Прошедшие несколько дней спрессовались — словно какой-то дурной сон. Словно череда несчастий — одно за другим, одно пуще другого.
Пропала Марина. Пропала так, что я даже не сразу понял, что она пропала. Можете себе представить, в каком состоянии я возвратился из Багдада — как призрак. Тяжесть того, что случилось в Багдаде… это как айсберг, ни больше ни меньше. Девять десятых — под водой, но и того, что над водой — уже достаточно для катастрофы. Где всплывут эти пленки с бессудной расправой, как и кто их использует? Возможно так — что кроме Маузера у меня собеседников не останется. Это не поощряется — но иногда других способов спасти то, что осталось от чести — нет.
Из Багдада я прилетел рейсовым самолетом, больше похожем на банку, забитую черноморской килькой — они летали по маршруту Тегеран — Багдад каждые два часа, как рейсовые автобусы. Тут вдобавок попался довольно старый узкофюзеляжный Юнкерс непонятно какой авиакомпании — я думал они уж и не летают.
Нет, летают…
Из аэропорта я взял такси, доехал до Зеленой зоны — а до дома пришлось идти пешком. Там — словно покойник поселился. Из сбивчивых рассказов слуг, и более подробного — Варфоломея Петровича я понял, что на обочине дороги недалеко от города дорожная полиция обнаружила Хорьх. Дорогая машина, поэтому к ней и присмотрелись — просто удивительно, что никто не угнал. Слишком заметная, что ли…
Ключа нет, двери заперты, в машине ни сумочки, ни следов крови — ничего. Просто стоит машина и стоит. Ее уже обследовали в полиции и пригнали домой.
Утром поехал в посольство — все, что можно сделать — сделано. Всё ли? По сути — все, что я могу в чужой стране? А это страна, этот мир, эта земля — все же чужие.
На сей раз, в посольство я ехал не один — не только с водителем, но и с кортежем из двух полицейских машин, одна спереди и одна сзади. Теперь меня серьезно охраняли несмотря на все протесты. А может быть — и блокировали мои возможные действия, бес их знает. Как бы то ни было — то, что произошло, еще более усложнило ситуацию здесь.
Ворота посольства были распахнуты настежь, мой верный Санчо Панса в этой командировке, совсем хреново идущей, кстати — ожидал меня у ворот, у будки охраны. Обливался потом в своем костюме — но ждал, даже в караулку не заходил, хотя там кондиционер.
— Вали, останови…
Вафоломей Петрович погрузился в объемистый салон Руссо-Балта, с облегчением вздохнул…
— Жарко-то как…
— Жарко.
— Ваше превосходительство… я тут решил…
— Смелее. Еще что-то — произошло вдобавок к уже произошедшему?
— Вас настоятельно приглашает во дворец Его Сиятельство, приглашение пришло с фельдкурьером из канцелярии сегодня утром. Так и указано — настоятельно. Я никогда не слышал ранее такого оборота речи…
— Понятно. В таком случае — мне надо привести себя в относительный порядок и только потом ехать…
Судя по лицу дипработника было и что-то еще.
— Еще?
Варфоломей Петрович замялся.
— Некая персона изволила отдать вам визит…
Голова просто кругом шла от всего от этого.
— Сударь, а вы не можете выражаться конкретнее? Что эта за персона такая, которую вы и поименовать не решаетесь?
— Ваше Высочество… это итальянский посланник. По протоколу я не мог его не впустить, он отговорился официальным визитом.
Знают… Все знают…
Никогда не думал, что такое буду испытывать — как кипятком плеснули. Когда то давно мы, гардемарины учили кодекс чести русского флотского офицера… да, да, он был издан даже, хотя это было неофициальное издание, просто уважаемые люди сочли нужным написать эту книжку и написали ее. Мы вообще много разговаривали о чести, о том что это такое… популярная тема среди молодых гардемаринов, у которых пока и нет ничего кроме чести. Про дуэлянтов говорили… Высочайшим указом дуэли были строго-настрого запрещены, потому как жизнь офицера принадлежит исключительно Престолу и Государю. За дуэль по тем временам можно было угодить и на виселицу, даже если участвовал в ней в качестве секунданта. Только бывали случаи, что нанесенная обида была столь тяжела, что и это не останавливало. Тайное всегда становилось явным, потом о каждом свершившемся факте годами говорили…
Бывало и другое. В сиятельном Петербурге немало дам, которые не прочь найти утешения от несправедливостей света и надоевшего старого мужа в объятьях молодого гардемарина… благо и молодые гардемарины зачастую, были не против. Были у нас такие, кто в казармах и не ночевал совсем…
Потом это тоже обсуждали, со смешками… И сколько я могу припомнить — никто из нас тогда даже и не задумывался о том, а каково мужу той самой дамы… слухи то ходят, шила в мешке не утаишь. И я никогда не думал, что буду в роли этого самого старого мужа… прятать глаза и испытывать стыд. А ведь правильно говорят — честь один раз дается…
— Где он?
— Он ожидает… в общей приемной, дальше его не пустили. Прикажете…
— Не стоит. Протокол есть протокол. Я приму его.
Граф Арено, тощий как палка хлыщ… выше меня ростом, с аккуратными прилизанными усиками, в роскошном италийском костюме, подтверждающем мастерство римских портных ждал меня в общей приемной, нервно вертя в руках нечто, благородно поблескивающее тусклым светом золота… портсигар, что ли. Увидев меня, он вскочил, как нашкодивший кадет.
