Ненавижу, отвергаю ваши торжества,
И при сходках ваших не обоняю жертв;
Если вознесете мне всесожжение и хлебы, не приму,
Не взгляну на заклание тучных ваших тельцов!
Удали от меня шум песен твоих.
Я не стану слушать звон твоих струн;
Но пусть льется правосудие, как вода,
И правда — как обильный поток!..
Тогда волк будет вместе с ягненком жить,
И рядом с козленком ляжет барс;
Будут вместе теленок, лев и вол,
И малое дитя их поведет.
С медведицей корова станет пастись,
Бок о бок лягут детеныши их,
И лев будет, есть солому, как вол;
Над норой ехидны дитя
Будет играть,
И младенец руку прострет
В пещеру змеи.
Что может быть хуже, чем переехать в новый город, с численностью населения, не больше 5 тысяч человек из просторного родного Чикаго? Только первый день в новой школе. Но мне удалось сделать свой первый день совершенно ужасным, потому что, как оказалось, быть новенькой 15-ти летней беременной девушкой, худший грех и наибольшая сплетня за последние 20 лет в этом захудалом, забытом солнцем городишке, в пригороде Лутона.
И если бы мой отец не был новым профессором, в местном, как его называли горожане, университете Бедфоршира, сплетники, несомненно, съели бы меня на завтрак, обильно полив сиропом, или чем там англичане поливают свои завтраки. И очень надеюсь, что подавились бы. Но, к счастью, не тут то было, никто не стал вешать мою фотографию на позорный столб, соседи толпами не бегали к нам с пирогами, и почти никто не таращился на мой живот, уже довольно приличных размеров. После того как мы приехали в город из аэропорта, познакомится нам довелось лишь с риелтором мистером Клайвисом. Это был не очень красивый мужчина, средних лет, с выдающимся животом. И, видимо, очень любопытными соседками близнецами мисс Адель и Генриеттой Стоутон, старыми девами, жившими, так сказать, через дорогу, потому что наш дом почти со всех сторон окружал парк, постепенно переходящий в лес.
Погода в Англии меня не расстраивала, а точнее почти не отличалась от Чикаго — все тот же дождь, не редко ветер, только вот облачность сильнее и малое количество солнца. Безусловно, лучший вариант для моих родителей, и полное безразличие с моей стороны относительно погоды. Жить прошлым и ужасом можно и не в родных краях!
Домик был таким милым и уютным, что я даже забыла, как не хотела переезжать сюда из Чикаго, от моих друзей, особенно Доминик, и оставлять свою ту жизнь. Хотя переезжать нужно было, ведь, если подумать, больше не было прошлой меня, все мои друзья, кроме Доминик, перестали общаться со мной, видимо под давлением своих родителей, а моим родителям давно нужно было сменить город, на какой-то другой. Почти восемь лет в Чикаго слишком долгий срок, для таких как они.
Сегодняшнее утро начиналось просто отвратительно. Целая неделя здесь без осадков, и вдруг дождь, который всегда был моим другом, превратил дорогу от нашего дома к центру города, в грязь. Значит машину, которую я вчера усердно драила, конечно, чтобы увильнуть от распаковывания вещей, будет похожа на кошмар. А мне бы очень хотелось показать в новой школе, что такое девчонка из большого города. Ну, или если быть полностью откровенной, чтобы все восхищались машиной, а не разглядывали мой живот, настолько сильно округлившийся, что я уже не могла ссылаться на полноту.
Через грязь в нашем микрорайоне, если так можно назвать 5 домиков утопающих в деревьях, я ехала осторожно, поскуливая от злости каждый раз, когда видела, как новая капелька грязи попадала на машину. Я ехала настолько медленно и осторожно, что старушки Стоутон обогнали меня на стареньком Фордике, годов эдак 70-ых, и это меня, на моем красном Мерседесе SLK 63. Позор, но мыть машину в ближайшее время я не хотела и не собиралась, так что приходилось мириться с черепашиной скоростью.
И вот, наконец-то, я выехала к центру, где благо цивилизации — асфальт, причем совершенно идеальный, позволил моей машине ехать быстрее. Под завистливые взгляды мальчишек и парней я благополучно добралась до перекрестка не получив ни одного пятна грязи. Я как раз раздумывала о том, что вела себя чересчур вредно с утра, и наверняка обидела маму. Но вина и образ мамы исчезли, когда меня резко подрезал темно-синий джип, нахально нарушая правила дорожного движения.
— Да чтоб тебя!!!
Я просигналила ему, желая на самом деле кинуть что-нибудь вслед. Но вовремя остановилась, люди на улице опасливо косились на мою машину. Сестры Стоутон, почти выпрыгнули из своей машинки, стараясь разглядеть меня поближе, видимо, им мало было официального знакомства. Другие тоже рассматривали меня с большим интересом, значит, риелтор успел раструбить не только о моих чудесных глазах.
К школе я добралась уже без происшествий, но все равно нервно оглядывалась по сторонам, боясь еще одного такого лихача, так как машину водить я не очень любила и с самого начала ужасно боялась. Теперь же страха не было, но такие вот случаи выбивали меня из колеи. Хотя иногда я просто жаждала, чтобы меня кто-нибудь сбил, но чтобы сразу насмерть, не хотелось бы мучится еще и от физической боли.
Так как я не ожидала фанфар, или какого-нибудь праздника, завистливые взгляды, которыми провожали мою машину, грели душу. Только припарковавшись, я заметила синий джип, потому как машин на стоянке оказалось очень мало. И поискала глазами того, кому могла бы принадлежать такая машина, довольно дорогая и шикарная для сельской местности, но рядом подходящих субъектов не оказалось.
И вот тогда наконец-то пришла истерика. Злоба, которая подпитывала мою уверенность, иссякла, и я сидела, в своем шикарном кожаном салоне, которым так хотела поразить всех, судорожно сжимая руль и пытаясь сосредоточиться на дыхании. Хотя, я понимала, что не могу просидеть здесь весь день, ничто не могло заставить меня выйти. Лишь мысль о том насколько глупо я выгляжу со стороны, заставила ожить мою гордость. Вот что подстегивало меня изо дня в день в Чикаго, еще в старой школе, идти на уроки. Теперь гордость заполнила все пробелы у меня в душе, где только что таился страх. Это не должно быть страшней прежней школы, там я встречалась со злостью и издевками тех, кто когда-то были моими друзьями. Тут я, по крайней мере, никого не знаю, и меня не должны задевать косые взгляды или чье-то невежество.
Я схватила свой рюкзак, мама настаивала именно на нем, а не сумке, так как в него влезало куча полезных вещей для беременных, как например, запас еды. Глянула мельком в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, не выгляжу ли я нервной, и почти выпрыгнула из машины с решительным лицом, чтобы встретить изучающие взгляды. Но, к счастью, в радиусе 10 метров никого близко не было, чтобы это увидеть. Думаю, беременная девушка с такой напускной строгостью выглядит глупо, ну и пусть, зато воинственно.
В основном все наблюдали за мной издалека, а те, кто стоял неподалеку, делали вид, что ничего не замечают, зато не заметить их неестественных поз мог, лишь слепой. То, что я все-таки произвела должное впечатление, немало меня утешало.
Жаль, что я все же не надела мини-юбку, вот тогда я бы их точно добила. Хотя нет, еще бы сигаретку, вот тогда, точно был бы шок. Все выглядели такими тошнотворно одинаковыми, напоминая мне мою прежнюю школу, что я сама еле сдерживалась, чтобы не глазеть по сторонам, стараясь понять, не близнецы, ли они все здесь. Конечно, у девушек были разного цвета волосы, косметика, обувь, сумки, но выглядели они почти клонированными, и скоро и мне, наверное, придется одевать такую, же форму. Вот будет позор, когда для меня будут шить самый большой размер. Я аж затряслась от злости на себя, свой живот, и чертову английскую бюрократию и чопорность, хорошо, хоть не заплакала, что со мной в последнее время случалось часто.
Я решительно направила свои одеревеневшие ноги в главный корпус, желая поскорее найти администратора. Не забывая при этом хмурится, проходя по коридорам, достаточно заполнившимся учениками. К своей радости, я увидела множество учеников одетых не в форму, а в простую одежду, джинсы, рубашки, юбки, но при этом они все же носили школьный пиджак. Вот это совершенно не было страшно — пиджаки я любила, и темно-зеленый мне подходил, даже больше чем некоторым здешним красавицам. Мое настроение росло с каждым шагом и новой девушкой, которой темно-зеленый не подходил. Знаю, низко самоутверждатся за счет других, по крайней мере, я никому не говорила гадостей вслух. Вот когда начну, тогда пусть совесть меня и мучает.
Ученики понемногу начинали пялиться на меня с плохо скрываемым интересом, но в глаза никто не бросался и гнилыми помидорами не забрасывали, кажется все не так уж и плохо, как могло показаться сначала. Я разглядывала их украдкой, чтобы не показаться заинтересованной. Меня здесь никто не интересует, — старалась показать я всем своим видом. Не знаю, удалось ли, но плохой реакции не было. Точнее говоря, на мое поведение не было никакой реакции, которой я могла бы ожидать, будь эта школа хоть вполовину похожа на мою прежнюю.
Я нашла канцелярию аж в другом корпусе, где находилась учительская и, конечно же, кабинет директора. Я постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла, в нос мне ударил стойкий сигаретный запах дыма. И если бы я не была беременна, сладко бы вздохнула, как прежде, но теперь меня тошнило от этого запаха. Как и от многих других, но думаю, именно поэтому я смогла избавиться от плохих привычек. До беременности сигареты были моей самой лучшей тайной и моим из худших грехов, которые я скрывала от своих родителей. Ведь именно в этом им меня, должно быть, тяжело понять.
Маленькая сухая старушка в огромных очищах и с классическим пучком смачно пыхтела сигарой, при этом что-то с интересом разглядывая в экране компьютера. Только после третьего стона, что вырывался из динамиков, я со смущением поняла, что она вряд ли предпочитает простые сериалы, ее больше устраивали фильмы из Амстердама.
Заметив меня, она ничуть не смутилась, и не стала тушить сигарету, а, только приспустив на нос очки, сухо прокомментировала звуки из компьютера:
— Конфескат.
Я подняла руки, будто бы не имею ничего против.
— Так, так. Значит это ты новенькая, — пропела она хриплым голосом и, не дав мне времени опомнится, добавила, — какой месяц?
Мы подружимся, подумала я. Мне нравилось, когда о беременности говорили, как о беременности, а не о чуме или СПИДе. Конечно, вряд ли ее можно назвать простой доброжелательной бабушкой, но зато без каких либо заморочек.
— Шестой.
— Еще почти столько же и сможешь снова носить бикини, — подмигнула она мне.
Я хотела ей сказать, что тут это не осуществимо, но промолчала. Если удастся уговорить родителей, мы уедем куда-нибудь далеко, где не возможно будет носить купальники, а моим родителям боятся солнца.… Но я не хотела сейчас об этом думать, я и так слишком уж испытывала их терпение, пока что отец был доволен университетом, а мама радовалась прекрасной готической церковью, с католическим приходом и огромным старым органом. Им хорошо, а мне и так все равно где рожать. Хоть на северном полюсе.
— Можно мое расписание, — наконец вспомнила я зачем сюда пришла, — Рейн Туорб, пожалуйста…
— О, милочка, да я и так прекрасно знаю кто ты, в таких городишках как этот, приезд людей, очень интересных людей, просто сенсация. Я думаю, что сегодня в университете на твоего отца проведут охоту, и, не сомневаюсь, соседи вас уже завалили приглашениями на ужин.
Она ухмылялась, и я отметила, что у нее недостает нескольких зубов, но мне она все равно нравилась. Никакого тебе лицемерия. Почему со всеми не может быть так просто?
— На самом деле около нас живет не так уж много соседей, из тех немногих мы пока что знаем лишь сестер Стоутон, и старого профессора Дерека, кажется, именно он продал нам дом, а теперь живет в маленьком домике, но на той же улице.
— Значит, вы приобрели старый особняк? Там прекрасный сад, — вдумчиво сказала она и без всякого перехода, даже не пытаясь скрыть интерес, заметила: — Твои родители до неприличия красивы, как говорят в городе, и так молоды.
— Да уж, я не много не попала в генетическую линию, — невольно вспыхнула я, с болью вспомнив, как часто все удивлялись, что у такой яркой пары, как мои родители, родился совершенно посредственный ребенок. А он и не родился…
Администратор сверкнула на меня глазами и отдала листок, видимо пока закончив на этом свои расспросы, я должна привыкнуть к такому поведению. В таких маленьких городках появление кого-то нового целое событие, и нашу семью очень трудно назвать нормальной, поэтому внимание к нам будет удвоенное. Вспоминая красавицу мать, и прекрасного отца, я представляла, что будут думать о нас: «Наверняка они переехали из-за позора дочери».
Ну что ж, и они не очень-то ошибутся. Позор не позор, а причина для переезда достаточно весомая. Хотя, не самая главная. Причин было много. Женитьба Ричарда, моего брата, изменение Мизери его жены, очередной побег Прата от нас.…Даже не хотелось обо всем этом сейчас думать. Никто и так не узнает о наших настоящих причинах, так что пусть думают что хотят. Я не гордая (ну почти), смогу вынести все, что будут говорить. Не впервой.
Разговор со старушкой был как глоток свежего воздуха, перед казнью. Мне нужно было идти в главный корпус, искать свой класс, и приниматься за учебу, я помедлила перед дверью, и заметила, что старушка продолжает с интересом наблюдать за мной. И вновь эта глупая, острая гордость вытолкнула меня в коридор, в поток учеников, который достиг, видимо, своей максимальной концентрации. Я шла, не очень понимая, где искать кабинет английского, и была доведена до предела своей неуклюжестью, когда почти хамски ввалилась туда.
К сожалению это дало ужасный эффект — все замолчали и уставились на меня, как на маленькое круглое чудовище. Как бы я не хотела в данный миг провалиться под землю, но урок уже начался, и сбежать я не могла. Не произвольно я коснулась живота, все, даже учительница, проследовали взглядами за моей рукой.
А мне еще казалось хуже уже не может случиться, но теперь они пялились на меня больше прежнего. Я потопталась на одном месте, пока до меня не дошло, что стоит поздороваться. Я смущенно кинула тихо «здравствуйте» и это, кажется, немного вернуло всех в чувство. Ученики сразу же потупились и занялись книгами, тетрадями и ручками, кто-то полез в портфель, другие отвернулись к окну.
— Гхм… — прокашлялась учительница, краснея не меньше моего от сложившейся ситуации, — если вам будет удобно, повесьте свою верхнюю одежду на вешалку, а потом можете сесть на любое свободное место, кто-нибудь принесет вам учебник.
Не знаю, что заставило меня покраснеть еще сильнее: отсутствие свободного места около девушек или три парня, что неуклюже бросились принести мне книгу. Я смущенно поблагодарила видимо самого ловкого и быстрого, и благодарно улыбнулась двум другим, совершенно не запомнив их лиц. Все в классе для меня теперь сливались в одно пятно, непроизвольно на глазах выступили слезы стыда. Оказывается, быть в центре внимания это так странно и одновременно страшно. Раньше у меня с этим проблем не возникало.
Я села за предпоследнюю парту около окна, рядом сидел смешной ушастый парень, и очень понадеялась, что сквозь его очки мой живот будет плохо виден. Он внимательно следил за моими скованными движениями, и от этого мне стало еще тяжелее найти в портфеле ручку, она каждый раз выскальзывала, как только я уже казалось, схватила ее крепко. Приведя все свои вещи на столе в порядок, я наконец-то смогла найти в себе силы, чтобы посмотреть на него.
— Здороф! — улыбнулся он мне во весь рот, когда мисс Крет, а так звали учительницу, начала урок, — ты новенькая, а я Дрю.
Мне было не трудно понять его, так как мама учила меня дома не только французскому, но и правильному английскому выговору, считая американский вариант не таким красивым. Но Дрю выражался довольно странно.
— Е, хорошо, — неуверенно ответила я. Он говорил обо мне, будто "новенькая" диагноз, а может, думал, что я не знаю, что являюсь новенькой. Дрю казался милым, но мне почему-то захотелось сказать ему какую-то гадость, хотя в последнее время со мной часто случалось и такое. Неожиданная доброта со стороны незнакомых людей вызывала недоверие. Только за последние полгода я поняла, что по-настоящему нельзя никому доверять. Дома меня всегда ждали мои верные и надежные родители, но вот друзьям, как оказалось, доверять нельзя. Особенно новым и тем, кто активно набивается в друзья. Я не могла просто поверить, что сразу же понравилась ему, и вот он теперь такой добренький. Или я просто становлюсь параноиком?
Я еще раз улыбнулась ему, чувствуя вину, что думаю плохо о совершенно не знакомом человеке. Что он может знать обо мне, чтобы набиваться в друзья? Сдается, у меня начала развиваться завышенная самооценка.
— Кстати, я Рейн, — наконец догадалась представиться я, поняв, что он этого дожидается.
— Да, все уже знают, отец одной из школьниц, тот риелтор, что продал вам дом, она уже многое о вас рассказала, — заявил он так счастливо, будто сообщал мне, что я выиграла миллион. Его непосредственность уже не просто пугала меня, а вызывала на мысль что у него не все в порядке с головой. Ну, кому еще придет в голову, сообщать человеку, да притом с такой радостью, что о нем уже разносят сплетни?
Я внимательнее посмотрела на Дрю, гадая, не играет ли он этакого дурачка, чтобы вытянуть из меня какие-либо подробности о моей семье, а потом мусолить их со своими друзьями. Но его взгляд оставался такой же искренний и улыбчивый. Я почувствовала себя законченной параноидальной психопаткой.
Наконец-то разобравшись в себе и мотивах Дрю, я смогла послушать мисс Крет и немного, оглядеться. Литературу я любила, и хоть уже много раз читала Джейн Эйр, с глубоким удовольствием послушала мисс Крет. Она была очень красноречива в изложении материала, ни в какое сравнение не шла с моим старым учителем в Чикаго, который часто забывал, на чем остановился, так как любил вернуть какую-нибудь историю о себе и своих студенческих годах. А также явно одарена в литературной критике. Я вслушивалась, открыв рот, и слушая некоторые отрывки, понимала, что пропустила такие интересные моменты, которые раньше мне казались не значительными. И не могла понять, я ли это так тупа, или просто она настолько гениальна.
С Дрю мы уже не переговаривались, но я замечала, что он все время пялится на меня, и только потом вспомнила что виной всему, наверное, мой новый синий цвет волос. Других видимо он смущал тоже, но я и сама уже пожалела, что так радикально перекрасилось, просто иногда на меня находило, и мне просто необходимо было что-то изменить в себе. Вспоминая тихий ужас родителей, и замечая насмешливые взгляды других учеников, я была готова прямо сейчас бежать в магазин за краской более или менее подходящей к моему прежнему цвету. Неизвестно как со временем прореагирует администрация школы, а в Чикагской школе меня бы уже заставили перекраситься, чтобы я не портила имидж учебного заведения. Ну, если они так уж будут настаивать, я перекрашу волосы в зеленый цвет, в поддержку пиджаков школы.
Я отвернулась от Дрю, не желая видеть его непонятный интерес. Я старалась смотреть вперед, и на миг передо мной мелькнули карие девичьи глаза и снова исчезли. Они излучали изумление и интерес, да и только. Но меня это уже не удивило, просто, я начинала привыкать к такой бурной реакции по поводу моей персоны. Чего доброго еще изберут королевой бала, если таковые у них здесь вообще проводят. Я мало что знала о традициях английских школ. Но пока что эта школа почти ничем не отличалась от моей предыдущей, только там все были, понятное дело, побогаче и понадменнее. Девочки ходили в одежде от ведущих дизайнеров, а парни сверкали вставными белыми зубами. Я даже подумала о том стоит ли носить здесь мою одежду, столь явно отличающуюся от их. А в тоже время, да какая кому разница, в чем я одета? Мой живот даже в мешке не спрячешь. Быть заносчивой городской девчонкой, лучше, чем быть беременной городской девчонкой.
Когда закончился урок, я, неспеша начала собирать сумку, игнорируя замявшегося Дрю, видимо, желающего провести меня на следующий урок. Он потоптался на месте, и, тихо что-то буркнув, ушел. Я, конечно же, удивилась такой фамильярности с его стороны, ведь мы не были друзьями, и я ничего ему не обещала, но постаралась выбросить эту ситуацию из головы, впереди еще много вот таких уроков, а может и таких Дрю.
И если я смогла не обращать внимание на Дрю, то проигнорировать черные туфельки, что появились в моем поле зрения — нет. Я медленно подняла глаза вверх и оценив вкус хозяйки туфель, с сожалением отметила что она как раз из таких, кому идет темно-зеленый пиджак, да и вообще подходит любая одежда. И тогда же поняла, кому принадлежали смешливые карие глаза впереди меня.
— Привет, я Бет, сижу прямо перед тобой. Хочу познакомиться и также не буду против, если ты прокатишь меня на своей отпадной машине. О ней уже весь город жужжит!
Обладательница глаз, туфель и веселого нрава, вмещала в себя еще оливковый цвет лица и черные шелковистые кудри. Я была готова поклясться, что она непременно станет актрисой, с такой внешностью грех сидеть в этой глуши. Она совсем надо мной не возвышалась, мы были одинакового роста, но по сравнению с этим воплощением цветущей красоты, я остро почувствовала себя маленьким круглым гоблином. Как бы я хотела сейчас назад свое нормальное не раздутое тело, но и тогда, чего скрывать, мне бы все равно не удалось, сравнится с ней. А все этот монстр во мне,…то есть ребенок, поправила я себя, вспоминая, как маму мучает, когда я так говорю о нем. Но по-моему, все по честному — он мучает меня, я их за то, что не разрешили сделать аборт. На миг я сама ужаснулась, что думаю о такой ужасной вещи, и ребенок будто порицая, задвигался внутри меня.
— Искренне говорю, мне очень приятно. Если хочешь, можешь сейчас спрашивать о ребенке, пока я не голодна, иначе потом стану неуправляема и зла, — весело, почти легкомысленно ответила я, стараясь скрыть неуверенность, что пыталась вырваться наружу, в голове мелькали десятки глупых и наивных слов. Да еще непреодолимое чувство зависти, растущее во мне каждый раз когда я чувствую движение ребенка в себе. Она не только красива, но еще и не носит на себе такое бремя как я.
— Это меня не напрягает, — отмахнулась Бет и села на край стола, — хотя мне, как и всем интересно. Когда я, наконец, с тобой познакомилась, у нас будет куча времени все узнать друг о друге.
— Наконец познакомилась? То есть? Я сегодня только первый день в школе, — недоумевала я, застыв на месте.
Бет расхохоталась, увидев мое непонимание, принялась объяснять, видимо очевидные для нее вещи.
— Но в городе ты уже почти неделю. О вашей семье говорят все, а главные герои те, кто вас видел, а это риелтор, его жена, старый профессор и, конечно же, сестры Стоутон. — она посмотрела на мой живот, и скривилась так красноречиво, что я сразу же поняла, о ком говорят больше всего. Мне стало смешно, она показывала это так весело, что не улыбнутся, было не возможно.
— И что же говорят? — поинтересовалась я, класс опустел, и я была готова выслушать все самое лестное о себе. Она с интересом посмотрела на меня, гадая, что же у меня на уме, но я ответила ей уверенным прямым взглядом, еще до недавно несвойственным мне.
— Конечно же, всем интересно кто отец. Про причины переезда и так понятно. По всей видимости, вы просто непристойно богаты, а твои родители так красивы и еще молоды, что некоторые злорадствуют по поводу того, что ты беременна, мол, так вам и надо. Ну и непременно твой цвет волос, такого у нас еще не было. Бабули в шоке.
Не думала, что когда-нибудь буду смеятся над этим, но Бет представила все в таком свете, что трудно было воспринимать злые сплетни всерьез, да и к тому же мне было все равно, что подумают остальные. Я пережила намного более сложную ситуацию, когда меня не поняли мои друзья, и что подумают обо мне в этом селе, было не интересно.
На самом деле моим главным желанием было переехать куда-нибудь, где вообще нет людей, родить там и забыть об этом периоде жизни, просто вычеркнуть его из памяти, будто и не было, и думать о ребенке как о брате или сестре, полностью поручив родительские обязательства своим родителям.
— Я думала, все будет намного хуже. Меня разопнут на дверях местной церкви или захотят сжечь на костре, или как там у вас поступают с блудницами, — я притворно испугалась и Бет залилась смехом.
— Ну, наконец-то, хоть кто-то похожий на меня и мой ровесник. Не удивительно, что, еще не узнав тебя, я знала, что ты мне понравишься. То, что говорили о тебе, меня интересовало. Мои друзья все смеялись, один лишь Калеб предложил, чтобы я с тобой познакомилась, и перестала гадать. А ты оказалась даже интереснее, чем все мы думали… — я слушала ее и думала, кому она поет дифирамбы мне или себе, но решила это не имеет значение, Бет мне нравилась. — Со мной никто не сидит на уроках, кроме английского, так что можем сидеть вместе, ну а на английском будешь уже сидеть с Дрю.
Мы выбрались в коридор, и чтобы Бет меня слышала, мне пришлось идти вплотную к ней.
— И почему же никто не сидит?
— Ну, почти никто. Некоторые считают меня хамкой, — Бет говорила так, будто ее это саму удивляет. — Только с каких пор правда, считается хамством? Иногда я просто не могу сдержаться, не могу лицемерить.
Бет была своеобразной девушкой, очень своеобразной, зато, хотя бы, не занудой. Она казалась интересной, и странно, что по ее словам с ней никто не общался. И, как будто прочитав мои мысли, Бет заговорила:
— Не думай, что я совсем ни с кем не общаюсь, просто среди ровесников, нет никого интересного. Круг моих друзей узкий и можно сказать, подобран по крупице. Почти все они старше меня, некоторые на 2 года. И надеюсь, что ты слушаешь разную музыку, единственное, что терпеть не могут все в нашей компании так это попсу. Что тебя удивит, некоторые из девочек на рокеров совершенно не похожи.
Я улыбнулась, вовсе не переживая по этому поводу.
— Думаю в этом у нас не будет разногласий, — сказала я самодовольно, очень похоже на Бет. У меня была отличная подборка музыки, много из которой перекочевала в мою комнату из комнаты отца, а также после отъезда брата со своей новообращенной женой, я забрала себе его пластинки и диски. Рок, конечно же, я люблю больше всего, хотя не брезгую и классикой, танцевальной музыкой и чего греха таить, бывает в мои любимые песни попса выходит на первое место, но очень редко, и ненадолго. В основном музыку я слушала запоями. Одна группа на неделю, иногда на две, становилась самой любимой. Теперь в моем МР3 можно было найти RA, хотя еще 3 дня назад там плескались SKILETT, а еще перед тем какой-то блюзовый дует 50-хх.
Говорить с Бет было удовольствием, так просто за несколько минут мы стали подругами. Хотя не знаю можно ли так называть нас уже. Но определенно мне с ней было интересно, ничего похожего на Доминик, мою бывшую застенчивую подругу. Я подумала, что хорошо бы ей написать про Бет, а потом передумала, она и так ужасно ревновала меня к тамошним моим друзьям, а мой отъезд и так ее добил.
На нас с Бет, оглядывались в коридорах, и перешептывались, с некоторыми она меня знакомила, но я даже и не старалась запоминать лица или имена, кстати, по совету самой Бет. Она мотивировала это, тем, что у меня еще будет время узнать всех, — зимой особенно не будет чем заняться и просто придется, с тоски, принимать участие в школьной жизни, вот тогда и будет время узнать всех. Бет совершенно не напрягала меня расспросами, а больше говорила сама и за это я была ей благодарна. Я не могла назвать себя робкой или не разговорчивой, но не сегодня — за этот проход по коридору я улыбнулась и сказала больше чем за неделю. Мне казалось, коридор никогда не кончится, и мы не дойдем до нашего класса. Главное что пока Бет не ставила лишних вопросов и я могла молчать о своей прошлой жизни так долго пока не сочту за необходимое рассказать ей или другим девушкам, в зависимости о того с кем подружусь. И смогу рассказывать только то, что захочу.
В таком темпе прошла математика, а потом и еще несколько предметов, которых я не запомнила, так много было Бет, она говорила и знакомила меня с нескончаемым количеством людей, откровенно удивляясь, что она и сама знает всех их. Безусловно, меня смешило ее чувство юмора столь не типичное моему бывшему окружению в Чикаго. На всех предметах мы сидели вместе, и меня немного раздражало то, с каким обиженным лицом сидит Дрю, будто бы я обязалась сидеть с ним вечно. Не рановато ли для ревности?
Учителя разглядывали меня с интересом, но не старались в первый же день втянуть в учебный процесс, видимо давая время, сосредоточится, влиться в коллектив, чему я несказанно была рада. Так как в Америке мы шли по совершенно другой программе, выходило, что некоторые вещи мы еще не учили, другие, же я прошла почти 2 года назад. Но ясно стало одно, учиться мне будет не скучно. Я не чувствовала себя тупее других, и подозревала, что вполне смогу закончить это учебное заведение с медалью. Вот Самюель удивиться то, будет предлог потребовать что-нибудь взамен. Может, они все же разрешат мне поступить в Университет Глазго? Хотя, думаю, после рождения ребенка я могу просить все, что захочу. Хоть самолет.
Отдых на уроках дал мне возможность оценить моих одноклассников. Почти во всех классах был Дрю, а также несколько парней, на которых я, наверное, не обратила бы внимания в своей старой школе, и тройка таких в кого б влюбилась, будь не в таком положении. А также почти все девчонки казались мне намного симпатичней меня, хотя, если подумать, сейчас даже коровы были стройней и симпатичней меня (конечно возможно, что это только моя субъективная оценка). Может есть такие, кому нравятся беременные, а впрочем почему бы и нет — материнство это так романтично. Ха!
Своими депрессивными мыслями я сама загнала себя в глухой угол пасмурных переживаний. И так и сидела, хмуро оглядывая одноклассников и не решаясь обернутся к Бет, боясь ее расстроить своим злым и недовольным видом. Сейчас я была похожа на истеричку.
Чтобы хоть немного поднять себе настроение я попыталась найти что-нибудь неприятное в окружавших меня учениках. Думать долго не пришлось: девушки были одеты простовато, по сравнению со мной (особенно если учитывать их одинаковую форму), а парни прыщавы.
Только спустя некоторое время я поняла, что злорадствовала не я одна. Девушки оглядывались на меня, кидая насмешливые взгляды, когда думали, что я этого не вижу. Парни переглядывались между собой. Я прекрасно могла себе представить их мыслишки. Ничего нового они подумать не могли, такого чтобы отличалось от мыслей парней из моей Чикагской школы. Все та же грязь.
Просто провинциалы, подумала я снисходительно, и ужаснулась тому, какой я стала, злобной и черствой. Я ощутила вину по отношению ко всем тем людям кого уже успела в душе заклеймить. Я подумала о том, что стала не лучше тех людей, что испортили мою жизнь в Чикаго, возможно даже хуже, они хотя бы знали меня, я же не зная этих людей, начала думать о них пренебрежительно. Меня не должно тешить то, насколько шикарно моя машина смотрелась на стоянке, это низко, но я ничего не могла с собой поделать. Это повышало мою самооценку, и это же заставляло смотреть на них всех свысока.
Возможно, склонность к трагизму я унаследовала от своей биологической матери — наркоманки. Но я действительно испытывала мелочное счастье, вспоминая вытянувшиеся лица школьников. Мне так отчаянно хотелось доказать им что я лучше, чем все они, хотя подсознательно я понимала что вызвано это неуверенностью из-за беременности. Я была совершенно другой еще несколько месяцев тому назад, доброй, отзывчивой, и никогда не стала бы так думать о других.
Но не теперь. Я наконец-то прозрела, поняла, что нельзя верить всем подряд, и что люди просто ужасны, и я тоже ни чем не лучше их. Злость, эгоизм и циничность ожили во мне будто бы мистические существа, почти обрекая на одиночество, но и заставляя каждый день вставать и смотреть на себя в зеркало, и жить назло всем.
Я сама ужасалась тому, о чем думаю, но почти 5 месяцев отделяли меня злую от меня доброй, и это был большой срок, чтобы свыкнутся с мыслью, что теперь я другая. Совершенно не похожая на них. И все же я обязана притворяться счастливой. Ради родителей. Ради будущего этого ребенка. Хотя бы ради себя,
Звонок вывел меня из темноты моих мыслей и заставил порадоваться компании Бет, ее жизнерадостности явно хватало на нас двоих, она почти заряжала меня энергией. Но на этой перемене все уже было не так как на остальных, — я просто больше не могла улыбаться, и притворятся что очень рада встрече с новым занудой, или встречать спокойно пошлые насмешливые взгляды.
Другие ученики, как и раньше, следуя примеру Бет, подходили знакомиться, но, наверное, моя холодность и неразговорчивость оставляли их разочарованными и отталкивали от меня. Но я ничего не могла с собой поделать, лгать я не любила, а уставшей и подавно не могла. Мне стало интересно, что будет, когда я перестану себя сдерживать, наверняка мало найдется людей, что захотят вообще потом со мной здороваться. И самое страшное — я хотела этого, хотела, чтобы меня оставили в покое и перестали разглядывать, будто чудную зверюшку, чтобы держались подальше.
— Пора идти на ланч, — напомнила мне Бет и на ходу взяла меня за руку, я вздрогнула, но преодолела желание выдернуть ее назад. Я уже давно не давала никому возможности прикоснуться к себе. Это навевало болезненные воспоминания. Я отчужденно шла рядом с ней, стараясь глубоко дышать, но мне казалось, что там, где ее теплые пальцы прикасаются к моей коже на запястье, загорается огонь. Неужели я становлюсь истеричкой? Еда как-то отошла на второй план, так как я все не могла расслабиться, хотя до этого, мне казалось, я страшно голодна.
— Сейчас я познакомлю тебя со своими друзьями, очень надеюсь, они тебе понравятся, до этого времени ты мало выражала радость по поводу знакомства с кем-либо, — ее голос звучал радостно, но нотки осуждения проскальзывали, то тут, то там.
Впервые за долгое время мне стало неловко за свое поведение. Все те ученики просто хотели быть вежливыми, и если б я была чуть более милой,… возможно, подружилась бы еще с кем-нибудь. Но для первого дня Бет и ее компании и так достаточно.
— Только должна предупредить, не верь Оливье и не влюбляйся в Калеба, — остановившись перед входом в столовую серьезно сказала мне Бет, — Калеб у нас что-то вроде местного Дон Жуана, он, конечно, мой друг, но бабник еще тот, и, к сожалению, друг очень хороший, а то я бы сама его закидала камнями. Ясно?
— А что непонятного: не влюбляться в Оливье и не доверять Калебу, — усмехнулась я, заглядывая через стеклянные дверки в столовую, и подмигнув Бет, склонила голову на бок, ожидая, что она скажет дальше. Я как могла, улыбалась, стараясь быть милой. Ну и пусть меня все сейчас раздражает. Я вообще забыла, что это такое — хорошее настроение.
Бет рассмеялась и выдохнула:
— Ну, можно и в таком варианте, смотря кому, что нравится, но подозреваю что Калеб больше по твоей части.
Я равнодушно пожала плечами. В данный момент думаю, что еще долго никто не будет по моей части. Я утратила веру в чувства, в любовь, дружбу и привязанность. Теперь я доверяла лишь своим родителям. И хоть я по-детски не распаковывала свои вещи, надеясь, что мы все-таки уедем отсюда, понимала — нам теперь жить здесь долгое время, по крайней мере, пока я не закончу школу. А это еще как минимум три года, значит, когда-нибудь мне придется выйти из той депрессии, что сжигает меня последние месяцы, заставляет ненавидеть себя и всех вокруг. Когда-нибудь ребенок родится, и я снова стану такой, какой была раньше, или хотя бы верну себе душевное равновесие. Мне снова станут нужны друзья. Я на это надеялась, но не верила, что смогу вернуть ту себя. Теперь все стало по-другому, прежней Рейн уже никогда не будет. И, по правде говоря, я не знала, захочу ли быть снова прежней.
Я решительно настроилась, что с друзьями Бет буду само счастье и радушие, несмотря ни на что, или хотя бы постараюсь. Ничего не могло случиться, что поколеблет мою уверенность. Главное держать свою язвительность при себе, не смотреть на них свысока, и вовремя прикусывать язык. И главное! Улыбаться!!!
