не думала. Ах, нет! Думала. Она вспомнила Игоря.