— Извольте… — только и сказал я.
Заведя его в кабинет, я закрыл дверь. К этому моменту уже окончательно решил — не сорвусь. Если кто-то этого ждет, если кто-то рассчитывает на продолжение и без того грязной и омерзительной истории — не дождутся.
— Сударь… я закурю?
— Извольте — повторил я.
Граф нервно достал тонкую, коричневую сигарету, прикурил от золотого же Ронсона, который он прятал в портсигаре. Омерзительный, с какими-то отдушками дым поплыл по комнате…
— Сударь… — начал Арено после того, как понял, что я начинать разговор не собираюсь — мне кажется… нам настоятельно необходимо объясниться.
— Объясняйтесь… — пожал плечами я.
Перед тем, как продолжить, граф сделал несколько затяжек, окончательно изгадив воздух в кабинете, курил он торопливо и жадно.
— Сударь… относительно слухов, которые имеют место быть в последнее время… и которые бросают тень на вас, на вашу супругу и на меня… Я ценю ваше пренебрежительное отношение к слухам… но происходящее уже нетерпимо, тем более что вчера в мое посольство явилась полиция и требовала разговора со мной.
Граф вопросительно посмотрел на меня.
— Сударь, ваши дела с полицией страны пребывания никоим образом меня не касаются. Надеюсь, вы не думаете, что это я подослал к вам полицейских?
— О нет… ни в коем случае. Тем более что вчера я отказался принять их, отговорившись неприкосновенностью.
Докурив одну сигарету, граф взялся за вторую.
— Тем не менее, сударь, Консульта[92] срочно вызывает меня в Рим для дачи объяснений. Слухи дошли уже и туда, и это нетерпимо.
— Для кого нетерпимо, граф? Для меня? Для вас?
— Ай, бросьте! — как и любой итальянец, граф быстро выходил из себя… — да, я признаю, что репутация у меня не из лучших, но на сей раз кто-то избрал своей мишенью вас, вашу супругу и меня и злонамеренно распускает слухи. Более того — кто-то приложил усилия к тому, чтобы эти слухи дошли даже до Рима.
— То-то там удивились… — не сдержался я — вы считаете, что это я приложил к этому руку, господин граф?
— Нет, я так не считаю! Я считаю, что мы должны объясниться между собой, а потом приложить все усилия к тому, чтобы прекратить хождение этих слухов и выявить их источник.
— Сударь… позволю себе напомнить вам одну весьма поучительную пословицу. К грязной собаке все репьи цепляются… Если вам что-то угодно выявлять — выявляйте.
Граф не докурил сигарету, затушил ее и сунул в портсигар, а портсигар сунул в карман.
— Хорошо. Если вы заняли такую позицию — дело ваше. Но я считаю своим долгом сообщить вам, что все слухи, которые злонамеренно распускали про меня и вашу супругу являются ложью, ложью полной и абсолютной. Да, мы несколько раз встречались с городе — но все эти встречи имели место по инициативе сеньоры Марины, все они длились не более получаса и происходили исключительно на людях. Причем инициатива этих встреч исходила от сеньоры Марины в каждом случае, я даже грешным делом подумал, что она намеревается выведать секреты отношений Италийского королевства с Персией. Пару раз она подвозила меня — но это все, клянусь честью. Более того — как только пошли эти омерзительные слухи, на последней встрече я недвусмысленно дал понять сеньоре Марине, что никакого общения, ни дружеского никакого иного я с ней не ищу и учитывая складывающуюся ситуацию все встречи следует прекратить для сбережения ее и моей чести. Вы можете не верить мне — но клянусь честью, все так и было.
Ваша честь, граф — подобна знамени, состоящего из палки от метлы и простыни, выуженной из корзины для грязного белья в общественной прачечной.
Может быть — и надо было это сказать. Но я — промолчал, не сказал.
— Сударь, если это все, что вы имеете мне сказать — то не стоит больше вольно растрачивать мое и свое время. У меня немало дел, и у вас, я уверен — их не меньше. Честь имею.
Выпроводив мутного и назойливого итальянца — господи, если там такие дворяне, то какие же тогда остальные итальянцы? — я начал приводить себя в порядок к визиту во дворец. Поскольку ситуации бывают разные — у меня, как и любого дипработника в посольстве хранились идеально выглаженные костюмы для приемов. Таких у меня в посольстве было три — контр-адмиральский мундир, их у меня, как и у любого уважающего себя флотского офицера было несколько, и все они были пошиты вручную в гражданском ателье из лучшей шерсти с Новой Зеландии, потом фрак, который я ни разу не надевал и не собирался это делать пока будет такая возможность, и один из костюмов, которые сшил для меня старый портной Хаим, и которые доставили в посольство в мое отсутствие. В него то я переоделся, сочтя военную форму неуместной, а фрак — излишне вычурным и напыщенным для визита во дворец. Тем более — учитывая обстоятельства.
Из посольства я выехал на парадном Руссо-Балте, который успели помыть. Спереди и сзади двигалась полицейская охрана…
Почему то усиленная охрана была и у дворца, к нему подогнали бронетранспортеры. Солдат было много, все они носили черный берет — символ принадлежности к Гвардии Бессмертных, у которой даже эмблема, череп с костями — была скопирована с нашего Командования специальных операций. Разница только была… маленькая. Если наше КСО действовало практически во всех странах мира, не исключая даже Священную Римскую Империю — то Гвардия имела своей целью исключительно упрочение власти шахиншаха в собственной стране. Пока что получалось — но именно что пока.