С последним были трудности, мне казалось, что от этих искусственных улыбок, мой рот свело судорогой, и я выглядела скорее как контуженая курица. Увидев выражение своего лица в стеклянных дверях столовой, я ужаснулась — такая фальшивая улыбка застыла на моих губах, или точнее говоря, примерзла к ним. Я несколько раз глубоко вздохнула, чтобы расслабится и пошла следом за Бет, уже на всех парусах мчащейся к стойке за едой. Когда мы с полными подносами (я старалась не обращать внимания, как меня мутит от запаха жареной картошки с подноса Бет) подошли к маленькому столику почти в углу, там сидело несколько человек: три девушки и парень, который сразу же вскочил со своего места, уступая его мне.
Казалось, лица всех светились восхищением и интересом, но я и сама с не меньшим удивлением рассматривала их — кажется, за этим столиком собрались самые красивые и стильные ученики школы, будто бы мне в насмешку. Маленький толстый гоблин и компания фей, вот те сказка! Судьба просто издевалась надо мной, в своих мыслях я так и видела лицо какой-то старухи держащей в своих руках нити судеб, она смеялась, когда плела мою, потешаясь, думая чтобы это еще такого пакостного сделать.
— Знакомьтесь — это Рейн, любите и жалуйте!!! — провозгласила Бет, и мое лицо залил предательский румянец. А я думала, что хуже сегодня не будет, — это собратство моделей уставилось на меня во все глаза и мило заулыбалось. Дайте мне топор! Мое настроение ухудшалось с каждой секундой проведенной в компании этих пышущей красотой людей.
Лицо мое горело, но уже скорее не от смущения, а от гнева. Все четверо как по команде вытаращились на мой живот, когда я неловко садясь, задела столик, и мне сразу же захотелось надеть куртку, и застегнутся до самого горла.
— Это Лин, — первой представила Бет симпатичную девушку с восточной внешностью, одетую к моей радости в совершенно аляповатый свитер. И хоть лет ей было 17, выглядела она моложе меня. Ну чем тебе не гейша?
Лин кривовато усмехнулась, видимо ее я интересовала меньше чем других. Она сразу же принялась, есть что-то жидкое и белесое, видимо полностью утратив интерес к тому, что происходит за столом.
Парень не стал дожидаться очереди и представился сам, выпятив хорошо развитую грудь, этакий сельский красавчик, наверняка спортсмен. Так и подмывало спросить, сколько книг он прочитал за свою жизнь…или хотя бы газет… в туалете. Представив, как он сидит на унитазе стараясь прочитать хоть строчку, я едва не рассмеялась ему в лицо.
— Я Теренс Клайв, и очень надеюсь, что ты любишь фильмы, а то с этой компашкой ходить в кино просто ужасно.
Я цинично подумала о его кинематографических наклонностях, вспоминая администраторшу, что просматривала конфескат. А не его ли?! Но мило улыбнулась, возможно, с таким как Теренс должно быть весело. Он не выглядел лицемерным, улыбка казалась вполне искренней.
Оливье была платиновой блондинкой с похожими как у меня синими глазами, только ее ангельская внешность меня не обманывала. Она была не только хороша собой, но и явно умна, хитра и не меньше цинична, чем я. Ее первыми словами было:
— Класная тачка.
Еще бы, — подумала я, — эта бы себе руку отгрызла, или точнее говоря мне, чтобы иметь такую же. Странно, но она мне понравилась, рыбак рыбака, как говорится. Кто я чтобы осуждать ее? Мне тоже бы хотелось иметь такую внешность. Но вряд ли я когда-нибудь признаюсь ей в этом. Незачем тешить ее чеславие.
Ева же была высокой и несколько полноватой, чтобы полностью считаться красавицей, но ей это наоборот шло. Таких красивых зеленых глаз в обрамлении черных ресниц не было ни у одной модели. А я их повидала на своем веку. Пока Ричард жил с нами, у него каждую неделю была одна лучше другой. А ее тяжелые каштановые волосы, заставили меня трепетать от зависти. Кажется, она была самой простодушной в этой компании, и с ее-то внешностью. Она могла сойти за святую с таким открытым добрым взглядом.
Раньше у меня была такая подруга, правда Доминик не дотягивала до красоты Евы, но теперь мне ее ужасно не хватало — этакого лучика света в кромешной темноте этих незнакомых лиц. Она кивнула мне, стараясь ненавящиво смотреть на меня, но я видела, что ей неловко, она все время ерзала на стуле. Неужели Еву смущал мой живот? Ну что ж, мне тоже нелегко, так что придется всем вам потерпеть, хотя возможно мы и не подружимся. Каждый день смотреть на эти прекрасные лица выше моего терпения. Нас так и будут называть Феи и Гоблин, ну чем не название для группы?
— Не хватает еще двоих, — скривила улыбку Бет, — но надеюсь, они скоро налижутся и придут. Калеб и Сеттервин, так уже две недели. Хотя думаю, Калеба не станет еще на одну неделю.
— Прошу не надо об этом, и перестань говорить лижутся, у меня с этим возникают плохие ассоциации, — перервала ее Ева, — мы и так все знаем, но не надо расстраивать Сетти. Когда я думаю, что будет после их расставания, я расстраиваюсь.
— О чем это вы? — спросила я с интересом. Как странно, что приближение чьего-то несчастья заставляет людей радоваться. По крайней мере, это радовало не только меня, глаза Оливье мерцали почти фанатичным светом.
Все между собой переглянулись, видимо задумавшись, стоит ли мне говорить, но по сути дела Бет хотела, чтобы я вошла в их компанию, значит, им все равно придется ввести меня в суть дела со временем.
— Калеб, наш друг, не встречается с девушками больше 3 недель. С Сеттервин, как ты понимаешь нашей подругой, они вместе уже 2 недели. Вот мы и ждем когда, и как, это закончится. Только плохо, что все мы из одной компании, не хочется, чтобы их разрыв повлиял на нашу дружбу. Или точнее говоря, чтобы их разрыв разделил нас, — дополнила себя Бет, она внимательно подбирала слова видимо, чтобы поточнее объяснить ситуацию. Но я и так все поняла. Всегда плохо, когда начинают встречаться общие друзья, потом кто-то займет сторону одного из бывших влюбленных, и это разобьет дружбу. Либо один из тех же влюбленных просто окажется умнее и скоро найдет себе новую парочку, и проблема, скорее всего, сама собой решится.
— Кстати Бет, об отношениях, — совершенно меня не стесняясь Теренс приобнял Бет, — может, и ты сдашься под мои чары!?
Хотя Теренс все замаскировал под шутку, я сразу поняла, что он говорит серьезно. Бет не очень убедительно, но все же твердо скинула с себя его руку.
— Видимо ты плохо колдуешь, шаман. Этот вопрос закрыт, — заворчала Бет, — а на повестке дня, как мы отпразднуем появление Рейн. Я, конечно, понимаю, что твои родители заняты переездом, но может, соберемся вместе как-нибудь у тебя…
Я даже не дала ей договорить:
— Шутишь, да мои родители просто помрут от счастья, если вы сегодня придете. Они считают, что я мало времени провожу с людьми, — я засмеялась про себя от этих слов, — можно сразу же после школы, я лишь сообщу маме, чтобы приготовила что-нибудь.
Бет впервые с нашего знакомства смутилась:
— Да что ты, как-то неловко…
Как ни странно остальные были согласны с ней. Даже Оливье эта идея показалась поспешной. Но я была непреклонна. Надо же было загладить перед родителями мое плохое настроение за эту неделю. А что может быть лучше, чем привести целую толпу друзей? Их пугала моя отстраненность и одиночество, которым я оградилась ото всех еще в Чикаго. Так я покажу, что возвращаюсь к нормальной жизни. Пусть это и не так.
Мы принялись обсуждать, как все это будет происходить, я же объясняла, как проехать к моему дому. Но их это лишь потешило, для них эта местность уже давно знакома, не то, что для меня. За разговорами я забыла обо всем, радовалась и наконец-то смогла расслабиться, мне действительно было хорошо в их обществе. Но все изменилось и померкло в один миг…
Я вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. По телу разлилось странное тепло. Я обернулась и увидела незнакомца, но его совершенно не смутила моя внезапная злость и испуг. Казалось, незнакомец с серыми горящими глазами шел навстречу мне одной.
Я обратила внимание, что незнакомец чуть заметно нахмурился. Похоже, он догадался, что я наблюдаю за ним. Наши взгляды встретились. Глаза его изменчивы, как море… стали темно-серыми, стальными с огоньками. На мгновение мне показалось, что я не в состоянии отвести взгляд. Это было не просто ощущение, я и вправду не могла отвернуться. Или это всего лишь воображение?
Я встрепенулась. В это мгновение я ощутила себя мошкой, летящей на пламя. Сейчас они стали светлыми, почти голубоватыми,… это были глаза не человека — хищника. Они невольно приковывали к себе. Заставляли. Но что?
Незнакомец перехватил мой взгляд.
Он знает, что я наблюдаю за ним.… Это пугает его? Интересует? Скорее всего, нет. Хотя я не была бы, теперь так уверена. Мое сердце билось тревожно, и я все пыталась судорожно вздохнуть. Он был слишком красив, чтобы мои мысли смогли очиститься от всего остального и перестать смотреть на него.
Только посмотрев на него, я сразу же поняла кто он. Неземная красота, бледная как мел кожа, серые, пронзительные глаза и легкие движения, слишком уж идеальные при его высоком росте. Я даже зажмурилась, надеясь, что когда открою глаза, он исчезнет. Но нет, все тем же темпом он решительно двигался к нашему столику, совершенно игнорируя расстроенную брюнетку, спешившую за ним, и изподтешка наблюдал за мной. Звуки, что казалось, померкли, когда я увидела его, вновь вернулись в мое сознание перешептываниями, смешками, стуком вилок и стаканов, почти над самым моим ухом пронзительно прозвучал голос Бет:
— Ну вот, две недели и три дня.
Я поняла смысл слов, но сам контекст остался для меня туманным. Причем тут были дни и недели? И вот, будто бы прорвав толщу воды, в мой мозг ворвалась мысль об опасности. Я лишь несколько раз видела подобных моим родителям, но всегда отец стирал им любые воспоминания обо мне. Мои родители не могли позволить другим знать обо мне, или точнее говоря, оставить воспоминания, что смертная знает о них. Но сейчас я действительно смотрела на вампира подобного именно моим родителям. И хоть страх начал медленно просачиваться в мой обалдевший, от его красоты, ум, я могла мыслить достаточно здраво. Цвет его глаз показывал, что он не питался человеческой кровью, а значит жил среди людей, и что хуже дружил с ними. Не нужно быть 7 пядей во лбу, чтобы догадаться, — это Калеб, и он давно и тесно общается с людьми, подвергая их опасности. Обрекая на общение с неконтролируемым хищником. Его глаза сковывали мою волю, пугали, но я могла противиться этой силе, зная, с чем имею дело, как же приходится всем этим девушкам?
Меня начало трясти от страха. Что же делать? Я сомневалась, что родители предвидели такой исход нашего переезда, ведь это могут быть и не миролюбивые вампиры, а вполне агрессивные особи, охраняющие свою территорию. Неужели мы, переехав в огромнейшую Англию, в маленький городишко, могли попасть именно туда, где уже обитают вампиры? Это совпадение было просто ужасающее. Как родители могли так просчитаться? Возможно об этом или этих (ведь мне неизвестно было пока, сколько их здесь) вампирах Крамеру, другу отца, ничего неизвестно. Хотя это и понятно, многие стараются держаться в тени подальше от глаз трех главных семей: Защитников крови (Человечные, как их называл Ричард), Бесстрастных и Своры.
Вампир подходил все ближе к нам, и я старалась подавить приступ паники, и наладить прерывистое дыхание, чтобы чрезмерный стук моего сердца не выдал меня, но я знала, что он учует мой страх, надеялась лишь на, то, что не поймет его причину.
— Это Калеб и Сеттервин, — как много веков назад, так мне казалось столько времени прошло, с тех пор, как Бет представила меня, назвала и их. Я лишь успела подумать о том, что Сеттервин невероятно повезло, что вампир ее бросил, ей могла грозить проблема и похуже разбитого сердца. То, что его глаза не были черными, блестящими ямами, а светлели серым, ничего еще о нем не говорило, вампирам невероятно тяжело сдерживать свою жажду пребывая среди людей. Только такие старые вампиры, как мои приемные родители могли прекрасно себя контролировать, хотя это доставляло моей матери необычайно мучение, особенно от запаха моей крови.
Я почти не дышала когда оба, парень и девушка сбавив скорость, упали на кресла около нашего стола. Я могла лишь порадоваться — вампир сел от меня достаточно далеко, чтобы я могла чувствовать себя комфортно. Я немного нервничала, понимая, что для него я должна пахнуть иначе, чем остальные люди, моя одежда должна пропитаться запахом родителей, но что делать, сейчас у меня были проблемы важнее этой.
— Привет ребята, знакомьтесь, это Рейн, — стараясь предупредить поток, что вот-вот грозил хлынуть из глаз Сетти, защебетала Бет, и этот жизнерадостный писк резанул мне по натянутым нервам.
Конечно же, я оказалась в центре внимания, не впервые за этот день, но как никогда я не желала этого. Мне отчаянно захотелось больно ударить Бет. И я еле сдержалась, чтобы не сделать этого.
Бет обняла Сетти, будто бы ограждая от Калеба.
— Сеттервин, наш ангелочек, она, наверное, добрейшее в мире существо, — прокомментировала Бет, обращаясь ко мне, хотя смотрела на Калеба.
Сеттервин, совершенно не замечая моего живота, одарила меня мимолетной улыбкой, на которую мне в данный момент было наплевать. Было ли это чувство такта или просто невнимательность, я не знала. Только почему-то мне она не понравилась, не смотря на то, что сейчас меня тревожили, совершено другие проблемы. Мне она показалась слишком уж мягкой. Ну как можно так раскиснуть на глазах у парня, который тебя бросил?
И вот с замиранием сердца я ждала, как его представит мне Бет. Я ждала и боялась, знала, что сложно будет смотреть в его нечеловеческие глаза и толково соображать, но главное было не показывать своего страха. Я подняла свои глаза, желая посмотреть на него как можно равнодушно, но, наверное, что-то отразилось во взгляде, брошенном на него. Он моментально изменился в лице, и хоть для остальных ничего не изменилось, я видела, как его улыбка закаменела, а зрачки сузились, будто бы у хищника, он стал настороженным, подобрался, и его нос повело в мою сторону, будто бы у собаки. Но никто этого не замечал, другое дело я, живя 10 лет в одном доме с четырьмя вампирами, ты учишься замечать такие вещи, чтобы не спровоцировать их. Наши инстинкты более обостряются, если живешь в постоянной опасности.
Я улыбнулась, стараясь сгладить впечатление от своего взгляда и рассеять его наметившиеся тревоги, но, кажется, он нахмурился еще больше. Каждый мой вдох и жест, начиная от того времени как он показался в дверях был неправильным. Я была слишком напугана и сбита с толку, чтобы сразу же оценить ситуацию, и теперь, он наблюдал за мной, взглядом не хищника, а охотника, и его такие знакомые, как у моих родителей глаза, смотрели с холодной решимостью. Но я видела, что он колеблится, не понимая в чем моя опасность, и все же он понимал, что опасность есть, и это не давало ему расслабиться.
— А это Калеб, — торжественно провозгласила Бет, даже не нужно было фанфар, но смешно, кажется было всем, кроме нас двоих с ним. Мы внимательно и вежливо кивнули друг другу, но не больше. На еще одну фальшивую улыбку меня не хватило.
Я лихорадочно начала соображать, что же делать, но в голову приходили мысли одна хуже другой. Я некстати вспомнила, что некоторые обладают талантами, и надеялась теперь лишь на то, что он не умеет читать мысли, или на расстоянии чего-нибудь делать. И самой страшной мыслью было то, что я пригласила всю, без исключения, компанию в гости. Я начинала ужасно злится на сложившуюся ситуацию. Мне только начинало здесь нравиться. Зачем он появился и испортил, нет, просто убил мою слабую надежду на нормальную жизнь? Клятый кровосос. Мне срочно нужно было попасть домой и отменить вечеринку, но к моему ужасу, в следующие минуты, все разрешилось просто ужасающим образом.
Задумавшись, я не обращала ни на кого внимания, но внезапная тишина за столом и сдавленные смешки, заставили меня прийти в себя. И первым что я увидела холодные, злые и решительные глаза Калеба.
— Что случилось? — переспросила я, стараясь игнорировать серебристые льдинки, что впивались в мое лицо, но холодок, пробежавший между моих лопаток, не предвещал ничего хорошего.
— Ты сказала что-то типа «Клятый кровосос», — засмеялась Бет, — конечно учитель физкультуры еще тот кровосос, но сомневаюсь, что тебе нужно ходить в спортивный зал. К сожалению, для нас это обязательно.
Проигнорировав мое замешательство, они продолжили свой разговор. Но я в ужасе посмотрела на него, и нам двоим, все стало ясно. Мне стало плохо, в ушах зашумело, а перед глазами поплыл туман. Я могла лишь удивляться, что сморозила такую ужасную глупость. Страшная непростительная ошибка.
Калеб застыл на месте, не сводя с меня глаз, и вдруг сказал глухим голосом, перервав всеобщий разговор, но кажется именно этого он и добивался.
— В твоем положении это небезопасно ходить в спортзал, думаю, ты сможешь поехать домой.
Все в недоумении переглянулись, видимо уже забыв о той части разговора, и лишь Теренс заинтересованный в поездке ко мне, так как я обещала ему диски с новыми фильмами, недовольно заворчал:
— Да, но Рейн пригласила нас сегодня в гости.
Калеб необычайно оживившись, перебил его, рассмеявшись, беззаботно и почти с облегчением:
— Дайте же девушке распаковать вещи, думаю, что ее родители не успели за несколько дней и эту ночь, сделать что-либо в доме. Ведь люди в основном ночью спят.
— Точно, люди ночью спят, — задумчиво поддакнула я, соображая насколько скоро смогу добраться до своей машины на стоянке. Он знает, что я знаю о нем все, — стучало в моей голове. Я тем временем пыталась нащупать телефон в кармане своей куртки, пока до меня не дошло, что я все равно не смогу позвонить отсюда, пока он сидит рядом. А если выйду, он проследует за мной. Единственным моим спасением было поскорее добраться домой. Я не понимала, почему еще не визжу от страха, так как вампир это не простой маньяк с ножом в руке. От него никак не скрыться, он может выследить тебя, увидеть в кромешной темноте, услышать биение твоего сердца за сотни метров, найти твой запах среди множества других. Но паники и ужаса все еще не было, будто бы до меня никак не доходило происходящее. Словно я смотрела на всю эту картину со стороны, не имея никакого отношения к происходящему, и что это не мне сейчас придется добираться домой, возможно, спасаясь.
— Бет, может, проводишь меня до машины, — что-то я плохо себя чувствую.
Наверное, выглядела я сейчас действительно не очень, так как Бет лихорадочно начала собираться. Другие ж сочувственно улыбались, не желая меня задевать разговорами о том, что это мое положение виновато. В данный момент они как никогда были далеки от истинны. Интересно, чтобы они сказали, узнав, что причина моего плохого самочувствия — их друг?
Я украдкой бросила взгляд на него, желая удостовериться, что он наблюдает за мной, — и не ошиблась. Его глаза неотступно следили за всеми моими движениями, перебегая с рук на лицо. Одно я не могла понять, что же он предпримет, но вампиры очень собраны, и время для них не имеет никакого значения. Он вполне может дать мне фору уехать отсюда, а за 10 минут совершенно невинно отлучится с урока и настигнуть почти у самого дома. Но в машине я смогу позвонить маме, и мне будет уже не так страшно, что где-то далеко за мной мчит Он.
И как насмешка над моими мыслями раздался мелодичный и очаровывающий голос Калеба, и прохладные руки тесным кольцом обвились вокруг меня со словами:
— Лучше я провожу Рейн, заодно заберу из своей машины диски, что ты просила.
Он говорил это так искренне с лучезарной улыбкой, от которой бедняжка Бет задохнулась, даже в сложившейся ситуации мой перегруженный мозг смог ей посочувствовать — как же противостоять напору этой красоты и притягательности? Словно во сне я увидела вытянувшиеся, озлобленные лица Оливье и Сеттервин, и озабоченное Евы, кажется лишь ей одной, предложение Калеба не показалось хорошим.
Ловко и быстро Калеб забрал из моих ослабевающих рук сумку.
— Ну, тогда до завтра, думаю, поговорим еще о выходных… — промямлила Бет, еще до конца не придя в себя после улыбки Калеба, на что я смогла лишь кивнуть, сомневаясь, что еще увижу их когда-нибудь. Я не была трусихой, но мысленно попрощалась с ними, в любом случае, завтра нас здесь уже не будет.
Быстро холодеющие руки нещадно потащили меня прочь от них. Мы шли между рядами столиков, и глупая мысль, что со стороны мы должны выглядеть странно, кружилась в моей голове. Наверняка все думают, что нужно этому красавцу от маленького круглого гоблина. Но на самом-то деле, сказочное существо тут не я.
— Убери руку… — прошипела я, только мы отошли от столика, моих новых друзей. Уже больше не задумываясь как это должно было выглядеть со стороны, я попыталась выдернуть руку, но это было равносильно тому, как вытянуть ее из залитой бетоном глыбы.
— Ты кто такая? — прошипел он мне в ответ, нагибаясь к самому лицу. Выражение его глаз не сулило мне ничего хорошего. Я промолчала, но попыток скинуть его руку не оставляла, хотя и знала что это бессмысленно. Объятья вампира могут быть по силе столь же смертоносно опасны, как и их зубы. Он надменно усмехнулся, видя мои попытки, но от этого мне хотелось только продолжать свою борьбу, но приходилось быть умнее, мне необходимы были силы. И я оставила глупые попытки вывихнуть себе запястье в его лапищах.
Мы вылетели из стеклянных дверей, чуть не сбив нескольких девочек, ни я, ни он, не извинились, хотя где-то в моих мыслях мелькнуло сожаление. Калеб волоком тащил меня к машине, что странно, почему-то именно к моей, хотя думаю более удивительно было бы, посади он меня в свою машину. Видимо создает себе алиби. Он вел себя грубо, совершенно забыв, в каком я положении, значит, для него это уже не играло роли. Он уже решил для себя мою судьбу.
Впервые я задумалось, что могло его пугать во мне и моих знаниях, как человек я не представляла для него опасности, но вел он себя совершенно иначе.
Калеб почти грубо толкнул меня на дверь, но ударится, не дал. Его глаза горели бешенством, страхом и ненавистью. Я видела, как он прислушивается к моему дыханию и, улавливая его, дышит почти машинально в такт мне.
— Кто ты такая? Что тебе известно? — град вопросов посыпался на меня быстрой речью, хорошо мне знакомой, но я с трудом разбирала ее, он говорил слишком быстро, чтобы мой человеческий слух мог ее разобрать. — Тебя подослали Бесстрастные? Тогда так и передай им, что ни одна из девушек не знает кто я. Меня не за что наказывать, а их убивать. Так им и передай…и нечего здесь больше вынюхивать…
Он нес какую-то чушь, и под его свирепым взглядом внезапно я расхохоталась, такой нелепой выглядела эта ситуация. Смех был почти истерический, но заставил Калеба растеряться. Мы оба огляделись вокруг и увидели, как замерли все на стоянке от такой картины: я почти вплотную приперта ним к машине, и хохочу. Это был шанс, который я упускать не могла.
— Не стыдно приставать к беременным девушкам, извращенец!? — громко воскликнула я и хлестанула его по щеке (кажется, на место встало несколько суставов), и нырнула в машину, пользуясь его замешательством и вниманием окружающих. Я не сомневалась, он не посмеет сделать что-либо, когда так много вокруг свидетелей, я лишь переживала в каком виде, вся эта сцена дойдет до моих новых друзей.
Я рванула тотчас, очень надеясь, что перееду его ноги, хотя и знала, ему это вряд ли повредит. Выехав за пределы школьной территории, я наконец-то вспомнила о телефоне, мирно лежащем в кармане моей куртки. Но набрав мамин номер, я с сожалением слушала гудки в трубке. Я даже не могла себе представить, что может случиться такое, чтобы существо с самым хорошим слухом в мире, не слышало звонка. После пятого раза я раздраженно кинула телефон на соседнее сиденье, механично подумав, что кажется, разбила уже третий за этот месяц.
Гнев, ужас и паника переполняли все мое существо. Иногда, не знаю, от чего это зависело, я могла обращаться к матери мысленно и она меня слышала. Возможно, я была уже на грани отчаянья, раз решила прибегнуть к такому способу, так как сама не верила этому, но собрав всю свою силу в кулак, я представила себе ее, и звала по имени. Может, это было лишь плодом моей фантазии, или ветер загудел, разбиваясь об стекло, но я услышала мягкое и четкое «Жду тебя…». И кто я была такая, чтобы сомневаться в этом, та, что жила с вампирами с пяти лет, и теперь убегала от еще одного. Если б мне сказали что существуют маги и волшебники — я бы поверила. Главное чтобы они спасли меня сейчас от смерти.
Кажется, это было ужасающим богохульством с моей стороны, так как будто порицание мне свыше, я увидела темно-синий джип, что подрезал меня с утра. Сквозь тонированные окна ничего невозможно было увидеть. Да только кто еще как не вампир может ездить в этом городе без солнца, с затемненными окнами. Кто еще мог опасаться здесь солнца.
Я вжала педаль до предела, молясь про себя, успеть домой и никого не сбить. Мне даже не хотелось представлять, что завтра будут говорить об этой бешеной гонке в городе.
К сожалению, мы имели хоть не многочисленных, но все же соседей, а к счастью наш дом глубже всех других углублялся в парк, что только его окна еле-еле поблескивали с дороги. Не знаю, видел ли кто-то как я со всей дури вкатила на подъездную дорожку, скользя по грязи, как по маслу, но в то время меня это заботило мало. Я почти врезалась в крыльцо, когда резко затормозила перед домом. Синий джип не отставал, его маневры на грязи были слишком идеальны, только вот ему это не помогло, из дома уже выбегала Самюель, и ей хватило доли секунды, чтобы оценить мое перепуганное лицо и вылетающего из машины Калеба.
Она почти вытянула меня из машины и, затолкав за свою спину, подобралась, отступая назад к дому. Из ее рта доносилось шипение, которое мне приходилось слышать в своей жизни лишь несколько раз. Кажется, Калеб оторопел и замедлил, слишком большим было удивление. Это было видно по его лицу.
Самюель мало напоминала простого вампира. Ее внешность была ангельской, и в домашнем наряде со следами муки на лице и руках, в переднике, совершенно не выглядела воинственно или опасно. Обманчивое предположение, но я не сомневалась, Калеб это оценил, и медлил он по совершенно не понятной мне причине. Мы простояли так всего несколько минут, но мне казалось, прошло бесчисленное количество времени, я даже не дышала, наблюдая за застывшими фигурами матери и Калеба. Они совершенно не двигались, Калеб, даже закрыл глаза, словно пытаясь что-то уловить или услышать. И всю эту замершую картину потревожил незнакомец, вышедший из двери нашего дома. Я подскочила на месте от его усталого, но без сомнений притягательного голоса вампира:
— Калеб стой, это друзья.
Положение тела Калеба вовсе не изменилось, но как-то в один миг, он стал вовсе расслабленным, и лениво открыв глаза, смотрел на незнакомца, который вышел вперед. Я увидела прекрасное лицо сорокалетнего мужчины, той красоты, подобно какой видела лишь у вампиров, но его глаза были грустны, и выглядел он усталым, хотя я знала, что вампирам не ведома усталость (кроме времени основательного голода), возможно в тот момент со мной сыграло шутку мое воображение.
— Если мы друзья, то почему ваш сын нападает на мою дочь, беременную дочь? — прошипела Самюель, все еще не решаясь выпустить меня из-за своей спины. Я была не в том настроении, чтобы воспринимать шутки, но следующие слова сказанные незнакомцем заставили меня нервно хихикнуть:
— О, поздравляю! — звучало это так, будто бы он слышал лишь последние два слова.
— Я не нападал, — буркнул Калеб, уже полностью расслабившись, и стоял теперь, угрюмо опираясь на джип. Не знаю, то ли сейчас на меня действовал адреналин, но выглядел он невозможно притягательно, я не могла отвести от него глаз, и лишь усилием воли смогла отвернуться.
Рассерженная на себя за это, я грубее, чем хотела, воскликнула, явно сгущая краски:
— По-моему мне виднее! — от перенапряжения мой голос немного сорвался. Я густо покраснела, заметив его надменную ухмылочку, захотелось сразу же двинуть по этой прекрасной роже чем-нибудь тяжелым.
— Она, лишь посмотрев на меня, поняла кто я, что мне оставалось еще делать? — он говорил к незнакомцу, со слов Самюель я поняла что он его отец, и несомненно между ними было сходство, — я подумал что она шпион Бесстрастных…
— Снова эта чушь про Бесстрастных, — закатила я глаза, почти не выходя из-за спины матери, хотя опасность уже миновала. Но я прижималась к ней, боясь, если отойду, все начнется вновь, — я беременна, псих!
Увидев, как глаза Калеба сузились при этом слове, я получила мелочное удовольствие.
— И как недостаток я смертна, чтобы они послали меня. Ты бы явно не покусился, учитывая первое, и не доверился, учитывая второе.
Мы злобно мерились взглядами, я не боялась его, и довольно долго прожила с вампирами, чтобы упираться силе его притяжения, хотя, несомненно, так трудно мне не было еще никогда. Его глаза очаровывали меня совершенно по другому, и я не могла дать этому объяснения. Мои глаза отмечали сейчас все: и черные, как смоль волосы и упрямый подбородок, а также притягательную светлость глаз, с дивным разрезом.
— Но ты все же поняла кто я, и это дало мне право думать, что ты не простая фанатка книг о вампирах, а общалась или общаешься с ними. Так что, мне нужно было сводить тебя на мороженое? Да от тебя пахло вампирами за версту, — уточнил он, явно надо мной насмехаясь.
Я демонстративно принюхалась к своей одежде, которая, конечно же, для меня не пахла ничем, кроме как порошка.
— Так я еще и воняю расист-кровососущий, — выкрикнула я, и при этих словах все трое уставились на меня. Я замялась под страдальческим взглядом матери. Мне стало стыдно, но как я могла ей объяснить, какой этот день был ужасный, и что я уже еле держалась на ногах, и от перенапряжения мои мысли путались.
— Это все гормоны, — жалко промямлила я, чувствуя как ком слез подступает к самому горлу и все то, что я пережила за целый день, хлынет сейчас соленым потоком из моих глаз.
Я старалась держать себя в руках, видя внимательные глаза Калеба, и чувствуя стыд, что такая слабая, но когда холодные руки матери примирительно прижали меня к себе, я глупо кивнула на какие-то ее успокаивающие слова и разрыдалась, уткнувшись в ее плечо, чуть не разбив себе при этом нос. И мне стало совершенно наплевать, что где-то рядом на меня смотрят пренебрежительно глаза Калеба.
К чему слова? Они разменные монеты.
А та горячая волна под сердцем где-то
Бесценней многих тысяч слов…
Семья Грема, точнее говоря Калеб и Грем, жила в городке почти уже 3 года, и была неизменна вот уже на протяжении 50 лет. Как считали местные, с легкой руки самого Грема, он занимался крупным бизнесом, поэтому часто отлучался. На самом же деле, он ездил по всему свету в поисках матери Калеба, обращенной в одну ночь с ними, но в силу обстоятельств исчезнувшую.
Я сидела и слушала рассказ Грема, удивляясь, какими разными вампиры могут быть. Не смотря на то, что продолжительное время в моем окружении их было четверо, я мало общалась с подобными моим родителям, когда же в нашем доме гостили дикие (кочевники, бродяги или же бесстрастные), меня надолго забирали оттуда. Теперь же, когда мой приемный брат Ричард был женат, а брат отца жил отдельно, моей семьей оставались лишь родители. Но никогда я еще не видела подобных Гроверам. Коренные англичане, они были столь прекрасны в своей ипостаси, что не заинтересоваться ими было просто невозможно. Истинные защитники крови. Их выдержка была намного сильнее Терцо и Самюель.
Слушая рассказ Грема, я следила за Калебом, зачарованная его дивной красотой и притягательностью, и меня больше не спасали мысли о том, что все это лишь вампирский муляж, если можно так назвать его внешность, голос, движения. Я, впервые с момента нашей встречи, подумала о том, что наверняка и до обращения он был красив, этот разрез глаз, красивые губы и черты лица. Будто бы зная, о чем я думаю, он небрежно провел рукой по своим черным волосам, и сел еще более привлекательно. Тряхнув головой, я отвернулась, не желая себя мучить далее. Чтобы скрыть как-то свое смущение и деть куда-то нервные руки, я принялась за свои волосы. Возможно, это выглядело по детски, но те мысли, что возникали, когда я смотрела на него, провоцировали меня на грех.
Мы расположились в нашей уютной гостиной, в которой мама практически ничего не стала менять после старого владельца дома, все в строгом английском стиле, видимо обставленной в годах эдак пятидесятых. Но мне, бесспорно, она нравилась, особенно камин.
Обнявшись, мои родители сидели на диване, я устроилась рядом с ними, опираясь на их холодные ноги. Грем и Калеб расположились в двух креслах напротив. Если я и старалась сесть как можно подальше от Калеба, то это была плохая идея, именно с моего места его кресло просматривалось лучше всего. Мне приходилось каждый раз напоминать себе: не смотреть туда. Его же, кажется, такие вещи не тревожили, он свободно блуждал глазами по комнате, если не держал их закрытыми. Ну, еще бы, чем могу Я заинтересовать ЕГО, когда только в его компании столько красивых девушек. И вообще о чем я думаю, я же беременна! — пришлось напомнить самой себе.
Грем говорил отстраненно, будто бы видя все это перед глазами. Но я знала, что он старается вспоминать все досконально, когда человек становится вампиром, его память о другой жизни перестает быть четкой, или как говорит дядя Прат, не столь нужной, чтобы о ней помнить. Я слушала с интересом, который заглушал мой интерес к персоне Калеба.
— Все случилось в новогоднюю ночь 1945 года. Наша старшая дочь Анна с мужем и детьми гостили у друзей, Калеб только вернулся с фронта на несколько дней в отпуск, — удивленная, при этих словах я не могла не взглянуть на Калеба, и хоть это было лишь на мгновение, он перехватил мой взгляд. Я отвернулась слишком быстро, чтобы понять, что это значило. Не сразу же я уразумела, что этот разговор ему неприятен, его раскованная поза была фальшивой, на самом же деле он вздрагивал каждый раз, когда Грем говорил что-то новое. — В доме нас было… — Калеб тихо хмыкнул, перебив Грема, но тот, не обращая на сына внимание, продолжал дальше, — трое: я, сын и моя жена Патриция. В ту ночь мы не праздновали, хотелось отдохнуть, особенно Калебу, только с фронта, ему хотелось выспаться. Когда ночью появилась она, мы все спали, но вряд ли что-либо изменилось бы, бодрствуй мы. Она была так сильна и прекрасна…
— Ночная женщина в мой сон, в мой дом вошла… — процитировал Калеб, не открывая глаз, и Грем продолжил дальше не смущаясь того что сын его перебил снова.
Я посмотрела на своих родителей, их глаза тоже были закрыты, будто так им легче воспринимать все то, что рассказывал Грем. Волей неволей я почувствовала себя здесь чужой. Словно все они общались между собой ментально.
Я оглянулась на Калеба, он притягивал мой взгляд к себе будто магнит, это напомнило мне то, как я увидела его в столовой. Тогда я тоже, затаив дыхание, следила за ним, но теперь меня заинтересовал стих. Неужели он любит поэзию, хотя чему удивляться, он же почти старик. Я с ужасом осознала, что этому юноше, уже перевалило за восемьдесят…
— Она пробралась в спальню Калеба, видимо не желая никого тревожить больше. Лишь со временем мы поняли, что Калеб и был ее мишенью. Теперь-то мы знаем — тогда она искала себе пару. Калеб всегда был красив…
Я хихикнула, постаравшись замаскировать смешок под кашель, но видимо удалось не очень, — Калеб ухмыльнулся себе под нос, но в его глазах устремленных на меня сквозило удивление. И думаю, за это я могу быть горда, — пока что никаких откровенных слюней я не пускала, смотря на него. И даже лучше, я хмурилась, и могла огрызаться. Я сомневалась, что хоть кто-то из его девушек когда-либо могли этим похвастаться.
