И помнила, как красив был тот, кого она полюбила.
Помнила, как завораживали его глаза, завораживал его голос.
Помнила, как стоял он цветущим летом у ворот и позвал ее в прохладу дома чаю попить.
И там, в прохладе, такое с ней сделал, что не осталось в ее душе ничего, кроме жуткого изумления, не осталось ни одного слова, кроме отпугивающего: "Мужчина!"
Вот только странно: словно во сне это было; никак она не вспомнит, где ж он живет, где ж тот дом, в котором была прохлада - а чая обещанного не было.
Годами она искала - и нашла!
И так же ласково подманивает ее он, этот человек, узнанный ею, - и глазами, и словами, и всем, всеми, всем... Хитрец!
Что ж, и она схитрит. Она сегодня на шажок к нему поближе, завтра еще на шажок (потому что сразу нет сил, страшно), а когда приблизится совсем близко (хорошо бы - в комнатке, в прохладе, где чая, однако, нет), тогда она достанет из-под кофты острый нож...
Одно непонятно: чем ближе к нему, тем жальче его. Она знает: это он напускает колдовство на нее. Она сопротивляется. Не поможет это ему! Она сделает свое законное святое дело...
8
Человек предполагает, а Бог располагает - слова известные.
Но известно и то, что человек создан по образу и подобию Божию, а значит, все-таки способен тоже располагать собою.
Лично я вообще уверен, что человек о себе почти все знает наперед. "Знал бы, где упасть, соломки подстелил бы", - оправдывается он, потирая ушибленное место. А меж тем, как правило, знает, где упадет, предчувствует, но соломки стелить не спешит, размышляя: во-первых, может, еще и обойдется, во-вторых, если уж упадешь, то соломка не поможет, в-третьих, от судьбы не уйдешь, в четвертых... В-четвертых, иногда упасть так почему-то хочется...
ЕЛЕНА знала, что ей не нужно выходить замуж за Печенегина.
Они учились вместе в музыкальном училище.
В любом учебном заведении время от времени образуется класс или курс особенный - яркий, громкий, с выдумками, с хулиганством, конечно, но и с умением учиться и забавлять себя и других весельем. О таких курсах ходят потом легенды, были и небылицы, такие курсы после окончания регулярно собираются, чтобы отметить пятилетие, десяти-, двадцатилетие выпуска... На таком курсе и учились Елена Патрина и Денис Печенегин. Елена была звездой этого звездного курса, Денис же - паршивой овцою, он казался приблудным, лишним, нездешним. Ни в выдумках, ни в весельях он не принимал участия, но и не был совсем уж угрюмым, мог оказаться в дружеской компании и даже стакан вина выпить. Однако - ничего сверх, все в меру, все аккуратно. Скучен и пресен, думала Елена, глядя на него с раздражением.
О подобных людях мать Елены говорила: положительный. Или - еще хуже слово - степенный. Именно о таком муже мечтала она для дочери, рассуждая о ее возможном будущем и вспоминая ее отца - не положительного и не степенного человека, чуть было не отравившего ей жизнь, - но она вовремя поняла, с кем имеет дело. Елена и согласиться с ней не могла, и не согласиться тоже: она отца не помнила.
Но, видимо, уродилась в него: положительности и степенности в себе не обнаруживала. Наоборот, очень рано проявила любопытство ко всему взрослому, любопытство иногда просто нестерпимое.
Многое можно было бы рассказать о ее подростковой жизни - о мыслях, желаниях и некоторых поступках, но таковы они, что трудно их вместить в мягкий стиль данного повествования (пусть цель у него сугубо информационная), тут надо бы новый рассказ заводить - новыми словами, но и без того слишком много получилось отступлений.
Если ж мягко, то можно сразу подытожить развитие Елены к моменту обучения в музыкальном училище: она с удовольствием ощущала себя красивой и грешной. В отличие от Эльвиры Нагель, которая имела некое оправдание для себя, имела историю, Елену приятно волновало осознание своей, мамиными словами говоря, испорченности, развращенности и аморальности - в чистом виде, без причины и истории, хотя она старалась вести себя так, чтобы мама ничего не узнала.