Посты Гвардии были везде — в том числе и в самом дворце. Это уже были не шутки.
Светлейшего я нашем в какой-то комнате, одна из стен которой представляла собой рельефную карту местности Персии. С ним были два человека — одного я знал, генерал Кожомжар Тимур, руководитель САВАК, второй — был мне неизвестен. Не было и принца Хусейна, которого я ожидал встретить. В воздухе буквально висело напряжение… знаете, как после долгой жары перед сильной грозой.
Кожомжар на открываемую дверь среагировал первым и довольно своеобразно. Сопровождал меня офицер Гвардии, он открыл дверь и пропустил меня, не осмеливаясь войти внутрь — а я вошел и заметил, как Кожомжар поспешно убирает руку от пистолета…
Интересно, кстати — просчет безопасности. У нас офицеры в присутствии Государя имеют право иметь при себе личное оружие — но это потому, что сложно даже представить себе, что кто-то из лейб-гвардейских и даже прочих офицеров решится поднять руку на царствующую особу. В нашей стране опыт выступлений в армии ограничивается Сенатской площадью — а это чуть ли не двести лет назад было. А вот здесь я бы поопасался разрешать находиться в присутствии Светлейшего с оружием даже самым приближенным особам.
Светлейший отвлекся от карты…
— Искандер… рад вас здесь видеть.
— Ваше Сиятельство…
— Извольте сюда…
Из этой комнаты с картой был еще как минимум один выход, помимо того через который в нее прошел я — и этот выход был замаскирован сдвижной дверной панелью. За этой панелью оказалась довольно большая, богато обставленная комната без единого окна, по размерам она была больше той, из которой мы перешли раза в три. Ее предназначение я определить затруднился — тут был и стол и полки с книгами и большая, богатая кровать.
— Вы прибыли как раз вовремя, Искандер… — шахиншах без предисловий перешел к делу — в стране едва не произошел государственный переворот.
— То есть, Ваше Сиятельство? — мне показалось, что я ослышался.
— Несколько сыновей больных бездомных помоечных собак дерзнули умыслить против меня! — шахиншах оскалился в хищной улыбке — они решили двинуть на Тегеран целую дивизию! Теперь они узнают, что бывает за такие умыслы! И они сами и все их семьи! Хотите выпить?
Я сразу даже не уловил переход.
— Воздержусь, Ваше Сиятельство…
— А я выпью… — Светлейший прошел к бару и начал смешивать себе самую обычную водку с томатным соком и лимоном — выпью за процветание Персии и за дружбу с Россией.
Мне показалось, что Светлейший уже пьян. Может быть — радость от того, что еще один путч провалился, дала такую эйфорию?
— Осмелюсь спросить, Ваше Сиятельство… кем были те собаки?
— А… — Светлейший махнул рукой — неблагодарные твари, которых я подобрал на помойке. Знаете, Искандер, что самое страшное во всем в этом? Все те офицеры, которые умыслили это — только мне обязаны своим положением! Только мне! Мне, который их возвысил! Двое из них и вовсе были бездомными, их нашли на улице и взяли на содержание… а потом они сдали экзамен в офицерское училище. Если бы не я — кем бы они были? Нищими? Поденными рабочими? Бандитами? И эти люди меня предали. Меня!
— Ваше сиятельство, а где были расквартированы эти части? Те, где вызрел мятеж?
— На юге… На юге… там очень сильно разлагающее влияние соседней страны. Там не обошлось без британцев.
И все бы хорошо — но один вопрос не дает мне покоя. Как эти заговорщики собирались передислоцировать крупное подразделение с бронетехникой через всю страну?
— Я был в тех краях не так давно, Ваше Сиятельство. Там неспокойно.
Шахиншах кивнул.
— Кожомжар доложил. Он туп и жаден как лежащая в грязи свинья… но держит нос по ветру. Там ведь что-то случилось с вами?
— Не со мной. Мне не стоило вмешиваться.
— И тем не менее — вы вмешались. Иногда мне бы хотелось править таким народом как ваш, князь Воронцов. Признаюсь… хотелось бы.
Для этого надо вначале прекратить террор. В атмосфере всеобщего страха, доносительства, беззакония рождаются моральные уроды. Слепые, глухие, равнодушные ко всему что не касается их собственного выживания и благосостояния. Доносительство убивает чувство общего, тот, кто следит за тобой и готов в любой момент донести на тебя — уже не твой соотечественник, он твой враг. Страх и беззаконие убивает уважение к государству и к Престолу, страх подменяет уважение и стоит только государству пошатнуться — как подданные бросятся его добивать, мстя за свой вековечный страх.
Интересно, почему в Российской Империи, темной и отсталой судя по тому как нас называют стране все это понимают, а здесь — нет. И не стоит ли нам сделать что-то для этого народа? Пусть говорят что угодно, пусть военное вмешательство в дела вассала, пока он не нарушает условие вассального договора само по себе предосудительно…
Но как же совесть?
— Ваше Светлейшество, каждый народ заслуживает такого правителя как Вы.
Шахиншах довольно расхохотался.