О конечно, мое сердце трепетало каждый раз, когда я смотрела на его идеальное лицо, видя прекрасные черные волосы и глаза, которые потрясали своей глубиной, затягивали неведомой силой, которой ты не можешь и не хочешь противостоять. Но как всегда моя верная гордость и события минувших месяцев, давали мне огромную пощечину, каждый раз, когда я готова была распуститься. Держать себя в руках, — твердила мне гордость; будь осторожна, — твердило чутье. И я слушала, я не могла позволить себе утонуть в серебре этих прекрасных, волшебных… не природных глаз! Только главное чаще себе это напоминать!
— Не знаю, думала она или нет убивать нас, но почему-то она сохранила наши жизни, и оставило намного больше взамен… — Грем говорил почти с трепетом, и я с сомнением посмотрела на Калеба, его лицо совсем не выражало радости, но он и не горевал. Я заподозрила, что его жизнь в ипостаси вампира улучшилась, — и ушла,…нас долгое время тревожил этот момент, но что теперь сожалеть…что такое время… — теперь слушателями Грема были мои родители. Калеб взметнувшись с кресла, поспешил бродить по комнате, чтобы скрыть от нас выражения своего лица. Но я знала, что он все равно внимательно слушает, чтобы очередным кашлем не дать отцу рассказать, что-либо о нем, чего бы, ни хотел сам Калеб.
Я оглянулась на родителей, они за долгое время выглядели действительно счастливыми, будто Ричард и Прат, брат отца, снова вернулись. А может все, потому что Грем, так хорошо их понимает? Хотя думаю, и Калеб тоже, не смотря на то, что старается держаться подальше от «старческой сентиментальности», как назвал он наши посиделки. Он понимал моих родителей. Так как я пока что, не могу понять их.
— После пробуждения, жажда была так велика и, конечно же, мы, не задумываясь, брали свое, — я видела, что Грему больно говорить так, его лицо искажало сожаление. Мне даже не хотелось смотреть на Калеба, подумав о том, что он ни о чем не сожалеет. Но, не удержавшись, я все же посмотрела в сторону окна где он застыл в привычной позе вампиров. Его тело не двигалось, словно у статуи, такое идеальное и прекрасное, но мне хотелось видеть его лицо. Повернись, — твердила вся моя сущность, и будто бы его окликнули, Калеб дернулся в мою сторону почти удивленно. Но и его глаза были наполнены болью, к которой я вовсе не была подготовлена.
— Через несколько дней наш поселок разбомбили, и сведений о смерти не осталось, но мы поняли что натворили, что сделали со знакомыми, родными, друзьями. И нам пришлось уйти подальше в горы, точнее почти убегать от тех животных которыми мы стали, от того ужаса что натворили. — Грем говорил будто бы сам с собой, восхищаясь и боясь того, что случилось. Мне было страшно представлять его, Калеба или моих родителей в роли убийц, но от правды не убежать. Только бояться их я не могла. Серебристые глаза Грема, смотрели по-доброму, и я не могла ожидать от него чего-либо плохого. Разве могут столь прекрасные существа быть злом? — И там мы поняли, что кровь животных ничем не уступает крови человека. Хотя, она не так ароматна, как людская.
Мои родители обменялись с ним понимающими улыбками, а я почувствовала себя тупым человеком, которому нужно сказать слово «лопата», чтобы он смеялся после анекдота. Никто из них явно не собирался щадить мои человеческие чувства, хотя чего жаловаться, я всегда хотела, чтобы они комфортно чувствовали себя со мной. Учитывая мою особенность для мамы. Учитывая мою особенность для многих вампиров, на прямую связанную с моей возможностью общаться с матерью. Я являюсь хорошим кандидатом, чтобы стать вампиром. Именно таких, как я, ищут специальные вампиры из свиты Бесстрастных. Защитники крови против обращения людей. Моя же семья относиться к этому более либерально. Причиной всему я, а также жена Ричарда.
— Со временем мы смогли снова находиться среди людей, их запах все так же оставался болезненно притягательным, но уже не тревожил нас, мы могли держать себя в руках. Тогда мы попытались найти нашу дочь Анну, — лицо Грема смягчилось при упоминание о дочери, и я не могла не улыбнуться, он был столь красив, особенно когда говорил с такой любовью. Я сомневалась, что на лице у Калеба хоть когда-то мелькало подобное чувство. Он был чересчур чщеславен. Только за эти полчаса он трижды смотрел на себя в зеркало и поправлял прическу, его ногти пребывали в идеальном состоянии, и, не смотря на грязь на улице, его ботинки блестели.
— Анна продолжала жить там же где и раньше, дети уже заметно подросли, муж был покалечен после бомбардировки. Но война закончилась, и жизнь у нее наладилась. Мы не хотели, чтобы она знала, что с нами случилось, для нее мы уже не были той семьей, и были опасны. Но Патриция… ей была не выносима мысль, что она больше никогда не увидит Анну и наших внуков. Она хотела увидеть их в последний раз ближе, чем мы осмеливались подойти в своих новых обличьях. Ночью она пошла к ним, ничего нам, не сказав, и это была роковая ошибка. — Его лицо, так сильно похожее на лицо Калеба, осветила печальная улыбка, и он внимательно и пристально посмотрел на меня, — одна из девочек обладала таким запахом крови — Особенная, как и мы, от которого Патриция забыла обо всем, это был запах, которому она не смогла сопротивляться…
После этих слов я ощутила, как пальцы мамы болезненно напряглись на моих волосах. Это была больная тема в нашем доме: я, моя кровь и мамина жажда. Но именно мой необычный запах крови, перед которым Самюель не могла устоять, 10 лет назад привел ее ко мне, в зловонный проулок Нью-Йорка, где они с Терцо нашли меня. Побитую, всю в крови, еле дышащую. Не знаю, что она тогда увидела во мне, почему смогла преодолеть жажду…
— Патриция… выпила всю кровь девочки, — Грем тяжело вздохнул, видимо ему тяжело было называть ее по имени, и его взгляд обратился к Калебу, но тот молчал, выражая полное равнодушие. Я почти разозлилась на него, но потом вспомнила, Грем рассказывает такие вещи о своей семье, в которых сам Калеб никому не признается. Это не те потешные истории, коими делятся в дружеском кругу. Не знаю где он достал листок и ручку, но теперь его руки были заняты и он, не отрываясь, смотрел на листок, выводя что-то на нем, что позволяло мне безнаказанно изучать его идеальный профиль. Я сожалела, что не стала лучшим художником, чтобы попробовать потом по памяти нарисовать его портрет.
— Только чудом она не тронула других трех детей, и в ужасе от сделанного, сбежала. Она пришла ко мне и призналась во всем. Тогда она решила, что уйдет от нас, но обещала что ненадолго. Но она не вернулась. Так что вот уже 50 лет я ищу ее, тщетно. Сколько было нитей, и мест где она была, но я там оказывался слишком поздно. Грем не стал делать из себя мученика, его глаза по озорному сверкали, и не будь в его волосах седых волосин, он мог бы сойти за молодого парня, с мальчишеской усмешкой, этим мне он напоминал отца.
— Здесь мы почти три года, и, не смотря на соседей, жить хорошо и уютно, и главное близко к Лондону, а погода как вы, наверное, уже успели заметить, солнцем нас не балует.
Мы, конечно же, рассмеялись, так как, с первой минуты нашего появления в Англии, солнца еще не было. Но для моих родителей, как и для Гроверов, это был лишь плюс. Ведь жажда в солнечные дни возрастала, кожа становилась мягкой, светилась нежным светом, а глаза чернели.
— Кстати место очень хорошее, чтобы растить детей, — рассмеялся Грем, видя недовольное лицо Калеба. — Я могу спокойно оставлять его самого пока отправляюсь на поиски Патриции, так как он …
— Уже сдался… — закончил за отца Калеб, и я чуть не подскочила на месте, так давно не было слышно его голоса. Я уже успела забыть, как он прекрасен. Ну, зачем ему быть таким идеальным во всем? Это же почти насмешка над эволюцией, что такие гены нельзя передать. И что он там говорил?…
— Она давно могла нас найти. И лучше жить тем, что есть, — Калеб накрылся рисунком и полностью откинулся в кресле, от чего слова доносились неясно, но это лишь для меня. От досады я не сдержалась от язвительного замечания:
— Встречаясь с уязвимыми смертными? — уточнила я и получила щелчок по уху от отца. Терцо смотрел на меня сверху вниз укоризненно, и я почти ощутила чувство вины. Ну что я могла поделать, Калеб был такой прекрасной мишенью говорить гадости и не быть за это наказанной. При том же, смотря на этот идеальный образчик мужской красоты, у меня просто руки чесались сделать ему что-то плохое.
Несомненно, все это было от обиды, что он не обращает на меня внимание, но разбираться в себе, мне сейчас как-то не хотелось. Неизвестно когда в следующий раз Гроверы придут к нам в гости, хотя возможно Грем станет частым гостем. Но не Калеб. Что может его заинтересовать здесь?
— Я не собираюсь их убивать, — раздраженно бросил Калеб, косясь на меня из-под листочка. Когда он передвинулся, чтобы выпрямится в кресле и посмотреть на меня, кожа на кресле под ним приятно заскрипела, а раньше я этого звука не замечала, — мне нравятся именно они, а не запах их крови, если ты так тонко намекаешь на это. Вампир я или нет, но, позволь заметить, я мужчина. Вот если б они были страшными, ты б могла обвинять меня в гастрономических грехах.
— Тоже мне эстет, — хмыкнула я, в действительности напуганная его бурной реакцией.
Вдобавок к этому я получила ощутимый подзатыльник от мамы и тяжелый вздох отца, а если вздыхал уже он, то я действительно перегнула палку. Кажется, единственно, кого приводило в радость наша перепалка с Калебом так это Грема. Он с интересом наблюдал за нами, ему только пива не хватало в руке, и улыбался. Мне не понятна была причина его веселья, но может Грем был согласен со мной, что Калеба давно уже пора поставить на место, и показать, что не каждая девушка сохнет по нему. Да уж, да только кто тебе предлагает по нему сохнуть? Вопрос был риторический, и выяснять его сама с собой я не собиралась.
Я думала Грем улыбается, видя нашу с Калебом сору, но я заблуждалась, пока он не обратился к Самюель:
— Как вы выдерживаете это? Ее запах очень трудно выносить, но как вижу вам особенно.
Не нужно было говорить вслух, чтобы понять, что он имеет ввиду.
— Запах Рейн ведь мучает вас?
Я подобрала ноги поближе к подбородку и опустила голову, каждый раз, когда разговор заходил об этом, я ощущала чувство вины. Будто бы заражаю маму неизвестной болезнью каждый раз, входя в комнату, и она мучит ее.
— Как и любая мать, я вытерплю любую боль ради нее.
Но это была не любая боль, и все в комнате это знали. Я подняла голову и встретилась с глубокими глазами Калеба, и мне так и хотелось крикнуть ему: да, представь, не один ты страдал.
Я сомневалась, что ему пришлось пережить хоть половину того что я успела увидеть за первые пять лет своей жизни. Пусть он был на войне, видел все те ужасы, когда погибают друзья и знакомые, и когда каждое мгновение приближает и тебя к смерти, но это всего лишь моменты, из его жизни, маленький отрезок. Я же до пяти лет жила в постоянном аду, и вряд ли кто-либо мог меня понять.
Я открыто и прямо посмотрела на Калеба, и через мгновение он взглянул на меня, будто бы ждал этого. Я ничего не могла понять по его взгляду, светлость его глаз стирали всякие эмоции, словно они были стеклянные. Мне стало так печально от этого, я, скорее всего, была даже разочарована, мне казалось только он и может понять меня. А может мне хотелось так думать?
Задумавшись, я не слышала, о чем пошел разговор, и когда оказалось, что родители рассказывают о нас, пришло мое время заволноваться. Я не хотела делиться, некоторыми подробностями нашей и моей прошлой жизни. Мне ужасно не нравилось вторжение в мою личную жизнь, но в то же время, мы знали, наверное, самое ужасное из жизни Гроверов, так почему не поделиться с ними нашей историей. Но слушать все это в очередной раз я не могла.
Внезапно я поняла, что Калеб открыто, рассматривает меня. Наверное, он не мог понять, почему Самюель так страдает ради меня. Да уж, для него я всего лишь девчонка, одна из сотни, с которыми он встречался, или мог встречаться. И, видимо, для него я не заслуживала таких истязаний. Что ж, я тоже часто думала об этом, но так и не смогла понять. И даже та маленькая жизнь, что теперь теплилась во мне, и явно требовала вишневого мороженого, так ничего и не объяснила. К сожалению, эта жизнь не была самым драгоценным для меня.
Мне не хотелось вновь все это слушать, видеть взгляды сожаления Грема, и непонятные глубокие взгляды Калеба, заставляющие чувствовать себя примитивной мушкой. При том же я ужасно хотела есть, весь этот день мучительно сказался на моих нервах, — никогда не думала, что буду лечить их таким способом, но именно вишневое мороженое представлялось мне спасительным средством.
Не создавая шума, я прошла на кухню, надеясь, что не все взгляды только что были прикованы ко мне. Мне не нравилась такая популярность.
Холодильник как всегда был забит всякими вкусностями, если я вдруг чего-нибудь захочу. И лишь открыв его, я поняла, что не прочь съесть что-то более основательное, чем мороженое. Спагетти пришлось разогревать не долго, и я в который раз порадовалась тому, что хоть что-то осталось неизменным: макароны как прежде были моим любимым блюдом. От скольких любимых продуктов, мне пришлось отказаться во время беременности, что говорить. А о многих вещах, с которыми пришлось расстаться, я даже не хотела вспоминать.
Я ничего не услышала, но в одно мгновенье в комнате я была уже не одна. Калеб вдруг появился на стуле, будто бы из воздуха.
Родители в основном старались так не делать, но я к подобному привыкла. Брат отца Прат часто так поступал, когда жил с нами, он считал, что я должна привыкать к нашему образу жизни. Он ничего не видел зазорного в том, что когда-то я стану вампиром. Для него я была прекрасным образцом будущего вампира, как ни странно он считал меня особенной, он не знал, в чем это проявится, пока не начались все те случаи моего общения с Самюель. Будь на то его воля Прат начал бы изучать меня давным-давно.
Сам он не обладал никакими талантами, но, по словам отца так же было и в человеческой жизни Прата. Тот же считал, — жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на обучение. Потому то его и интересовала моя необычность, которую еще до недавно я считала случайностью. Как говорит Прат, случайность моей притягательной для них крови, слишком опасна для меня. Мне казалось все и так слишком запутано в моей жизни, чтобы она осложнялась еще больше чем-то непонятным, как проблески телепатии. Я даже усмехнулась, подумав о таком. Хотя могу ли я назвать это полнейшей чушью? Когда в данный момент стараюсь игнорировать присутствие вампира, расположившегося на моей кухне.
— Тебя не звали, — сухо сказала я, уплетая спагетти. Мне было все равно, как это выглядит со стороны, я хотела, есть и его красивое лицо в данный момент портило мне аппетит. Я покосилась на него, желая понять, что же он думает, но как и раньше лицо Калеба хранило отчужденность.
— Я сам себя позвал, — в тон мне ответил Калеб и взял в руки зубочистки. Не понимаю, как ему удается сделать обыденный жест таким интимно-привлекательным? Кажется, я сходила с ума, а может, гормоны во мне, творили такие странные вещи, но оторвать взгляда от его рук, я не могла.
Его губы изогнулись в странной ухмылочке, и потому я решила, что он заметил мое внимание. Но все оказалось намного проще, — его заинтересовали мои фото на холодильнике. Да, выглядело это так по-домашнему, и совершенно не вязалось с семьей вампиров. Но мое детство, начиная с пяти лет и было нормальным, лучше, чем у кого-либо в мире.
Я старалась сосредоточиться на пережевывании, чтобы не обращать внимания на его руки, но все же нет-нет, да поглядывала. Он же раскрепащенно оглядывался по сторонам, изучая кухню. Казалось, прекрасный сказочный принц внезапно выпал из сказки и оказался на моей кухне, которая если не считать новомодной техники, очень подходила ему. Я постаралась представить себе Калеба в военной форме, или одетого в стиле пятидесятых, и, к сожалению, мне это удалось. Не думала, что он может быть еще более красив. Тоже мне Кларк Гейбл.
В который раз я вернулась к теме его таланта. Все вампиры, так или иначе были одарены, без исключения, и иногда их таланты были слишком пугающие. Самым частым из всех было управление сознанием людей: читание мыслей, ментальное общение, управление сознанием.
Может он сейчас сидел и читал мои мысли и в душе насмехался? Я очень надеялась, что нет. Я замерла с поднесенной ко рту вилкой и хмуро уставилась на него. Калеб ответил мне удивленно-улыбчивым взглядом, кажется, он потешался надо мной.
— Какой у тебя? — спустя мгновение спросила я, борясь в душе со страхом и желанием узнать правду.
— Что, калибр автомата? — пошутил он, перезаряжая в воздухе воображаемое оружие, вышло действительно смешно, но ответила я кислой улыбкой, вдруг запереживав, нет ли у меня на лице кетчупа.
— Талант, какой? — я знала таланты своих родителей, особенно талант отца, стирать воспоминания не раз оказывался нам полезен, мама могла очаровать любого, но лишь при желании, и совершенно не продолжительно, ей претила мысль, что с такой внешностью как у нее, нужно пользоваться своей силой. Это было тщеславно, но таковой была она. Кажется, Грем имел талант убеждения, он мог убедить кого угодно, в том, что хотел, но о мощности и продолжительности своих сил он не знал. Или точнее так ни разу и не проверил, он использовал его лишь несколько раз, когда интерес к их семье становился нездоровым. Мало ли было людей читавших книги о вампирах. И конечно возвращаться назад, чтобы проверить, как это все действует с их переездом, он не стал.
Но о Калебе ничего не было известно. И теперь меня снедало любопытство. Либо у него вообще нет таланта, что почти не возможно. Либо, осторожный Калеб, не хотел о нем распространяться.
— Зачем тебе это знать? — Калеб приблизил свое лицо, почти вплотную к моему, видимо желая напугать, а может произвести впечатление. И хоть я догадывалась, что он слышит каждый неровный удар моего сердца, совершенно не выказала себя. Калеб был столь прекрасен вблизи, что воздух, наполненный его странным ароматом, казался мне наркотиком, но я уверено и без каких либо эмоций ответила, равнодушно пожимая плечами.
— Ну, знаешь, не очень бы хотелось, чтобы кто-то знал мои мысли, или мог их выпытать, или заставил меня сделать то, что я не хочу.
— Ты думаешь, я на такое способен, — рассмеялся Калеб, возвращаясь в нормальное положение на кресле.
— Я думаю, если что-то будет в твоих интересах, ты способен на многое.
Он перестал улыбаться, и это позволило мне думать намного рациональнее.
— Интересно откуда у тебя такие мысли обо мне, неужели, мои добрые друзья так много про меня рассказывали сегодня?
Я смутно вспомнила сегодняшний день, будто б он прошел еще год назад, и не могла понять рассказывали ли о нем вообще хоть что-то. Я могла лишь смотреть на него, видеть эти глаза и следить за движениями его губ, когда он говорил. Усилием воли я напомнила себе, что все это, чтобы зачаровывать жертву, и я попадаюсь в ловушку, но ничего не могла с собой поделать. Перебывать с ним вдвоем в тесном помещении было похоже на какое-то испытание.
— Так какой, — снова повторила я, чтобы разорвать тишину и скинуть с себя оковы его очарования.
— Могу видеть прошлое… — отозвался лениво он. Но мне показалось, что он чего-то недоговаривал.
— Только и всего, — поинтересовалась я, следя за выражением его глаз, но Калеб был намного лучшим актером, чем мне хотелось. Выражение его лица не изменилось, когда он утвердительно качнул головой. Хотя его можно понять, кто я такая, чтобы он делился со мной своими секретами?
Наши взгляды на миг пересеклись: мой лихорадочно веселый, и его ледяной неподвижный. Я вздрогнула от такой неприступности, он же остался невозмутим. Хотя я поняла, ему не нравилось, как я вторгалась на территорию его личной жизни. Кажется, я вообще была ему неприятна, чего только он пришел на кухню?
Чтобы насолить ему, я продолжила разговор об этом.
— И как ты это делаешь? О, великий шаман, читающий прошлое.
Он скривился от моих последних слов, будто бы я сказала что-то дурное, но мне было все равно. Я ему и так не нравилась, так что мне терять, хотя бы отыграюсь, поиздевавшись. Мог бы вести себя со мной повежливее.
— Да так, всего-то нужно поцеловать человека в губы, — запросто сказал он и ни капельки не смутился.
Я перестала, есть, не понимая, шутит он или нет, так как выражения его лица не менялось.
— Всего-то, — скривилась я, и отставила еду, потешаться над ним стало не интересно. У меня полностью пропал аппетит, когда я подумала о его губах на своих. Мне стало жарко и не уютно, в такой близи от него. Калеба же, кажется, вообще ничего не волновало.
— Очень жаль, — вздохнула я, вновь, стараясь не смотреть на него.
— Ну, может когда-нибудь тебе приспичит что-нибудь вспомнить, и ты меня об этом попросишь, — мстиво усмехнулся он, видимо оценив изменения моего настроения. Тогда-то я и поняла, что он шутит, и разозлилась пуще прежнего.
— Лучше уж я поцелую толчок в нашей школе, — хохотнула я, — и вообще, это ты так можешь всем этим местным девчонкам голову кружить, но я-то знаю кто ты, или точнее говоря, что ты. Так что не надо быть остроумным со мной.
Это было очень грубо с моей стороны, и я знала, что перегибаю палку, но не могла сдержаться. Мне хотелось сказать ему что-то, что задело бы его побольнее. Но я говорила о нем как о каком-то чудовище, и меня даже саму замутило, когда слова вырвались из моего рта. Весь этот трудный день, переезд и события последних месяцев, я вылила на него в одной, подлой фразе.
Мы двое замерли, в ступоре смотря друг на друга, и слова, словно пепел оседали между нами. Я видела, как его лицо судорожно дернулось, будто бы он не может вдохнуть. Но за миг он снова взял себя в руки. Калеб вскочил на ноги, и уже направляясь к выходу, зло бросил:
— Знаешь, для малолетней, распухшей, беременной девчонки ты слишком высокого мнения о себе.
Я была подавленна тем, что только что произошло и не смогла, как привыкла, одеть маску отстраненности, отвечая на его слова:
— Гордость это все что у меня есть.
Я не смотрела на его реакцию, а решила подогреть еще макарон, когда я злюсь, то становлюсь голодной. И вообще если бы я переживала из-за каждого парня, что мне мало-мальски нравился, и которому я говорила всякую обидную ерунду, я бы поседела. Так что нечего больше распускать здесь свои чары, упырь.
Конечно же, я понимала, что не права, но не догонять же его теперь, и не извиняться. Он сам нарвался на грубость. И хоть я понимала все, чувство вины неотступно засело в моей голове. Кто я такая чтобы судить его? Я решила на некоторое время засесть в кухне, чтобы дать ему время остыть.
Сделав себе кружку крепкого чая, я, в конце концов, решилась выйти из кухни, но к моему облегчению, Калеба там не было. Родители дошли до той части рассказа, где появлялась в их жизни я, мне стало еще более нудно, чем раньше, но провести время в одиночестве весь остаток вечера, не хотелось. Я устроилась в кресле, в котором раньше сидел Калеб, и на некоторое мгновение знакомый запах всколыхнулся вокруг меня, словно он специально оставил напоминание о себе. Как я заснула, уже не помню, но проснулась в своей комнате, потревоженная смехами доносящимися снизу. Я удивленно заморгала, вдруг подумав, что это дядя Прат, но вспомнила, где нахожусь, о Гроверах и, конечно, о Калебе. Слишком много для первого дня в школе. Знакомство с ним вообще выбило меня из колеи.
Я откинулась на подушки и чтобы подумать о чем-то другом, оглядела свою комнату, при неярком свете ночника, она выглядела мрачной…и такой английской, что в голове замелькали картинки из старых сказок…и конечно же я вновь вспомнила о Калебе.
Со стоном я зарылась в подушки, но картинка перед моими глазами не исчезала, и в который раз за сегодня я пожалела, что так и не научилась искусно рисовать. Казалось, нарисуй я его портрет, и сам образ исчезнет из моей головы. Но зачем понапрасну обманывать себя. Я была зачарована, как и сотни девушек до меня, настолько слепо, что уже и не хотела избавляться от этой картинки в голове.
Слишком много всего за этот день, за этот месяц, и за эти полгода…мне нельзя влюбляться, чтобы не мучиться вновь, нельзя, потому что простому человеку невозможно выдержать столько.
Я включила свет и, вытащив альбом с фотографиями, принялась рассматривать счастливую девушку с моим лицом, кого-то из прошлой жизни, но вовсе не меня, уже не меня. И как будто в насмешку, во мне заворочался ребенок, забирая даже такие минуты покоя. От боли и отчаянья хотелось плакать, но разве я могла, когда внизу сидели вампиры, чьей слух сразу, же уловит эти звуки. Смогу ли я когда-нибудь им признаться во всем? Во всей боли, страхах, ненависти держащих меня в стороне от людей. Я не знала, как мне объяснить этим идеальным сверхлюдям о своих проблемах.
Мне вспоминались последние недели в Чикаго, полное отсутствие общения с кем-либо в школе, кроме Доминик, насмешки учителей и грубое обращение со стороны парней, но кажется и тогда я чувствовала себя лучше, чем теперь.
Никогда раньше я не думала, что может болеть изнутри, мне казалось, что в книгах неправдиво описывают мучения души, но скорее, там описывали не всю правду. Это была не тоска, а скорее полный отказ от желания жить. И худшее в том, что поделиться не с кем: окруженная вниманием и любовью, я оставалась одна со своей болью и проблемами.
Недолго думая, я схватила трубку телефона и набрала номер брата. Пока в трубке резали мой слух гудки, я думала, что же скажу ему, но все мысли улетучились, лишь я услышала его голос:
— Привет малышка!
Вот так запросто, Ричард заставил меня вспомнить, что я все еще ребенок. Поток слез готов был вырваться наружу при звуке его голоса, но я смогла сдержаться, сейчас мне просто хотелось с ним поговорить.
— Ну, наконец-то, ты уже два дня не звонила, как старики?
Я рассмеялась, радуясь, что этого не слышала Самюель, ее вгоняли в депрессию такие шуточки Ричарда. На самом деле он не был сыном ни Самюель, ни Терцо, а побочным ребенком Прата, которого он обратил, чтобы сделать себе компаньона, когда Терцо нашел Самюель. Но именно эти двое и стали настоящей семьей для Ричарда. Такой как Прат не мог держаться за какие-либо привязанности и, не смотря на то, что он любил нас всех по-своему, отдельно жить ему нравилось больше. Да и отец не мог долго выдерживать брата рядом.
Хотя в детстве я любила, когда дядя жил с нами, именно для меня в этом были плохие преимущества. Он научил меня плохим словам, а также пить и курить. С ним впервые я попробовала виски, его смешило то, как я выгляжу пьяной. Понятное дело, тогда я не понимала что это плохо, но было забавно. С ним всегда было весело. Теперь же я понимаю, каким безответственным он был. Точнее говоря, остается, но не любить его все же невозможно.
— Хорошо, что тебя не слышит мама.
Он хмыкнул в трубку, и я представила себе, как при этом дернулась его челка и упала на глаза.
— Но ты же ей не скажешь.
— Конечно, нет,…возможно,… смотря, что мне за это будет?
— Маленькая шантажистка, — буркнул он, но я знала, что Ричард улыбался. Он столько лет мой старший брат, что я чувствовала себя неуютно, вдруг понимая, что теперь он принадлежит жене, и я больше не могу, попросить его приехать в любой момент. Или, по крайней мере, пока она не сможет находиться снова среди людей. Радость от того что я слышу его голос начала проходить, и я снова расстроилась, подумав о том, что этот год несет мне одни лишь потери. Я уже так давно не видела брата и еще долго не наделась увидеть. Ждать его на мой день рождения, Рождество или Новый год было бессмысленным.
Мы поговорили с ним еще минут десять, обмениваясь шутками, но наверняка, Ричард почувствовал смену моего настроения, он захотел об этом поговорить, но я не могла, по крайней мере, не дома и не сейчас. Пообещав что перезвоню через несколько дней и передав Мизери привет, положила трубку. Не намного, но мне полегчало, всегда приятно осознавать, что он есть, и я все же имею с кем поговорить.
Будь бы тут сейчас Прат, он вообще предложил мне напиться, считая, что я слишком консервативна, и тогда мои проблемы разрешаться. Не удивительно, что отношения с собственным сыном у него не складывались — когда что-то шло не так, Прат не сдерживался и убивал человека, словно это что-нибудь решало. Терцо читал ему лекцию, типа «а если бы на ее месте была Рейн», Прат раскаивался, но все повторялось вновь, пока Прат не решал, что ему нужно пожить отдельно. Но всегда возвращался, отец не сомневался, что в этом году он приедет на мой день рождения, так как ему нравились маленькие чопорные городишки как тот, в котором мы поселились, и долго тянуть Прат не будет.
Как же я скучала по нему и по Ричарду. Ничто не могло заполнить ту пустоту в сердце, что осталась с их отъездом. Но надежда на то, что скоро мы снова сможем жить вместе оставалась: когда-нибудь Прат заскучает без нас, и Мизери сможет контролировать свою жажду, поведение, движение, а я верну назад свою семью. Я вовсе не забывала о ребенке, просто о нем будут заботиться Самюель и Терцо, таковым было мое условие, если я оставляю его, — родителями для него станут они. Я же буду лишь сестрой.
Моим планом на будущее было проучиться в колледже еще человеком, потом сменить свою человеческую ипостась на вампира, и найти одного человека,…но об этом не знали они. Или я надеялась, что они не догадываются, а если подозревают, то не судят. Я знала, что Самюель будет против, но ее недовольство не поколеблет мое желание. И возможно когда-нибудь Калеб сможет взглянуть на меня такую же прекрасную, как Самюель, хотя меня мучили сомнения, буду ли я красива, возможно, я стану самым не привлекательным вампиром. Но меня это не пугало, моей целью будут сила и ум вампира, а не красота, я вовсе не желала влюбить в себя Калеба, или кого-либо, хотя тщеславные мысли поставить такого гордеца на колени, немного утешали.
Я представила себе холодные глаза Калеба наполненные чувством… и сама чуть не задохнулась от удивления. Он так прекрасен, и мне нельзя о нем мечтать, чтобы не мучиться еще от неразделенной любви.
Наконец-то я выключила свет и заставила себя ни о чем не думать, но так и не сумев изгнать из головы лицо Калеба, заснула.
То, что клевещут, не наносит вред
Ведь глупый шарж на ярмарке забава
Под вечным подозреньем твой портрет
И слухи, словно клоунов орава …
В. Шекспир, Сонет 70
Утро встретило меня дождем. Но я ничего другого и не ожидала, даже радовалась что кому-то там, на небе, так же плохо, как мне. Небо будто плакало вместо меня, и действительно на душе становилось почти легко.
Выбирать во что одеться мне пришлось не долго, мой носибельный гардероб уменьшался с той же скоростью, с какой рос живот. Я подозревала, что еще одна неделя, выкинет из моего шкафа уже не налазящие вещи. Но я не расстраивалась, — в этом году мне приходилось расставаться и с более важными в моей жизни вещами. Как, например друзья и половина семьи.
Я сбежала вниз, как никогда за последнее время в приподнятом настроении, и это не смотря на то, что смех, доносившийся снизу, будил меня на протяжении всей ночи. На кухне ожидал завтрак и Самюель, читала свежую газету, нарочито медленно, чтобы насладиться чем-то таким человеческим. Она заварила для себя кофе, но, понятное дело, не пила его, а лишь наслаждалась ароматом, то же самое вчера делал Грем с вином, он целый вечер болтал красный напиток в бокале, время от времени поднося его к носу. Такого я раньше не видела, хотя мне казалось, я все знаю о привычках вампиров, вот этим Гроверы и казались мне особенными. Такие похожие и одновременно отличающиеся от моих родителей. В отличии от нашей семьи, Калеб общался с людьми очень тесно, даже слишком, как на мой взгляд. Такого себе Защитники крови не позволяли, контроль давался лишь старым вампирам. Он не просто дружил с ними, но и встречался, и пока что причина этих отношений была мне не ясна. Что ему могло понадобиться от девушек, если он не собирался пить их кровь? А может это я думала примитивно?
Не так давно как вчера, я сказала ему, что знаю, кто он, но знаю ли, чтобы так радикально записывать в разряд монстров? Я была не справедлива и понимала причину, по которой сказала такое. Он нравился мне намного больше, чем я хотела бы признавать. И я сомневалась, что в этом городке была хоть одна девушка, женщина или даже бабушка, которой он не нравился. Мне очень хотелось бы видеть ту девушку, которая заставит его забыть обо всем, влюбить в себя. Какой же красавицей для этого нужно быть.
Я украдкой посмотрела на маму, ее идеальное лицо, которое никогда не узнает увяданья, и поняла, что мне никогда не быть столь красивой. Даже среди вампиров я не видела подобных ей. Теперь при свете дня ее белесые волосы сияли словно серебро, превращая саму Самюель в подобие ангела, даже не смотря на то, что глаза ее стали уже почти черными. Значит сегодня ее кожа не такая холодная.
Самюель наблюдала за мной, молча, видимо ожидая, когда я заговорю первой, так как в последний месяц мое настроение с утра, мало назвать просто угрюмым. Тяжело вставать с утра и видя свое распухшее тело в зеркале, смотреть потом на этот эталон красоты. После такого мало кому захочется радоваться утру. Только почему-то сегодня мне было все равно, как никогда я чувствовала себя прекрасно. Я даже подумала, о том, чтобы поговорить, о Калебе. Немного задумчиво пожевав, я нашла в себе силы заговорить.
— Как думаешь, зачем Калеб встречается со всеми этими девушками, зачем дружит с людьми? — я не сомневалась, Самюель понимает причины, по которым он поступал так. — Это ведь трудно?
Даже если она и была удивленна моим настроением и вопросом, то не показала этого. Отставив в сторону кружку и газету, Самюель невозмутимо принялась мыть посуду.
— Думаю, — отозвалась она из-за спины, — все дело в общении. Это сложно объяснить…
Повисла тишина. Я подождала мгновение, надеясь на продолжение.
— Потому что я человек,…пока что, — уточнила я. При последних словах лицо Самюель нахмурилось, она не любила когда я говорила об этом так равнодушно, будто о получении прав, ее пугало с каким рвением я хочу расстаться со своей смертностью. Но не меня. Кажется я была рождена именно для того чтобы стать вампиром. По крайней мере, не было в мире человека жаждущего этого, так как я. И имеющего прав на это больше чем я. Запах крови, мой талант, моя, так сказать, Особенность.
— Не только потому, что ты человек, а потому, что еще недавно жила в довольной большой семье, — Калеб же почти постоянно один.
Я удивленно взглянула на маму, мне не приходило в голову, что Калеб может чувствовать себя одиноким. Казалась даже смешной мысль, что такой как он ощущает одиночество.
— Ты несправедлива к нему, — увидев мое недоумение, Самюель заговорила со мной, так как часто раньше с Ричардом, когда он что-нибудь отколачивал в стиле Прата, — не смотря на его самоуверенность, Калеб хорошая личность. Он прекрасный человек.
— Но все же, ты согласна со мной, что он чрезвычайно самовлюблен, — настаивала я, не забывая о еде, притом я удивлялась, почему так голодна. Казалось, я не ела дня два.
— Что ты имеешь в виду под самовлюбленностью? — изогнула бровь Самюель, и я, не удержавшись, рассмеялась. Все-таки она болезненно воспринимала вопрос о своей внешности, не смотря на то, что выглядела прекрасно. Возраст в сотню лет, при такой красоте, мало ее утешал. И без сомнения, при этом она гордилась своей красотой, хотя гордилась это еще мало сказано. Точнее говоря, тщеславно наслаждалась своим совершенством, но в открытую, я бы ей такого никогда не сказала.
