— Алексей Петрович, Игорь Стогов пришел в сознание. Да, да. Даже порывается встать, но я с ним воюю по этому поводу. Ну, при чем же здесь я? Это биоген профессора Кротова его воскресил. Нет, я не новатор, Алексей Петрович. Просто я верю в научные авторитеты. Нет, разговаривать со Стоговым можно будет только через двое суток. Мне тоже жаль, Алексей Петрович. Конечно, будет жить. Пожалуйста, Алексей Петрович.
Крылова повесила трубку.
…Повесил трубку в своем кабинете и Алексей Лобов. Уже третью ночь проводил он почти без сна. После того, как в санчасть были доставлены не подававшие признаков жизни Игорь Стогов и Ронский, был произведен тщательный осмотр квартиры Ореста Эрастовича. Но, как и следовало ожидать, ничего компрометирующего не было обнаружено.
Выяснить что-нибудь об отношениях профессора с Ронским не удалось из-за горячности Игоря. Фигура и роль Ронского в происшествии оставались загадкой. И вообще, не был ли визит Ронского к профессору накануне его похищения чистой случайностью? Между тем время шло, судьба профессора не прояснялась, враг затаился и готовится к решительному удару, медлить было нельзя.
Словом, Лобову было над чем подумать. В уравнении, которое он должен был решить, становилось все больше неизвестных, а от правильного решения этого уравнения, Лобов в этом ни минуты не сомневался, могла зависеть судьба и жизнь жителей всей Крутогорской области, да и только ли Крутогорской…
Прошло уже почти двое суток после похищения Стогова, а Лобов еще не нащупал нити к логову зверя.
Эта мысль лишила Алексея Петровича обычного спокойствия. Снова и снова запрашивал он раскинутые по городу наблюдательные посты, проверял охрану ТЯЭСстроя, перечитывал и перепроверял различные донесения, но нигде не было ничего, что могло бы привлечь его внимание.
Город, через который проходил сейчас незримый фронт тайной войны, ни о чем не подозревал, жил обычной своей будничной трудовой жизнью.
В эти напряженные часы Алексей Петрович не раз удивлялся поразительному спокойствию Ларина. Начальник Управления терпеливо и, пожалуй, как казалось Лобову, даже равнодушно выслушивал его доклады о том, что поиски пока безрезультатны, что на след врага и на след Стогова выйти не удалось. Совершенно спокойно, как будто и не было никакой необходимости спешить, Ларин отдавал новые приказания, выслушивал отчеты об их исполнении.
Ни один мускул не дрогнул на лице Ларина даже и тогда, когда Лобов, вопреки всякой субординации, почти ворвался в его кабинет и, не скрывая своего волнения, сообщил о несчастье, постигшем Игоря Стогова. Без тени волнения, точно речь шла о самом обычном деле, разрешил Ларин доктору Крыловой ввести Игорю и Ронскому биоген, хотя главный врач госпиталя предупреждал, что этот препарат нигде еще в подобных случаях не применялся, и последствия могут быть самыми неожиданными…
Но Лобов был совсем изумлен, когда Ларин неожиданно сказал:
— А идите-ка вы, Алексей Петрович, домой, выспитесь одну ночь по-человечески. Утро вечера мудренее.
Лобов понимал, что противиться бесполезно и, скрепя сердце, подчинился этому совету, поданному в тоне приказа.
Но едва Лобов вошел к себе в квартиру и увидел устремленные на него расширенные тревогой глаза жены, как сам усилием воли согнал со своего лица озабоченность, заулыбался и даже попытался шутить.
Когда Алексей предложил обрадованной Наташе совершить всегда доставлявшую ей огромное удовольствие прогулку по магазинам, над чем он не раз беззлобно подтрунивал, Лобов поймал себя на мысли, что занял ради поддержания покоя жены точно такую же позицию, как и Ларин в отношении его самого. Эту позицию Лобов определил мысленно так: «Пусть будет как угодно тревожно мне самому, но я не имею права заражать этой тревогой менее закаленного в житейских бурях друга».
Во время прогулки, на которую Наташа, сделавшая вид, что верит внешне беспечному виду мужа, с радостью согласилась, и произошла встреча с Васей Рыжиковым.
Эта встреча изменила все планы Лобова и вынудила его, вопреки приказу Ларина, вернуться в свой рабочий кабинет.