— Вы быстро освоились здесь… Таких слов я еще не слышал… и мне они, признаться, приятны… Сорейя-ханум сильно беспокоится по поводу вашей супруги…
Удивительно — как этот человек быстро меняет тему разговора…
— Мое почтение Сорейе-ханум…
— Собственно говоря… Кожомжар лично отвечает за поиски, этим делом занимается САВАК. С вас еще не просили выкуп?
— Нет, Ваша Светлость — растерянно сказал я.
— Значит, попросят — уверенно сказал шахиншах — в пограничной зоне целые кланы живут тем, что похищают людей. Когда я построил им дома — они не вселились в них, сказали что привыкли жить под открытым небом, и небо им крыша, а земля — кровать. Но все это — отговорки, эти мерзавцы просто привыкли жить преступной жизнью и не желают работать. Если с вас потребуют выкуп — сообщите нам. Нельзя платить, поощряя этих мерзавцев в их промысле.
— Ваша Светлость, вы считаете, что Марину-ханум похитили из-за выкупа?
— А из-за чего же еще? — недоуменно пожал плечами шахиншах — не из-за желания же вступить с ней в брак. Увы, такое бывает, правда первый раз посягают на супругу одного из дипломатов. Вероятно, они проведали про ваше богатство.
— Мое богатство не столь велико.
— Ну… по их меркам достаточно. Это очень жадные и развращенные преступными доходами люди.
— И что же с ними делать?
— САВАК сделает все что надо — хищно усмехнулся в усы шейх — единственное, что требуется от вас, это сообщить нам о том, когда с вас потребуют выкуп, а не пытаться передать его самому. Это безжалостные люди, а передавая им выкуп вы сделаете возможными еще более жестокие преступления…
Графа Йоахима фон Тибольта, желчного, сухого, с генеральской выправкой и нездоровым цветом лица старика я встретил на ступенях дворца, молча раскланялся и хотел было пройти мимо — но граф заступил мне дорогу так неожиданно, что я едва не наткнулся на него.
Фон Тибольта я почти не знал, хотя он был вторым по старшинству послом в Персии после Осецкого, посла Австро-Венгрии. Все наше общение ограничилось протокольным получасовым визитом, который я отдал ему после прибытия в Тегеран так, как этого требовал протокол. Информация у меня по нему была — карьерный дипломат, из семьи потомственных военных, не старший сын в семье — в Британии он носил бы титул «виконт». Землевладелец — причем землю эту он купил сам, заработав на ее в результате каких то махинаций — и теперь его поместья в Африке были раз в пять больше, чем родовое поместье, передаваемое по традиции старшему сыну в семье. До сих пор занимается делами связанными с международной торговлей, здесь представляет интересы как Священной Римской Империи — так и Богемии. Имеет тайный интерес в ШКОДА — многопрофильном машиностроительном холдинге в Богемии, выпускающем все, от электровозов до тяжелых гаубиц. Многодетный отец, один из сыновей погиб во время мятежа в Германской западной Африке, второй — командир атомной подлодки базирующейся на Брест, третий — учится в юнкерском училище. Еще одна дочь. Поступил на дипломатическую работу поздно, в сорок лет, дослужился до должности посла. В основном — дали для того, чтобы кости старик погрел, политики тут никакой не могло быть в вассальном государстве, только экономика — а в экономике он немалый спец.
— Сударь?
— Господин князь, осмелюсь пригласить вас на обед к нам, в Германский дом.
Почему то все посольства Священной Римской Империи по всему миру так и назывались, несмотря на то что пользуясь названием страны их следовало бы окрестить «Римский дом». Многие немцы кстати так и не смирились с тем, что их страна сейчас называется не Германия, что это теперь почти что общеевропейский дом, а не их личный.[93]
— Сударь, осмелюсь спросить что сегодня на обед?
— Здоровая немецкая пища. В самый раз для двух изголодавшихся мужчин. Сосиски с кислой капустой, отличный айсбан и бутылочка мозельского вас устроят?
— Более чем, сударь.
Отказ был бы воспринят с обидой. Тем более, что мне было интересно, ради чего всем это — просто так в Германский дом не приглашают.
Германский дом охранялся хоть и не так навязчиво, как дворец — но охранялся изрядно. Его охраняли бойцы из полков «Германских Африканских стрелков» — одних из самых подготовленных подразделений германского рейхсвера, африканские стрелки всегда действовали отдельными полками и до конца шестидесятых количество этих полков превышало сорок единиц. Потом, конечно меньше стало — но германские африканские стрелки наряду с горными егерями и штурмгруппами были тем же самым для Германии, чем для нас были ВДВ и морская пехота, для САСШ — корпус морской пехоты, для Японии — наземные части флота. Особые подразделения, подготовленные к действиям в самых неблагоприятных условиях, в африканских пустынях, джунглях, буше. Африканская война имеет свою специфику — там огромные безжизненные пространства, вся жизнь — в городах и на фермах, сотни племен, какие то из них дружественные — какие-то враждебные. Африканцы — если судить по тому что я о них читал, сам ни разу не бывал — удивительные люди. Сегодня поделятся последним куском хлеба — завтра зарежут, причем за то, на что ты и внимания не обратил. Германцы пережили две большие чимуренги — освободительные войны, и остались на континенте только благодаря своей настойчивости, даже упертости. Они не жалели ни себя ни других мало брали пленных, за убитых мстили жестоко и сосредоточенно, всегда возвращались даже им приходилось на какое-то время отступать. Собственно говоря — германцы держали Африку потому что были германцами — а вот Восток они бы не удержали, равно как и мы не удержали бы Африку. Для нас Африка слишком большая — а для прямолинейных германцев Восток слишком тонок, здесь слишком много смыслов. Это сложно объяснить… просто на Востоке были великие цивилизации, когда германцы еще бегали в лесах и в одежде из шкур. И если русские обладают уникальной способностью не поглощать чужую культуру — а вбирать ее, делая и своей тоже — то германцы для этого слишком примитивны.