— И вообще, — добавила она, бережно протирая чистую посуду, следя за тем, чтобы одно неверное движенье не превратило кружки в пыль. — По-моему, у него есть причины. Разве ты видела кого-то столь же красивого как он? Даже среди наших с Терцо друзей, мало найдется подобной красоты мужчин. Она знала что делает…
Я удивленно посмотрела на задумчивый взгляд матери, ее застывшую позу.
— Кто она? — переспросила я, не понимая о ком, говорит мама.
— Та, кто его сотворила. Обученная. Но у нее был свой план относительно него, но не всей семьи. — объяснила мне Самюель, таким тоном, словно это очевидная вещь. Я надулась, думая, что не каждому дано понять их вампирский код, но долго не могла, мне хотелось узнать больше.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что она должна была долго следить за ним, перед тем как выбрать именно его. Со слов Грема мы знаем, что Калеб уже тогда был красив. Но я думаю, не только поэтому она выбрала его… — на миг Самюель запнулась, — на ее месте, я бы изучила все его человеческие качества, умения, чтобы понять каким он станет. Наверное, он был, безусловно, умен и интересен, одарен, раз она решила сделать его своей парой. Все-таки интересно, почему она ушла?
Несколько мгновений я молчала, уставившись в тарелку, и слушала свое дыхание, пока, наконец, не решилась спросить:
— Неужели папа выбирал тебя именно так, как скот на базаре?
Она расправила несуществующие складки на своей элегантной юбке, прежде чем ответить мне. Ее взгляд искрился смехом, и я с облегчением поняла, что не обидела ее.
— Почти так, как ты и говоришь, но что поделать, тогда в Париже я была самой красивой женщиной, и, к сожалению, самой красивой танцовщицей кабаре. Женщиной третьего сорта и мне ли теперь или тогда было обижаться на его мотивы? Он спас меня от нищеты, ужасов той работы, и даровал вечную красоту и жизнь. Могла ли о таком мечтать бедная девчушка, родившаяся в семье обедневшего мелкого дворянина из задворков Франции. А потом я нашла в нем свою любовь. Разве могло со мной сучиться, что-либо более прекрасное?
— Но ведь тебе приходилось убивать людей… — прошептала я, впервые в жизни заходя на такую скользкую тему. Мои руки перестали слушаться меня, и пришлось отложить в сторону ложку.
Самюель не обиделась, ее лицо наоборот осветилось, словно она уже давно ждала, когда же я спрошу об этом. Она села рядом, хотя постаралась держать некоторую дистанцию, они с Терцо давно уже не были на охоте, и запах моей крови должен был приносить ей боль намного большую, чем в другие дни. Но она держала себя в руках и я доверяла ей, но чтобы не провоцировать, не стала класть голову на ее руки, как привыкла. Мои инстинкты не подводили меня, как и опыт близкого общения с ними. Я всегда знала, когда следует держать дистанцию. И я знала, что за это молчаливое поведение, без злости с моей стороны, она мне благодарна.
— Я убила не так много, как возможно тебе кажется из наших рассказов, и поверь, большинство из них заслужили на смерть. До того как стать Защитниками крови, мы не были практикующими вампирами.
— Так почему же не убиваешь теперь? Я конечно понимаю, вы уважаете жизнь, особенно после того как с вами начала жить я, но все же…
— Просто, поди теперь разбери кто из них плохой. Теперь и хороших-то почти нет, да и так нам намного лучше… — шутливо ответила Самюель и я покорно приняла ее ответ, еще ни разу раньше мы не говорили об этом, и подумала, что на первый раз будет достаточно. Да у меня уже и не оставалось времени, нужно было ехать в школу. Забыв об осторожности, я все же чмокнула ее в щеку, на что Самюель прореагировала как всегда — легонько сжав меня в объятьях, и через минуту я уже мчала по свежей грязи на своей машине. Но я не обращала на нее внимание, так как вчера. Меня не интересовали капли грязи, мелькавшие за окном. Сегодня меня тянуло в школу, и я понимала, что дело все в Калебе. Я замучила себя мыслями о нем, и казалось все, что теперь может помочь, так это только встреча с ним. В то же время гордость напоминала мне об опасности влюбиться в подобного ему, что это будет проигранная битва с самого начала, и что нам никогда не быть вместе, так как он просто не взглянет на меня как на девушку, особенно когда рядом, такие как Оливье. Но только вот его лицо не исчезало из моей головы, и я все прокручивала те обидные слова, что сказала ему вчера.
Что-то я ставала совестливой, будь он человеком, вряд ли бы они испортили ему сон. Кем я была для него, чтобы он переживал из-за моих глупых слов, сказанных только чтоб позлить его?
Я думала об этом всю дорогу к школе, и когда прибыла на место, поняла что опоздала. Уроки уже начались, и его машина к моменту моего приезда стояла на стоянке, давно оставленная хозяином. Я поспешила в администрацию и, найдя там все ту же курящую бабушку, очень обрадовалась. Она без слов подписала мне объяснительную, так что я могла догуливать этот урок не переживая за пропуск. Хотя, как сказала она, кто посмеет что-то сказать беременной девушке, с таким симпатичным животиком. Про симпатичный животик я бы поспорила, но если это действительно сработает, то пусть утешатся.
Не думая более об опоздании, я решила поискать класс, где сейчас должен был заниматься Калеб. Оставалось подумать только, что я скажу ему, когда увижу сегодня. А может и не стоит ничего говорить. Разве я была столь заметной фигурой, чтобы вслушиваться в сказанный мной бред? Он мог еще вчера обо всем забыть. Кем я ему была, чтобы он переживал?
К счастью, искать пришлось не долго, так как неожиданно в моих кроссовках начала хлюпать вода. Простудиться мне не хотелось, и я поняла, что вернуться домой просто необходимо. И как назло, садясь в свою машину, я издалека, увидела высокую фигуру Калеба в мокром спортивном костюме, вместе с остальными парнями спешащим в раздевалки. Среди них он выделялся очень резко: его рост и фигура, походка, делали его заметным из любой точки двора. Среди них он совсем не выглядел худощавым. Он смеялся со всеми, совершенно не похожий на того угрюмого Калеба, которым был вчера, когда разговаривал со мной. И ужасно похожий на человека.
Хоть что-то, — философски решила я, и поехала прочь, надеясь вовремя успеть к английскому. Предмет я любила, особенно он мне нравился в изложении местной учительницы мисс Крат. Я боялась пропустить сегодняшнюю лекцию, не зря же я вчера корпела над сочинением!
Быстро переобувшись и вернувшись в школу, я не могла думать ни о чем другом как о Калебе, поэтому даже проигнорировала неудовольствие Самюель, что я одеваю кроссовки. Кажется, моя одежда и обувь объявили мне войну, в моем шкафу просто не находилось не одной подходящей вещи.
Но на английском я слушала рассеянно, что странно, так как я ждала этого предмета больше остальных. Даже Дрю, говорящий за трех Бет, перестал донимать меня разговорами, заметив мою отстраненность. Я смотрела на школьный двор, размытый и искаженный водными потоками за стеклом, и совершенно не могла сосредоточиться на том, что говорит мисс Крат. Потом я даже не могла вспомнить, о чем был урок, и когда Бет спросила меня что было задано на дом, удивленно заморгала. Я даже задумалась, а сдала ли сочинение, в таком странном коматозном состоянии вполне могло оказаться, что нет.
— Ты сегодня какая-то рассеянная, — усмехнулась она, так и не добившись от меня никаких сведений. Что и говорить, я и сама не была этому рада. Всего несколько дней в школе, а мои мысли заняты кем-то, кого я совершенно не интересую. Я встревожилась не на шутку.
Перед ленчем я решила узнать домашнее задание по английскому у самой мисс Крат, и, разговорившись о моих занятиях в литературном кружке там, в Чикаго, напрочь забыла о еде. Но Бет оказалась лучшим другом, чем я могла представить. Не смотря на то, что мы были знакомы с ней всего второй день, она додумалась взять мне сок и булочку. Я накинулась на них, благодарная ей более чем кому-либо в этой школе. Тешила мысль, что мы познакомились так удачно, и я нашла хорошего человека.
До урока оставалось минут пять, когда она, перервав тишину, затянувшуюся из-за моего ненасытного поедания булочки, задала странный вопрос.
— А что вчера между вами с Калебом сталось? Об этом говорит уже вся школа!
От шока я даже перестала жевать и открыла рот, отчего на землю посыпались крошки. Мне пришлось закрыть его, и с трудом проглотив огромный кусок, я даже закашлялась.
— А что вчера произошло между нами? — первое, о чем я подумала, был наш разговор дома. Нечистая совесть, давала о себе знать.
— Ну, в столовой, а потом на стоянке, некоторые ученики видели, что ты ударила его, — объяснила Бет неуверенно. Она старалась не смотреть на меня, но я видела, как от возбуждения ее пальцы теребят замок на сумке.
— Ах, это, — нервно рассмеялась я, с облегчением понимая, что Калеб ничего не мог рассказать о вчерашнем вечере. — Оказывается, наши родители дружат. И мой отец попросил привезти меня домой. А он проявил чрезмерное рвение, ничего мне не объяснив. Возможно, со стороны это выглядело странно, но дома мы все с этого дружно посмеялись.
На самом деле я почти не соврала — Грем и Терцо хорошо знали друг друга, но откуда, мне никто не объяснял.
Что-что, но за годы жизни с вампирами я одному научилась очень хорошо — врать. Ложь давалась мне легко, а оправдания и объяснение выходили столь правдоподобными, что иногда самой было тяжело не поверить в них. Я видела как сомнения терзавшие Бет, уступали под моим искренним взглядом и бесхитростным объяснением.
— Кажется, ему понравилась роль старшего брата, — солгала я, чтобы полностью добить ее сомнение. Да и почему бы ей не поверить мне? Какие романтические отношения могли завязаться между нами. — А что собственно говорят?
Бет замялась, и мне это не понравилось. Должно быть, говорили что-то очень уж плохое, если такой откровенный человек как она, боялся сказать мне правду. Подождав, когда мимо нас пройдут две девушки с удивленно-настырными взглядами, Бет неуверенно заговорила:
— Не знаю, стоит ли тебе это знать, ведь это сплетни, всего лишь сплетни…
— Ну, тогда мне не страшно будет их услышать, хотя стать сенсацией в первый же день школы как-то не очень удачно, — хохотнула я, в душе проклиная вчерашнее параноидальное поведение Калеба. Да и я хороша, могла вести себя спокойнее.
— Вообще-то главная мысль такая: Калеб отец ребенка, найдя его, ты решила вернуть папочку в семью.
Бет сказала это на одном дыхании и осторожно посмотрела на меня. Прошло, наверное, секунды две-три, пока мой мозг смог переработать эту информацию. Я разразилась хохотом. Еще ни разу в жизни я не слышала такой чуши. Даже самые мастерские сплетницы в моей школе не смогли бы придумать чего-либо подобного этому. Я смеялась достаточно долго, чтобы у меня заболел живот. На силу перестав смеяться, я посмотрела на Бет.
— И неужели этому кто-то поверил?
— Конечно же, нет, — рассеяла мои опасения Бет, — но сомневаюсь, что тебе понравиться причина, по которой никто не верит.
Я отмахнулась, даже ни минуты не сомневаясь в чем дело.
— Никто не верит, что Калеб мог покуситься на меня?
И я снова разразилась смехом. Хоть в чем-то я была согласна с этими провинциальными людишками. Такая как я, явно ему не была парой. Не теперь, пока я человек.
— Не думай, что тебя не считают привлекательной, — стала меня успокаивать Бет, — наоборот, некоторым парням ты очень нравишься, даже не смотря на беременность — Теренс рассказывал мне о разговорах на тренировке сегодня. Но просто тут у Калеба, были девушки и покрасивее.
Я с улыбкой заглянула в ее тревожные бархатистые глаза желая успокоить:
— Поверь, я не обижаюсь, мне почти даже льстит. Кому-то же пришло в голову, даже на миг, что я все-таки могла понравиться ему на столько, — я красноречиво провела рукой по животу, насилу сдержав очередную волну смеха. Даже в своих самых смелых снах я не могла себе представить такого.
— Думаю, так случилось не со зла, — взгляд Бет стал виноватым.
Я удивленно замолкла.
— Ты знаешь, кто придумал эту чушь?
Я видела, что Бет разрывается между дружбой со мной и не желанием говорить. Видимо того человека она знала хорошо.
— Думаю, что, скорее всего, знаю, — обреченно пожала плечами она. Оглянувшись вокруг на, спешащих на урок, студентов, Бет придвинулась ко мне ближе, глаза лихорадочно засветились, — просто вчера Калеб порвал с Сеттервин, а потом вы так странно себя вели, так что думаю…
Я понимающе качнула головой. Действительно, Сеттервин неспроста не понравилась мне сразу. Тихая и подлая, вот как теперь могла ее охарактеризовать я.
— Но ты не обижайся на нее, многие девушки, после того как Калеб бросает их, не сразу же приходят в себя, все таки в него тяжело не влюбиться, — постаралась оправдать как-то свою подругу Бет, — она не плохая и ты скоро в этом убедишься.
Прозвенел звонок, и я не успела сказать ей, что совершенно не хочу ни в чем убеждаться, и что отныне для меня Сеттервин никогда не станет подругой. Я вынесла кое-что из тех страданий в школе, от преследований, бывших друзей: кто предал раз, никогда уже не будет верным. Сеттервин теперь постоянно будет винить меня, в том, что они разошлись с Калебом, просто потому что я появилась в тот день в школе. Она была из числа тех людей, кто никогда не берет ответственность за свои поступки на себя. Ей вряд ли придет в голову, что все зависело от нее, а не от других людей и во всем виновата она сама. Разве, так тесно общаясь с Калебом, она не знала, как он поступает с девушками, неужели была так сильно влюблена? Тогда это не любовь. Это слепость, или же тупость.
После уроков я решилась сходить в школьную библиотеку, чтобы взять некоторые книги для уроков, и оценить, что можно будет почитать дома на досуге. Большинство моих книг, так же как гитара и краски, сгорели несколько месяцев назад в отчаянной попытке преодолеть гнев.
Я нашла библиотеку по описанию Бет. Находилась она за корпусом администрации и занимала отдельно стоящее от других сооружений здание. Довольно старое и немного обшарпанное, с налетом этакой древности, здесь вполне можно было снимать фильмы. Вокруг зеленели дубы, посаженные минимум лет сто назад, и, как я догадалась, именно этот корпус был самым старым из всех остальных. Видимо это все что уцелело от старой школы. Зайдя внутрь, я насладилась теплом деревянных панелей и запахом книг, старых и новых, витавшим даже здесь — в коридоре. На двери висела табличка:
«Просим вытирать ноги, а также оставлять зонтики и верхнюю одежду в коридоре.
Не шаркать ногами и не стряхивать воду с волос в библиотеке!»
Я была очень удивлена. Кому придет в голову стряхивать воду в библиотеке? Но я послушно выполнила все требования: сняла куртку и тряхнула на всякий случай головой, чтобы стряхнуть притаившуюся на волосах воду. А вот зонтика у меня не было, так что и оставлять его я не могла. Вот печально!
Войдя в помещение, вместо какой-нибудь очкастой мамаши пятерых детей, я увидела молодого человека довольно приятной наружности и со странным акцентом. Мистер Марек Пьотровски, оказался библиотекарем и довольно смышленым. Он сразу же подсказал мне, где искать нужные книги, но перед этим заставил заполнить абонементскую карточку читателя. Я минут пять вспоминала свой новый адрес, а потом номер телефона. Он внимательно и терпеливо следил за моими мучениями ни чем, не выдавая раздражения. Наконец, закончив все, я виновато улыбнулась ему, и поспешила прочь за книгами. К счастью, он не заметил, как с моей сумки упало пару влажных капель.
Я быстро нашла нужные книги, и теперь бездумно бродила вдоль стеллажей, ища еще какие-нибудь книги, которые потом смогу почитать дома, а то пока у меня был не густой выбор — профессор Дерек, некогда живший до нас, явно увлекался охотой. В библиотеке осталось несколько десятков книг об охоте. Парочка о рыбалке, а все остальное — как приготовить пойманное или убитое животное. Даже у Самюель волосы шевелились на затылке, когда она собирала их в ящик, чтобы отдать ему.
Я не вслушивалась в голоса то и дело возникавшие за перегородкой, за которой сидели какие-то ученики, я видела их мельком, и, не найдя ни одного знакомого лица, даже и не стала здороваться. Но внезапно в шепоте одной из девочек мелькнуло мое имя. Причем с таким сожалением и грустью, что я замерла и удивленно прислушалась. Но шепот стих. Через мгновение я поняла, что произошло это по вине мистера Пьотровски, который решил осадить слишком уж разговорившихся читательниц.
Подождав минуту-другую, я приблизилась к такому месту, откуда могла бы теперь слышать их четче, так что они меня при этом не замечали. Да и переживать об этом не было смысла. Обе девочки: рыженькая и светло-пепельная, сидели ко мне спиной. Они склонили голову друг к дружке, и их разговор долетал до меня сначала только отдельными словами, в которых преобладало мое имя и имя Калеба.
Я улыбнулась. Сплетни, что может быть неприятней. Но в тоже время, это означало что я заметная личность — столько ажиотажа вокруг моей скромной персоны. Сколько чести! Я хмыкнула.
Этот звук привлек их внимание и потому несколько минут, они провели в тишине, оглядываясь вокруг. Но я удачно спряталась — меня практически не должно быть видно с их позиции. Убедившись в том, что одни, девочки снова заговорили.
— Можешь мне не верить, но Сеттервин говорит, что между ними точно что-то происходит, или происходило. Ты же слышала, как говорила мать Сетти, отец Калеба давно с ними дружит. Она сама сегодня услышала это от него в магазине. А значит, — девочка с рыжими локонами хитро замолчала, и я подалась немного вперед, чтобы лучше расслышать, что же она сейчас скажет. Но этого делать было не обязательно, она торжественно промолвила: — Они должны были уже раньше встречаться! Чтобы там не говорили, я думаю, что ребенок у этой Рейн от Калеба. Вот увидишь, когда он родиться все будет видно по малышу.
Вторая недоверчиво покачала головой.
— О чем ты говоришь? Ты ее видела? Ну да, вещички у нее ничего, ну глаза красивые, рост, а так больше и посмотреть не на что. А еще эти синие волосы! Ха!
— Это она сейчас так выглядит. Она же беременна, — не уступала вторая. — Видимо до этого она была ничего, Калеб на дурнушку бы не повелся.
— Не знаю, я склоняюсь к тому, что Сеттервин не знает, как оправдать то, что Калеб ее бросил. Она ведь так кичилась тем, что Калеб с ней начал встречаться, всем твердила, что он от нее без ума.
Видимо рыжую это тоже волновало. Она прикусила губу, смотря на вторую девушку.
— Вполне возможно. Сетти еще та штучка, не зря они с Оливье лучшие подруги. Но подумай, те, кто видел Калеба и эту Рейн вчера на стоянке, готовы подтвердить слова Сетти, что между ними что-то происходило.
Я заскрежетала зубами, вспомнив, какими идиотами мы вчера были. Я так и знала, что кто-то превратно поймет все то, что произошло на стоянке. И что я только там вчера кричала? Извращенец, пристающий к беременной, да и еще влепила ему пощечину. Хороша истеричка!
— Ой, да кто их знает, что они вчера там видели, — отмахнулась рукой светло-пепельная, и так как она нечаянно задела рукой книжки, испугано замолчала — звук вышел очень громким. Из соседнего прохода донеслось громкое покашливание мистера Пьотровски. Они вновь замолкли, ожидая времени, когда снова можно будет заговорить. И я тоже ожидала, что же они еще такого расскажут. Безусловно, поход в библиотеку нес в себе очень много информации.
— И вообще не выглядит она такой глупой, чтобы попасться на удочку Калеба. — добавила светло-пепельная девочка.
— А чтобы забеременеть ума у нее хватило?! — возразила ей рыжая.
Они смолкли, обижено сопя, каждая хотела отстоять свое мнение. Знали бы они, как обе не правы. Конечно же, у меня не было никаких отношений с Калебом, и все же я была достаточно глупа, чтобы все-таки попасться на его удочку. Вот уже несколько дней, как я не знала покоя. Калеб, Калеб и только Калеб занимал все мои мысли. И даже наши имена целый день не произносили по отдельности, будто бы мне мало своих размышлений о нем. Интересно, слышал ли он эти сплетни? И как реагирует на них? Ему наверно очень смешно. И правда, как можно подумать, что он может с желанием посмотреть в мою сторону?
Я не хотела больше продолжать слушать глупые сплетни, этих злых мелочных девчонок, которым я, кажется, совершенно не нравилась. Мне больше не хотелось искать книги. Мое настроение испортилось и я, в обход сплетниц, пошла к стойке библиотекаря, чтобы записать те книги, что уже взяла.
Мистер Пьотровски молча и несуетливо, записал их в формуляр, а я начала раздражаться, смотря на его неспешные движения. Мне не хотелось, чтобы те девчонки заметили меня здесь. Поэтому когда я, наконец, смогла дрожащими руками запихать книги в сумку и выбраться в коридор, очень обрадовалась. Казалось, что тут я могла сбросить с себя злобу услышанного мною разговора.
Правду говорят, что тот, кто любит подсматривать, когда-нибудь, лишиться глаза. Вот и я получила по заслугам. Не подслушивай я, не услышала бы столько неприятного.
Домой я возвращалась немного подавленная, от услышанного и конечно разочарованная, что так и не удалось увидеть его близко. Обдумав все, я поняла, что вообще-то в услышанном смешного мало. Всего за два дня я, безусловно, нажила себе недоброжелателей. Я не сомневалась, эта сплетня, придуманная Сеттервин, будет не последней. Мне было очень обидно, но совершенно ничего похожего на ту боль, когда такие сплетни распускали мои близкие друзья в Чикаго. Ничего не зная о моей ситуации, они были столь жестоки. Если бы хоть кто-то знал правду о беременности, стало б им совести посмотреть мне в глаза? Сомневаюсь.
В это вечер Грем тоже гостил у нас. Но я лишь поздоровалась, и, поужинав, принялась за уроки. Их было не так уж и много, но Грем слишком уж напоминал мне Калеба, а я старалась не думать о нем, и не терзать себя лишними волнениями. Зачем вообще думать о нем? Только от одного нашего знакомства с ним у меня появилась куча проблем. Кажется, зря я надеялась на спокойную мирную жизнь здесь. А теперь, когда мои мысли неотступно преследовало его лицо, могла ли я спокойно жить?
Так минуло несколько дней, и я целенаправленно старалась избегать встреч с Калебом, хотя именно этого мне хотелось, но моя гордость и ум, заставляли замолчать мое глупое сердце, каждый раз, когда кто-то произносил его имя, или если я видела его издалека.
Сплетни поутихли, и к счастью никто меня не тыкал в них лицом. Видимо заметив, что мы не общаемся, все склонились к варианту, что кто-то просто пошутил. И хотя до меня еще долетали обрывки интересных сведений о себе, которых даже я сама не знала, со всем этим можно было мириться. Все-таки я новенькая, а чем еще заниматься в таком маленьком городке, особенно когда пищу дает, такая особа как я. Удивленные возгласы по поводу моего цвета волос я вовсе перестала воспринимать как обидные. А когда начались первый вопросы о беременности, я хорошо подготовилась к ним. Главное что их не задавали те, кого я начинала считать своими друзьями.
Я даже познакомилась с теми двумя зловредными девчонками из библиотеки, и каково было мое удивление, когда они настойчиво зазывали меня прогуляться как-нибудь вечером. В их намерениях я не сомневалась, они явно хотели выпытать какие-нибудь сальные подробности, но с такими людьми справляться мне было не впервой. Я соглашалась, но при этом очень неопределенно, ссылаясь на плохое самочувствие в связи с беременностью. Краснея, они, конечно же, понимающе качали головой, но все же настаивали. И я не отказывалась, только как-нибудь со временем. Впрочем, будет интересно, как же они будут выпытывать это из меня. Мне даже хотелось самой прогуляться с ними, только пока что это удовольствие я оставляла на день с плохим настроением. Очень плохим настроением, когда желание взять топор в руки растет с каждой минутой проведенной в компании не приятных особ.
Теперь я могла спокойно общаться с другими учениками, не боясь нарваться на насмешки. К тому же у меня появились новые знакомые, когда я записалась в литературный кружок. Моей мечтой было поступить в университет и стать когда-нибудь литературным критиком. Я знала, что не достаточно талантлива, чтобы писать книги, но критика, как заметила мисс Крет, была моим сильным местом. Мне легко давались сочинения, где нужно было раскрыть суть книги, донести ее смысл. К счастью, в кружок входила Ева, и, безусловно, она тянула на писательский талант. Ее стихами зачитывался весь кружок, и у меня даже появилось желание написать на них песню, чего со мной не происходило с того времени как я разбила и сожгла свою гитару, а это почти 5 месяцев назад.
С ней и Бет я начала проводить все свое свободное время. Под конец недели, а может и вначале следующей, мы собирались провести время в беседке за моим домом, читая и слушая музыку, к сожалению, холодная погода и усиливающиеся дожди, отменили все наши надежды на педикюр. Бет мечтала мне нарисовать на ногтях какие-то новомодные рисунки. И я была рада этой возможности побыть только с ними. Мне очень хотелось, чем-то разбавить вечера, чтобы стереть из мыслей Калеба, напрочь там поселившегося. Я не сомневалась, что втроем нам будет весело, главное — никаких разговоров о нем.
Даже не верилось, что я познакомилась с ними всего лишь в понедельник. И не верилось, что прошла почти неделя как я увидела Калеба. Мы не говорили все эти дни. Но мысли о нем преследовали меня словно зуд, я никак не могла от них избавиться. И даже то, что я не видела его, тоже не спасало. Мысли о нем постоянно затмевали все остальное. Я начинала переживать из-за такого резкого изменения в моих мыслях. Это напоминало мне оккупацию моей личной территории. Пугающе быструю оккупацию.
Мой глаз и сердце в яростной борьбе —
Всё делят пережитое от встреч:
Мой взор твой образ хочет в плен себе,
А сердце — этим правом пренебречь…
В. Шекспир, Сонет 46 (Д. Волжанин)
В новый понедельник, после бесцельных выходных, я не выдержала, и решила все-таки захватить зонтик. Надоело перебегать из здания в здание, прикрываясь книгами. Да и хотелось не вылезать из машины, будто старушенция. Дождь лил как из ведра, и впервые за долгое время я заскучала по солнцу, — все-таки в Чикаго его было намного больше. Казалось, даже мои волосы немного потускнели от этих ливней и не выглядели такими синими. Но люди, как и прежде, обращали на них внимание.
И вот Калеб встречался уже с новой девушкой и все забыли о сплетнях про нас с ним. Я была раздосадована и шокирована, неужели думала, что действительно произвела на него впечатление? В компании обсуждали это нехотя, особенно при мне. Я даже была благодарна, когда поняла что чувствую не только зависть к той девушке, а и ревность.
Наконец я нашла в себе смелость пойти на ленч со всеми, особенно потому что, когда Калеб с кем-либо встречался (со слов Бет), то не сидел за одним столиком с ними. И это было замечательно. Теперь я могла нормально поесть, и увидеть его вблизи, чего уже так давно просило мое сердце. К тому же не могу я избегать его всю жизнь, поэтому надо сделать так, как я поступаю со слишком назойливой песней, — слушаю ее постоянно по 20 раз подряд. Может, если проводить времени чаще около него, за какой-то период, смогу полностью выкинуть из своей головы.
Но подумать и сделать было совершенно разными вещами. Я вздрагивала каждый раз, когда открывались двери столовой, и невпопад отвечала на вопросы своих новых друзей, к счастью сегодня за столом не было Сеттервин, она бы точно интерпретировала бы это по своему, или точнее говоря правдиво. Уж она бы поняла, кого я ищу во вновь пришедших.
Теренс рассказывал какую-то смешную историю, половину которой я просто прослушала, когда около меня вдруг отодвинулся стульчик и на него сел Калеб. Я опешила, вдруг увидев его внезапно так близко, что даже ничего не сказала, когда он поздоровался со всеми. Он наградил меня долгим внимательным взглядом, от которого все потеплело внутри, и одновременно мой мозг полностью перестал функционировать.
— Здесь не занято? — засмеялся он, и лишь тогда, наконец, я вспомнила, что мне необходимо дышать. Я рассмеялась со всеми, до конца не понимая, что смешного он сказал.
— Ты сегодня один? — Оливье невинно похлопала ресницами, и мне внезапно совершенно перехотелось есть. Я несколько минут рассматривала вилку, как средство убийства.
Все дружно уставились на него в ожидании, что же он скажет. Странно, но мне показалось, что Калеб сначала посмотрел на меня, перед тем как ответить, и, кажется, Ева это заметила, но ничем не выказала своего удивления. По тому, как она говорила иногда о Калебе, казалось, они были хорошими друзьями. Невольно я почувствовала искру ревности к ней. Кажется, я сходила с ума, а может именно Калеб и делал меня сумасшедшей.
— Да — Мери занята, — коротко ответил он, и повел разговор в другое русло. Но следить за тем, что говорят, я не могла. Как то не выходило и слушать всех и стараться не думать о том, что его нога почти касается моей.
— …мы же с Евой идем сегодня к Рейн, — долетел до меня обрывок фразы, и то лишь потому, что там фигурировало мое имя. Я непонятливо уставилась на Бет и она, сомневаясь, переспросила:
— Или у тебя изменились планы на сегодня?
— О, нет-нет, — спохватилась я, — как договорились, в пять.
— У вас девичник, — с сарказмом пропела Оливье, и я догадалась, ее задело, что мы забыли пригласить ее.
За то короткое время, что знала ее, я научилась не пасовать перед Оливье. Особенно когда рядом сидел Калеб, не хотелось выглядеть жалко.
— Скорее нет, хотим вместе почитать, не думали, что тебе будет интересно.
— Да, вот будь у нас Космополитен, тогда бы позвали точно, — поддержала меня Бет шуткой. Рассмеялась даже Оливье. Она славилась тем, что не тратила время на книги, идущие не по программе. Красивый, умный робот, вот что думала я, смотря на нее. Наверное, Калеб стоял у нее в списке между: стать президентом и заварить чаю. Как же такой человек как она пережила утрату Калеба? Без сомнений, она его не любила, но он был самым дорогим трофеем в городке. Она же привыкла получать все, что пожелает.
Нога Калеба под столом передвинулась, и сидеть около него стало просто невмоготу. Но разве я могла сейчас встать и уйти, не насладившись вдоволь его присутствием?
Я рассматривала его украдкой, делая вид, что ворошу еду в тарелке. Он ничуть не изменился, только глаза его потемнели, утратив свою прозрачность и светлость, а бледность стала не такой украшающей как раньше. Он красовался в светлой рубашке и черных джинсах, и я была уверенна, что еще не видела его в этом. Неужели он не надевал вещи дважды? Тоже мне модник, — подумала я пренебрежительно, но лишь для того, чтобы хоть немного ослабить давление его очарования на мою способность мыслить. Он перехватил мой взгляд так внезапно, что заставил меня перестать дышать. Оторваться от Калеба, мне помогла Ева, что-то спросив у него, и тем самым спасла мою гордость.
Было очевидно одно — Калеб все еще зол на меня за те слова.
Когда пришло время расходиться по классам, у двери из столовой я была первой. Бет удивилась такой прыти, так как физика не входила в число моих любимых предметов, мистер Бенджамин Чан, был единственным учителем, с кем у меня не наладились хорошие отношения. Он старался спрашивать меня на каждом уроке, в отместку за то, что однажды, (и это на первом же уроке!) я поправила его. Глупо было с моей стороны, но сделала я это чисто механически, и то, потому что все время думала о Калебе. Что ж, я не могла на него сердиться, вполне заслужено поступать со мной так, притом же именно на его уроках, я больше не могла расслабляться и витать в облаках, стараясь нарисовать лицо Калеба в тетради. Неожиданное спасение от пагубных мыслей.
О да, безусловно, я хочу на урок физики! Встреча с Калебом выбила почву из-под моих ног, я словно болталась сейчас в воздухе, не находя под собой твердой поверхности.
Стараясь не смотреть, как он удаляется в другой корпус, я поспешила вперед, обгоняя Бет и всех остальных, совершенно не замечая, как капельки грязи прилипают к моим штанам.
— Знаешь, — запыхавшись, Бет нагнала меня у самого кабинета, — не будь ты беременна, я бы решила…что ты влюбилась.
Мы удивленно уставились друг на друга, и я по-глупому переспросила:
— В кого?
— Да я откуда знаю, — рассмеялась она, растрепав мои волосы, подобно тому, как это делал Ричард, — просто ты сегодня какая-то не своя. Молчишь, не слушаешь, что все говорят, да и вообще ведешь себя странно. Так себя ведет Ева, когда влюбляется. Но я просто сказала это в шутку. Ничего такого.
Не знаю, чего я испугалась, но смешными мне слова Бет не показались. Я не улыбнулась, и так ничего не сказав, зашла в класс. Конечно же, я не заметила, что в классе уже есть мистер Чан. Его глумливые слова нагнали меня около парты:
— Ваши великолепные познания в физике не позволяют вам, мисс Туорб, здороваться с учителями?
Обернувшись, я наткнулась на его мстительный взгляд и покраснела до самих ушей.
— Не будь вы в положении, обязательно оставил бы вас после уроков, — с наигранным вздохом бросил он мне, я же порадовалась, что класс был пуст, и никто, кроме Бет, не видел, как на мои глаза навернулись горячие слезы. Меня вовсе не задели его слова. Я и сама не могла понять, от чего расплакалась, но слезы текли, и остановиться их я уже не могла.
В ужасе Бет накинулась на учителя, и я не успела ее остановить. Мистер Чан выглядел раздосадованным и обеспокоенным, когда приблизился ко мне, голос его звучал неуверенно:
— Мисс Туорб, не стоит все принимать так близко к сердцу, я просто от всех своих студентов ожидаю дисциплины…
— Что вы такое говорите, от ваших слов ей только хуже… — запричитала Бет, ловя меня за ладони. И вправду, только он заговорил, поток хлынул вдвое сильнее, будто где-то во мне прорвало плотину, и я не могла найти кран. Я уже не помнила, или точнее сказать не понимала, как оказалась в медпункте. Но видимо мистер Чан, испуганный, что своими словами спровоцировал срыв, оставил со мной Бет, чьи прохладные руки я боялась отпускать.
Я выпила протянутую кем-то таблетку, но уже и так чувствовала, что успокаиваюсь. Через десять минут появилось ощущение, будто кто-то двинул меня по голове сковородой. Перед глазами все плыло, в ушах начало звенеть, а язык плохо меня слушался, но продолжалось все это лишь несколько минут.
После осталась только головная боль и чувство растерянности. Я сидела спокойно на диванчике, время от времени икая и приходя в себя. Когда Бет поняла, что может меня оставить ненадолго одну, то пошла, собирать наши вещи. Она вернулась минут через пять, и лицо ее сияло как начищенная монета. Такой она бывала, проведя время с Теренсом. Но я знала, что он еще должен быть на уроках. Так в чем же дело?
— Что случилось?
Она на минуту замялась, делая вид, будто очень занята моей сумкой и курткой.
— Надо чтобы тебя отвез кто-то домой, — начала она, следя за моей реакцией, но я уже достаточно пришла в себя, чтобы осознавать смысл ее слов, даже не смотря на то, как отупляющее действовала таблетка, — а у меня нет прав, но я кое-кого нашла…свободного.
Она помогла мне надеть куртку, совершенно не удивившись, что я молчу, видимо ее уже предупредили о действии лекарств. Только я не могла понять, почему осознаю все четко, но сказать что либо, для меня затруднительно. Я благодарно посмотрела на Бет и в уме от всей души поблагодарила ее. Она улыбнулась:
— Не за что.
Я удивленно посмотрела на нее, потому что точно знала, что вслух ничего не говорила. Неужели мой странный дар, или талант, или умение или что там еще, я случайно использовала на человеке? Раньше выходило лишь с вампирами. Странно, но я поняла, дело в лекарстве, оно подавляло мое восприятие, и я была более открыта, чем всегда. Меня это удивило и расстроило.
