Когда Джарет Сарторис открыл глаза, он всё ещё сидел пристёгнутым в кресле спасательной капсулы. Голова болела, будто череп раскроили посередине посохом-гаффи. Правая нога была вывернута и придавлена частично разломанной передней панелью.
Осторожно, с большим трудом, он вынул ногу, подняв колено и медленно вращая лодыжкой. Он ждал острой боли, но так и не дождался.
Все суставы целы.
Капитан вдохнул и с облегчением выдохнул. Чувства понемногу возвращались. Он в космосе? Долго ли находился сознания?
Сарторис глянул в навигационный экран и проверил панель управления, всё ещё отсчитывающую минуты и секунды с момента отлёта с баржи. Если верить приборам, он отстыковался почти четыре часа назад, то есть он был без сознания с тех пор как...
Он повернул голову и посмотрел в разбитый иллюминатор.
И тогда Сарторис всё вспомнил.
Как и планировалось, он вылетел из "Чистилища", оставив братьев Лонго стоять с явным выражением страдания на лицах. Лёгкий укол совести, который он тогда ощутил, застал его врасплох. Неужели они думали, что он возьмёт их с собой?
Нет, конечно же, нет. Среди работников имперских объектов исполнения наказания ходила поговорка: детей здесь нет. Только заключённые, осуждённые, враги Империи – не меньше. Что бы ни произошло у него с их отцом – а Сарторис даже отдалённо не вспоминал о деталях смерти Лонго-сташего – сейчас это уже не имело для него совершенно никакого значения.
И всё же внутренний голос продолжал повторять, еле слышно, но неумолимо: "Ты убил их отца, а сейчас оставляешь и их умирать".
Ладно. Ну и что? В галактике вообще жизнь не из лёгких. Вот и отец Сарториса, мелкий воришка и наркоман, частенько жестоко избивал его в детстве, а останавливался только из страха, что убьёт мальчика. Однажды ночью, когда Джарету было всего шестнадцать лет, отец пришёл к нему с дубиной. Тогда мальчик впервые постоял за себя: вырвал оружие из рук отца и раскроил ему череп. Он никогда не забудет выражение лица своего старика, когда тот умирал – несказанное удивление, будто не понимал, за что это сын его так... Потом Джарет вытащил тело из хибары, где они жили, и бросил прямо на улице. Местные правоохранители явно подумают, что старик пал жертвой последнего из собственных бесчисленных неправильных решений. На следующий день Джарет соврал насчёт своего возраста, поступил на имперскую службу и больше не возвращался к прошлому.
У Сарториса не было детей. Во всяком случае, он о таковых не знал, и слава небесам. За всю свою сознательную жизнь он редко вспоминал орущее и беспокойное существо, которое когда-то называл своим отцом, как и о возможности самому стать отцом. Но когда спасательная капсула выстрелила из баржи-тюрьмы, оставив позади Трига и Кейла Лонго, Сарторис понял, что он всё это время не переставал вспоминать своего отца. На самом деле "вспоминать" – слишком сентиментально сказано. Джайлс Сарторис будто сидел рядом с ним и одобрительно кивал тому, как его сын, живший жизнью, полной злодеяний, подвёл под ними судьбоносный итог. И раз у Джарета Сарториса никогда не было своих детей, он с чистой совестью отправил в вечную тьму чужих.
Обо всём этом он размышлял четыре часа тому назад, когда неожиданно что-то пошло не так. Внутри капсулы заревели аварийные сигналы. В системе управления произошла серьёзная неполадка. Вместо того чтобы устремиться в космос, траектория движения изогнулась вверх, вдоль одного из бортов баржи. Он уставился в иллюминатор...
И увидел впереди это – широко раскрытый посадочный док звёздного разрушителя, опускающийся сверху по мере того, как капсула приближалась к нему.
"Луч захвата, – догадался он, пока над ним сгущались тени внутренних помещений ангара. – Вот почему мы не смогли бы оторваться, даже если бы починили двигатели. Нас бы притянуло обратно лучом захвата". Помнится, он размышлял о том, что баржа-тюрьма длиной немногим более двухсот метров оказалась слишком крупной, чтобы завести её в ангар, но звёздный разрушитель мог заблокировать уже после стыковки, удерживая стыковочной шахтой. Когда инженеры разобрались бы, что к чему, было бы уже поздно.