Хотя… расскажите про русских и про уважение чужой культуры князю Абашидзе. Он вам найдет что ответить. Для него это — больная тема.
Германская кухня была конечно не русской высокой, почти полностью позаимствованной у французов и итальянцев. Хотя краут… кислая капуста, типичное для немцев блюдо — мне напомнило Одессу. Там, на привозе кислой капустой торговали на развес… она считалась хорошим лекарством для больной, похмельной головушки. Капуста в России всегда была одним из самых распространенных овощей, крестьяне солили ее с морковью, с морошкой, с клюквой, закатывали бочки с ней в реки, закапывая на берегу. Стоила она сущие копейки… лакомились ей и мы, пацаны, в которых никто не узнавал в толчее привоза графов и князей и даже наследника престола. Ну, а для торговца наши медные гроши были ничуть не хуже других.
Хороша была и колбаса — немцы были изрядными колбасниками, и даже в Российской империи настоящую, кровяную колбасу покупали только у германце, да у богемцев. На столе в германском доме была свежая, кровяная… просто удивительно, откуда они ее взяли, как доставили сюда. В Персии почти не разводили скот на мясо, просто не было принято и понятно почему, жара. Достать нормального мяса здесь было сложно.
А вот остальная пища была излишне… плотной, даже не жирной, а именно плотной, она ложилась в желудке тяжелым комом и не давала двигаться ногам. Вероятно немцам этот нравилось, они любили все основательное, в том числе и ощущение после еды. Но мне вот — не понравилось.
Фон Тибольт ел истово, как после голодовки, добавки не просил — но все что было у него на тарелке сметал подчистую. Супруга за столом не осталась — маленькая, неприметная женщина, она только вышла встречать гостя — и скрылась в доме после положенного приветственного церемониала. Мне же… кусок в горло не лез, поковырялся для приличия и отставил в сторону. Только сосиски с капустой, да колбаса… почему то о России напомнили.
За столом нас было только двое. Вот такой вот… званый обед на двоих.
Насытившись, граф резко отодвинул тарелку, махнул рукой, чтобы унесли, потом уставился на меня. Взгляд у него был более чем неприятный…
— Сударь… с вас причитается — сказал он.
— За обед? — я полез за бумажником.
— О, нет, нет… Ничуть. За сорванную сделку.
— Какую же… позвольте полюбопытствовать?
— Грузовые электровозы. Мы уже подписали контракт с ДЕМАГ, когда перед нами вежливо извинились.
Я пожал плечами. Судя по тону графа — он и в самом деле был обижен сорвавшейся сделкой.
— Как это говорят североамериканцы… ничего личного, только бизнес.
— Да, но мы, аристократы, должны понимать и уважать интересы друг друга. Господин князь Воронцов, я бы ничего вам не сказал, если бы не сорванный контракт.
— Сударь, клянусь честью, я не знал о контракте ДЕМАГа.
И в самом деле не знал. Если бы знал — не переходил бы дорогу. Мы все таки не в лесу, и это — дружественное нам государство.
Фон Тибольт подмигнул.
— Охотно верю вам, князь. Может, поделитесь секретом успеха? Признаться я был весьма удивлен, когда узнал о том, что на самом верху принято решение закупить русские электровозы. Как вам это удалось?
— Может быть, наши просто лучше?
— Да бросьте… Нет ничего лучше немецкой техники, мы нация инженеров. Если бы не наши дурацкие налоги — весь мир бы использовал только немецкую технику. Не хотите говорить — не надо. Но за вами должок…
Принесли мозельское. Немцы почему то любят пить молодое и кислое вино, они не выдерживают его длительное время в бочках как французы. Собственно говоря — французское виноделие они в немалой степени погубили, теперь наши вина с Крыма и Валахии, с Грузии и Палестины ценители признавали лучшими по сравнению с французскими. Североамериканский рынок вин был полностью под Аргентиной, страной, которая приняла в свое время половину Франции, и которая по моему мнению в двадцать первом веке еще покажет себя,[94] а германцам было нужно то вино, которое они пили. Я отпил — вино было вполне приемлемым для тех, кто любит молодые вина — есть же любители божоле, к примеру. Но сложности ему не хватало.
— Чудесное вино…
— Слишком простое, граф — сказал я — это ваши виноградники?
— Увы… на нашей земле, князь не выращивается виноград.
— В нашем поместье в Крыму есть винные погреба, наши люди не растят виноград, они покупают готовый и экспериментируют с купажами. Могу прислать вам в подарок несколько ящиков крымского… это совершенно другой вкус. Мозельское слишком простое…
— Извольте, сударь… Буду рад отведать вашего вина. Что же касается простоты… мы, германский народ действительно любим простоту. Это вы, русские обожаете сложные игры, возможно поэтому никто не может оспорить у вас шахматную корону.
Похоже началось.