Звонок Валентины Георгиевны, который снял с души Алексея Петровича изрядную долю давившей его тяжести, раздался в тот момент, когда Лобов обдумывал, как вернее и быстрее проверить справедливость Васиного предположения о Прохорове. Выработавшееся с годами профессиональное чутье подсказывало Алексею, что это может оказаться полезным.
Размышления Алексея были прерваны внезапным появлением Щеглова. Едва взглянув на озабоченное и в то же время радостное лицо своего помощника, Лобов понял, что тот явился с важными новостями.
Новости были действительно и важные, и ценные. В ответ на посланный вчера Лобовым запрос. Центральное бюро криминалистической статистики сообщало, что направленные в бюро отпечатки пальцев трупа, найденного в доме Стогова, полностью совпадают с отпечатками неоднократно судившегося вора-домушника Василия Матвеевича Хлызова, известного в преступном мире под кличкой Васька Вихорь.
В сообщении приводилось подробное описание внешности Вихоря и прилагались его фотографии, сделанные в различных ракурсах.
Хотя данные, приведенные в сообщении из Москвы, не вызывали сомнений, Алексей открыл сейф, достал из него папку, озаглавленную «Операция «Охота на Януса», еще раз придирчиво сопоставил формулы кожных узоров пальцев трупа с такими же формулами в сообщении бюро криминалистической статистики. Так же придирчиво всматривался он в фотографии трупа, снимки восстановленного в лаборатории лица и в изображения Васьки Вихоря. Убедившись в полном совпадении всех цифр, линий, петель пальцевых узоров и контуров каждой детали лица на снимках, Лобов вновь придвинул к себе московское сообщение.
Во второй части этого документа бюро извещало, что Хлызов, осужденный в последний раз в 1960 году, несколько лет назад был освобожден по отбытии наказания и с тех пор ни в чем предосудительном замечен не был. Жил в последнее время в Кедровске, близ Крутогорска.
Были описаны также некоторые повадки и «почерк» Хлызова. В прошлом он был «специалистом» по бесшумному выпиливанию дверных замков, на убийство своих жертв не отваживался, ограничиваясь тем, что связывал их веревками особым «хлызовским» узлом и во избежание шума загонял им в рот тряпичные кляпы.
— Так, — раздумывая над прочитанным, поднял голову от бумаг Лобов. Взглянув на помощника, спросил: — Ну, что же вы обо всем этом думаете, Щеглов? Что делать будем?
— Я уже запросил Кедровск, Алексей Петрович. Хлызов оттуда выбыл месяц назад. Домоуправ сообщил, что Хлызова увез в Крутогорск какой то художник в качестве натурщика. Фамилии художника домоуправ не знает, но помнит, что тот назвался Александром Ивановичем. В Крутогорске Хлызов не прописывался. Так что надо искать.
В это тихое июньское утро самая крайняя в Крутогорске улица Таежная проснулась раньше обычного. Чуть свет по асфальту пророкотали два автобуса, расчерченные голубой каймой с надписью «Городской водопровод». Они остановились возле водоразборной колонки, расположенной как раз напротив домика, в котором жил Вася Рыжиков.
Из автобусов дружно, точно по команде, выскочили человек десять в разноцветных, изрядно затертых комбинезонах. Они быстро отвинтили массивную металлическую крышку люка, ведущего к подземным трубам, три человека один за другим спустились вниз, остальные устанавливали автоматический насос, щиток с приборами, фиксирующими поведение воды в трубах, компактный, но чуткий радиолокатор, «видящий» сквозь землю и сигнализирующий о каждой трещинке в толще трубы. Тут же виднелись сварочные аппараты, к механизмам протягивали провод-времянку от установленного в автобусе полупроводникового аккумулятора, умещавшегося в спичечной коробке, но способного с неделю питать электроэнергией небольшой городок. Словом, когда разбуженная лязгом металла и говором людей Даша Рыжикова вышла из дому, на улице уже развернулась целая ремонтная мастерская,
Даша несколько минут из-под руки внимательно наблюдала за происходившим вокруг, потом одобрительно заметила:
— Вот и правильно, что такая сила приехала. А то с вечера воды у нас не было. Только чините скорее.
— Починим, починим, хозяюшка. Да ты же нас сама этой водичкой и напоишь, — отозвался один из рабочих.