Когда капсула залетела в док, Сарторис почувствовал, как её закрутило вдоль своей оси. Затем капсула накренилась, и последовал резкий зубодробительный удар. Капсула немного осела, металл заскрипел по металлу, будто зажатый между двумя крупными предметами, а потом боковые стенки стали сжиматься внутрь. Сарторис почувствовал внезапный приступ боли в ноге, когда навигационная панель сомкнулась вокруг неё. Его опять тряхнуло. Под действием импульса он подался вперёд и стукнулся головой.
Последнее, что промелькнуло перед его внутренним взором, было видение ухмыляющегося отца.
Сейчас, придя в чувство, Сарторис отстегнул наплечные ремни и глубоко вздохнул, отгоняя все сомнения. Он был жив, и это самое главное. Переключив внутреннюю запирающую систему на ручное управление, он согнул ногу и вышиб дверь. Та слетела с петель, пронеслась в воздухе и исчезла. Через мгновение он услышал, как она стукнула об пол.
Сарторис высунул голову и огляделся. Капсулу зажало между двумя кораблями: старым крестокрылом и перевёрнутым ДИС-истребителем, стоящим на солнечной батарее крыла. К счастью для него капсула приземлилась люком вверх, иначе он оказался бы запертым в ней навечно, между двумя символами межгалактической борьбы за власть. Перспектива собственной смерти от голода, с разбитым о люк до полного изнеможения плечом, ироничностью не вдохновляла.
Выбравшись наружу, он шагнул на крестокрыл, помедлил немного и спрыгнул на пол, оглядывая ангар.
Помещение оставалось таким, каким Сарторис его и помнил: пустынным, с горсткой захваченных кораблей, разбросанных по близлежащему участку. Сарторис пошёл вперёд, щадя больную лодыжку. Он немного подождал, пока не придёт в себя, чтобы не поскользнуться и не усугубить положение. Когда он был здесь ранее, то приказывал оставшейся поисковой группе не задерживаться для детального осмотра. Сейчас же он ходил меж кораблей и внимательно осматривался, оценивая свои ресурсы. В раннем возрасте они с приятелями шутили над пилотами этих мелких ДИС-ов. Из-за высокой смертности на заданиях их называли наездниками на гробах. Сарторис задирал голову и видел, что люки и иллюминаторы были вырваны иногда с такой силой, что болтались на петлях. Может быть, это наездники прорубали себе выход из гробов? Или это какой-то хищник снаружи пытался проникнуть внутрь?
Какой такой хищник? Здесь же пусто, помнишь?
Будто в ответ на его вопросы в ангаре раздался беспорядочный хор воплей, будто дырки в тишине. От неожиданности Сарторис чуть не подпрыгнул. По коже на плечах и руках побежали мурашки. Кожа на голове вдруг оказалась слишком мала для размера черепа. Мгновение он стоял прямо и неподвижно, ощущая лишь глубокий и необъяснимый страх в животе. Сарторис оглядел ангар, но ничего не увидел.
Опять вопли, уже громче.
Из детства опять пришёл образ отца, причём совершенно не к месту. Старик облизывал губы: из-за наркотиков у него вечно пересыхало во рту. Сарторис не мог забыть мокрый шамкающий звук, с которым отец приходил по ночам избивать его.
– Возьми себя в руки, – пробормотал он самому себе, чувствуя, как натужно стучит сердце по больным рёбрам, и не подозревая, что говорит вслух. – Немедленно. Надо...
Крики раздались опять, в этот раз – будто отовсюду одновременно. Звуки перемещались вверх и вниз, отскакивали от стен ангара, будто живые организмы в поисках пищи.
Сарторис резко обернулся, чуть не закричав сам. Он ничего не увидел. Вопли, их было теперь больше – целый вихрь ярости – всё нарастали и заполняли пустой ангар оглушающими звуками. Ему не удавалось убедить себя, что это какой-то сигнал тревоги, прохудившийся воздушный шлюз – что угодно, но не беспорядочные человеческие голоса.
Глаза всё расширялись и расширялись, словно в поисках объектов обозрения, но ничего не видели. Серые тёмные очертания главного ангара простирались бесконечно во всех направлениях, как длинное уравнение, которое никак не сходится к единому значению. Сарторис вспомнил, что судьба второй поисковой группы осталась невыясненной. Она так и исчезла здесь. А крики, которые он слышал сейчас, не были похожи ни на что, если не считать детских кошмаров. "То были крики мёртвых, – промямлило сознание. – Трупы, которые не захотели лежать в могилах".
Это были крики голода.
Ему вдруг захотелось убежать.
Куда?
И тогда послышались выстрелы.