— Нет, нет. — Глаза Гува впились в лицо Гвина. — Ты наследник.
— Наследник? Красивое слово… Наследник чей?.. Ладно, не надо. Я даже не видел никогда своего отца. У меня ничего нет… Если не считать этих тормозных прокладок, которые в руке.
— Нет, мальчик, нет. Ты не прав! Ты наследник по крови… после меня… Наследник этой долины. В этом нет никакого сомнения… Я — твой отец… Ты не знал этого?
Гвин покачал головой.
— Она никогда не говорила мне, Гув. Никогда… И она так поступила с тобой? Так сделала?
— Тогда моя жизнь и кончилась, — сказал Гув.
Ветра не было, дождь падал почти отвесно, однако внутри дома шум его почти не был слышен — только на кухне, где он ударял по застекленной крыше.
— Честно говоря, жаловаться не следует, — сказал Клайв. — До этого дня погода была лучше некуда. Я бы на твоем месте оставался сегодня в постели. Ты не много потеряешь.
— Мне уже гораздо лучше, — возразила Элисон. — Мама напрасно беспокоится. Я встану, когда вы с мамой поедете по магазинам.
— Но у тебя же была температура вчера вечером. Не надо рисковать понапрасну,
— Я не буду. Только хочу как следует накрыть на стол сегодня к обеду. Как будто у нас праздник.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал Клайв. — Тогда я ухожу. Привет…
Он спустился на первый этаж. Роджер сидел в передней на ящике для обуви, счищал отверткой грязь со своих горных ботинок.
— Промокли насквозь и даже глубже, — сказал он. — У него не хватило совести самому почистить… А посмотри на мой дождевик! Весь измазан. Интересно, где он в нем болтался?
— Мы уточним, — сказал Клайв. — А для тебя я могу купить новый.
— Только если тебе это доставит удовольствие, — проворчал Роджер.
Клайв пожал плечами.
— Тогда выкинь из головы. Не надо тащить старые ссоры в новый день. Ничего страшного не произошло.
— Ты так считаешь? Ладно… Как Эли?
— В прекрасной спортивной форме. Вчера у нее, наверно, была внезапная простуда. Хотя насморка не было. Она встанет, как только…
— Как только очистится горизонт? — подсказал Роджер.
— Ничего еще не известно, — заметил Клайв. — Женщины сотканы из противоречий. Может, она сегодня и не уедет. Только грозит…
— Я мало что понимаю в женщинах, — сказал Роджер. — Ну я ладно… Ну и пусть.
— В чем дело? — спросил Клайв. — Что сейчас не так? — Ничего, папа. Поезжай в магазин. Ты ведь собирался.
— Кажется, я делаю все, что могу, — сказал Клайв. — Что еще можно от меня требовать?.. Надеюсь, ты это поймешь…
— Когда подрасту, — закончил Роджер. Клайв опустился на ящик рядом с ним.
— Что происходит? — спросил он.
— Ничего.
— Никак не проходит… из-за мамы?
— Перестань!
Роджер швырнул ботинок в дальний конец передней.
— Через это придется пройти, — сказал Клайв.
— Прости, папа… Это все наш дом. Я чувствую, что готов подложить под него бомбу.
— Почему бы не поехать сейчас с нами и провести день в другом месте?
— Нет, спасибо. Терпеть не могу шляться по магазинам.
— Не могу сказать, что осуждаю тебя за это. Но, слушай, старина, если тебе так уж плохо, мы срываемся и едем домой. Я не хочу, чтобы каникулы превратились в мучение для всех.
— Это, наверно, из-за погоды, — сказал Роджер.
— Очень может быть, очень может быть. Холмы немного давят на психику, верно?.. Если ты не едешь с нами, то мы сейчас отправляемся. Иначе не знаю, успеем ли вернуться к обеду.
— Хорошо, папа.
Роджер закончил очищать ботинки, набил их бумагой и некоторое время сидел на ящике, вертя в руках отвертку. Движения его становились все медленнее, потом руки замерли.
— Точно! — сказал он. — Попробуем!..
Надел дождевик, накинул капюшон и вышел из передней через заднюю дверь прямо к конюшне.
Дождь вовсю стучал по крыше, Роджер не мог ничего услышать сквозь запертую дверь таинственной комнаты, как ни прислушивался.
Он вставил отвертку в одно из отверстий засова, нащупал шуруп, нажал, крутанул. Шуруп поддался совсем легко. Из отверстия забелела его очищенная головка. То же проделал он и с остальными шурупами. Вскоре пластина засова вместе с висячим замком оказалась у него в руках. Путь в каморку был открыт… Как же никто раньше не догадался?
Нити паутины затеняли и без того слабый свет из окошка, все было покрыто пылью, и вначале Роджер различал не больше, чем тогда — с лестницы, приставленной снаружи к окну.
Но, когда глаза привыкли к полутьме, он вдруг рассмеялся.
— Ах, ты темнила! Обманщица!
Он выбежал из конюшни, бросился к дому, пригнув голову, разбрызгивая лужи. В передней отряхнул дождевик, подошел к лестнице, ведущей наверх.
— Эли! Эли!