Когда медсестра узнала, что я не сяду за руль, то выпустила нас из медпункта. Я расслышала, как Бет тихо назвала ее «драконихой» и хихикнула, что не было мне свойственно.
Мы наконец-то вышли на улицу, из белых стерильных стен медпункта, давящих на меня не меньше головной боли, и я будто бы протрезвела. Сознание толчками начало пробиваться ко мне, и с меня словно сняли тонну воды, а из ушей вытащили вату. Я с наслаждением вдохнула свежий воздух и блаженно шагнула под ливень.
До меня доносился смех Бет, но я не смотрела на нее, а подняла лицу к небу. Вода с силой била меня по лицу, но чувствовала ли я ее тогда? Я лишь хотела, чтобы вода смыла с меня всю усталость, гнев, страх, боль и те непонятные чувства, что зарождались во мне к Калебу. Могла ли я еще повторять себе, что ничего к нему не ощущаю?
Внезапно чьи-то сильные руки резко и властно подняли меня вверх словно тряпичную куклу. И к своему ужасу я была прижата к знакомой светлой рубашке уже мокрой насквозь, и мои глаза смотрели в холодные глаза Калеба потемневшие и злые.
— Ты что сдурела, хочешь подхватить воспаление легких?!
Мне удивительно легко и спокойно было на его руках, пока он нес меня под школьный навес. Там нас ожидала Бет, умирая от смеха.
— Ну, ты и отколола, — восхищалась она, чем тоже заслужила свирепый взгляд Калеба. Я рассмеялась, увидев, как Бет опешила, не ожидая от него такой злости.
— Вот что такое переигрывание братских чувств, — изрекла я, наконец.
Видимо в тот момент я действительно выглядела смешной, так как засмеялся даже Калеб. Возможно, фраза вышла немного замудреной, но смолчать я не могла. Мне хотелось на примере, объяснить Бет, что я имела ввиду, когда она рассказала мне о сплетнях. Теперь я даже и сама начинала верить в то, что Калеб относился ко мне по-братски.
У меня не оставалось сомнений, кто повезет меня домой. И я не собиралась возмущаться, почти полчаса, проведенные вместе, предел моих мечтаний. И хоть я понимала, потом будет еще тяжелее, но как тут удержишься, видя его с растрепанными волосами и в мокрой рубашке.
— Проследи за тем, чтобы она больше не лезла под дождь, я лишь заберу свои вещи, — обратился к Бет Калеб и поставил меня на ноги, хотя я даже и забыла, что он держал меня на руках. Отпускал Калеб меня неохотно, будто боялся, что без его рук я упаду. Когда он увидел, что я способна стоять на ногах, быстрым шагом пошел к главному зданию. Бет удивленно посмотрела вслед удаляющемуся Калебу и сказала мне:
— Он действительно какой-то странный.
— А отец пообещал ему поменять машину, если он будет покровительствовать мне в школе, — серьезно сказала я. Лицо Бет вытянулось, и я рассмеялась громко и почти истерично. То ли я плохо шутила, то ли подруга не поняла шутки. Но уразумев, что я пошутила, Бет не обиделась.
— Ты тоже странная, может это какой-то вирус, — она безнадежно махнула рукой, — ничего не понимаю. Хотя мистер Чан еще та свинья, так на тебя наорать.
Бет так и не успела развить свою мысль, прозвенел звонок, и на улицу вываливались ученики, застегивая на ходу верхнюю одежду, кто-то шел к машинам, другие ждать автобуса. Возле нас остановилась Оливье, Лин и Ева, и буквально сбив нас с ног, подлетел Теренс. Они радовались предстоящим выходным, обсуждали планы на них, и я слушала все это с удовольствием, удивленно отмечая, что тоже являюсь частью их жизни. Как быстро я стала своей.
— Так-так, посмотрите, кто вывел погулять свою любимицу, — голос Оливье раздался над самим моим ухом, и я на автомате посмотрела в ту сторону, куда смотрела она. От резкого движения в голове немного закружилось, но я успела вовремя ухватиться за Бет.
В метрах 30 от нас, стоял Калеб, приобняв миловидную девушку лет семнадцати, и что-то ей говорил. Мне стало больно видеть это, и я отвернулась, и что хуже, увидела взгляд Оливье, наполненный злобой и фанатичной ненавистью, устремленный на эту пару. Мне стало страшно, что и я так же буду выглядеть с боку в скором времени. Мое лицо должно было отражать волнение и отвращение, и я постаралась скрыть его в мокрых рукавах куртки.
Буквально прошла минута и я услышала голос Калеба, несомненно, обращенный ко мне. Я нарочито медленно обернулась к нему, и что удивительно, никого рядом не было. Калеб стоял все там же, но смотрел в мою сторону. От всего этого у меня начинала болеть голова, и я просто не хотела думать о том, что только что случилось.
— Вы домой? — спросила Ева, и Бет утвердительно кивнула, отвечая за нас двоих.
— Да, Рейн плохо себя чувствовала, и в медпункте ей дали какое-то успокоительное, и вот теперь нужно ждать Калеба, пока он наворкуется.
Бет начинала злиться, так как я лишь теперь вспомнила, до наших сегодняшних посиделок, у нее были планы успеть побыть с Теренсом.
— Не понимаю, а причем тут Калеб? — зрачки Оливье сузились, хотя она старалась улыбаться. Так и хотелось ей сказать, твое-то какое дело?
— Как при чем, — Бет начинали раздражать вопросы Оливье, и я видела она едва сдерживалась, чтобы не ответить ей погрубее. — Калеб должен отвезти Рейн домой.
Оливье сразу же оживилась.
— Так я могу отвезти тебя, — мне показалось или Оливье действительно оскалилась?
Но от ответа меня спас голос Калеба, уже не просто прозвучавший в моей голове, так как я видела, как все дернулись от неожиданности. Я, от злости на него, что не соблюдает осторожность, лишь заскрипела зубами, от чего моя головная боль усилилась в два раза. Я одарила его хмурым взглядом. Он ответил мимолетной улыбкой.
— А тебя кто отвезет домой потом? — казалось, Калеб задает простой вопрос, но миролюбивым он не казался. Сама того не заметив Оливье отступила на шаг от него, хотя стояла дальше всех. Думаю, именно ее инстинкт самосохранения, подсказал ей отступить, все остальные лишь почувствовали легкий дискомфорт, и возможно неуверенность. Увидев это, Калеб сразу же расслабился, приняв свою обычную ленивую позу, — да и к тому же, меня там ожидает отец. Я уже позвонил Рейн домой, и нас ждут.
Я делала вид, что внимательно слушаю, что он говорит, на самом же деле, старалась понять от чего моя головная боль. Лекарство действовало, я чувствовала это по тем волнам, накатывающим на мое сознание, и меня тянуло в сон, но ощущала я себя при этом просто ужасно.
— Идем?
Калеб и вся наша компания смотрели на меня вопросительно, и я поняла, что со стороны должна выглядеть странно. Мокрая одежда начала доставлять мне дискомфорт, и зонтик, неожиданно появившийся в моей руке, показался мне лишним. Я рассеянно махнула рукой друзьям и направилась к своей машине, полностью игнорируя идущего рядом Калеба. Он взял зонтик в свою руку, и понес над нами, его рука надежно схватила меня за плечи. Я обернулась назад на наших друзей, но на нас не смотрел никто кроме Оливье, ее взгляд был скорее задумчивым, — совершенно другое чувство чем то, что я ожидала увидеть. Никакой злости или ненависти. С другой стороны двора за нами наблюдала новая девушка Калеба.
Я попыталась вырваться из крепких рук Калеба, но он не выпустил меня.
— Ты мало намокла? — разозлился он, не отметив, как я, косые взгляды, которыми нас сопровождали другие ученики.
— Ты смерти моей хочешь? — прошипела я.
Калеб опешил от моих слов.
— Ты о чем? — я видела, как глаза Калеба загорались недобрым огнем.
— Ты хочешь, чтобы твои подружки повыцарапывали мне глаза? — я чуть не срывалась на крик. — Не впутывай меня в свои разборки с девушками.
— Ты говоришь какими-то загадками, — мы остановились около моей машины и угрюмо смотрели друг на друга, — иногда мне кажется, ты несешь один только бред.
— Ты не так уж много со мной общался, чтобы говорить так, — я смотрела на него сверху вниз, и испытывала такое непреодолимое желание ударить его, что у меня даже руки зачесались.
— Достаточно чтобы наслушаться, — рявкнул он, протягивая руку, — ключи и садись в машину.
Я была так зла, что автоматически отдала их, и, не задумываясь, села в машину. Голова моя просто разрывалась от боли, и я не видела, как он сел за руль и куда делся мой зонтик и портфель. Но через мгновение мы уже выезжали за пределы школы, на слишком большой скорости, и думать о чем-либо я просто не могла.
Я в ужасе схватилась за ремни безопасности, но тут же передумала, вспомнив, что если разобьюсь на такой скорости, это будет уже смертельно. Расслабившись, я даже не стала держаться на поворотах. Чертыхаясь, он резко затормозил. И я почти ударилась о приборную доску, но его руки вовремя остановили мой дернувшийся вперед корпус. Голос Калеба был злым, и он еле сдерживался, чтобы не кричать на меня, но терпение покидало его.
— Почему ты не ведешь себя так же как все, не реагируешь как нормальные девушки? О чем ты думала только что? Убиться захотелось? Не хватает острых ощущений здесь? Понимаю, это ведь не Чикаго!
— Вообще-то это ты гнал на такой скорости. И я не понимаю, по какому праву, ты разговариваешь со мной так и в таком тоне, — огрызнулась я, надеясь, что мы все-таки доберемся домой, и я смогу выпить обезболивающее, — а нормальными ты называешь Сеттервин и Оливье? Одна распускает сплетни о нашей с тобой якобы связи. Другая ненавидит каждую девушку, подошедшую к тебе. Даже и не знаю, какая из них нормальней. О нет, я хотела сказать, ненормальней!
Мы тяжелыми взглядами уставились друг на друга. Мне трудно было смотреть в потемневшие глаза Калеба. Смутно я понимала, что мне не уютно, и легкий страх подкрадывался к моему горлу. Но я знала, для меня Калеб, совершенно безопасен, я чувствовала это. Он прекрасно контролировал себя и свою злость. Такое поведение уже входило у меня в привычку. Бояться, но доверять.
— Раз ты не хотел везти меня домой, нужно было оставаться. Все же лучше чем теперь спускать неудовольствие на меня, — фыркнула я.
Вид за окном был лучшим зрелищем, чем черные налитые злостью глаза. А может и не злостью? Не знай я Калеба, решила бы что это неуверенность.
— Безусловно, лучше было остаться и не слушать твою истерию, вы бы чудесно прокатились с Оливье, у нее, конечно же, истерики получаются лучше, — пренебрежительно бросил он и завел машину, до самого дома не разговаривая со мной.
Но в салоне повисла такая тяжелая атмосфера, что мне стало даже трудно дышать. Я молча сопела, сосредоточившись на том, чтобы не заплакать, успокоительное больше не помогало, а, скорее, мешало все осознавать четко. Я видела, какие хмурые взгляды он бросает на меня, и мне становилось не по себе. Мне постепенно стало душно, и едва ли я могла понять, что происходит, такого странного чувства мне не приходилось испытывать раньше. Что-то на грани ненависти и истерии, но в то же время мой взгляд все время перебегал с его рук на губы. Не самые святые мысли посещали мою голову в тот момент. Было ли это желанием? Странно задумываться над этим.
Он остановил машину перед домом, и по тому, как его пальцы сжимали руль, я поняла, что и он ощутил это непонятное чувство, которому я не могла дать объяснения. Я сидела тихо, следя за тем, как его пальцы постепенно ослабевают, а сам он расслабляется. Я привыкла к тому, что вовремя нужно уметь притихнуть и не провоцировать вампиров лишними телодвижениями. Не излучать жизнь, запах, тепло ненужным передвижением.
Наконец-то он повернулся в сторону моего кресла, внимательно изучая меня. Потом легким движением руки убрал прядь мокрых волос с моего лба. В этом жесте было что-то очень интимное и, в замешательстве, я рванулась в сторону от него. Калеб не стал меня удерживать, но его губы искривились в понимающей улыбке. Но действительно ли он понимал? Мне вдруг показалось, что я знаю его очень давно.
— Какой же ты еще ребенок. Тебе не ведомы страсти, бушующие в сердцах людей. Ты даже не знакома со своими страстями, — он говорил теперь миролюбиво, но что его потешало, я не могла понять. И вообще о чем он говорил, о каких страстях?
Но его глаза сейчас были столь прекрасны, как и лицо, всего в нескольких десятках сантиметров от моего. Губы его казались влажными, с волос стекала вода, видимо еще с того момента, когда он вытащил меня из под дождя. Или точнее сказать вынес. Догадывался ли он, насколько привлекателен теперь? Думаю, да, и его наверняка тешило то, что он мог увидеть в моих глазах в данный момент. Мне казалось, я могу просидеть так целый день, смотря на Калеба и слушая его дыхание. Мое сердце билось в унисон с ним, и я чувствовала, что могу в любой момент заснуть.
— Ребенок, — констатировал Калеб, и в ту же секунду его руки уже выносили меня из машины, но я не сопротивлялась, хотя знала, что должна. Можно себе хоть разок сделать послабление. И, не смотря на то, что это за сегодня уже второй раз, я прижалась к нему ближе, и он удивленно посмотрел на меня со словами:
— Я совершенно тебя не понимаю. Ты хоть когда-нибудь ведешь себя как нормальная девушка?
— Нет, — вяло отозвалась я, — зато я не веду себя как Сеттервин и Оливье. И я так и не могу понять, кто они, эти нормальные девушки?
Калеб проигнорировал мой вопрос, видимо посчитав свой риторическим, на который не требовал ответа.
Я не могла позволить, чтобы мама, увидела меня на руках Калеба. Хотя я подозревала, она наблюдала за нами, еще только машина показалась на дороге. Интересно много ли она слышала и видела? Я надеялась, что ей хватило такта уйти поглубже в дом, хотя я сомневалась, все таки она была моей мамой, и, безусловно, хотела знать что происходит. Главное не выслушивать потом никаких лекций.
Только я задергалась, Калеб моментально поставил меня на ноги, позволив на миг нашим телам прижаться друг другу, от чего ребенок шевельнулся во мне. Это было такое сильное ощущение, что я невольно охнула. Калеб, конечно же, испугался и протянул руки, но я отстранилась, так как услышала, прям таки лошадиные шаги за дверью, которые не услышать было просто не возможно. Поведение отца заставило меня улыбнуться. Неужели они думали, мы целуемся?
Двери распахнулись, и на пороге предстал Терцо Туорб, в безупречном сером костюме, видимо только из университета, и влажными черными кучерявыми волосами, совершенно не похожий на профессора. Его темная как для вампира, но все же бледная кожа, теперь мерцала от влаги, казалось, он лишь вышел из дождя.
— Спасибо что привез ее, — Калеб, словно вещь передал меня в руки отца, но заходить не стал в гостеприимно открытые двери.
— Нужно официальное предложение войти? Я думала это лишь миф про вампиров. — Усмехнулась я, почувствовав себя намного увереннее в надежных объятиях отца.
— Спасибо, но у меня еще дела, — проигнорировал мои слова Калеб, обращаясь к одному лишь Терцо. — Я заеду потом за отцом, передайте ему.
Калеб поспешил к лесу, огибая наш дом, мгновение и он исчез из виду. Отец закрыл дверь, и мы направились к кухне. Он, молча, помог мне избавиться от мокрой куртки, и так ничего и не сказал, увидев, что и под ней вся одежда мокрая. Я пожала плечами, мол, так получилось, на его вопросительный взгляд, и, недолго думая, пошла принимать горячую ванну. Еда могла пока что подождать. К тому же я хотела побыть немного одна, чтобы проанализировать, все, что сегодня произошло за целый день.
Странно, но только я избавилась от какой-либо компании, головная боль прошла полностью, словно рукой сняло. Я удивленная так и застыла, прислонившись к двери ванны. Так просто головная боль не проходит, как и назойливый шум в ушах. Я приоткрыла дверь, снизу доносились тихие голоса родителей, и вновь вернулась боль, но уже не столь резкая. Я закрыла глаза и начала медленно дышать. Чтобы меня было плохо слышно, я открыла краны с водой и заткнула ванну. Пока вода набиралась, я устроилась на полу, не понимая, что делаю.
Я дышала равномерно и попробовала представить себе кухню, маму и папу, сидящих там, и вдруг звук воды, падающей в полупустую ванну прямо над моим ухом, донесся откуда-то из далека, но так же отчетливо. Я видела кухню, но уже не своими глазами, другими. «Нужно поменять обивки, этих кресел», внезапно подумала я, увидев кухонные стулья. И будто бы вынырнув, вернулась в свое сознание и в ванну.
Головная боль здесь отступала, но теперь, я хотя бы понимала от чего она. Несомненно, сделать то, что я сейчас сделала, мне помогли лекарства, что же будет, если я смогу тренировать эту свою способность уже сейчас, до того как стану вампиром?
Недолго думая, я забралась в ванну целиком в одежде, как и была, только сняла обувь. Теперь мне уже не хотелось ни о чем думать, я лишь боролась с соблазном заглянуть так как-нибудь в сознание Калеба.
Задержав дыхание, я погрузилась в воду с головой, и ощутила, как мне сразу же легчает, звуки в воде почти ушли, и немного успокоившись, я слышала лишь биение своего сердца. Так я погружалась несколько раз, пока, наконец, не решила, что готова помыться нормально. Я не спешила вниз, не зная, что сказать родителям, и чуть не забыла о приходе Бет и Евы.
К тому времени как я выбралась из ванны, девочки уже пришли.
Бет раскинулась на кровати, я заметила, что она любила так делать. Ева скромно заняла подоконник, мне досталось кресло. Впервые за то время, сколько мы прожили здесь, я смутилась от вида своей комнаты. Девочки тактично промолчали, но я видела их удивленные взгляды. Мало сказать удивленные, если не осуждающие. Например, для Евы у меня был вопиющий беспорядок. Видела бы она мою комнату в Чикаго, там, среди красок, набросков, книг и листков с аккордами я нередко теряла тетради, ручки и одежду. Но мне не хотелось менять здесь мое укоренившееся правило — убирать только раз в месяц. Хотя, думаю, стоило что ли, разобрать коробки. Четыре огромнейших картонных коробки занимали больше места, чем вся мебель вместе взятая. Но я еще не была к этому готова. Сколько в них было болезненных воспоминаний.
Я пообещала себе, что этот вечер проведу, совершенно не вспоминая о Калебе, но подумать, было легче, чем сделать. Так как, не успев зайти, Бет спросила именно о нем: давно ли Калеб уехал, и кто заберет его машину возле школы. Ева полвечера рассказывала, о тех книгах, что ей давал читать именно он, некоторые из которых были и моими любимыми, но я этого уже сказать не могла. Не хватало только, чтобы дифирамбы ему запели мои родители.
Я даже задумалась, не поставить ли себе на ночь диск с записанным его именем? Какая разница, ведь он и так снился мне каждую ночь, все вокруг говорили о нем, так что слышать его имя ночью, будет не очень странно.
Когда они ушли, появился Грем, и я чуть не застонала, увидев знакомые черты лица, только у Калеба они были, безусловно, строже и идеальней. Глаза Грема, как и у сына и моих родителей, стали тоже темнее. Увидев его тренировочный костюм, я не сомневалась в цели его появления, и поняла, почему он не пришел пока были девочки. Меня интересовало, идет ли и Калеб на охоту вместе с ними, ведь я знала, что в семье Гроверов было, то же правило, что и у нас, относительно охоты: охотиться не поодиночке. В редких случаях кто-либо из Туорбов ходил на охоту сам. Компания в основном давала гарантию, что если поблизости появиться человек, один подстрахует другого. Спасет от ошибки. Это были просто меры безопасности. Хотя, несомненно, Гроверы были намного опытнее и сдержаннее в жажде, чем мои родители, им не обязательно было охотиться в паре. Думаю так, они просто проводили время вместе, ведь Грем часто отсутствовал.
Мы никогда не прощались, когда родители шли на охоту, считая это дурным знаком. Поэтому я не стала дожидаться, когда они уйдут, и не хотела знать идет ли с ними Калеб (нагло вру сама себе).
Я спустилась вниз, впервые за много дней желая спокойно почитать. На выбор у меня лежало несколько книг, и пока что я склонялась к Стивену Кингу. Но внезапный звонок в дверь нарушил мои планы. Я никого не ждала в гости и с сомнениями подходила к двери. И когда увидела Калеба еще более мокрого, чем в последний раз, когда он привез меня домой, мое сердце радостно забилось. Молча пропуская его в дом, я даже не подумала спросить, зачем он пришел.
— Они уже ушли, — догадалась я, видя удивленный взгляд Калеба устремленный на пустую гостиную.
— Давно?
Он смотрел на меня внимательно, ничего из ряда вон выходящего, но мое глупое сердце разрывалось и пело. Глаза, потемневшие и насмешливые, странным образом влияли на поток моих мыслей.
— Почти час, — задумалась я и, уставившись на лужи воды, что образовывались вокруг его ног, добавила: — Может, хочешь переодеться?
Он загадочно улыбнулся. И только спустя мгновение я поняла, что ему сейчас все равно придется возвращаться под дождь, если он тоже хочет пойти на охоту. Не идти же ему с зонтиком. Но он не отказался, и я была ему благодарна, не хотелось выглядеть глупо.
— Да, если можно.
Он пошел следом за мной, в комнату для гостей на первом этаже. Оставив его там, я поспешила в прачечную, где лежали чистые вещи отца. Схватив первый попавшийся под руку спортивный костюм, я вернулась назад, и нерешительно застыла перед закрытой дверью. Даже не успев постучать, я еле успела отскочить, когда дверь открылась неожиданно быстро.
Калеб стоял на пороге комнаты в рубашке с закатанными рукавами, обнажающими его мускулистые руки. Рубашка была расстегнута до пояса, я чуть не уронила сухую одежду, увидев его широкую грудь и мускулистый живот. На нем все еще были черные мокрые джинсы, но он стоял босиком. Когда наши взгляды встретились, время остановилось, я слышала биение собственного сердца. Мне оно казалось таким громким. Как же громко для него оно должно было сейчас биться, я не представляла.
Он опять испытующе посмотрел на меня, и я подумала, что сейчас он меня прогонит. Я смотрела на его губы, полные и красивые. Кровь прилила к щекам, я автоматически кивнула на какие-то его слова, стараясь собраться с мыслями.
— Так ты дашь мне вещи? — его глаза смотрели на меня насмешливо, и я покраснела еще сильнее прежнего. Почти бросив ему вещи, я постаралась поскорее скрыться в гостиной.
За минуту он оказался рядом, а я еще даже не успела прийти в себя от увиденного.
— До встречи в школе, — он неуверенно бросил на меня взгляд и застыл, будто ожидая еще чего-то.
Я машинально кивнула, и пошла следом за ним, чтобы закрыть двери. Калеб открыл дверь, остановился на пороге и вышел, даже не оглянувшись.
Постояв несколько мгновений, я заставила себя закрыть дверь и, прислонившись к ней, сползла вниз на пол. После еще одной встречи за сегодня, я была разбита как никогда ранее. Никакой речи о чтении уже не было.
Еле добравшись до спальни, я переоделась и укуталась в одеяло, словно ища в нем защиты от мыслей о Калебе. Найдя в лекарствах снотворное, назначенное мне еще в Чикаго, я выпила одну таблетку и устроилась удобней. Сна пришлось ждать недолго и впервые, за эту неделю я спала спокойно, не видя во сне его серебристые глаза.
Я чувствовала себя так, словно неотвратимо двигалась к своей судьбе, с каждой нашей встречей.
Верни мне мои сны
(Лёля)
Прошла еще неделя, и я поняла — игнорировать и избегать Калеба, самый лучший выход из моих терзаний. Когда я не видела его, мне было, безусловно, плохо, но если приходилось провести с ним в одной компании хотя бы полчаса, я переставала замечать все вокруг. Чувствовала себя разбитой, раздражительной и усталой. Будто бы когда уходил он, краски вокруг меркли.
Чтобы хоть немного развеяться и отдохнуть в одиночестве я решила съездить в Лутон. Услышав об этом, очень обрадовалась Бет, и я не знала, как бы по культурнее отшить ее, не объяснять же, что я не хочу слышать в этот день даже однократного произношения имени Калеб. К моему ужасу, пока я говорила с некоторыми девочками из литературного кружка, Бет успела сказать об этом Еве, и разбираться нужно было с двумя подругами. От чего, конечно же, мое настроение портилось с каждой минутой их веселой болтовни. Ну и как им теперь сказать, что я жажду уединения?
— Может, еще кого-нибудь позовем? В компании веселее.
Когда Бет задала этот вопрос, я была просто на грани истерики. Какая компания? Только я и машина по дороге в Лутон. К моему полнейшему ужасу к концу тригонометрии нас набралось человек 10, половину из которой я, понятное дело, хорошо не знала. Так и не найдя в себе сил рассказать все Бет и Еве, что хотела съездить сама, надутая и злая я поехала домой.
Мне пришлось по дороге искать магазин, чтобы купить шоколад, так как потребность в нем возрастала, с каждой минутой, мыслей о сложившейся ситуации. Хотелось просто вопить от досады.
Я припарковала машину и по привычке включила сигнализацию, хотя кому здесь придет в голову украсть мою машину. Вот будь это поросенок или несколько кур… Конечно я была не справедлива, и наш городок не был столь захудалым. Здесь имелся хороший супермаркет, и в нем я могла найти все, что только моей беременной душе будет угодно.
Завидев меня, сестры Стоутон отчаянно замахали приветливо руками с самого конца торгового зала. Как только они меня заметили? Я кисло ответила им, надеясь, что может смогу ускользнуть от них между рядами. Но, не смотря на свой возраст, передвигались они очень быстро. Я называла их «фашистами в юбках», стекла их военного бинокля было видно из любого окна нашего дома. Иногда я думала, не подарить ли им телескоп, но в то же время с биноклем должно быть удобно, по стеклу на каждую из сестер, а так им придется меняться. А вдруг пропустят что-нибудь интересненькое?
«Фашисты в юбках» догнали меня возле фруктов и овощей и неотступно следовали к отделению со сладостями, распытывая об учебе, родителях и, конечно же, тонко намекая на мое самочувствие.
— Не жалуюсь, — я начинала терять терпение, улыбка сошла с моего лица еще пять минут назад, до этого я напоминала скривившегося от зубной боли человека. Я терпеливо ждала, когда же подойдет моя очередь к кассе и надеялась про себя, что смогу выйти отсюда, не нагрубив.
— Да уж плохая в наше время косметика, все химия, — печально отозвалась, кажется, Адель, не отрывая взгляда от моих волос.
— Да, — поддержала ее сестра, и я моментально догадалась о чем сейчас пойдет речь. Передо мной оставалось два клиента, и я была почти уверена, что смогу еще пережить эти мгновения. — Знаешь, милочка, — обратилась она ко мне и я едва сдержалась чтобы не заскрежетать зубами, — в дни моей молодости, часто так случалось, красишься на блондинку — стаешь рыжей…
…один клиент…
— …красишься в каштановый, почти блондинка…
…вот уже моя очередь. Я выложила на прилавок две шоколадки, пачку печенья и сок, и даже прикусила себе язык, чтобы смолчать, но ответ уже зрел в моей голове. Но нужно промолчать.
— И вот однажды, я была чуток старше тебя, мы прокрасились с сестрой в черный, и наши волосы стали такими же синими как твои. Понимаю, как же тяжело тебе пришлось.
Сожаление на лице Адель-Генриетты было таким искренним, что я просто не выдержала. Забирая свою сдачу, я постаралась быть серьезной, и чтобы мой голос звучал вежливо.
— Представляю, но это не удивительно, в конце 19 века ведь красились медным купоросом.
Я не стала дожидаться реакции и поспешно покинула магазин. На улице я услышала как, рассмеялась кассирша, значит до сестер Стоутон дошел смысл моих слов. Но меня не интересовало, что последует потом. Пусть приходят к родителям, жалуются и сплетничают. Что им старым пронырам остается делать. Давно пора было их отшить. Видимо они не подозревали, но я знала, кто подливает масла в огонь, в сплетни про нас с Калебом. Кто еще мог видеть его машину, так часто припаркованную около нашего дома? И не важно, что на ней приезжал не Калеб, а Грем, их видимо такие подробности не интересовали.
Остановившись около дома, я не спешила выходить из машины. До послезавтра дома никого не будет, и меня пугала перспектива есть одной и слушать глухое эхо того как моя вилка ударяется об тарелку. Но не могла, же я просидеть здесь весь вечер. Моя меланхолия день ото дня становилась все темнее, но я пока еще не параноик. Я заставила себя вылезти из машины и войти в дом. Странно, но безжизненным он мне не показался. Играла музыка, в доме пахло едой и чем-то странно знакомым.
Войдя в зал, мне пришлось за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. Развалившись, на диване лежал Калеб. Заложив руки за голову, он внимательно следил за мной и молчал. Если бы не его открытые настороженные глаза, вполне могло сойти, что он спит, но он не мог спать днем и я это знала.
Мне даже не нужно было спрашивать, чтобы понять — его приставили ко мне как няньку, так как родители отправились в Лондон по делам отца, а заодно навестить некоторых друзей. То, что здесь оказался Калеб, сказало мне о многом, ему они доверяли настолько, что оставляли меня с ним. Я была поражена. Неужели контроль Калеба так хорош?
— Ничего не скажешь? — удивленно причмокнул губами Калеб и это, конечно же, заставило меня взглянуть на них. Я тяжело сглотнула и молча развернувшись, пошла на кухню. Кроме того что у меня тряслись коленки от его присутствия, я была обижена на родителей — ни слова мне не сказали! Возможно, они подозревали, что я буду против. Но им ничего не известно о моем внимании к Калебу. Или все-таки известно? Самюель очень наблюдательна, и я не очень хорошая актриса. Уметь врать и уметь скрывать чувства — две разные вещи.
— Как интересно видеть тебя с закрытым ртом — даже в моих самых смелых мечтах такого не было, — он явно потешался надо мной, да ничего я тебе-то крылья подломаю, стервятник.
— А тебя вообще в моих мечтах не было и что?
Я торжественно усмехнулась, увидев, как его лицо вытянулось. Что не ожидал? А вот так тебе. Я хотела пройти мимо, но Калеб перегородил мне дорогу к холодильнику.
— Что, не удачный день? — серьезно поинтересовался он, заглядывая мне в глаза. Я пропустила тот момент, когда должна была вдохнуть.
— День, неделя, месяц, год, — перечислила я, загнав ногти в ладонь, чтобы не позволить своей руке дотянуться до его густых черных ресниц. Ну, зачем парням, вообще нужны такие длинные ресницы? Вопиющая несправедливость!
Я не была тщеславна, как Самюель, и критически относилась к своей внешности, но теперь мне казалось, что Калеб проявляет какой-то нездоровый интерес к моей персоне. Мы стояли друг к другу почти вплотную, и я была готова поспорить, что именно он придвигается ко мне. Но, понятное дело, все это глупости, он ни взглядом, ни жестом не показал, что я нравлюсь ему. А все его поведение можно было списать на рвение быть добрым ко мне. Несомненно, его мучила совесть, за наш последний разговор, когда он привез меня домой.
— Пропустишь? Я хочу есть, — попросила я, найдя, наконец, в себе силы отстраниться от него. Выражение лица Калеба не изменилось, он отодвинулся, но продолжал внимательно следить за мной глазами. Он что думал, я решила отравиться, потому что меня оставили с нянькой?
Я чувствовала себя неловко, когда он столь внимательно наблюдал за мной. Что я ему музейный экспонат? Мои руки тряслись от нервного перенапряжения, и я не решилась браться за нож, — не хотелось провоцировать его, свежей кровью, причем моей.
— Тебе нечем заняться? — раздраженно бросила я, оставив попытки, приготовить себе что-либо съестное, когда он так внимательно смотрит и провоцирует волнения в душе и теле. Я не видела его так давно, что, кажется, наступила передозировка его пребыванием рядом.
— Я тебе мешаю? — полюбопытствовал он, и мне вообще перехотелось есть. Я вспомнила про еще один шоколадный батончик и печенье, оставленные в машине. Я обошла с другой стороны стола, чтобы не идти мимо Калеба. Он рассмеялся моей детской выходке, а я лишь думала, как бы поскорее оказаться на улице, и хоть немного успокоиться. Почему я не сидела в машине?
— Звонила Бет, — он проследовал за мной, и я с раздражением заметила его великолепную улыбку. Дверца плохо открывалась, и я гневно пнула машину. Конечно же, он сразу отобрал ключи и, открыв замок, галантно отворил дверцу, мол, что тут сложного. Хотелось вопить и брыкаться. Как то раньше я не замечала за собой кровожадности, видимо это было до знакомства с Калебом. Как можно быть таким…таким,… таким идеальным?
— Сказала, что ты организовала поездку в Лутон завтра.
Я тихо зарычала, не сомневаясь, что он услышит, ну и что, я дома и могу выразить свою злость как мне угодно.
— Неверная информация? — допытывался он.
Я вылезла из машины, и, уже не сдерживая своей досады, впритык посмотрела на него. Видимо я действительно была зла, так как его красота не заставила меня забыть, что я намеревалась сказать.
— Точнее говоря, я собиралась поехать в Лутон одна, но Бет интерпретировала все по-своему.
— Но так как вы все равно едете, можно ли и мне присоединиться?
Он говорил так вежливо, что я даже опешила. Это было ошибкой — затихнуть и посмотреть на него. Его глаза серебристо-стального цвета, притягивали меня, подавляли своей силой.
— Зачем ты спрашиваешь, по-моему, Бет и так тебя пригласила? — с трудом смогла промямлить я, удивляясь, что вообще смогла сказать такое длинное предложение, не лишенное смысла.
Он молчал всего мгновение, и мне хватило этого времени, чтобы отвернуться и скинуть с себя оковы его очарования.
— Но ведь первоначальная идея была твоей.
— Первоначальная идея была совершенно другая: я и больше никого, ну, в крайнем случае, голос Бена Муди, звучащий из магнитофона, — резко отозвалась я, и направилась назад в дом. Калеб не обгонял и не отставал, а подстроился под мой шаг. Мы оказались перед дверями одновременно, и он галантно пропустил меня вперед. Я же боролась с искушением хлопнуть дверью перед его носом. Мало ему, без разрешения посещать мои сны, мучить в мыслях, так он теперь и в жизни, не дает покоя.
Я боялась, что от такого близкого общения с ним, превращусь в подобие Оливье, с ее ревнивыми намеками и поведением. Не далее как сегодня, я чуть не ударила девушку Калеба дверьми, выходя из туалета, но даже не извинилась, злобно подумав, что нечего околачиваться под дверью. Потом я пожалела об этом, подумав, не схожу ли с ума?
И вот неожиданно, мои желания побыть около него, когда никого рядом нет, стали явью. Но я не могу собрать свои мысли в одно целое, так как его запах и голос заставляют думать лишь об одном.
— Ты не ответила на вопрос, — напомнил мне Калеб. Я устроилась в гостиной и включила телевизор. На спортивном канале не было ни одного матча по хоккею, но я и так подозревала, что этот день закончиться просто кошмарно.
— На какой вопрос? — кажется, у нас входит в привычку говорить короткими фразами.
— Могу ли я поехать с вами?
— Я что твой отец, откуда мне знать можешь ли ты поехать с нами или нет?
Его моя шутка не рассмешила, наоборот Калеб сидел мрачно-спокойный, кажется, его хорошее настроение улетучилось, так же как и мое сегодня с утра. Вот и поделом, нечего тут ослеплять своей улыбкой, бедную беременную девушку.
— Почему ты увиливаешь от вопроса, — недоумевал он, — не хочешь, я не поеду.
— Ой, — взорвалась я, — только не говори, что от одного моего желания зависит, поедешь ты или нет!
Я не понимала, что за игру он затеял. Не нравлюсь я ему, пусть так и будет, но к чему тогда это не понятное поведение? Разрешение просит. К чему все это?
— Просто мне кажется, я тебе не нравлюсь, — без обиняков сказал Калеб и, сложив руки на груди, обвинительно посмотрел на меня.