— Шахматы у нас приняты в армии. Говоря про сложные игры, вы имели в виду нечто конкретное, сударь.
— О, более чем.
Ненавижу такие игры — ты знаешь, о чем я говорю — но вслух не скажу. Тем более неуместна эта игра сейчас, когда нервы на взводе. Обострить?
— Если это все, что вы имеете мне сказать, экселенц, то я, пожалуй, не стану отнимать у вас ваше драгоценное время.
Теперь в неудобную ситуацию попал фон Тибольт — ему надо было или выкладывать карты на стол — или отпускать меня с миром.
— Ваша прямолинейность делает вам честь, князь, хотя в этом деле она как раз неуместна… прямолинейность. Наши государства союзники, Россия и Германия являются гарантом мира и спокойствия, и не только в Евразии — но и во всем мире. Как ни крути — центром цивилизации является Европа. И на нас, господин Воронцов лежит совершенно особенная, охранительная миссия — охранять мир от демонов разрушения, которые, будучи восемьдесят лет назад загнанными в преисподнюю все чаще предпринимают попытки снова прорваться к свету, вырваться нарушу и опрокинуть созданный нами мир в трясину войны.
— Боюсь, что я все еще не понимаю вас, экселенц.
— Хорошо. Именно мне выпала честь донести до Российской империи всю ту озабоченность, которую испытывает Священная Римская империя, взирая на военные приготовления в этом регионе и на те поставки оборудования двойного назначения, которые производятся сюда. Нет… мы ни в коем случае не хотим вас обвинить ни в нарушении Берлинского мирного договора, ни в нарушении Вашингтонской конвенции о нераспространении. Но мы призываем вас, ваше правительство еще раз взвесить все возможные риски ускоренной милитаризации этого региона и возможные последствия попадания сюда запрещенные материалов и установок для их изготовления.
— Многими словами вы не сказали ничего, экселенц. О каких запрещенных материалах, и о каком запрещенном оборудовании идет речь?
Граф покачал головой, как будто бы осуждающе.
— Хорошо. Извольте ожидать, сударь.
Вернувшись откуда то из глубин Германского дома он шлепнул на стол картонную папку с завязками, старомодную и дешевую. Скупость немцев была хорошо известна и проявлялась она в самых неожиданных ситуациях.
— Я должен передать это своему правительству?
— Извольте, хотя ваше правительство должно быть проинформировано об этих поставках. Можете ознакомиться…
Я открыл папку, мельком просмотрел. Куча стандартных накладных, используемых при переправке товара по железной дороге. Все — технологическое оборудование, назначение указано далеко не везде — но кое-где указано.
— Строительное… Нефтепереработка… Что вам кажется в этом странного, экселленц?
— Наши эксперты из третьего отдела Генштаба проанализировали характер поставок и возможные направления применения поставленного оборудования. Нас смущает то, что это оборудование изготовлено из материалов повышенного класса прочности, пригодных для использования в агрессивных и крайне агрессивных средах. При изготовлении оборудования из таких материалов, оно будет стоить излишне дорого и ни один разумный деловой человек не станет тратить так свои деньги. Если это оборудование использовать для того, для чего оно и в самом деле предназначено — оно проработает сто лет.
— Может быть, кто-то и хотел того, чтобы оно проработало сто лет?
Немец улыбнулся.
— Сударь, как и все немцы… я в какой-то степени являюсь инженером и могу судить о таких вещах более — менее профессионально. Помимо материального, существует еще и моральный износ оборудования. Ситуация в отрасли меняется довольно быстро, появляются новые, более производительные технологии. От современного оборудования никто не требует, чтобы оно работало сто лет, достаточно чтобы оно отработало строго определенный срок без поломок, после чего его списывают и закупают новое. Вот и все.
Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Какая к чертям нефтепереработка, если по вассальному договору вся нефтепереработка высоких переделов осуществляется только в Российской Империи. Здесь сырье только добывается и проходит первичную очистку, иногда — первые две стадии переработки, но только для внутреннего потребления. Если здесь затеяли подпольную нефтепереработку — это основание для вмешательства.
— И для чего же, по мнению вашего третьего отдела, предназначено это оборудование, экселенц?
— На вашем месте, я бы спросил об этом вашего военного советника, при этом проверив его профессионализм. Боюсь… что употребление алкоголя на такой жаре не слишком благотворно воздействует на него. А папку можете забрать с собой, господин посол. Надеюсь, вы передадите ее по назначению.
Со всеми положенными почестями меня проводили из германского дома, как следует накормив и как следует озадачив. Это немцы умеют и то и другое. У нас в стране бытовали анекдоты про немцев — как людей тяжелых на подъем и совершенно не понимающих никакого юмора.
Африканские стрелки по-прежнему занимали свои позиции, они все были как на подбор — худые, с бледными (почему то немцы или обгорают, или остаются белыми на солнце) лицами, с прозрачными водянистыми глазами, они провожали меня взглядом, и я чувствовал исходящее от них напряжение — это были не опереточные, парадные швейцарские гвардейцы Ватикана, это были профессионалы и профессионалы готовые ко всему. Что-то произошло за время моего отсутствия, что-то — что обострило ситуацию. И моя позиция — как лишнего на этом празднике жизни — для посла непростительна.
Снаружи машина была раскалена — черная, да еще и на солнце стоящая, в германском доме не было не то что балкона над парадным подъездом — но и тента не было. Внутри наоборот бушевал рукотворный холод.