Заводить множество романов - это слишком простенько. А вот, например: свадьба ее подруги и однокурсницы. Свадьба справляется в каком-то кафе пристройке к обычному жилому дому. Елена веселится, танцует направо и налево, смеется - на жениха вовсе не обращая внимания. А сама наблюдает, караулит. Вот жених вышел покурить и освежиться - один, поскольку невесту в это время обнимает с плачем его мамаша, обнимает, говоря, что только о такой жене для сына и грезила. Вот к жениху подошел приятель. Отошел. И тут Елена. Улыбается в лицо жениху и говорит: последний подъезд, последний этаж. Встречаемся через пятнадцать минут.
И возвращается в кафе, танцует, веселится, жених тоже возвращается, смирно садится возле невесты, Елена на него - ни взгляда, а минут через десять - уходит.
Ждет у мусоропровода на последнем этаже спящего уже здания. Темно, пахнет кошачьей и человечьей мочой.
Шаги.
Жених.
...И то, что пахнет кошачьей и человечьей мочой, то, что руки чувствуют шершавую поверхность стены, то, что справа мусоропровод, а слева в пыльном окне луна молча плывет в облаках, - все это ее доводит почти до исступления, она с трудом удерживается от крика.
...- Слушай, - говорит жених, елозя губами по шее, по щеке, по груди, я ее брошу к черту. Я же не знал.
- Чего ты не знал?
- Ну, что ты... Почему ты молчала?
- А что я? Я - ничего.
- ...! - называет ее оскорбленный жених.
- Пожалуй, - соглашается Елена. - Бедный, с кем связался.
Он смотрит на нее и говорит:
- Нет, правда... Или - давай встречаться?
- С тобой? Не смеши! - хохочет Елена и спускается, зная, что он ее ненавидит, но обязательно будет хвастать и рассказывать об этом приключении друзьям в подробностях - и ей не страшно это, отнюдь, ей - весело.
И, глядь, один из приятелей жениха через два-три дня уже подъезжает к ней весьма смело, на глазах у всего курса - будучи при этом пришлым, - берет за талию и, не робея, говорит прямые слова о своих намерениях, она звонко дает ему пощечину, он в ответ свирепеет, громко называет ее тем же словом, что и жених, и даже замахивается - и тут уж получает от сокурсников Елены сполна за оскорбление девушки словом и делом - и неважно, справедливо ли слово по отношению к девушке, но будь джентльмен, при всех - не произноси. Приятель жениха, побитый и обиженный, приводит ораву своих корешей, начинаются разборки, новые драки - а Елену вызывают к училищному начальству и в очередной раз грозят отчислить, Елена плачет, говорит, что ее оболгали, просит не сообщать ничего матери, у которой больное сердце из-за несправедливости людей, - видно, это у них с мамой наследственное - терпеть из-за напраслины. Лжет и плачет Елена с наслаждением, ложь доставляет ей радость именно как ложь, и она не обманывает себя, что спасается ею...
Жизнь представляется ей чередой экспериментов. И никакие неприятности не останавливают: платить так платить.
А меж тем в ней живет твердая уверенность, что, натешив себя (и без этого - не обойтись!), она захочет уюта, обычной семейной жизни. Поэтому невольно оценивает некоторых уже заранее с этой точки зрения. Только не своих: слишком много о ней знают. Только не Печенегина - который среди своих как бы чужой.
Но однажды озорства ради - или скуки - не хочешь ли меня домой проводить? - сказала Печенегину.
Дело было в субботу.
Привела его домой, мать с вопросительным лицом захлопотала: обед.
Сели за стол.
- Там у нас где-то шампанское было, - сказала Елена. - Все-таки жених в доме, надо отметить.
Мать пошла за шампанским - и рада была, что надо пойти, потому что не знала, что с лицом своим делать, куда глазами глядеть.
- Все шутишь, - спокойно сказал Печенегин.
- Шучу. Просто шампанского захотелось.
Выпили шампанского, стали кушать, мать понемногу пришла в себя и стала задавать Денису вопросы о его жизни и воззрениях на жизнь, он отвечал в высшей степени удовлетворительно.
Мать пару раз глянула на дочь с одобрением и некоторым даже удивлением: где ж ты такого степенного и положительного нашла?
Елена в ответ усмехнулась и пожала плечами: мне да не найти!