Как далек он был от истины. Разве нравиться это подходящее слово? Скорее подходит сохнуть. Я почти готова была поверить, что скоро запишусь в его фан-клуб, а может предложить Сет и Оливье, создать таковой? Вот бы весело мы проводили время, лобызая его постеры на стенах.
Но всего этого сказать ему я не могла. Все-таки гордость хорошая вещь, у меня ее много, готова даже поделиться. Она заставила меня в притворном удивлении раскрыть глаза.
— Неужели такого еще с тобой не случалось. Да, представь, ты мне не нравишься как парень, но если будешь вести себя менее самовлюбленно, с тобой вполне можно общаться.
— Ну, спасибо, а то я переживал, что со мной вообще тебе общаться противно, — скрипнул он зубами. Его взгляд, обращенный ко мне, можно было назвать убийственным, но я ликовала. Одной мне страдать от его невнимания?
Зато, наконец, я объяснила для себя, странное внимание с его стороны. Как же я не догадалась раньше? Его удивляло и задевало отсутствие реакции, на которую он привык со стороны девушек. Интересно, он сейчас чувствует хоть малую долю того что и я, когда понимаю как он равнодушен ко мне? Вряд ли, для него это лишь вопрос самолюбия.
Минут пять царила тишина, которую не мог нарушить даже звук телевизора. Каждый думал о своем, но я так остро чувствовала его нахождение рядом, что моя кожа покрывалась мурашками. Почему же он не чувствовал наэлектризованности в воздухе, от которой мне ставало трудно дышать? Как можно быть таким притягательным, и ни чего не отдавать взамен? Хоть бы раз узнать, как это, когда его губы оказываются на моих. Не знаю только, станет ли мне легче. В любом случае я решила для себя, что завтра постараюсь незаметно потеряться от остальных, и побыть одной. Сегодняшний вечер в его компании станет сущим испытанием. Тяжело хотеть быть с ним и в то же время избегать его компании, понимая, что потом станет лишь тяжелее.
— Ты так ничего не ела, — внезапно заметил он, и я обратила внимание, что не взяла ничего из машины, за чем шла. И почему он придает значение таким вещам?
Я машинально пошла на кухню, совершенно не чувствуя голода, зато он не последовал за мной и я все же смогла немного расслабиться. Пока разогревалась пицца, голод настиг мое утомленное тело, а я с отчаяньем смотрела, как стрелки часов приблизились к шести. Значит еще как минимум четыре часа сплошных терзаний.
Поела я в благословенном спокойствии, не мучимая его присутствием. Меня покинули смятение и усталость, я почти была готова выдержать все эти четыре часа. Растягивая время, я помыла посуду вручную, убрала все, что мне казалось не так лежит. На это ушло еще пятнадцать минут помимо еды. Вскипятила чайник, заварила чай. Пять минут. Подождала пока он завариться и стерла несколько несуществующих пятен со стекол окна. Еще пять минут. Когда я шла с кухни, на часах было уже 6.45, и время моих радостных страданий значительно сократилось. Всего три часа, и я смогу вдоволь насладиться, вспоминая проведенное с ним время. Не спеша я прошла в гостиную.
Телевизор был включен на канале «Дискавери», шла передача о второй мировой войне, Калеб смотрел на экран равнодушно. Только неестественно застывшая поза, заставили меня думать, что не все так просто. Вампиры привыкли к тому, что должны вести себя как люди, и поэтому старались двигаться и не застывать в ожидании и прислушивании к сердцам и пульсированию крови. Видимо все было настолько плохо, если он вел себя чересчур по-вампирски. Но зато чутье не подводило его, только я ступила в комнату, как глаза Калеба мельком глянули в мою сторону. Что ж, ничего такого чтобы заслуживало его внимания. Меня больно резануло по сердцу отсутствие какого-либо внимания с его стороны.
Он переключил канал на новости, и я устроилась на свое место. Ни слова или звука, мы молчали, словно на похоронах. Я боялась нарушить тишину даже движением, ноги мои затекли, но, казалось, если я двинусь, случиться что-то плохое.
7.30. Все та же тишина, казалось, вовсе не тяготит его. Калеб закрыл глаза, и мне показалось, что на моем диване лежит искусно сделанный манекен, или восковая фигура. Закончились новости, я чувствовала, что если не поворочаюсь, нога отпадет от недостатка кровотока. Пошла реклама, а потом телемагазин. Пульт был у Калеба, но я лучше буду смотреть такую ерунду, чем попрошу Калеба вернуть мне пульт.
8.00. Пришлось спустить ноги. Еще минут пять, и ампутация была бы мне гарантирована. Ну да, чего не сделаешь назло Калебу.
Он даже не пошевелился, лежал все так же тихо. Оказывается, он может быть даже красивее, чем всегда. Во всем сером, он вовсе не казался скучным, словно эта не показная одежда лишь подчеркивала его красоту. Надень ему мешок на голову, но даже телом Калеб привлекал бы мой взгляд.
Я задумалась о том, кем он хотел стать когда-то, перед тем как переродился в вампира. Наверняка, будучи на войне, он мечтал, что все закончиться и тогда он сможет стать…кем же?
Я даже не представляла профессии достойной его. Калеб был умен, и уже тогда красив. Возможно, он подался бы в политику, у него появилась бы белокурая жена, подобная Оливье, жили б они в роскошном белом особняке, утопающем в цветах. Как далека эта картинка, нарисованная в моем сознании, была от меня. Я не вписывалась в ту жизнь, что он вел бы. Даже будучи человеком, Калеб никогда не взглянул бы на меня с желанием.
Я посмотрела на свое отражение в оконном стекле критически. На улице стемнело, и я смотрелась будто в зеркало. Мне показались глупыми мои синие волосы, обрамляющие бледное лицо, осунувшееся от плохого сна и нервозности, и, не смотря на то, что глаза занимали пол лица, они не добавляли мне красоты, я скорее напоминала сову. Плотно сжатые губы и так тонкие, превратились в узкую линию, как у старой строгой учительницы. Еще тот образчик непривлекательности, хотя до знакомства с Калебом я считала себя миловидной. Почти хорошенькой, но отнюдь не серой. Особенно если учитывать мои не полные метр семьдесят, я пользовалась популярностью. Что же изменилось? Почему я стала с собой так сурова. То, что я не дотягивала до его класса, было очевидным, но зачем же ненавидеть себя?
Хотя если так подумать все началось еще до того как я познакомилась с ним. Все что случилось, полгода назад, изменило меня, мою жизнь и жизнь тех, кого я любила. Ненависть к себе доставляла мне удовольствие, я питалась ею, и подогревала желание жить назло всем.
Я пропустила тот момент, когда Калеб открыл глаза, но, отвернувшись от окна, натолкнулась на его испытующий взгляд. Тяжелый вздох вырвался из моих легких. Что и говорить, его глаза заставляли мое сердце совершать такие сальто. Я просто удивлялась, как могу ходить, говорить и дышать. Почему он так действовал на меня?
9.00. Снова пошли новости. Мы смотрели друг на друга, и я не в силах была оторвать взгляд, чувствуя себя загнанным зверьком. Не знаю, о чем говорили мои глаза, его же казалось, становились все мягче, такими добрыми я их еще никогда не видела.
Когда он посмотрел на меня так, мое сердце подскочило в груди. Я не знала, что случилось, лишь чувствовала, что этот взгляд не будет потерян в глубинах моей памяти. Он смотрел на меня через всю гостиную. Я должна была его ненавидеть, за то, что мучилась, но смотрела на него точно так же, как он на меня, только понимал ли это Калеб?
Калеб приподнялся резко на диване, миг и он оказался рядом, присев возле моих ног.
— О чем ты думаешь? — требовал, почти приказывал его голос. Я рассеянно посмотрела на то, как он взял одну мою руку в свои прохладные ладони, и не решалась поднять глаза, зная, что попаду в плен его ослепительно прекрасных глаз. Но я не удержалась. Я почти утонула в них, в то же время Калеб выглядел таким спокойным. Он неотрывно следил за моим лицом, я почти уже решилась сказать, что думаю на самом деле, загипнотизированная его взглядом, но вдруг зазвонил телефон и миг был потерян. Как я ненавидела и в то же время благодарила того кто сейчас звонил. Какую роковую ошибку я могла совершить.
Я почти убегала от Калеба в надежное отдаление кухни, с каким облегчением скинув с себя его притягательность. Кажется, он почти смог меня околдовать.
— Да, — с придыханием от бега выдохнула я в трубку.
В дверях появился Калеб, но я смогла проигнорировать его, закрыв глаза.
— Как у вас дела, — полился знакомый голос матери, и я с наслаждением вслушалась в него, он спасительно отрезвлял меня. — Надеюсь, ты не очень измываешься над Калебом, он считает, что не нравиться тебе.
— Нет, — проворчала я, совершенно не желая сейчас говорить о нем, ну хоть что-то может быть в моей жизни, чтобы не касалось его? — Все хорошо, мы смотрим новости.
— Это, очень, странно, — протянула тягуче Самюель, когда ее что-то тревожило, в ее английском языке появлялся странный французский акцент, удивительно, но став вампиром она не утратила такую человеческую способность.
Рядом колыхнулся воздух, и мне пришлось открыть глаза. На стуле передо мной появился Калеб. Чтоб тебя, угрюмо подумала я и вновь закрыла глаза. Но от него будто бы волнами исходили разряды, не видя его, я так остро чувствовала присутствие, что он вырисовывался в моем сознании. Сгинь упырь несчастный, даруй же мне покой.
Я глубоко вздохнула и наконец поняла, что пропустила половину того что говорила мне мама. Он отбирал не только мой разум, но и слух. Безусловно, нужно бороться с его влиянием на мою жизнь. Значит, будем рвать, мрачно подумала я, и вырвала мысленно свое сердце.
— … и не забудь, никаких планов на понедельник, мы едем к твоему врачу, — прорвался, наконец, ее голос в мое сознание.
— Да я помню, — уныло отозвалась я. Приемы у врача не были в списке моих самых любимых занятий.
— Не слышу энтузиазма.
Не будь тут Калеба, я бы сказала ей об энтузиазме. Не знаю, соглашусь ли я когда-нибудь еще пережить беременность.
Возможно, все дело было в том, что ребенок не был желанным, но и странные не доброжелательные врачи не добавляли мне радости. К примеру, взять моего нового английского врача, мистера Понесена, занудного старикашку, со своими взглядами на девичью скромность и раннюю беременность. Если б не деньги родителей он точно отказался бы меня осматривать. А будь сейчас средневековье, он первый бы принимал участие в инквизиции. Так и представляла его с горящим факелом у нашего дома. Не удивительно, что он все еще холостяк. Или давно уже холостяк, а точнее говоря, вообще холостяк.
— Кстати, я еду завтра с друзьями в Лутон, — я постаралась говорить будничным тоном, чтобы мама не услышала моего раздражения, пусть думает, что мне хорошо и весело.
— Надеюсь, с вами будет Калеб, он присмотрит за тобой, — прорвался с заднего плана голос отца. И если бы я не была так раздраженна, что родители доверяют ему больше чем мне, наверняка пустила бы слезу. Сколько любви и терпения было в них.
— Едет, — скрыть разочарование мне не удалось. Со стула раздался смешок, но я не стала открывать глаз, мое воображение и так нарисовало его веселое лицо. Мама тяжело вздохнула в трубку.
— Все-таки ты несправедлива.
— Можно я буду судить сама, все-таки он мой тюремщик.
— Он что, плохо с тобой обращается? — голос матери стал тревожным, не трудно было представить, что себе вообразила она. Я забилась в угол, и он истекающий слюной надо мной.
— Не то слово, три часа подряд заставил смотреть телемагазин, — нехотя проворчала я, хорошо, что с чувством юмора у моих родителей все в порядке.
— Два, — подал со стула голос тот, кого я старалась игнорировать.
— Два, — любезно исправилась я, и услышала, как в трубке на том конце провода кто-то прищелкнул языком.
— Чувствую, вы развлекаетесь, — проговорила удивленно Самюель, видимо ожидая худшего.
— Еще как! Я как раз заковала его в наручники, и пойду искать свою любимую кожаную маску с молнией на месте рта, он просто достал меня пошлыми анекдотами. — Мрачно пошутила я, и услышала рокочущий смех Калеба, который он пытался скрыть.
— Не смешно, — проворчала Самюель, и где то на заднем плане возмутился Терцо, чтобы я, как леди, не забывала о хороших манерах. — Хорошо, старайся ехать завтра аккуратно на дорогах, в Лутоне особенно, ты еще не привыкла к левостороннему движению. И помни, что мы скучаем.
Я тяжело вздохнула, потому, что не скучала, прекрасное тело, расположившееся рядом, не давало мне нормально дышать, не то, что думать о ком-либо еще.
— Передавай привет Калебу.
— Угу, — угрюмо буркнула я и положила трубку. Еще чего, никакого привета, а вот выставить его за двери, с удовольствием. Несколько раз, вдохнув и выдохнув, я открыла глаза. Калеб улыбался так, будто понял, о чем я думаю.
Я посмотрела на часы, на силу отведя взгляд в сторону. 10.00.
— Я ложусь спать, — заявила я.
— Не сомневался, — весело отозвался Калеб, и от его улыбки мое сердце дрогнуло. Он казался просто неотразимым, когда улыбался вот так как сейчас, по-мальчишески. Казалось, я могла увидеть того человека каким он был, без надменности, без муляжа. В любом случае чересчур прекрасный, чтобы даже в мечтах считать его своим.
— И?
— Что и? — непонимающе пожал плечами Калеб.
— «И» — это тонкий намек, что тебе пора домой, — медленно, словно ребенку объяснила я свою воинственную позу.
— А Самюель тебе ничего не сказала?
Почему Калеб выглядит так виновато, было первым, что подумала я. Пока, конечно же, до меня не дошло, почему Самюель боялась, не ссоримся ли мы с Калебом. Просто он оставался на ночь стеречь меня.
Но я даже не разозлилась, подсознательно ожидая этого. Только представить себе, что я смогу спокойно заснуть, когда где-то в доме будет он, не могла.
Я не могла смотреть на него, боясь увидеть непонимание или издевки, и молча, направилась к лестнице. Мысль закурить, преследовала меня целый день и я как никогда за эту неделю была близка к этому. Я поднималась вверх, чувствуя спиной его взгляд, и он прожигал меня насквозь. Залетев в свою комнату, я принялась лихорадочно искать пачку сигарет, запрятанную в еще не распакованных коробках, до которых у меня не доходили руки. В них была одежда, совершенно новая, но в которую я точно сейчас не влезала. Мои книги и диски с музыкой, старые альбомы с уроков рисования и сотни фотографий. Оказалась, что вся моя жизнь в Чикаго, поместилась в четырех ящиках. Как странно оказалось понять, что я вовсе не жалею ее, — жизнь здесь казалась мне намного интересней.
Горестно усевшись на подоконнике, я раскрыла окно, надеясь, что Калеб не примет это за звуки побега и не ворвется в мою спальню. Я прикурила от старой зажигалки, подаренной кем-то из бывших друзей, и с наслаждением затянулась. Казалось, меня должно было замутить от них, но наоборот, все мое существо радовалось, чему-то такому запретному, о чем никто не знает. Здесь и сейчас не было моей беременности, родителей и точно не было Калеба. Мой мозг взял передышку и запретил мне думать о нем. К полному счастью не хватало кружечки глинтвейна, которого я так любила.
Снизу не доносилось ни звука. Спрятав сигареты назад, я пошла в ванну, желая избавиться от Его невидимого присутствия, что незримо обитало со мной. Именно там я могла отдохнуть и расслабиться. Понежившись в горячей воде, я наконец-то решилась выйти, думая о том, что придется спуститься вниз и пожелать ему доброй ночи. Не смотря на то, что мои родители не спали в таком понятие как спят люди, таковым был наш ритуал, они не желали лишать меня простых человеческих радостей, столь привычных в обычных семьях.
Но далеко ходить не пришлось. Калеб сидел на верхушке лестничного пролета
— Думал, ты утонула, — недовольно заговорил он.
— Неправда, ты прекрасно слышал, как бьется мое сердце, — отрезала я, чтобы не подаваться чувству вины, за то, что веду себя с ним грубо. Кажется, одной сигареты было мало, мне вновь захотелось курить, когда я увидела его фигуру, сидящую в такой позе, будто из рекламы одежды. Так даже нашу лестницу можно было продать. Целиком.
— И не одно твое, — не смущаясь, добавил он, отчего смутилась почему-то я, устыдившись своей беременности. Какой же толстой и гадкой я себе сейчас казалась, ужасной космической темнотой рядом с далекой яркой недоступной звездой по имени Калеб.
— Не присядешь? — похлопал он по ступеньке возле себя.
Я опасалась такой близости, особенно когда мои волосы были мокрыми и, несомненно, источали более сильный аромат, чем всегда. И не стоило забывать о его опасной притягательности. Я панически боялась повторения того, что было в гостиной. Чтобы избежать не желательной (да кого я обманываю?) близости я села напротив него, прислонившись к перилам. Он усмехнулся такой понимающей улыбкой, от которой у меня заныли зубы. Но понимал ли он действительно, зачем я поступала так?
— Почему ты хотела поехать в Лутон одна?
А к чему такой интерес? Я рассматривала Калеба и могла лишь догадываться о причине всех его вопросов. Зачем ему все это? Хотя, возможно, Самюель права в своих рассуждениях о нем, Калеб одинок, и ему скучно, я же новое лицо в его окружении. Безусловно, он привык знать все и обо всех, в своем маленьком царстве девушек. Кажется, в школе девушки делились на три категории: те с кем он уже встречался, с кем собирается встречаться и кто еще не подрос, чтобы с ними встречаться. Неудивительно сколько недовольства должно приносить ему, то, что я не падаю ниц, перед его красотой. Как же он должен быть разочарован и обижен.
— С нашего приезда в город я по сути дела так и не могу побыть в одиночестве. Слишком много случилось всего, что я даже не успеваю передохнуть, а события сменяют друг друга. Хотелось просто побыть одной. Обдумать все. Просто отдохнуть.
Почему то сказать ему все это не было сложным. Его внимательные глаза и молчание провоцировали меня на откровенность. Мне хотелось прижаться головой к его коленям и говорить, говорить. Но нет, нужно сопротивляться его обаянию!
— Все не так уж и сложно… — покачала я головой, не желая раскрывать душу перед ним, понимая, что не желание помочь мне, движет им.
— Как интересно, — он обхватил руками одно колено, другую ногу вытянул в мою сторону, почти касаясь подола моего халата, — ты, и не хочешь говорить. Или ты не хочешь говорить со мной? Думаешь, я настолько самовлюблен и равнодушен, что не пойму? Красивый и разбалованный. А я думал, что ты не нацепляешь людям ярлыки,…хотя да, ты не считаешь меня человеком.
Он говорил спокойно, не удивляясь, а констатируя факт, словно не ожидал услышать от меня ничего другого.
От негодования мои щеки покрылись румянцем.
— Если хочешь знать, ты первый кому я это сказала. Не понимаю, почему вообще с тобой разговариваю. Тебе действительно трудно меня понять.
Я резко выпрямилась и, не смотря на легкое головокружение, постаралась уйти. Но меня остановили холодные оковы, неожиданно схватившие за руку. Я посмотрела вниз. На коленях передо мной стоял Калеб, его лицо выражало покаяние, но глаза искрились смехом.
— Леди простите меня, и примите в знак мира то, что я еще не перед одной женщиной не падал на колени.
Это было так смешно, что я не удержалась от смеха. Раньше я не могла догадываться, каким Калеб может быть. Теперь он совершенно не был похож на того угрюмого персонажа каким я нарисовала его в своем воображении. Кажется, тот Калеб и этот — были разными людьми.
Он потянул меня вниз, и мы вернулись каждый на свое место.
— Мне сейчас кажется, что у тебя раздвоение личности. Как ты думаешь, у вампиров могут быть психические заболевания?
— Смотря что, рассматривать как психические заболевания, — пожал плечами он, и я не смогла не отметить, как красиво у него это выходит. — Я знал нескольких, у которых развилась паранойя. И знаешь, у тебя странное представление о вампирах. Они не становятся другими перерождаясь. Характер и мировоззрение остаются прежними. Ты приобретаешь лишь силу, красоту и некоторые умения. Но остаешься все тем же человеком. А потом выбираешь свою дорогу.
— Значит, тщеславие, и горделивость у тебя уже были? — не удержалась я.
На мое удивление он развел руками.
— Что могу сказать в свое оправдание, я был красив уже тогда, нравился женщинам, но в отличие от настоящего времени, у меня были планы и я не собирался тратить свое время на женщин.
— И кем ты хотел стать? — я наконец-то задала вопрос мучивший меня.
Он посмотрел на меня так удивленно, что я испугалась, не задала ли лишнего? Но вот он моргнул, и все исчезло, я даже задумалась, не показалось ли мне?
— У отца был свой бизнес, и я ждал конца войны, чтобы пойти учиться, и стать достойным сыном для него, так как Роберта уже не было в живых. И хотя я собирался заняться семейным бизнесом, но стать мне хотелось художником.
— Что-то я запуталась, — я тряхнула головой, в недоумении смотря на него, — Кто такой Роберт? Это, во-первых. Во-вторых, почему же ты не думал о том, чтобы стать художником, а лишь хотел этого?
Калеб в один момент перестал быть улыбчивым и веселым. Все его тепло и свет, что он излучал последние полчаса, померкли в одно мгновение, и я не могла понять почему.
— Роберт, мой старший брат, он погиб в 1943 году в Италии, желая помочь своим друзьям, с которыми он учился в Англии до войны.
С этими словами он встал, видимо, давая таким образом понять, что разговор закончен. Ни слова о мечтах быть художником. Неужели такие болезненные воспоминания?
— Думаю тебе пора спать, — он уже спускался вниз, когда вдруг резко вернулся назад, настолько быстро, что я даже не успела испугаться. — Звонила Бет, просила, чтобы ты заехала за ней в десять. Все встречаются на выезде из города в одиннадцать.
Я кивнула головой, но он все еще стоял на месте, испытующе смотря на меня. Не стоило и говорить, я знала, что он хотел услышать.
— Так ты поедешь с нами?
— Спасибо что спросила, — он ослепительно улыбнулся, и мне пришлось схватиться за перила, чтобы не броситься ему на шею. Наши глаза находились на одном уровне, так как он стоял на несколько ступенек ниже, и если бы не мысль что я не нравлюсь ему, наверное, я бы поцеловала его. Так мы простояли несколько секунд, а он все не шел.
— Так что, у нас мир? — спросил, наконец, он. Неужели его улыбка могла стать еще более сногсшибательной?
— Что-то вроде того, — неопределенно сказала я. Наверное, пробыв так долго около него, я стала более восприимчива к его красоте. Мне, очень хотелось упасть в его объятия и уже никогда оттуда не выходить, просто теперь я могла смотреть на него и не тупеть. Это, безусловно, был прогресс.
— Ну, хоть что-то, — философски отметил он, и тихо добавил — спокойной ночи.
И снова тот же нежный взгляд. Может, как некоторые любят мягких мишек, так Калебу нравятся беременные? Тьфу ты, все эти глупости во мне от неуверенности.
— И тебе, — я не могла так спокойно смотреть, как он удаляется, и крикнула, — порноканалы начинаются с сотого.
До меня донесся его смех, но самого Калеба уже не было видно. И как могло мне прийти в голову такое ляпнуть? И что он должен подумать обо мне? Ну вот, я уже начинаю переживать, что он подумает. Стоит ли вообще переживать. Наверняка больше такого вечера не повториться. Тот Калеб, которого я видела сегодня, вряд ли является его постоянной сущностью. Зато я буду сохранять воспоминания об этом вечере. Было ли что-то подобное у его подружек? Я сомневалась.
Когда я ложилась в постель мною владела эйфория. Легкость в душе, не давала мне заснуть, я все думала и думала, и перебирала детали дня. Я понимала, после сегодняшнего, мне будет еще тяжелее. Поэтому я не согласилась на мир с ним. Это бы значило полный отказ от своего спасительного оружия перед ним — сарказма.
Впервые за неделю я не стала пить снотворное, какая разница — он присниться мне в любом случае, только завтра я смогу вспомнить сон. Я пообещала себе, что с понедельника обязательно займусь тем, что постараюсь его забыть, все заходило пугающе далеко.
Для меня ты утро, день и вечер….
Нелегка моя дорога к счастью.
Но пришел новый день и солнце, несомненно, изменило планы Калеба поехать с нами. Его жажда станет сильнее, глаза почернеют вплоть до белков, кожа станет теплее и засветится жемчужной белизной. Если бы не глаза, в солнечный день он был бы почти похож на человека.
Я спустилась вниз, и никого не застав, почувствовала разочарование. Мне хотелось увидеть его и поговорить, пусть даже это будут шутки. И какой огромной была моя радость, когда на холодильнике рядом со своими фотографиями я нашла записку:
«Солнце, и значит сегодня никакого Лутона.
Но спасибо за приглашение, мне было приятно.
Калеб»
Можно подумать я не догадалась, кто еще мог ее оставить. Но такие мысли были просто защитной реакцией от слез, вот-вот готовых пролиться. После такого я могла мечтать лишь об одном, — чтобы все это писал влюбленный в меня Калеб. Что ж, мечтать не запретишь. Было нелепо мечтать о таком. И слишком наивно. Но так приятно.
Посмотри на себя, а потом на него — шептал мой разум, и я знаю, он был прав. Какая пропасть между нами. И оказалось, что он не только красив, но и с ним есть о чем поговорить. Этот факт добивал меня изнутри. Будто бы мне мало толканий существа в середине меня. Главное теперь бороться с тем влиянием, которое Калеб теперь имел на мою жизнь, даже не подозревая этого.
Мне хватило полчаса, чтобы поесть и привести себя в порядок. Странно, но мысль о веселой шумной компании больше меня не пугала. Я надела штаны милитари и свободную футболку, некогда принадлежащую Ричарду, — на улице было почти жарко, и все же в портфель полетели куртка и батник. Знала я это непостоянное осеннее солнце. Но ощущать его на лице, после стольких дней дождя, было столь приятно, что я нехотя залезла в машину.
Пока я ехала к дому Бет, в моей голове крутились все моменты нашего совместного с ним вечера, словно отрезки киноленты. Некоторые моменты помнились так четко, будто бы вплелись в память. Помня о своем желании стать вампиром, я не хотела, чтобы они пропали или подробности стерлись со временем, поэтому нужно было срочно их записать. Кажется, мой дневник лежал на дне одной из тех 4 коробок, до которых у меня до сих пор не дошли руки. Просто в последнее время не было событий, которые я хотела бы сохранить в своей памяти. Я вела их специально, именно для того чтобы моя человеческая память, перестав быть таковой, не отобрала всех желанных воспоминаний.
Проезжая по пустынной местности, окруженной лишь лесом, я заметила тень, метнувшуюся рядом с машиной. Я резко затормозила, боясь сбить ненароком какое-нибудь лесное зверье. Но пока я выглядывала его в окно, дверь со стороны пассажирского сиденья открылась, и в машине уже сидел Калеб. Его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего лица, когда я в испуге повернулась на звук.
— Так это был ты! — в негодовании воскликнула я, подавшись машинально назад.
На его лице играла озорная улыбка, к которой мое сердце не было готово. Оно резко остановилось и потом побежало, перед глазами потемнело.
— Прости, тебе плохо? — он озабочено придержал мое лицо, заставляя отклониться назад.
— И ты еще спрашиваешь, — пролепетала я, удивляясь, что нахожу в себе силы быть саркастичной. — Что ты тут делаешь, на улице солнце, и здесь ездит много машин?!
И в подтверждение моим словам мимо проехал, приветственно сигналя, викарий из маминого прихода. Что он мог увидеть? Только то, как Калеб обеими руками держит меня за лицо. Всего-то. Я надеялась, что священник никому об этом не скажет, особенно Самюель.
Я дернулась из рук Калеба, только машина минула.
— Что будет, если тебя заметят?
— В твоей машине? — поинтересовался Калеб, надменно поднимая бровь и забирая руки.
— После тех сплетен, что уже распустила о нас Сеттервин, это будет не самым страшным, — отмахнулась я, — ты прекрасно понимаешь, о чем я. В моей машине безопасно, здесь на окнах специальная пленка, защищающая от света. Но как ты доберешься домой? Ни одной тучи, солнце, скорее всего, на целый день, — тебя могут заметить.
— А ты меня отвезти не хочешь? — засмеялся Калеб и я, наконец, заметила, что одет он по-другому, чем вчера. На нем были джинсы, полинявшие и потертые и простая футболка, местами в краске и жирных пятнах, очень похожих на растворитель. Зато как на нем все это сидело, словно лучшая одежда, пошитая на заказ. Только он мог выглядеть в этом так идеально.
— Еще чего, хватит с тебя и простого «рада была видеть», — надменно в его стиле приподняв брови, сказала я.
— Кажется, мы вчера заключили мир, — напомнил он мне, лукаво прищурившись.
— Да, только в пакт не входило соглашение о развозе по домам, — съехидничала я, стараясь не замечать его руку, свисающую с моего подголовника.
Он схватил меня за прядь волос и дернул со словами:
— Злюка.
У него определенно было хорошее настроение, которое передавалось мне. Хотелось прижаться к нему и поцеловать. Глупо, как глупо!
— Мне пора ехать, — нехотя напомнила я ему.
— Да я знаю, просто хотел пожелать удачи.
Он еще раз дернул меня за волосы, словно хотел приблизить мое лицо, но не стал этого делать.
Не дожидаясь, что я скажу, Калеб выскочил наружу и застыл там под согревающими кожу лучами.
Я забыла о дыхании, увидев его. Был ли он для меня красив раньше, я не знала, но теперь, видя его, я понимала, кому поклонялись египтяне. Поистине бог солнца, прекрасное существо не человек, но и не бог, с непревзойденной красой. Он не мог не видеть моего восхищенного взгляда. Но все продолжалось лишь короткий миг, и он, будто бы одетый в эту сияющую чистотой и перламутром кожу, исчез средь деревьев.
И как я могла, увидев это, быть спокойной?
Я осторожно вырулила на дорогу, остро ощущая его запах, оставленный им будто в спешке, и вдыхая этот аромат, я чувствовала себя вором. Он не был предназначен для меня, какое право я имела даже мечтать.
Что и говорить, я, конечно же, опоздала и не светилась от счастья. Мои мысли были заняты другим, когда веселые и румяные от свежего воздуха Бет и Ева сели в мою машину.
— На целых двадцать минут, — сетовала Бет, прихорашиваясь в зеркало заднего вида, — на тебя совершено не похоже.
Я отметила молчаливый интерес Евы, выраженный во внимательном взгляде, но лишь пожала плечами. Что мне им сказать? Простите, я поражена, потому что видела Калеба, прекрасного и сияющего?
Еще минут пять прошло в молчании, совершенно мне не свойственном. Обычно, проводя время вместе, больше всех говорили мы с Бет, Ева молчала, редко высказываясь. Иногда на меня находило, и я могла не говорить, тогда будто бы по команде, меня заменяла Ева. Теперь же повисло молчание, сдобренное моей хмуростью.
Бет игриво потянула меня за волосы, почти как Калеб ранее, и каким же жест показался мне знакомым и родным.
— Ставлю пенни на то, что узнаю твои мысли.
Я слабо улыбнулась:
— Не думаю, что они того стоят.
— Ты странная сегодня, впрочем, как и последние несколько дней, — призадумалась Бет. Я усмехнулась, подумав, что Бет еще не настолько хорошо меня знает, чтобы судить, какая я обычно.
— Выглядишь так, словно плохо спала, — не сдавалась она, видя отсутствие реакции с моей стороны.
Я кивнула головой не желая вдаваться в подробности, но ее такое объяснение не устраивало:
— Чем же ты занималось или просто так не спалось?
— Полночи разговаривала с Калебом, — зевнула я, думая, что Бет и Еве можно сказать правду не боясь потом огласки. Только подруги решили, что я пошутила.
— Ха-ха, очень смешно, если не хочешь рассказывать так не надо, я же понимаю, у тебя сейчас и так не легкий период, — Бет с серьезным лицом полуобернулась ко мне. Теперь пришла моя очередь засмеяться. Ева и Бет с удивлением взирали на меня.
— Вообще-то без шуток, — от общения с ними я начинала забывать об инциденте на дороге. — Родители в Лондоне и оставили Калеба присматривать за мной. У меня теперь есть прекрасный вышколенный пес — охранник.
Оказывается, информация была действительно шокирующей. Девочки с вытянувшимися лицами переглядывались между собой, будто спрашивая друг у друга, может ли такое быть правдой.
— И о чем вы говорили? — поинтересовалась Бет, и тут же добавила, заметив мой настороженный взгляд, — просто я знаю, ты недолюбливаешь Калеба, поэтому, странно представить вас мирно беседующими.
Я понимающе покачала головой, стараясь скрыть правдивые эмоции на своем лице. В зеркальце заднего вида мелькнули зеленые глаза Евы, словно говоря, что не очень верят россказням, о моей якобы неприязни к Калебу. Я густо покраснела и Бет приняла это за подтверждение ее догадке о наших ссорах.
— И много крови было?
Что ей сказать? Крови много, и практически вся она вытекла из моего сердца.
— Никакой крови и никаких побоев, мы заключили некоторое подобие мира, — отмахнулась я, стараясь не показывать как для меня самой это важно.
— Тогда хорошо, — облегченно вздохнула Ева, и мне даже пришлось оставить дорогу без внимания на несколько секунд, чтобы посмотреть на нее. Она ответила улыбкой. Неужели Ева знает что-то такое, чего не знаю я?
— Конечно, хорошо, — поддержала ее Бет, как и раньше воспринимая все по своему, — ваши семьи дружат, так зачем враждовать вам? Не понимаю причину твоего отношения к нему. Калеб, безусловно, не понимает слова «нет», и ему всегда нужно то, чего он не может получить…
— Одним словом, эгоист, — вставила я, под расстроенным взглядом Евы. Бет развела руками:
— Ну что могу сказать, он действительно эгоист и плохо поступает с девушками, с которыми встречается, но зато друг он хороший. Вряд ли у тебя найдется такой друг, к которому ты можешь позвонить ночью и попросить приехать. А я всегда знаю, что могу положиться на него.
Я понимающе наклонила голову. А что еще остается Калебу ночью, как не помогать друзьям? В то же время я была склонна согласиться с Бет, Калеб был сложной, интересной личностью, и узнав об этом, я не обрадовалась. Будь он тупым, зацикленном на себе, мне было бы легче о нем забыть. Ведь рано или поздно мне придется забыть его и жить дальше. У меня впереди оставались почти полгода времени до и после рождения малыша, а потом начнется другая жизнь, которую я, возможно, продолжу обучением не тут. И что тогда делать, если я влюблюсь в Калеба? Есть два варианта: остаться здесь, стать второй Оливье, и так же как она ревниво отслеживать с кем он встречается и тихо ненавидеть их обоих, или же, уехать куда-нибудь, учиться, завести друзей и познакомиться с кем-то не столь красивым, зато живым и доступным. Второй вариант мне нравился намного больше.
— Просто мы не сходимся характерами, чтобы быть друзьями. — Наигранно равнодушно отозвалась я, стараясь не замечать слишком понимающую улыбку Евы, которая начинала меня раздражать. О чем она думает? Неужели так заметно, что я не совсем уж равнодушна к Калебу? — Но так как наши семьи дружат, остается как-то мириться с тем фактом — нам нужно общаться. В любом случае нравиться он мне или нет, слишком много времени приходиться проводить рядом, все-таки мы в одной компании.
— Наконец-то, что-то разумное, — вставила Бет, — я бы хотела, чтобы мои близкие друзья не грызлись между собой как кошка с собакой.
Скорее как вампир с человеком, подумала я.
— Знаешь, ты его недооцениваешь, — добавила с заднего сиденья Ева. Будто бы мне мало, что Бет не умолкая, трещит о его достоинствах. Я устало потерла глаза. Они просто добивали меня этими разговорами.
— Возможно, если не учитывать его поразительной способности так часто менять девушек, Калеб когда-нибудь влюбиться, и я не сомневаюсь, станет самым преданным в мире, — Ева говорила так воодушевленно, что даже Бет скептически скривилась. К счастью они обе не видели моего выражения лица. Калеб? И влюбиться? Будет самым преданным? Скорее ад замерзнет.