— Вали, ты помнишь того портного, к которому мы ездили не так давно.
— Конечно помню, Ваше Превосходительство.
— Заедем туда еще раз. Пиджак следует сузить в плечах, так он похож на дешевую тряпку…
До нужного места доехали довольно быстро, ателье было расположено недалеко от германского дома, в старом квартале. Вот только самого ателье там не было. Вместо него — обгорелые решетки, в некоторых местах вырванные с корнем — зацепляли тросом и выдергивали. Хруст закопченных осколков стекла на тротуаре.
Я поднял один из осколков, осмотрел. Края были оплавлены — а это значит, что это был не просто пожар. Применялся реактивный огнемет или реактивная штурмовая граната. Скорее граната… огнемет вывалил бы стену.
Положив осколок в карман, я вернулся в машину.
— Вали, что здесь произошло, пока меня не было. Ты что-то знаешь об этом?
Вали перед тем как ответить — испуганно огляделся по сторонам, хотя в машине никого не могло быть, и через двойные стекла тоже никто ничего не мог услышать.
— Ваше Превосходительство, в городе стреляли и стреляли сильно. Говорят — кто-то покушался на Светлейшего. Но стреляли еще вчера… а начали три дня назад.
— Больше бы ничего не знаешь?
— Нет, Ваше превосходительство. Об этом лучше ничего не знать… будет лучше ничего не знать, ничего не спрашивать.
— Хорошо. Поехали домой.
Совершенно обессиленный, я вернулся в дом, папку запер в сейф — разберусь с ней ближе к вечеру. Слуги старались не показываться на глаза, как будто бы в доме поселился покойник. Пустота давила…
САВАК доставила на специальном закрытом эвакуаторе машину — держать Хорьх у себя они не решились, но попросили, чтобы к ней не прикасались. Вали посмотрел машину — и сказал, что подвеска разбита совсем. Я тоже взглянул, не поленился, когда машину спускали с эвакуатора — внизу какая-то грязь, ей покрыт весь низ машины, все днище. Чтобы так изгваздать — надо постараться.
Что-то не дает покоя, назойливо вертится в голове… Такое иногда бывает, когда что-то пропускаешь — и от этого испытываешь беспокойство.
Что же пропущено?
Голова отказывается думать, ядовитое чувство бессилия — в чужой стране, непонятно что происходит вокруг — разъедает душу подобно кислоте…
Что произошло? Куда исчезла Марина? Во что она вляпалась?
Вертолет, упавший в воду. Разгромленное ателье. Теперь еще и это. Похоже, меня обкладывают со всех сторон.
Вопросы — на которых нет ответа…
Стоп. Спокойно. Если удумать одновременно обо всем — на самом деле получится, что ты не думаешь ни о чем. Все — с самого начала. Как учили.
Ручка, чистый лист бумаги. Приглушенный свет, чашка чая — терпкого, индийского, дегтярной черноты, без малейших следов сахара.
Поехали.
Итак, Марина. Где она могла пропасть. Были ли какие-то признаки того, что она может пропасть? Признаки, которые я не заметил.
Стоп!
Не с того начинаю.
Первый вопрос, который надо задать, чтобы разгадать эту загадку — а кто такая Марина? Что я о ней знаю. Какая часть из того, что я про нее знаю, имеет хоть как какое-то подтверждение, помимо ее слов.
А ведь ничего… Я про нее не знаю ровным счетом ничего! Только то, что она рассказала мне сама, причем все это опирается опять таки на ее слова и более ни на чего другое. До Тегерана я ее нигде не видел, ничего про нее не слышал и ничего про нее не знаю. Можно сказать, что я не знаю про нее совсем ничего, и значит, мотивов для исчезновения может быть миллион.
Тогда дальше. Если не знаешь точно, можно попытаться это узнать, вычислить аналитическим путем.
Стоп!
И тут мне в голову пришел очень простой вопрос, который я так и не задавал себе, и который должен был себе задать сразу же, еще в Александровском дворце.
А что здесь делаю я?
Что я вообще — могу здесь делать. Перед отправкой каждому разведчику дают задание — на вербовку, на организацию связи, на открытие подставных фирм и прием туда определенных людей.
Какое задание дали мне?
Дошло — словно невидимые руки рабочих сцены подняли тяжелый шелковый занавес — и декорации предстали перед почтенной публикой во всем своем величии. Декорации спектакля, в котором я играю отнюдь не главную роль.
Кто я такой? Я — засветившийся на загранке разведчик, достоверно известный как минимум двум разведкам — британской и североамериканской — и поэтому непригодный к работе под прикрытием. Я — офицер со скандальной славой, закончивший Морскую академию и вынужденный бежать из столицы, дабы сохранить то немногое что осталось от моей чести. Информацию обо мне можно найти во многих местах, и вся эта информация будет наводить на размышления. Бейрут, Белфаст, Лондон — для любого контрразведчика, который стал бы меня проверять все это — подобно красной тряпке для быка.
А что известно про Марину? Ничего! И никому!
Ох, как разыграли партию…
В любой паре разведчиков есть ведущий и есть ведомый. Я и вообразил себя ведущим — просто потому что не мог вообразить себя на иной роли. И попался! Все мое задание — фикция направленная на отвлечение внимания! Скорее всего — и то, что мне подсунул Путилов — спецдонесение, задачка на сообразительность — тоже липа от начала и до конца! А я купился! Представляю как смеялся Путилов стоило только закрыться двери за мной. Как он смеялся… Смеялся над глупым и вообразившим о себе невесть что дворянчиком.