Даша долго еще стояла, любуясь спорой работой. Распоряжался всем плотный коренастый человек с широким добродушным лицом, ярко-синими глазами и светлыми волосами, выбившимися из-под щегольской кепочки. Под стать кепочке был и новенький, с иголочки, коричневый комбинезон с многочисленными застежками-молниями. Фигура, лицо, голос бригадира — все в нем кого-то напоминало Даше, но как ни напрягала она память, не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах встречалась с этим человеком. Появившийся вслед за женой из домика Вася тоже, должно быть, признал бригадира, закивал ему и даже хотел что-то казать, но тот закашлялся, закрылся рукой и так незаметно для постороннего глаза, но выразительно для Васи, провел пальцами по губам, что у того сразу отпало всякое желание вступать в беседу.
Между тем из ворот ближайших домиков выходили все новые жильцы. Они с интересом наблюдали за действиями водопроводчиков, подавали советы, благодарили за быстрый приезд. Рабочие отшучивались, приглашали на помощь. Скоро вся улица наполнилась веселым гомоном.
Наконец, скрипнула калитка и в самом крайнем здесь домике, как бы шагнувшем одной ногой на каменистый, неприветливый склон Зубастой. Из калитки вышел заспанный и от этого еще более угрюмый Павел Сергеевич Прохоров.
Заметив автобусы и толпу вездесущих ребятишек у водопроводной колонки, Прохоров заинтересовался и тоже подошел посмотреть, что происходит. В это время франтоватый бригадир как раз только что поднялся из люка. Поставив одну ногу на скат автобуса, он сосредоточенно протирал ветошью измазанные в грязи руки.
Увидев подошедшего часовщика, бригадир поспешно оставил это занятие и с радостной улыбкой двинулся навстречу новому зрителю.
— Товарищ Прохоров! Разве вы здесь живете? Вот уж никак не ожидал вас встретить!
— Простите, с кем имею честь? — чуть отступил назад слегка удивленный Прохоров.
— Да вы меня, конечно, не помните, — огорчился бригадир. — Нас много к вам ходит. Разве всех упомнишь. Часы вы мне в прошлом году ремонтировали. Швейцарские, золотые, фирмы Альфа. Пружину меняли и циферблат. Неужто забыли? — Последний вопрос он задал так сокрушенно и в то же время с такой надеждой, точно от ответа зависело все его будущее.
Через руки Прохорова действительно прошло несколько таких часов, попадалась и работа, названная водопроводчиком. Поэтому Павел Сергеевич, хотя и не совсем уверенно, но все же ответил:
— Ну, как же, припоминаю. — И то ли потому, что это действительно было так, то ли из присущей ему осторожности, уточнил: — Если память не изменяет, у ваших часиков на крышке корпуса две бороздки и верхний ободок чуть-чуть стерся?
Бригадир мгновенно оценил смысл этого вопроса и со вздохом ответил:
— Ну вот, я же говорил, что запамятовали. Не мои это часы, у моих на крышке изнутри два крестика есть и на головке от пружины резьба стерлась, при заводе цепляется.
Прохоров вспомнил, что с год назад он действительно чинил часы с точно такими приметами, а если и забыл своего клиента, так сколько их, в самом деле, посещает его мастерскую. Окончательно успокоившись, Павел Сергеевич снова поинтересовался:
— А как теперь ваши часики?
— Да в том-то и беда, что плохо, — горестно вздохнул бригадир. И словоохотливо пояснил. — Под утро в воскресенье вызвали нашу бригаду пожарным кое в чем помочь. Слыхали, наверное, тут на Нагорной здоровый пожар был. Вот в суете-то я не поостерегся, не снял часы, ну и разбил. А теперь без часов, как без рук.
— Действительно не повезло, — посочувствовал Прохоров и тут же с неожиданной живостью, но как бы вскользь, добавил:
— Про пожар я слыхал и пожарище видел. А вот от чего все случилось, так и не знаю. Вы не слыхали?
— А кто же его знает, — признался бригадир. — Начальство, которое на пожаре было, говорит, по всему видно — несчастный случай. Реактивы какие-то взорвались. Жаль Стогова. Ученый был известный. И не выскочил бедняга. Вытащили его при мне — головешка головешкой, признать ничего нельзя.