— Я же думаю, — не согласилась с ней Бет, — когда-нибудь он встретит девушку, которая не станет падать от счастья каждый раз, когда он улыбается. И именно она привлечет его внимание холодностью, и сам того не заметив, просто заинтересовавшись, он влюбиться. Ведь он даже не успевает хорошо узнать девушку. И я просто мечтаю о том моменте, чтобы посмотреть на потерявшего от любви голову Калеба.
Ева тяжело вздохнула, прежде чем выразить не удовольствие, я же слушала с интересом их спор. Сами того не подозревая, они описывали свое отношение к Калебу. Со слов Евы, я подтвердила свою догадку, что она является более близким другом Калебу, чем думают все остальные. А Бет, еще не до конца простила ему их расставание.
— Неужели ты хочешь видеть Калеба несчастным?
— Я хочу видеть Калеба более земным, что ли, — пожала плечами Бет, она, будто бы нехотя, обернулась назад, — не таким холодным и отчужденным. Надоело каждые две-три недели видеть заплаканные лица брошенных им девушек и его бесстрастное лицо. Ты только посмотри, что стало с Сеттервин. Какой злобной и мстительной она стала, страшно смотреть. А Оливье, — с каждой новой девушкой она становиться все более агрессивной.
— Может он просто открыл в них то, что они сами скрывали, — предположила я, стараясь, даже сама не понимая почему, оправдать его.
— Возможно, — согласилась Бет, но очевидно ей давно хотелось поговорить об этом, и она продолжила в том же направлении. — Но не знаю, хочу ли я знать их такими, какими они стали.
Мы выехали за город и, притормозив около еще трех машин, я дружно помахала рукой знакомым лицам, очевидно собравшимся ехать с нами.
К моему окну подбежал Теренс, и полностью игнорируя Бет, поздоровался со мной и Евой. Его лицо с карамельной кожей выглядело так же, как всегда, и все же что-то изменилось.
— Езжай за нами, дорога, к счастью, сегодня сухая, тебе не о чем переживать, из-за того что ты еще не привыкла к левостороннему движению. Мы ждали только вас, так что стартуем.
Я поблагодарила его, краем глаза следя за Бет. Она ничем не выразила удивление или обиду, сидела тихо, отвернувшись от окна в котором только что исчез Теренс.
— Что случилось, вы поссорились? — только мы двинулись с места, спросила я. Ева потянулась вперед, чтобы тоже взглянуть на Бет, но та лишь тряхнув головой вновь отвернулась. Вместо нее сказала Ева:
— По сути дела они и не встречаются.
Бет никак не прокомментировала слова Евы, и я тоже промолчала. Слишком много было такого, чем я не хотела с ними делиться, так почему Бет обязана. Есть вещи, о которых не говорят. Честно говоря, я даже и не представляла, как им объяснить мою ситуацию относительно Калеба. Как можно объяснить то, что я чувствую, не выражаясь простыми заезженными словами.
Я вспомнила, каким красивым показался мне он в своей старой одежде испачканной красками и сердце мое вздрогнуло. В унисон ему зашевелился ребенок, будто бы чувствовал, что мне нужна поддержка. Это было странное и приятное чувство, которому поддаваться мне не хотелось, и все же я нежно погладила живот. Этот жест не ускользнул от Евы и Бет.
— Кто отец?
Глаза Бет были устремлены на меня, и я не смогла вовремя скрыть боль, промелькнувшую на моем лице. Это было впервые, за три недели нашего общения, когда кто-либо спросила меня такое. И, несомненно, я была готова, рассказать им часть правды, понимая, что чистая правда окажется для них страшной.
— Бывший друг.
Почти, правда.
— Вы встречались?
— Да, некоторое время.
Почти ложь.
— Он знает о ребенке?
— Конечно же.
Полнейшая ложь.
— А ты хотела бы жить с ним, воспитывать вашего ребенка?
— Нет. Слишком много произошло с тех пор.
Полнейшая правда.
Девочки понимающе замолкли. Видимо мои однообразные ответы не располагали к дальнейшему допросу.
— Как его зовут?
На миг повисла тишина. Мне она показалась звенящей. Я не заметила как сильно сжала руль, пока не почувствовала боль в пальцах.
— Логан.
Такое простое имя далось мне тяжело. Даже мысленно я не произносила его с того времени, когда мы виделись в последний раз. Хорошо, что Бет перестала спрашивать, так как я уже не была готова к дальнейшим вопросам.
Я нервным движением включила музыку, достаточно громко, чтобы тяжело было говорить, и сделала вид, что не вижу удивленных взглядов, которыми обменялись девочки. Я ничего им не могла объяснить. Так было легче и лучше для всех.
Я почти не знала о Лутоне до переезда в Англию и была приятно удивлена, когда мы наконец-то въехали в город. Наверное, таким я себе и представляла среднестатистический английский городок.
Сожженная ратуша в 1919 году и отстроенная заново в 1936, понравилась мне, так же как и часы на ней. Маленькие улочки, скверики и старые дома. Такого в Чикаго не увидишь. Налет древности, старости, традиций. Приятно попасть в подобное место.
Основные торговые площади в Лутоне сосредоточены вокруг The Mall Arndale. Мы оставили машины на парковке огромного торгового центра Молл, когда-то первого самого большого центра в Европе, по словам Евы, и направились побродить по нему в поисках разных вещей. Но я сомневалась, что смогу найти что-либо интересное. Как сравнивать такой маленький городок с Чикаго?
Мы договорились встретиться с остальными через час у машин, чтобы перекусить. Лутон имеет разнообразный выбор ресторанов — английский, итальянский, китайский, индийский, Карибского бассейна, тайский. Нет основной концентрации мест в городе, специально ориентированных на рестораны, но в некоторых районах есть ряд азиатских ресторанов. Также пабы и клубы в центре города. Ряд из них обслуживают студенческое население, однако есть еще целый подряд традиционных пабов в городе. Такой информацией, снабжала меня Ева, Бет же кривилась от сухого поучительного тона. Было тяжело сохранять серьезный вид, слушая Еву и не смеяться, видя гримасы Бет.
Оказалось что Арндейл — это более 120 магазинов включающих в себя почти все. Мы больше получаса копались в музыкальном магазине, прослушивая новые диски, и когда я выходила оттуда, в моих руках было не меньше 20. Ева и Бет пораженно смотрели на мои затраты, для них эти суммы были астрономическими, как им было объяснить что в моей бывшей школе больше тратили на ланч.
На посещение книжного магазина уже почти не оставалось времени, но и там я умудрилась потратить, по словам Бет и Евы, слишком большую сумму. Я купила всего пару книжек, в основном британского издания, писатели не были мне известны, зато попадали под мою любимую стилистику. Я поискала глазами книгу Стефана Цвейга, которую еще не читала, но ее обещали привезти только на следующей неделе. Вот причина вновь вырваться в город, и вот тогда-то, я надеюсь, что поеду одна.
После ленча я надеялась попасть в Wardown парк, где была расположена художественная галерея и музей, но все твердили об устье речки Леа и подвесном мосте, которые мне обязательно нужно посмотреть.
Еще я хотела побывать в университете отца, но по настрою всех поняла, — мне не светит это, по крайней мере, сегодня.
Я разрешила побродить себе вокруг по улице, пока все собирались, и рассмотреть витрины магазинов. В общем, ничего общего с Чикаго, и, честно говоря, именно это мне и понравилось. Маленькие лавочки с историей и повсюду названия типа «Братья Бакли», «отец и Сыновья Скебелс», или что-то в таком духе. И главное это помогло избавиться от некоторого чувства ненависти к самой себе. Бет в черных джинсах в обтяжку демонстрировала не только хорошую фигуру, но и полное отсутствие живота (в отличие от меня, такое пузо никуда не спрячешь!). И даже не смотря на то, что она собрала волосы в простой хвост, все равно оставалась похожей на будущую звезду мелодрам: томные карие глаза, упругие кудри, и цвет лица которому могла бы позавидовать Самюель. А главное она умело пользовалась косметикой, когда глядя на человека, ты все гадаешь: макияж это, или у нее от природы такая внешность! Но отойдя подальше от Бет, мои страдания не кончались. Рядом оказалась Оливье! Не знаю, то ли меня наверху кто-то крепко невзлюбил, то ли просто доля такая, но быть окруженной красавицами это еще полбеды, а когда они кроме всего прочего и хорошо одеваются, а ты можешь одеть лишь мешок чтобы спрятать живот, депрессия, начинает усугублять твое отношение к друзьям. Вот как я должна была чувствовать себя возле Оливье, когда она в плиссированной юбке и на каблуках привлекала внимание даже первоклассников? Кокетливо поправляя светлые локоны, Оливье неоднократно косилась в сторону Теренса, и это раздражало еще больше! Стараясь не смотреть на нее, я все думала: то ли ей космы выдрать, потому что она смотрит на потенциального парня Бет, то ли каблуки подпилить. Честно говоря, где справедливость, если я не могу понять, откуда у нее растут такие идеально длинные ноги?
Раз такие люди как Оливье кроме мозгов имеют еще и внешность, но при этом не вампиры, в мире обязательно нужно что-то менять. Но несчастный случай с каблуками Оливье я рассматривала не долго. Потому, как и Ева, тихий и нежный человек, сегодня тоже была хороша! И на нее злиться я просто не могла. Смотря на ее роскошные каштановые волосы, я тут же вспоминала рекламу шампуня…девушка лежит на медвежьей шкуре, волосы ее переливаются в свете камина, и тут над ней склоняется…. Тьфу ты черт, и даже тут меня преследует образ Калеба!
Нет, нет, нет! Срочно нужно чье-то общество!
Оливье в компании симпатичного парня, без сомнения уже студента, ни на кого не обращала внимания. Особенно это сказалось на Сеттервин, раз она решилась гулять с нами. Так же как и Теренс, равнодушно идущий туда же, куда и мы, игнорируя Бет. Она же делала вид, что не замечает этого, отчаянно флиртуя с другом студента, неопрятного рокера, что удивительно очень привлекательного. Мы с Евой смотрели на все это осуждающе, но не рисковали вмешиваться. Поесть мы решили в простом пабе, выбранном всеми из вежливости ко мне, слишком пряные, острые запахи, китайского ресторанчика, посещаемого ими постоянно, плохо влияли на меня. Две девушки из класса Оливье и Евы, Ирис и Марианн, косо посматривали на меня из-за этого, но мне было все равно, — провести весь ленч в туалете, не входило в мои сегодняшние планы. Их глумливые смешки преследовали меня на протяжении всего дня. Это были именно те две девочки из библиотеки. Я подумывала было переехать их как-нибудь в школе, но пришлось оставить такие мысли при себе. Когда я узнала, что не с одной из них не встречался Калеб, я даже пожалела их. Странная вещь милосердие…
В пабе я даже разрешила себе съесть кусочек бифштекса Теренса, за что получила неодобрительный взгляд Евы, закоренелой вегетарианки, но что я могла поделать, мясо было таким сочным, и в ее ряды я не записывалась. К тому же когда-нибудь наступит то время, когда я буду питаться лишь кровью, надеюсь только не человеческой.
Представив, что когда-то смогу захотеть испить крови своих друзей, я перестала есть. Как же Калеб справлялся с отвращением к себе, с жаждой, так тесно общаясь с людьми? Неужели реально жить так?
Калеб прав, я однообразно представляю себе вампиров, не считая их способными на человеческие чувства. Ведь любовь к людям заставляет их отказаться от человеческой крови. Вспомнив о нем, я не могла не думать о том, что же он делает? Где сейчас? Надеяться, что думает обо мне, я не могла, не смела.
Мое настроение, тут же, испортилось. Компания, разбившаяся на группки, не способствовала веселью, особенно Теренс и Бет, обиженные друг на друга, значительно подтачивали мое настроение. Ева, как никогда молчаливая, не была самым интересным собеседником. По крайней мере, ее зеленые глаза также как и мои заметили старания Оливье оказаться поближе к Теренсу (я поделюсь с Евой: подпилю правый каблук, а она левый!). А про Сеттервин и вообще говорить не стоило. Ее кислая мина, нагоняла тоску не только на меня. Наверняка она, как и я, думала о Калебе.
Только у меня было преимущество, я точно знала, что сегодняшний день он не проведет с Мери, своей новой девушкой. Только не знаю, кому было хуже: с одной стороны, у меня была возможность больше Сеттервин проводить времени с Калебом, зато Сеттервин пусть и не продолжительно, но встречалась с ним.
Я тяжело вздохнула. Прогулка по парку и вдоль реки, никак не разгоняло грозовые мысли в моей голове. На удивление время пролетело быстро. Уже и не помню, кто предложил возвращаться домой, но я поддержала эту идею даже очень активно. От реки тянуло холодом, моя одежда ставала холодной и влажной, а воздух все более сырым. Я боялась простудиться.
Когда мы сели в машину, рядом приземлилась Ева с недовольным лицом, и через мгновение ее поведение стало мне понятно. Друг студента, кажется Геб, втащил на заднее сиденье Бет, довольно прилично выпившую. Но когда она успела так напиться, я не понимала. Кажется, мы все время были вместе, и я не замечала, чтобы Бет покупала какие-нибудь спиртные напитки. Да и кто бы ей их продал? Бет было столько же, сколько и мне — почти 16.
К моей нескрываемой радости, Геб не стал садиться к нам в машину. Оказалось, к счастью, что он водитель одной из тех трех машин, которые ехали с нами. Смотреть какой именно, у меня не было времени. Бет становилось хуже с каждой минутой. Ее лицо зеленело и вот-вот могло стошнить. Поэтому ехать за всеми я не могла. Нам приходилось останавливаться каждые пять минут, и Ева пересела назад, чтобы помочь, в случае чего.
Кажется, это была худшая моя поездка на отдых. Всю дорогу Бет то плакала, то смеялась, говоря, как она любит нас и, конечно же, Теренса. Какая она дура, что так и не соглашается встречаться с ним.
Большую часть ее слов, я не понимала, а потом и вообще перестала обращать внимание. Становилось все темней, и я уже давно потеряла машины наших друзей. Через дорогу только чернел лес, на дороге множество машин, тех, кто мчит домой с роботы, и почти никаких полезных указателей. Я же ехала сегодня за рулем в Лутон впервые. Дорога была мне малознакома. Теперь я даже приблизительно не могла понять, где мы.
— Кажется, мы потерялись, — обратилась я к Еве после десятиминутных мучений. Ее взгляд стал еще более испуганным, чем у меня. Самюель и Терцо все еще были в Лондоне, дома Еву ждала лишь бабушка, сроду не водившая машин, звонить родителям Бет мы не могли, учитывая ее состояние. Я могла подумать только об одном человеке способном нам сейчас помочь…
— Я знаю, ты будешь против, — осторожно начала Ева, — но нам сейчас поможет лишь Калеб.
— Я тоже об этом подумала, — нехотя призналась я. Кто еще мог примчаться сюда на умопомрачительной скорости. К тому же, нужен кто-то, чтобы занести Бет ко мне домой. Она уже отключилась и весила слишком много, чтобы Ева могла дотащить ее в дом. Так как я вообще не могла поднимать ничего тяжелее пакета с молоком, — помочь ей не могла.
Вырулив на обочину, я оставила включенными фары, хорошо, что аккумулятор был полностью заряжен, страшно подумать, что бы было, останься мы без света. Не могу назвать себя трусихой, но те перспективы, что вырисовывались в моей фантазии, напоминали кадры фильмов ужаса.
Ева вышла из машины, и немного побродив вокруг, наконец нашла сеть, чтобы позвонить. Она сказала лишь пару слов и, вернувшись, тихо сказала:
— Уже едет.
Я не сомневалась, все же Бет и Ева его друзья, а меня оставили на его попечение. Неужели я увижу его? Мое сердце забилось слишком быстро, чтобы я смогла устоять на ногах. Меня так не испугали даже две машины остановившиеся спросить все ли у нас в порядке. Сначала это была пара довольно милых старичков, видимо ехавших с какого-то футбольного матча. Узнав, что за нами едут, они отправились дальше. Вторая машина битком набитая так же фанатами, только видимо другой команды, тоже остановились проверить все ли хорошо и не нужно ли нас куда-нибудь отбуксировать. Почти все они, кроме водителя, были очень веселыми, разогретыми матчем, но к нашему счастью вели себя подобающе, так как оказались семинаристами. Кажется, Бог оберегал нас в эту ночь.
Когда фары знакомого мне джипа выхватили нашу машину из темноты, к тому времени я выключила свет, и мы сели в машину, Еву била нервная дрожь, а я, к своему позору, обгрызла несколько ногтей.
Он был так зол, когда вышел из машины и направился к нам, что двигался немного быстрей нормального парня, к моему величайшему облегчению, Ева ничего не заметила, так как проснулась Бет и ее начало тошнить. Пока Ева отвела ее в кусты, меня почти волоком вытаскивали из машины пара потеплевших раздраженных рук.
— Вы что совсем разум потеряли, почему вы не ехали за всеми? Минут за пять перед вашим звонком мне звонил Теренс, испуганный, что вас за ними нет.
Я была так взволнована его близостью, что даже не смогла ответить ему колкостью. В гневе, его глаза казалось, сверкали. Как я могла соображать рационально?
— Что с Бет? — так и не получив никакого ответа, вновь спросил Калеб.
Я наконец-то смогла заговорить, подавив в себе дрожь:
— Немного перепила. Поэтому мы и отстали.
Я вздрогнула: слишком пристально и мрачно Калеб смотрел на меня.
В чем моя вина, я просто переживала за Бет?
— Почему Бет пила.
Я сбивчиво начала объяснять, сама не понимая, почему у меня такой виноватый голос. Он не выказывал своих эмоций, не дергался, а просто молча, слушал все, о чем я говорила.
— Надо было позвонить мне, пока вы были еще в Лутоне, — гаркнул он, вдруг сжав меня сильнее, почти прижимая к себе.
— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — по-детски надулась я.
По его лицу пробежала странная тень. Я вся напряглась, со всей остротой сознавая, что прижимаюсь к его широкой, сильной груди. Его дивный запах опьянил меня, в голове немного помутилось, как это часто бывало от такого близкого общения с вампирами. Я презирала себя, за слабость. И оставалась бессильной перед своими чувствами.
Он пристально смотрел на меня. Я наделась лишь на то, чтобы выражение моего лица не выдало мыслей роящихся в моей голове в этот миг. Покраснев, я облизала губы и едва смогла выговорить:
— Отпусти меня.
Я почувствовала огромное облегчение, высвободившись из его рук. Остро ощущая его присутствие, я так же чувствовала напряженность между нами. Мне никогда в жизни не было так холодно, хотя думаю, что трясло меня от нервного перенапряжения.
— Вот упрямая девчонка! — произнес он холодно. — Рейн, прошу тебя, прекрати ребячиться. Все серьезно, а если бы кто-либо тут пристал к вам?
— Значит я ребенок? — я чувствовала себя глубоко обиженной. Я ребенок! Надо же такое сказать!!
Он молчал, и я пожалела, что заговорила об этом.
Калеб скрестил руки на груди и усмехнулся:
— Прямо говоря — да. Будь ты умней, позвонила бы еще из Лутона.
— Так я еще и глупая, — ну это уже хамство!
Он, молча, отвернулся и пошел к Еве, придерживающую голову Бет. Я не стала идти к ним, боясь, что и меня начнет тошнить. Мой нос улавливал теперь слишком много неподходящих запахов. Да мне от одного вида, как конвульсивно содрогается Бет, становилось плохо. Я отвернулась к дороге, стараясь дышать глубоко и медленно. Но было ли это последствием увиденной картины, или же, присутствием Калеба, мне не хотелось разбирать. Как легко ему было вывести меня из равновесия. Сколько же влияния он имел на меня? Мне действительно стало страшно от этой мысли.
Чтобы забыться я набрала номер матери Бет, Мишель.
— Миссис Фослер? Это Рейн…
— Что-то случилось? — вырвался из трубки тревожный голос миссис Фослер. В моей голове нарисовалась сразу же пара глаз, таких же оливково темных, как и глаза Бет, только вот веселости в них не было не грамма, даже в моем воображении.
— Все в порядке, просто Бет укачало, и она заснула в моей машине, так что можно Бет переночует сегодня у меня, а завтра мы приедем вместе на службу?
Мишель Фослер вместе с Самюель пела в церковном хоре и я, безусловно, знала, как ее подкупить.
Вдруг очень четко на фоне ночной тишины раздались характерные звуки, издаваемые Бет.
— А это что? — голос миссис Фослер стал подозрительным.
— Кажется, Калеб отравился в китайском ресторанчике, и его тошнит.
Я мстительно улыбнулась, зная, что Калеб меня слышит.
— Может, привези его к нам? Сдается мне, его отец вновь уехал из города, — начала переживать мать Бет, и я выругалась про себя.
— Нет-нет, ему уже лучше, у меня были с собой лекарства от отравления, мне они постоянно нужны.
Зная, как люди реагируют на мою беременность, я приплела свое положение. Миссис Фослер сразу же смолкла, очевидно, почувствовал себя некомфортно. Конечно же, я не любила манипулировать людьми, но что делать, если я знала, какой бывает мама Бет настырной.
— О, хорошо милая, спасибо что позвонила, — голос Миссис Фослер стал сразу же расслабленным, — но если ему станет хуже, не стесняйся позвонить даже ночью. Знаю я эти китайские ресторанчики, а ему скажи, что не надо есть, если его желудок не предрасположен к такой еде.
Да уж, желудок Калеба, действительно не был предрасположен к еде, простой и нормальной.
— Обязательно скажу, — пообещала я ей, и отключила трубку, когда на том конце услышала гудки.
— Я не люблю китайскую кухню, — прозвучал рядом знакомый голос и резко обернувшись, я увидела Калеба, несущего на руках Бет, стонавшую и вздыхающую, словно ей тяжело было дышать. Увидев ее, я поняла, что впереди у меня долгая ночь, и что хуже всего, рядом будет Калеб. Самой захотелось застонать. Если бы не Бет, я бы спокойно ворочалась в кровати, думала бы о Калебе и скоро бы заснула. Теперь же мне предстояло наслаждаться его мучительной близостью. Еще одного вечера дружелюбных разговоров я не переживу. Теперь я понимала, почему Бет так напилась, но, к сожалению, проблемы такой вариант не решал.
— То есть, тебе не нравятся китайцы? — так, чтобы было слышно только ему, прошептала я и к моему удовольствию, он не только не разозлился, а улыбнулся. Разумеется, мое сердце, как всегда своеобразно прореагировало на это. Когда он был злым, легче было бороться с его притягательностью.
Калеб бережно уложил Бет в свою машину, так как там было намного больше свободного места, чем в моей, а потом вглубь машины полетел его пиджак. Ева села следом за подругой, чтобы поддерживать ее голову у себя на коленях. Мне предстояло ехать в одиночестве, и я несказанно этому обрадовалась, еще не оправившись от присутствия Калеба. Теперь я смогу немного настроиться, перед тем как провести столько времени с ним. Придумаю несколько колких ответов, может смогу наконец-то заставить свое сердце не громыхать так громко, когда я вижу его.
Калеб вернулся к моей машине и заговорил уже намного серьезней. Вот это он зря! Когда Калеб не злился, и его лицо оставалось безмятежно спокойным, желание поцеловать полные строго очерченные губы, болезненно отзывалось во всем моем теле. Да что он творит со мной?!
— Только мы въедем в город, я повезу домой Еву, ты же поезжай к себе и приготовь ванну, но не горячую. И поставь чайник. У тебя есть ромашка? Нужно будет заварить.
Он отдавал мне наставление, так холодно, что я не могла не послушать. Калеб внимательно посмотрел на меня, будто проверяя, слушаю ли я его. Его указательный палец поднялся так быстро, что я, и моргнуть не успела, как он щелкнул меня по носу.
— Ты заснула?
— Думаешь это хороший способ проверить? — потирая нос, огрызнулась я. Калеб до тошноты самодовольно улыбнулся. Ну как так может быть? В один момент я готова его расцеловать, в другой — мне хочется съездить по его красивому лицу. Какая-то странная реакция. А мне всегда казалось, что беременные должны быть добрее. Видимо это не про меня.
— Встретимся у тебя, — направившись к своей машине, бросил он, и добавил, открывая дверцу со стороны водителя, — и пожалуйста, не потеряйся опять.
Ха-ха-ха! Я раздраженно села за руль, кровожадно думая, не боднуть ли его машину. Но такие мысли теплились во мне лишь несколько мгновений, а потом я вспомнила, что в машине Ева и Бет.
Двигаясь за ним по ночной дороге, я думала, как лучше всего вести себя с ним? Молчать, это не про меня, к тому же он сразу же напомнит, что мы заключили мир и дуться не красиво, а я не привыкла изменять своим обещанием. Огрызаться — вряд ли с ним такое, возможно. Он не меньше моего может быть саркастическим, он скажет мне что-либо обидное, и я не сдержусь, зарыдаю, — мои гормоны подведут меня. Как же себя вести? Лучше всего быть такой как есть. Почему я должна меняться?
Только мы въехали в город, джип Калеба свернул в центр, я поехала по дороге, ведущей к моему дому. Если днем дорога была ужасной, то ночью ехать по ней было просто кошмарно. Как я не въехала ни в одно дерево, удивляло меня саму. От резких скачков на ямах, заболело в боку, я даже немного испугалась. Родить прямо сейчас в машине, представлялось мне не самой веселой перспективой.
Когда я вошла в дом и села, лишь теперь поняла насколько устала. Немалых сил мне стоило встать и сделать все то, о чем сказал Калеб, и даже кофе для себя, чтобы дождаться приезда Калеба. Но, вернувшись в кресло с кофе, я так и не сделала ни одного глотка. Через мгновение меня будили прохладные руки Калеба, вновь изменившие свою температуру. Значит, после солнечного дня он снова приходил в себя. Приду ли в себя и я хоть когда-то? Маловероятно если его глаза будут все также испытующе и очаровывающе смотреть на меня!
— Прости, но я не могу быть с ней в ванне, мне нужна твоя помощь.
Калеб присел передо мной и, придерживая мою голову, таким же жестом, как и с утра, внимательно смотрел на меня.
— Ты проснулась?
Я утвердительно кивнула и нагнулась к столику за кофе, бесцеремонно вырываясь из его рук. На диване полулежала Бет и пила из кружки, видимо приготовленный мной настой ромашки, ее трясло, и вид у нее был болезненный. Я сделала два глотка и сразу же почувствовала себя лучше, хотя возможно присутствие Калеба так повлияло на меня.
— Пошли.
Я поднялась на ноги и пошла вперед, показывая Калебу дорогу в ванну. Но зайдя во внутрь, удивленно застыла. Что-то я не помнила, что набирала ванну, хотя должна была, по просьбе Калеба. Значит, я проспала достаточно долго, чтобы он успел заняться этим. Калеб зашел следом и, усадив Бет на стульчик, вышел. Я присела перед ней и радостно отметила осознанный взгляд.
— Ты должна мне помочь, а то я сама не смогу.
Бет лишь кивнула. Вдвоем мы быстро избавили ее от одежды, оставив лишь белье, и она залезла в ванну. Так как Бет все четко начала соображать, главное было следить за тем, чтобы она не заснула. Мы не говорили, но я немного напевала, так лучше было заставить ее бодрствовать. Минут через десять, когда ее перестало трясти, я помогла ей вылезти и, закутав в огромнейшее полотенце, позвала Калеба.
Он появился почти мгновенно.
— Отнеси ее в комнату рядом с моей, — попросила я, и только потом подумала откуда он знает, где находиться моя комната, так как он безошибочно пошел туда, куда я ему сказала.
Пока он относил Бет, я сбегала к себе за комплектом совершенно нового белья, купленного еще в Чикаго, но одеть его я не могла, все стало мне мало (а что еще не стало мне мало?). Мы оставили Бет переодеваться, но чтобы не оставаться с ним наедине, я пошла вниз на кухню за тазиком, подрастание с Пратом многому меня научило, и жаль в таком состоянии как Бет я оказывалась слишком много раз. Я так же налила еще кружку настойки, — от нее Бет должно становиться лучше.
Калеб увидев меня с тазиком и кружкой, немало удивился, видимо такое ему в голову не приходило. Когда мы вошли, Бет уже лежала под одеялом. На мой взгляд, Бет под одеялом снова начала бить дрожь. Оставался вариант, что дрожь бьет одеяло, а не Бет, но такая ерунда могла прийти только моему паникующему мозгу, при мысли, что скоро мы останемся с Калебом почти наедине!
На миг ее глаза открылись и она, тяжело ворочая языком, спросила:
— Ты звонила маме?
— Да, тебя укачало, и ты заснула в моей машине, так что ночуешь у меня. А с утра мы обязательно должны быть на службе.
Ее веки задрожали и она улыбнулась:
— Спасибо…за все…
— Скажешь завтра, когда будешь будить меня на службе.
— Непременно.
Не знаю, заснула ли Бет, но выглядела она намного лучше, чем прежде. Дрожь все еще оставалось. Даже в таком ужасном состоянии Бет все равно выглядела красиво. Может у нее какой-то особый ген, отвечающий за красоту? Да…меня явно обделили.
Я поставила рядом с кроватью тазик, а на тумбочку чай и вышла следом за Калебом. Дверь мы закрывать не стали, — мало ли чего.
— Ей уже не так плохо, — отметил Калеб, только мы спустились вниз.
— Думаешь? — усмехнулась я, — завтра ей будет намного хуже.
— Откуда ты столько знаешь? Например, про тазик? — его интерес был неподдельным. Он не стал садиться в кресло, так как я, а взялся растапливать камин, за что я была очень благодарна. Дом, нечего говорить, красивый, и наверняка летом в нем очень хорошо, но не теперь. Только начался октябрь, а в доме было холодно вечерами, и навряд об этом подумали Самюель и Терцо, уезжая, — холод им был не страшен, в отличие от меня.
— Брат отца, Прат, часто жил с нами, — нехотя отозвалась я, поджимая под себя ноги. Мне не хотелось рассказывать о том, чем я не гордилась, — Он человек своеобразный,…если не сказать иначе…
— Говори как есть, — Калеб все свое внимание обратил на камин, так как с огнем ему нужно было быть осторожным. Все-таки есть справедливость! На свете существуют вещи, которых боится Калеб. Огонь не грозит ему смертью, а вот оставить ожоги и принести боль может. Мелочно с моей стороны, зато приятно.
Я как зачарованная смотрела на его широкую спину, не понимая, что рассказываю то, о чем никогда, никому не говорила.
— Эгоист, который не знает мер, хотя и обладает совестью, и способен любить, но не уживаться с теми, кто ему близок, — как могла точней охарактеризовала Прата я.
— Ты так же думаешь и обо мне? — на миг мелькнул веселый взгляд.
— Нет, — протяжно отозвалась я, — по крайней мере, уже нет.
Разве могла я так думать, видя его действия в отношении друзей. Он мог любить и мог быть верным, и не был законченным эгоистом, хотя все-таки эгоистом он был.
— Продолжай, — будто извиняясь за то, что перебил меня, Калеб сделал величественный поклон в мою сторону, его глаза блестели странным светом. Могла ли я поверить, что этому юноше вовсе не девятнадцать, а восемьдесят три года? Каким веселым он был теперь, ничего похожего на того Калеба, с каким я познакомилась недавно, и только его магнетизм оставался неизменным.
— Так вот, напоил он меня в первый раз, лет эдак в двенадцать, вот тогда мне действительно было плохо, он так испугался, — я не могла вспоминать это без улыбки, особенно Терцо мечущегося по комнате, словно тигр и обещающего убить брата, если тот, для начала, вернется. — В четырнадцать он снова несколько раз меня напоил, но уже достаточно в меру, эксцессов не происходило, и мне, безусловно, было плохо также как теперь Бет. Тогда его это очень веселило. Еще он первый, кто дал мне попробовать сигареты. Я не воспринимала все всерьез, тоже думала, что это смешно, пока не поняла какой же он безответственный. Ричард еще один пример его эгоизма, — я с нежностью вспомнила брата, — он его незаконнорожденный сын, которому все время помогал Терцо. Ричард был счастлив, стал бухгалтером в поместье моего отца, но когда Терцо встретил Самюель, Прат заскучал и обратил Ричарда, в качестве компании для себя. Как он оправдывался, не мог представить себе, что будет жить с какой-нибудь кудахтающей курицей, как брат.
Я затихла на миг, во всей красе представив себе, что Прат ведет себя так постоянно.
— Страшно, но Ричард только собирался жениться. Свою невесту Ричард не хотел обращать, по крайней мере, тогда ему это казалось кощунственно, — мой нервный смешок не вызвал никаких эмоций на лице Калеба. — Тогда Терцо и Самюель, стали его семьей. Они всегда были с ним, и Прат, не был доволен, но потом тоже поселился с Терцо и Самюель. Время от времени он уходит из нашего «курятника», отдохнуть от нас, и по-моему с каждым возвращением становиться более чокнутым. Будь он жив, давно скончался бы в объятиях проститутки, зараженный СПИДом или от передозировки. По крайней мере, так говорит Терцо и я склонна ему верить, — я улыбнулась, с печалью вспоминая все, что натворил Прат. — Зачем только он саморазрушает себя?
— Он ненавидит себя, вот почему, — отозвался Калеб и я, чуть не подпрыгнула на месте, совершенно забыв о нем. Мои глаза против моей воли обратились к нему. Точеное лицо, на котором странным светом горели серебристые глаза.… Губы плотно сжаты, и все же это не стирало их линий, а скорее только подчеркивало совершенство. Он во всем оставался идеален. Как можно выглядеть столь безупречным в простых джинсах и серой водолазке? Нет, честно говоря, и задумываться не хочу. Или хочу?
Я нервно усмехнулась. Давно со мной такого не было, чтобы я кого-то смущалась.
— Но зачем ему себя ненавидеть?
— … Тьма сгущается. Восточный
Горизонт в огне.
Я иду навстречу ночи,
Чтоб сразиться с ней. (*прим. автора: М. Авдонина, «Тревога»)
Продекламировал он.
— С какой ночью он сражается? — не поняла я. Калеб стихотворением ничего не объяснил мне, а только добавил загадок. Видимо для него все было понятно, как и родителям, возможно, поэтому они ничего не старались сделать, чтобы изменить Прата.
Как всегда Калеб в своих познаниях и рассуждениях был впереди меня. Да, неприятное чувство ощущать себя тупой.
— Внутри себя, — тихо прошелестел его голос, но я расслышала.
— А ты?
— Что я?
— Ты тоже сражаешься с ночью внутри себя? — я ждала ответа затаив дыхание.
Он уже лежал на диване, не двигаясь, его грудь равномерно вздымалась, но сам он не шевелился, словно изваяние из камня, но даже со своего места я видела, что такая неподвижность дается ему с трудом. Чем больше времени проходило с момента последнего потребления крови, тем более вампиры становились уязвимыми. Теперь до меня больше доходил смысл шутки Ричарда про родителей и себя, что они Человечные. Это могло относиться и к их уважению к людям и их крови, а также и к тому, что сами обрекали себя на слабость, в отличие от Бесстрастных, пьющих исключительно человеческую кровь. Именно она давала им силу, и полную неприступность.
— Нет.
— Почему?
Снова тишина. Мгновение, и короткий взгляд в мою сторону, но что это — удивление или злость я не поняла, от камина шло не так уж много света.
— Я давно уже проиграл свою битву, и смирился с тем, кем я стал, — коротко ответил он.
— Тогда ты выиграл, если смирился, — не согласилась я с ним.
— Значит, ты считаешь, я заслуживаю того, чтобы продолжать жить, быть красивым, влюбляться, мечтать, когда мною убито так много людей? — горечь в его голосе заставила меня содрогнуться. Как я могла считать его поверхностным?
Следя за ним, я позволила на один короткий миг посмотреть в его глаза.
— Я считаю, что не мне тебя судить.
Весь этот разговор заходил слишком далеко, и я чрезмерно устала, чтобы разбираться в этом сейчас. Еще минут пять таких разговоров, и я полезу успокаивать его, причем поцелуями.
Сверху ничего не доносилось и, поднявшись, я обратилась к Калебу:
— Ты же сможешь справиться без меня?
Калеб не открывал глаз, а только кивнул. Секунду, смотря на него, я подумала, а не обидела ли его, возможно разговор задел слишком личное, как с моей, так и с его стороны.