И он был прав!
Задание — липа! Все то, что сказал мне Путилов — липа! Верней даже не липа — он позволил мне самому навоображать невесть что!
Вся моя задача в этой командировке — отвлекать на себя внимание! Я — посол, не имеющий ни дня дипломатического стажа. Я — засвеченный разведчик. Я — непонятно для чего то и дело летаю в Багдад — для докладов начальству, конечно для чего же еще. Я — просто цель, задача которой заключается в одном — вызвать огонь на себя!
Ну, скажите на милость — как я, привязанный должностью к Тегерану, мог понять, что происходит в Багдаде. И не только понять — но и выработать меры противодействия. Вот-вот. И я тоже думаю — что никак. Все это задание было выдумано для того, чтобы я проявлял как можно больше активности, причем активности непонятной. Чем непонятнее — тем лучше.
А Марина — вот она-то как раз и была ведущей в нашей паре! И как все рассчитали… На Востоке женщина не значит ничего, ни один мужчина не будет воспринимать женщину всерьез, если есть мужчина — он будет считать опасностью и действующим лицом мужчину! Поэтому все внимание местной контрразведки и было сконцентрировано на мне. Потому то и убили старого портного Хаима. Потому то меня и прессингуют.
А Марина тем временем выполняла задания! Те которые и должна была выполнять и те о которых я не имел ни малейшего представления! Ах, как замечательно…
Великолепно!
Мрачному унынию на смену пришла веселая лихость — ну, Путилов, держись. Поиграем ты с тобой еще тайный советник. Вот теперь — поиграем…
Куда ездила Марина? Что за задание ей было дано? Какую информацию она собирала? Что за интрижка у нее была с графом Арено? И тут как сыграно! Когда граф решил-таки объясниться со мной — он клялся и божился что он почти и не виделся с моей супругой. А я ему не поверил! Потому что ни один мужчина, если он мужчина, конечно, не скомпрометирует даму! А ведь граф Арено похоже сегодня сказал чистую правду.
Что-то еще… Есть что-то еще…
Что? Отлучки? Измены? Машина? Вали?
Машина…
Где она так угробила Хорьх!? Где она так угробила машину?! Вопрос, который у меня должен был бы возникнуть сразу — и не возник. Хорьх — лимузин, тяжелый и с довольно низкой посадкой, пусть и полноприводный. Его нельзя гонять по бездорожью — накроется подвеска. Если подвеска накрылась — значит именно на бездорожье и ездила где-то моя вторая половина. Мой первый номер, чтоб ее.
Так вот почему она столь настойчиво требовала себе внедорожник. И вытребовала же, чертовка! Внедорожник — он для того чтобы ездить по бездорожью! Это для тех, кто не знает. А у меня и вопроса не возникло — я просто дал ей ключи, чтобы оградить мои и так измочаленные семейной жизнью нервы от дальнейших потрясений.
Вопросы. Вот теперь вопросы уже — по делу.
Кто ее раскрыл? На чем она провалилась? Какое задание она выполняла — я не знаю, но узнаю у Путилова. Скажет, никуда не денется. Но все равно — что такого она сделала, чтобы провалиться самой и пропасть неизвестно куда?
Потом — когда я взял внедорожник — она вынуждена была взять Хорьх — очень приметную машину. Уж не на этом ли она и попалась?!
Если ей была нужна машина с полным приводом — значит, она собиралась ездить по бездорожью, а бездорожье здесь — только в глубинке, не в городе. Она или выезжала куда-то совсем далеко — либо что-то высматривала, подъезжая к чему-то не по дороге.
Что же она тогда могла так высматривать? Получается, она пыталась держать под контролем какие-то объекты или объект. Причем, это было настолько серьезно, что даже лишившись внедорожника, она взяла другую машину и поехала.
Еще один вопрос — как ее смогли взять, как ее вытащили из Хорьха, что не осталось никаких следов? Либо они сначала взяли ее, а потом нашли машину — либо кто-то, кто был в машине, или кому она открыла дверь машины — подставил ее.
Только так.
Но с этим со всем — будет разбираться завтра. Пока же — воспользуемся волшебным персидским словом «фарда» — и ляжем спать.
Консульта — итальянский МИД до 2МВ в нашем мире
Может сложиться такое впечатление, что в Европе осталась только Германия. Это не так, хотя Германия, включающая в себя территорию Франции занимает половину Европы. Но небольшие страны Европы, как например Фландрия, Валлония, Богемия, Испания, Португалия — конечно же ориентировались на Германию, хотя и не были ее прямыми вассалами. Германия была велика за счет огромных владений в Африке и небольших колоний по всему миру. Например, Фолкленды в этом мире принадлежали Германии и несколько островов на Карибах, Таити — тоже
В этом мире Аргентина была более развита чем в нашем, она избежала экономических ошибок и гиперинфляции из-за того, что мировая финансовая система была гораздо более жесткой и таких «экономических убийц» как МВФ просто не было — ни Россия ни СРИ не дали бы себя ограбить. Население Аргентины почти на треть состояло из французов, бежавших из страны после мировой войны, было там и немало русских из тех кто не мог жить на Родине.