— Очень приятно. А ты Гвин, сын Нэнси?
— Я Гвин.
— Очень приятно. Мы с твоей мамой познакомились, еще когда были совсем девочками. Хорошо проводите здесь каникулы?
— Да, спасибо, — ответил Роджер.
— Это хорошо, — сказала миссис Льюис-Джонс. — В нашей долине приятно отдыхать. Особенно во время каникул.
— Пожалуйста, шесть фунтов муки для дома, миссис Ричарде, — попросил Гвин.
— Сделаем, мальчик, — миссис Ричарде опустила совок в одну из корзин. — Говорите, она скоро появится, миссис Льюис-Джонс?
— Да, — отвечала та. — Бедняжка…
— Если у них столько времени занимает попросить полфунта прогорклого масла и пакет мыла, — сказал Роджер, когда они с Гвином вышли из магазина, — я рад, что не говорю по-валлийски… Боялся, мы проведем там весь остаток дня.
— Они просто беседовали, — возразил Гвин.
— О чем? Ты хоть понял что-нибудь?
— О погоде, кажется.
— Конечно! Женщины… Слушай. — Роджер остановился. — Я же не видел Элисон, когда мы выскочили из дома! Ты тоже?
— Да.
— Надеюсь, она справилась с этими тарелками и никто ее не засек… Непонятная все-таки штука с мышеловкой! Зачем Эли понадобилось сунуть туда несчастную мышь? Если шутки ради, то не получилось. Уж очень неприятное зрелище!
— Никакой шутки, — сказал Гвин. — И Элисон этого не делала.
— Но кто же, кроме нее?
— Это не она. И мышь была еще теплая.
— Ты смеешься? Хотел бы я увидеть сову, которая может вытащить мышь из мышеловки, сжевать, выплюнуть и сунуть остатки обратно.
— Я тоже хотел бы.
— Знаешь, — сказал Роджер, — все же невежливо с их стороны разговаривать при нас по-валлийски. Как бы им понравилось, если бы мы заговорили по-французски?
— Конечно, нехорошо. Вообще нехорошо быть валлийцами и жить у себя в Уэльсе.
— Не выпендривайся, — сказал Роджер. — Я совсем не то имел в виду. Перед тем как мы зашли, я ведь входил первым, они говорили по-английски.
— Ну и чего говорили? — спросил Гвин.
— О какой-то важной особе, которая должна прибыть. Я не ухватил, они сразу переключились на валлийский, как только увидели меня… Какая-нибудь годовщина, может? Не знаешь? Или фестиваль? Что-нибудь в этом роде…
Они уже подходили по аллее к дому, когда увидели Элисон. Та сидела посреди лужайки на деревянном стуле, с книгой в руках.
— Привет, Эли! — сказал Роджер. — Все нормально с тарелками? Спрятала как следует?
Элисон подняла на них глаза, скрытые за темными стеклами солнечных очков.
— С какими тарелками? — спросила она.
— Ладно, не шути, Эли, — попросил Роджер.
— Да о чем вы толкуете?
— Ха, — сказал Роджер. — Ха-ха-ха… Теперь ты довольна?
— Вполне, благодарю тебя, Роджер. Элисон снова принялась за чтение.
— Все-таки где тарелки? — спросил Гвин. — Куда ты их дела?
— Какие тарелки? — повторила Элисон, не поднимая головы от книги.
— Только не прикидывайся…
— Я не имею обыкновения прикидываться, — отчетливо произнесла Элисон. — Могу я спокойно почитать книгу?
— Где тарелки, ты, чертова кукла?! — прорычал Гвин.
— Пожалуйста, не хами. Ты не у себя дома.
— А ты перестань нас дурачить!
— И не смей так со мной говорить! Еще пожалеешь.
— А кто первый начал? Разве не ты, воображала? Может быть, я?.. Нам нужны тарелки. Они опасны!
— Роджер, дай ему леденец, пусть успокоится, — сказала Элисон. — Он точь-в-точь как его мать.
Гвин сделал футбольное движение ногой, выбил книгу из рук Элисон. Книга приземлилась в траве, в нескольких метрах от места, где они стояли.
Никто из троих не сделал больше никакого движения. Все как бы замерли в молчании. И потом…
— Ты очень пожалеешь об этом, — сказала Элисон.
Костяшки ее пальцев, лежащих на коленях, совсем побелели. Она подалась вперед.
— Ты пожалеешь, — повторила она. — Пожалеешь… — Гвин видел свое отражение в темных стеклах очков Элисон, и у края одного из стекол словно билось что-то похожее на раненую птицу. Что это могло быть?
Он повернул голову. Это была книга. Она висела над ним в воздухе без переплета, листы растрепаны и тянутся, как хвост, за красной обложкой.