— Тогда я иду спать, и проверю Бет перед сном.
Снова кивок. Может нам теперь и не разговаривать? Так и будем кивать друг другу. Надо найти словарь жестов, станет еще проще.
Я поднялась наверх, слишком злая, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Наверное, только усталость, спасла меня от долгих размышлений над этим и, вернувшись от Бет, меня хватило лишь на то, чтобы снять обувь и носки.
Мне смерть представляется ныне
Исцеленьем больного,
Исходом из плена страданья.
Мне смерть представляется ныне
Благовонною миррой,
Сиденьем в тени паруса, полного ветром…
Мне смерть представляется ныне
Домом родным
После долгих лет заточенья.
(Перевод В. Потаповой)
В последующие дни я не видела Калеба. Я слышала краем уха, что он уехал в Чикаго, к друзьям, но не могла понять или представить, зачем ему ехать именно сейчас. Грем об этом ничего не рассказывал, и каждый вечер повторялась та же сама картина, отец, играющий с ним в шахматы. Кроме одного вечера, когда в нашем доме собирался церковный комитет.
Я готовила на кухне, Самюель прихорашивалась перед приходом подруг, среди которых была и Мишель, мама Бет, когда в двери позвонили. Я ожидала, что откроет отец. Но никаких звуков на лестнице не появилось.
— Милая открой, наверное, это кто-то из них.
Я поспешила к двери, на ходу вытирая руки о передник и открыв дверь, удивленно замерла — на пороге стоял Грем, одетый с ног до головы, как простой рыбак. На нем была аляповатая шляпа, безрукавка с многочисленными карманами, странные сапоги почти до колен и удочка. За плечами висел портфель. Мое молчание, было настолько красноречивым, что вслух слова удивления и не стоило произносить. Грем широко улыбнулся, проходя, мимо меня в дом.
— Мы на охоту, — гордо провозгласил он, улыбаясь такой знакомой мальчишеской улыбкой, что я видела только на одном лице. Сердце болезненно сжалось, когда я вспомнила Калеба. Выдавив улыбку, я поправила Грема:
— По-моему вы идете на рыбалку.
— Для всех подруг Самюель мы, конечно же, идем на рыбалку, — ничуть не смутился он, — а на самом деле на охоту. Нужно чтобы нас видели за каким-нибудь нормальным занятием. Думаю, уже начинаются разговоры, что новый профессор ни с кем не общается из местных. И понятное дело не занимается простыми мужскими делами.
— Простые мужские дела, в понятие дяди Прата, это поход по стриптиз барам, — хихикнула я, позволяя себе с Гремом некоторую фамильярность, которая не разрешалась многим подросткам.
— Тоже хороший вариант, — призадумался Грем, — но не думаю, что его одобрит Самюель или церковный комитет.
Сверху донесся странный шум, и по ступенькам слетел Терцо, одетый столь же смешно как Грем, только на нем одежда выглядела как-то неестественно. Наверное, дело было в том, что одежда Грема выглядела уже поношенной и обжитой, все на отце было новым, несомненно, купленным недавно. Хорошо, что хоть бирки обрезал.
— Ты что погладил панаму и штаны? — удивилась я, разглядывая отца. Стрелки на его штанах, военного подобия, выглядели глупо.
— А что, не нужно было?
Минут пять я и Грем ухахатывались от вида Терцо.
— Ты собираешься в этом очаровывать жаб? — Грем, как никогда, был сегодня далек от той серьезности, которую я привыкла видеть в нем. Почему такая смена настроения?
Я смотрела на него удивленная, и впервые заметила, что он захватывающе красив. Ему давно нужно перестать искать свою жену и найти себе новую любовь. Странно, но я так спокойно представляла себе то, что для этого ему придется, обратить живого человека в вампира.
Калеб прав, я совершенно не правильно воспринимаю мир вампиров, живя с ними так близко. Разве можно так спокойно думать о том, что кому-то придется расстаться со своей жизнью, чтобы стать вампиром? Все дело было в том, что я была готова поступить так. Но будет ли готова та девушка? Меня передернуло от своего равнодушия.
— Каких жаб, — раздраженно бросил Терцо, видимо чувствовавший себя неловко, в непривычной одежде. — Мы же идем на охоту.
— Ну я то знаю, но не переживай, некоторые дамы, оценят твой стиль для рыбалки.
Терцо выглядел расстроенным.
— Думаешь, это слишком? — он расставил руки в сторону, рассматривая себя.
Я покачала головой, улыбаясь про себя, и вернулась на кухню. Отец и Грем вели себя словно дети. Даже не смотря на свой возраст и постоянные напутствия, Калеб отличался от них, трудно было поверить, что ему не 19.
Самюель ворвалась в кухню, благоухая и выглядя, как цветок. Кажется, она тоже немного перестаралась, кто, смотря на нее, даст ей 32 года, выглядела она не старше Калеба.
— Твой отец и Грем, сущие дети, теперь они решают у кого лучше удочка. Ну, какая им разница, они же и так не идут на рыбалку?
Я смотрела на взволнованную Самюель и понимала ее тревогу. В Чикаго к нам никогда не приходили их гости или друзья люди, но маленький городок несет в себе такие вот изменения, и ей, конечно же, хотелось, чтобы все было на высшем уровне. Все-таки сказывалось благородное воспитание Самюель. Но слушая ее и смотря на отца с Гремом, у меня появлялось ощущение, что они, ни чем не отличаются от людей. Суета Самюель напомнила мне, как проходили званые ужины в доме родителей Фионы, моей родной матери, все и всегда должно было быть на высшем уровне.
— Думаю, это очень по-мужски, выхваляться своими игрушками, — констатировала я философски. Смотреть на родителей таких счастливых, как никогда прежде, было так приятно. — Главное чтобы они не начали спорить у кого более человеческий вид.
Самюель мимолетно улыбнулась, очевидно, не вслушиваясь в мою болтовню.
— Дорогая, как ты думаешь, может, стоит, все-таки надеть футболку, что-то я давно не рыбачил, может это будет нормальней? — В кухне появился отец. Увидев лукаво блестящие глаза Грема, притаившегося за его спиной, я поняла, кому принадлежит такая идея.
Точно дети. Я, пряча улыбку, покачала головой. Вопрос Терцо привел Самюель в замешательство, ей тоже хотелось, чтобы все было очень по-человечески.
— Честно говоря, впервые слышу, чтобы ты когда-либо рыбачил, — удивилась она, ее глаза придирчиво оббежали наряд мужа. — Может не стоит. Для простого человека, в октябре, рыбачить на речке только в футболке, — будет слишком холодно.
Грем, который, безусловно, это знал и, наверное, использовал свой талант, чтобы убедить отца, стоял, совершенно не скрывая смеха.
— Да, интересно, почему такая идея вообще пришла мне в голову? — наконец до Терцо дошло, что это проделки Грема. Отец покосился на него, улыбаясь. — Хитро придумал.
— Так, идите дети в гостиную, и нечего тут топтаться. И пожалуйста, ведите себя серьезней, не хочу, чтобы дамы из комитета плохо о вас подумали, — проворчала Самюель, стараясь сдержать улыбку. Мне пришлось отвернуться, когда она страстно поцеловала Терцо, перед тем как настойчиво вытолкнуть его и Грема из кухни.
— Может тебе чем-нибудь помочь? — обернувшись ко мне, спросила Самюель. Ее глаза пробежались по тарелкам с готовыми закусками.
— Все уже готово, и я сейчас тоже ухожу, — сообщила я, снимая передник, — не забудь вытащить из духовки пирог с яблоками, он уже готов, просто не хочу, чтобы быстро остыл.
— Ты не останешься с нами? — нахмурилась мама, ее глаза пытливо рассматривали меня.
— Нет, все веселье, уйдет вместе с Гремом и отцом, — усмехнулась я, — не думаю, что мне будет интересно послушать местные сплетни.
Самюель обижено поджала губы:
— Ну, мы не только сплетничаем.
Я примирительно обняла ее за талию. Она была столь прекрасна сегодня, что я ощутила себя, странным подобием девушки, — некрасивой и распухшей.
— Конечно же, нет, прости, я не то имела в виду, — извинилась я, не желая ее расстраивать, — просто такие посиделки не для меня.
— О, ужас, неужели ты считаешь меня провинциальной матроной?! — всерьез испугалась Самюель, напомнив мне Оливье.
— Нет, но я лучше проведу время с Бет, Евой и Теренсом просматривая старые фильмы, чем стану выслушивать методы борьбы с сорняками в цветниках.
Самюель понимающе качнула головой. Она знала, как я не любила цветы и все что связано с огородом, а в прошлый раз мать Оливье почти час рассказывала, как она укрепляет корни рододендронов. Пытка цветами продолжилась когда, эстафету перехватили сестры Стоутон, рассказывая о своих кустах роз, и стало просто невмоготу, когда их поддержала миссис Фослер. Даже не будь у меня планов на сегодняшний вечер, я бы все равно подалась куда-нибудь подальше от этого КЛЗ — Клуба Любителей Зелени. Дядя Прат, в шутку называл их травоманами. И считал, что на них стоит натравить отдел по борьбе с наркотиками.
— С чего бы они так радовались цветочкам, если не выращивают их, а потом не курят. Не могу представить себе, для чего еще им нужна вся эта зелень, — говорил он, насмехаясь над нашими соседями в Чикаго.
Конечно же, я не была согласна с Пратом, понимая, что вряд ли цветы могут быть наркотическим средством, но так же как и он не разделяла радости по поводу садоводства. И хотя Самюель невозможно было назвать любительницей цветников, она мечтала разбить маленький в нашем садике, чтобы он напоминал ей дом во Франции, где она выросла. Когда она родилась, в каждом доме, уважающего себя дворянина, обязательно должен был быть цветник. Она вспоминала цветы, которые высаживала ее мать и тетя и, я догадывалась, — грустила.
Странно, что та жизнь не принесла ей ничего хорошего. Все что я знала о детстве Самюель, что прошло оно на юге Франции, в обедневшем и красивом замке, в большой семье отца-графа, просадившего свое состояние. Как позже она оказалась в Париже, и стала сначала куртизанкой, а потом, и вообще танцовщицей кабаре, я не знала, и скорее всего, знать не хотела. Мне хватало воспоминаний о пяти первых годах своей жизни, когда я жила с Фионой, пребывающей в постоянной наркотической неге.
Мне не хотелось думать об этом.
Я отпустила Самюель, с неохотой отрываясь от ее надежных рук, и поплелась наверх, чтобы переодеться. В отличие от Самюель у меня это заняло не больше пяти минут, я мельком глянула в зеркало и собрав волосы в хвост поспешила вниз, хотелось успеть избежать встречи с кем-либо из комитета, даже с Лив, матерью Теренса, самой приятной из них всех.
В гостиной Терцо и Грем, все еще спорили, но уже по поводу сапог, которые, как оказалось, одевают охотники, а не рыбаки. Жаль, что комичность этой ситуации никто не мог оценить кроме меня. Обязательно нужно будет позвонить Ричарду, уж он-то поймет.
Поцеловав родителей, я как можно скорее ретировалась из дому, и к моему счастью, первых гостей встретила уже на выезде со двора. Просигналив сестрам Стоутон, как можно скорее погнала прочь, сделав вид, что не замечаю их жеста остановиться и поговорить.
Сегодня мы собирались у Евы. Ее родители большую часть недели жили в Лондоне, она оставалась на попечении бабушки, мисс Серафимы Бойл, довольно эксцентричной особы, в которой я узнала администратора, что встретилась мне в первый учебный день. Мне было интересно увидеть родителей Евы, актеров театра. Если они хоть на половину такие, как Серафима, с ними должно быть очень весело. Ева, очевидно, ощущала дискомфорт в ее присутствии, и я понимала почему, — сама она слишком отличалась характером от бабушки, так же как и я внешне от Самюель.
— Чего-нибудь съешь, Пончик? — так меня она начала называть с первого раза как я гостила у них.
Ева покраснела до самых ушей и слабо запротестовала, но я не обижалась.
— Если вас не затруднит, — есть мне хотелось регулярно, и не надо было гадать, куда же все это лезет.
— Конечно же, не затруднит. Когда я была беременна мамой Евы, Ив, то ела постоянно, мой тогдашний муж боялся, что я лопну, — отмахнулась она, усаживая меня за стол на маленькой, почти в два раза меньшей, чем у меня дома, кухне. Передо мной сразу же появился кусок пирога с мясом, и стакан молока. — Евелин, не ест мяса, так что хоть ты мне составишь компанию.
Через минут пять к нам присоединились Бет и Теренс, столь же бесцеремонно затянутые на кухню. Ева нервничала и с кислой миной наблюдала за тем, как мы поедаем пирог. Она была вегетарианкой, и неодобрение, сквозившее в ее глазах, скрыть было не возможно.
— Бедная девочка, — качала головой мисс Серафима, — что это за глупости? Человеку неестественно не есть мясо. Вот во время второй мировой, у нас нормального мяса то и не было, мы ели то, что было в магазинах. Но ведь теперь есть все, что душе угодно, так зачем же так ограничивать себя.
Я на миг перестала жевать. Я лишь теперь поняла, что бабушка Евы, ровесница Калеба, и не стань он вампиром, был бы сейчас таким же как она. Я смотрела в ее изборожденное морщинами лицо, и не могла себе представить его таким же. Мне стало страшно.
— Я не ем мяса не потому, что ограничиваю себя в чем-то, — терпеливо объяснила ей Ева, несомненно, уже не впервые. — А потому что мне жалко животных, которых убивают ради этого.
На ее слова мисс Серафима промолчала, видимо оставаясь при своей точке зрения. И я была больше согласна с ней, чем с Евой, не знавшей что такое голод. Бывали такие дни в моей прошлой жизни с Фионой, когда мы не ели с ней по несколько дней, потому что все деньги уходили на очередную дозу или же проигрывались в карты. Тогда мы, как последние попрошайки, шли к дому родителей Фионы, чтобы поесть. Дед и бабушка, конечно же, принимали нас в своем роскошном особняке, и, словно подавая милостыню незнакомому человеку, разрешали поесть на кухне. Я была маленькой, но мне запомнилось выражение лица Фионы, с ненавистью поедавшей почти отходы со стола родителей. Мне не было ее теперь жалко, она сама дошла до этого, но и простить их не могла, ведь я же была не виновата.
— Знаешь Ева, в жизни не все так просто, иногда нужно убивать, чтобы выжить, просто ты еще никогда не оказывалась в такой ситуации, — задумчиво сказала я, перемешивая в стакане остатки молока.
— Не думаю, что, даже попав в такую ситуацию, смогу убить, — горячо возразила она, я же улыбнулась. Ева была старше меня почти на два года, но я казалась себе намного взрослее. Со мной произошло столько всего, что казалось, будто бы я прожила целую жизнь.
Я перехватила сожалеющий взгляд мисс Серафимы, и, устыдившись, отвернулась. Она все поняла по выражению моего лица, увидела боль и испытания выпавшие мне. Несомненно, ей за жизнь досталось не меньше, но ведь мне еще не было и шестнадцати. Я разозлилась. Почему так получилось? Чем я заслужила все, что со мной случилось?
Еще недавно, читая книги и видя, сколько нужно пройти испытаний главным героям, чтобы получить счастье, как награду, я надеялась, что и со мной будет также. Но не теперь, больше я не верила глупым сказкам. Просто каждому человеку везет по-разному. В чем-то мне повезло, теперь у меня есть Самюель и Терцо, а где-то далеко Прат, и, конечно же, Ричард. Они моя семья и этого уже ничто не изменит. Вряд ли всем везет в этом так же, как и мне. А со всем остальным можно примириться.
Наконец-то мы были готовы смотреть фильм. Теренс захватил целую стопку дисков с фильмами Хичкока и мы, сразу же разошлись во мнениях, какой будем смотреть. Я и Теренс настаивали на «Психо», Ева и Бет — хотели посмотреть «Птицы». Вопрос решился сам собой, когда оказалось что в коробке от «Птиц», не хватает одного диска.
Старая версия «Психо», мне нравилась больше, чем вариант с Джулианной Мур, хотя он тоже был снят интересно, но что может быть сравнимо с классикой?
Возвращалась я домой затемно, развезя по домам Теренса и Бет, в надежде, что церковный комитет мамы уже покинул наш дом. Мне хотелось покоя и не видеть никаких чужых лиц, — не было сил натянуто улыбаться. Но, приехав домой, я вообще никого не застала. Самюель оставила мне записку, что пошла, отнести кофе отцу и Грему на речку. Значит, писала она ее, когда в доме оставался кто-то из гостей. И мне не надо было объяснять, куда на самом деле отправилась Самюель. Охота, как необходимость.
Было еще не поздно, а я ужасно устала, помогая Самюель с угощениями. Но мне нужно было сделать домашнее задание. Справившись с ним довольно быстро, я даже не знала чем себя занять. Мой взгляд упал на коробки с не распакованными вещами. Подумав минуту другу, я отказалась от этой мысли. Возможно, я не была готова к тому, чтобы снова вернуть в свою жизнь часть того, что было в Чикаго. Я все еще не могла рисовать или подумать о гитаре, потому что не считала себя заслужившей такие дары природы. Чем я заслужила их?
Не желая расстраиваться более, я, как и прежде, достала снотворное. Мне не хотелось видеть сны или мучиться не нужными мыслями перед сном. Зачем? Все они ни к чему не ведут. Я целый вечер старалась избегать думать о Калебе, но думала постоянно. Когда он был здесь, мне казалось, что это трудно видеть его постоянно. Но уехав, он просто отравил мою жизнь. Где же ты, и о чем думаешь? Я сомневалась, что обо мне.
Выключив лампу, я подумала о сестрах Стоутон и их военном бинокле. Может все же подарить им телескоп? И таблетки наконец-то подействовали.
Четверг. Я, как и все, ожидаю возвращения Калеба. Наверное, поэтому день с самого утра начался не удачно. Совершенно случайно в спешке я разбила вазу подаренную мне Доминик. Поплакав над ней минут пять (я отчаянно уверяла себя, что слезы именно из-за вазы), я спустилась вниз. Самюель и Терцо, у которого сегодня был выходной, никак не озвучили мое опухшее лицо. Наспех поев, как обычно угрюмо и молчаливо, я побежала заводить машину и на выезде пробила колесо. Отвезти меня взялся Терцо на своей Ауди А6, серебристо белого цвета. Родители, молча переглянулись, когда я бурчала, что опаздываю в школу. Я естественно заметила заботливый взгляд Самюель и поняла, какой разговор меня ожидает в машине с Терцо, а потом и по приезду из школы, несомненно, уже с Самюель.
Он недолго ждал, чтобы заговорить, только дом скрылся за деревьями, Терцо развернул ко мне лицо с тревожными глазами.
— Рейн, мы с мамой понимаем, все, что случилось за последние полгода, слишком тяжело, чтобы вынести одной. Ты не можешь вечно молчать о том, что тебя тревожит. Мы переживаем, я не могу сказать, что понимаю все, что твориться в твоей душе. Но и молчать, видя твое ухудшающееся настроение, становиться все труднее.
Я наклонилась вперед, будто бы ищу упавшую на пол ручку, сама же старалась незаметно вытереть подступившие к глазам слезы. Как ему объяснить, тревожащие меня обстоятельства. Разве могла рассказать о Калебе? О том, как тяжело чувствовать себя чужой среди них, и ужасно одинокой. Понимать, как прекрасны они, и какой я чувствую себя рядом с ними. Все вокруг живут и наслаждаются жизнью, мне же приходиться быть заточенной в собственном теле, которым управляю не я, а маленькое существо, не способное мыслить. Как объяснить ему, что я не могу дождаться времени, когда наконец-то смогу избавиться от ребенка, отдав его им, и забыть эту страничку в своей жизни, так же как постаралась забыть все связанное с Фионой? Как ему объяснить все то, что гложет меня, если я и сама не могу во всем разобраться?
— Я не готова говорить об этом, пока.
Мне пришлось отвернуться, чтобы не видеть какой болью наполнились глаза отца. Все что случилось со мной, не в меньшей мере отражалось и на них. Самюель и Терцо страдали вместе со мной, только не каждый день, а лишь в те дни, когда скрывать все те чувства, желающие вырваться наружу, я просто не могла.
— Тогда поговорим о Калебе, — предложил он, спустя несколько минут.
Я удивленно и насторожено обернулась к нему.
— О чем?
— О том, что происходит между вами. Мы с Самюель ничего не спрашивали, но, кажется, твое настроение только ухудшилось после вашего знакомства. Вы встречаетесь?
Я рассмеялась так искренне, что даже слезы выступили на глазах, но отца мой смех совершенно, ни в чем не убедил.
Он понимающе покачал головой.
— Я знаю, в твоем возрасте, подростки не очень хотят делиться своими переживаниями о первой любви, но ведь мы твои родители, и лучше других знаем тебя. Прошу тебя Рейн, только не молчи, — Терцо казалось, был измучен переживаниями за меня. Разве могла я промолчать.
— Я не нравлюсь ему, и к тому же, пап, я беременна.
— Ты не будешь беременна вечно, это, во-первых. А во-вторых, — заговорил он поучительным тоном, в котором угадывался его профессорский талант, — откуда тебе знать нравишься ты ему или нет? Все это такие глупости.
Было трудно все объяснить отцу. Казалось легче говорить о чувствах с Пратом, чем с ним. Терцо, влюбился в Самюель после того, как сделал вампиром и не разу не жалел о своем выборе, сожаления не были его характерной чертой. Я же постоянно во всем сомневалась, а особенно в себе. Как я могла представить даже на миг, что могу понравиться Калебу? Я и он, космическая пыль и яркая звезда. Только отцу такие страхи были неведомы. Даже будучи человеком, он был слишком богат и властен, чтобы не получать то что хочет. Теперь же со своей внешностью, очарованием и деньгами ему было доступно все. Как же ему понять мои страхи быть отверженной?
— Не знаю, может лучше тебе поговорить об этом с мамой, — наконец нехотя выдохнул Терцо, натолкнувшись на мое глухое молчание.
Я с облегчением вздохнула. Самюель, красива и тщеславна, но зато и у нее есть страхи и неуверенность. Хотя я вообще была категорично против каких-либо разговоров. Мне хотелось сохранить в тайне свои переживания о Калебе, я все еще надеялась перебороть все чувства к нему в душе.
Мы въехали на стоянку и я обняла отца порывисто и быстро, благодарная, что он старается быть лучшим отцом, что не сдается и не оставляет меня одну со всеми страхами. Только потому я еще не сошла с ума, что Терцо и Самюель были моим маяком в темном океане чувств и ненависти, захлестнувших меня полгода назад. И я не могла выбраться на берег не потому, что они не помогали мне, а потому что еще не была готова.
— Только прошу, не переставляй колесо сам, в последний раз ты почти оторвал фасонку.
— Обещаю! Совсем не доверяешь своему старику.
Я выбежала из машины и нацепила дежурную улыбку, дома меня наверняка ожидал разговор потруднее. Самюель была намного прозорливее отца, от нее не скроется ничего. Если она того захочет, ни одна мысль или чувство промелькнувшие на моем лице не пройдут мимо ее внимания. И честно говоря, я почти ждала этого разговора, не на много, но после разговора с отцом я чувствовала себя лучше и увереннее.
Но впереди ждало еще одно испытание — физика. Мое настроение не оставляло сомнений, что сегодня мне будет тяжелее держать свой язык за зубами, когда мистер Чен непременно будет кидать язвительные реплики в мою сторону. Я даже серьезно задумалась о скотче. Все-таки заклеить себе рот, не такая уж плохая идея. К сожалению, мистер Чен, наверное, не одобрит этого.
К счастью, после того раза, когда я расплакалась перед уроком физики, мистер Чан, очень редко заговаривал со мной. Сегодня было еще лучше, мистер Чан решил разнообразить наше времяпровождение на уроке и показать нам документальный фильм об Альберте Энштейне.
— Вы должны больше знать о таких людях как Альберт Энштейн, именно его теория относительности записанная в простой формуле Е=mс2, позволила нам мечтать о путешествиях во времени. Время стало не такой уж страшной преградой.
Наверняка мистер Чан состоял в фан-клубе Альберта Энштейна, удивительно, почему он не ходил в парике, чтобы быть похожим на своего кумира. Возможно дома у него множество плакатов с его изображением. Я поделилась этой мыслью с Бет, и мы тихо посмеялись над учителем, так как она его тоже не жаловала. К ней мистер Чан не имел никаких претензий, она была лучшей в классе, но ей не нравилось, как он относиться ко мне. Действительно, совсем совести нет, так себя вести с беременной. Мало ли, что я несколько раз ему нахамила.
Странно, но я вовсе не гордилась своим поведением. Общаясь со своими новыми друзьями, я стала слишком совестливой. Раньше я такого не замечала.
К моему огромному удивлению, приготовившись проспать целый фильм, я даже забывала моргать, настолько он меня заинтересовал. Как такие гениальные мысли могли прийти к одному человеку. Самюель точно бы сказала, что этого хотел Бог, и я не могла не согласиться. Да только разве может человек иметь столько власти на земле? Но вспомнив силу, умение и ловкость вампиров, поняла что может. И неужели эта власть была дана им не от Бога?
Прат никогда не соглашался с утверждением Самюель, что они, столь странные, но все же создания Божьи. Себя он считал созданием сил зла и тьмы. Как правильно заметил Калеб, Прат вечно сражался с ночью в себе, не позволяя поверить даже самым близким людям, что в нем может обитать свет. Я могла поверить в это. И любила его, даже не обращая внимания на то, сколько мне уже пришлось перенести из-за его детского поведения.
Урок прошел незаметно. Зато ленч превратился в сущий ад. Мелкий дождик, моросивший с утра, внезапно прекратился, и на улице засветило теплое осеннее солнышко. Набрав еды, мы устроились всей компанией на улице. Как всегда нас развлекал Теренс, и я была готова поверить тому, что могу наконец-то расслабиться, пока разговор не коснулся приезда Калеба.
— Кто знает, когда возвращается Калеб? — к нам подошел одноклассник Калеба по истории, и мы все уставились друг на друга вопрошающе. Конечно же, я знала что сегодня, но не могла сказать, по ряду причин. Главная из которых, избежать ревнивых вопросов Оливье и Сет, откуда мне известна такая новость.
— Он уже приехал, я с утра была у него. А в школе он будет завтра, — неожиданно голос подала Ева. Почему-то Бет посмотрела на нее странным долгим взглядом, сдерживая улыбку.
Сеттервин и Оливье вовсе не были рассержены или удивлены, что такую информацию знала Ева. Они совершенно не воспринимали Еву, как конкурентку, хотя она была намного красивее Оливье, с ее холодной красотой и элегантностью. Каждая уступала Еве. Разве можно было сравнивать ее лучистые зеленые глаза, с пустыми, словно у рыбы глазами Сеттервин? А волосы Оливье, уложенные и ухоженные, с копной роскошных каштановых волос Евы, похожих на полированное красное дерево?
Странным было то, почему я ничего не знала? Я думала Калеб приедет ночью. Но он был здесь, а значит вечером Самюель и Терцо ожидали гостей, о чем не удосужился сообщить ни один из них. Или этот разговор был подготовкой меня к его приезду и приходу к нам?
— Интересно, что же он делал в Чикаго?
Я даже не удивилась, когда этот вопрос задала Оливье. Но услышать, что рассказывает Ева, мне не удалось. Ко мне подошел Дрю и все сразу же смолкли.
— Можно тебя на минутку, Рейн?
Он выглядел странно, дергался и не смотрел на меня. Тишина, наступившая в нашей компании, показалась мне звенящей и жуткой.
— Дрю, это не может подождать? — недовольно произнесла Оливье, смотря на брата. — Мы вообще-то разговаривали.
— Нет, мне нужно сейчас, — почти агрессивно бросил Дрю.
Отложив свой поднос, Оливье вскочила на ноги, и, резко дернув его за рукав, отвела в сторону. Там они спорили несколько минут, за чем все мы наблюдали со смешанными чувствами. Никто из компании не любил Дрю, но то, как с ним обращалась сестра, раздражало даже Бет. Ее Дрю ужасно пугал.
Когда они вновь вернулись к нам, Дрю с той же настойчивостью попросил меня поговорить. Я обернулась к Оливье, но ее кажется, ничего уже не интересовало. Не оставляя еды, я пересела с ним на несколько лавочек дальше.
— Что-то случилось? — мне не нравилось странное настроение Дрю. Он смотрел на меня почти безумными глазами. Я даже начала подозревать у него нервное расстройство.
— Не могла бы ты позаниматься сегодня со мной алгеброй?
Сегодня придет Калеб, и даже зная, что мне будет тяжело находиться с ним рядом, я не хотела пропустить возможность увидеть его. Я так соскучилась…
— Прости Дрю, но только не сегодня. К нам в гости должны прийти Гроверы…
Я даже не успела договорить, как Дрю подскочил на ноги, чуть не опрокинув мой поднос. Я увидела как повскакивали с мест мои друзья, кроме Оливье — она осталась сидеть и даже не глядела в нашу сторону. Жестом, успокоив их, я обратилась к Дрю, как можно спокойней, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— В чем дело?
— Почему все вы так обожаете этого Калеба?! — чуть ли не кричал он.
Я постаралась его вернуть на лавку. Не сразу, но он поддался.
— О чем ты? Если хочешь знать, мне он и не нравиться, он придет в гости к родителям, рассказать о поездке и их общих друзьях, — мое умение лгать правдиво, меня не подвело. Дрю посмотрел мне в глаза испытующе, и я ответила прямым взглядом, искренним насколько возможно. Кажется, его это успокоило.
— Тогда приезжай ко мне, тебе же все равно будет не интересно с ними?! — почти умолял меня Дрю.
Я несколько мгновений смотрела на него, думая как же лучше всего решить это дело. Не похоже, что Дрю сдастся. Чего доброго припрется ко мне.
— Давай так. За мной должны приехать кто-то из родителей, так как я пробила с утра колесо, и когда я возьму машину, заберу тебя, и мы поедем заниматься. А потом я поеду домой. Договорились?
Дрю засиял. Я была уверена: еще чуть-чуть и броситься мне на шею.
— Тогда после уроков на стоянке, — переспросил он, собираясь уходить.
— На стоянке, — подтвердила я, и с тяжелым сердцем вернулась к друзьям. Они, конечно же, принялись меня расспрашивать, но я лишь отмахнулась, заслужив благодарный взгляд Оливье.
После уроков, только машина оказалась в моем распоряжении, я забрала Дрю и Оливье, и мы поехали к ним домой. Мы с Оливье не очень внимательно слушали необычайно веселую болтовню Дрю.
Жили они на противоположной мне стороне города, почти за его чертой, и я впервые задумалась, чем же они добирались в школу. Дрю был еще не достаточно взрослый, чтобы водить машину, Оливье водить умела, но предпочитала, чтобы ее возили другие.
Их дом не уступал по красоте моему, и в то же время был одним из самых новых домов в городке, о чем сообщала надпись «2004» на доме.
Никого в доме не было, так как мистер и миссис Баннер, весь день проводили в магазине одежды, принадлежавшем им. Оливье провела меня в комнату Дрю, а его ненадолго забрала на кухню.
Когда же он вернулся, я уже успела обследовать его комнату, и была немного шокирована: все постеры, которыми была обклеена комната, были о кровавых фильмах ужасов. Так же как и книги, и диски с фильмами. Почетное место в его коллекции занимали фильмы о Ганнибале Лекторе, плакатов с этими фильмами было больше всего. Проведя пять минут в этой комнате, Бет наверняка вообще бы перестала говорить с Дрю, и обходила бы его стороной. Я, конечно, тоже любила читать Томаса Харриса, но даже для меня, здесь его было в избытке.
Вернулся он уже не таким возбужденным. Его можно было назвать спокойным, по сравнению с тем, что я видела во время ленча.
Мы занимались почти час, и время от времени в комнату наведывалась Оливье, и мне были непонятны причины ее визитов. Она что, думала я, собираюсь соблазнить ее брата? Скорее он, захочет сделать это. Трудно было не заметить взгляда Дрю, полного немого обожания, когда он смотрел на меня. Мне не было лестно, а даже неприятно, все-таки было в его взгляде и этой комнате что-то жуткое.
Было уже почти шесть, когда я засобиралась домой. Но Дрю не хотел меня отпускать. Он придумывал все возможные и невозможные причины, заставить меня остаться, но спустя полчаса я не выдержала.
— Я еду домой, — твердо сказала я и направилась вниз.
Дрю поспешил за мной.
— Хочешь, посмотрим что-нибудь? — с надеждой в голосе, в который раз предложил он.
— Прости, но нет, Дрю, я устала, и мне пора пить свое лекарство, — не моргнув и глазом, солгала я. — Наверное, приеду домой и выпью снотворное, голова ужасно болит, и лягу спать.
Он немного расслабился, когда понял, что я не буду проводить время с Калебом. Мы сухо попрощались с Оливье. Она холодно осадила Дрю, когда он вызвался поехать со мной, чтобы проверить хорошо ли я доеду.
— Для этого есть телефон Дрю.
Представив, как он будет названивать каждые пять минут ко мне домой, пока я наконец-то не возьму трубку, я содрогнулась.
— Тогда я проведу ее до машины, — упрямо сказал он и пошел следом за мной на улицу.
— Спасибо тебе за все Рейн, — он на миг сжал мою руку, и она показалась мне грязной, после его липких холодных ладоней. Его рука поднялась выше и когда я поняла, что он собирается сделать оттолкнула его легко, но настойчиво.
— Прости Дрю, но мы можем быть лишь друзьям, — ответила я на его непонимающий взгляд.
— Я понимаю, ребенок, — совершенно неверно истолковал он мои слова, — но когда он родиться, мы ведь сможем поговорить об этом.
— Прости, но нет, — более твердо сказала я и заглянула ему в глаза, чтобы он понял всю глубину моих намерений, — я все еще люблю отца моего ребенка, и надеюсь, что он вернется ко мне.
Как легко было ему лгать. Я хотела раз и навсегда отделаться от его навязчивого внимания. Разве я могла посмотреть на него как-нибудь иначе, чем на друга, когда в мире существовал Калеб, и больше никого.
— Я думал, вы порвали отношения, — невероятно удивился Дрю. Интересно, какие еще сплетни ходили обо мне?
— Не полностью, — нехотя отозвалась я, — а теперь прости, мне пора домой. Лекарства нужно пить вовремя.
— Уж мне ли не знать, — кинув эту непонятливую фразу, Дрю помог мне сесть в машину, и еще раз напоследок сжав мою руку, добавил: — Но я буду надеяться.
Я лишь кивнула, не желая вслушиваться в его слова более. Сегодня он очень утомлял меня своей странностью.
Я гнала с такой скоростью, что вода и грязь разлетались в сторону косыми длинными струями. Мне хотелось отделаться от неприятного тяжелого чувства, которое осталось после Дрю. Дождь, начавшийся так внезапно, заставлял меня сосредоточить все внимание на дороге, и я не могла думать ни о чем другом.
Добравшись до дома, я несколько минут не решалась вылезти из машины. Дождь был таким сильным, что пробежав буквально полминуты от гаража до дома, я промокла. Волосы прилипли к лицу, и с них на глаза текла вода, даже когда я зашла в дом.
Гроверы приходили к нам всегда не раньше восьми, и я надеялась, что успею переодеться и помыться к их приходу. Вбегая в гостиную, я радостно затрясла головой, стараясь стряхнуть воду, и не заметила что в комнате не только мои родители. Я резко остановилась и перестала улыбаться. Мое сердце совершило сальто и опустилось в районе пяток, когда я увидела прекрасные родные глаза.
Когда наши глаза встретились, мне показалось, что в комнате не осталось никого кроме нас двоих. Это чувство длилось лишь миг, я моргнула, старясь скинуть с себя непонятное волшебство, но ничего не помогало. Лучшее, что могло привести меня в чувство, нагрубить ему. Когда я хамила, мне удавалось контролировать свою реакцию на него. В его излюбленной манере, я приподняла брови и равнодушно отметила:
— Неужто вернулся? Наконец-то, а то Мери нас всех просто достала, вопросами о том, когда ты вернешься.
Я почти не соврала, только умолчала, что Мери спрашивала всего 2 раза, и притом не всех, а только Бет.
Я не хотела дожидаться, что же он ответит, сердце стучало так сильно, и я испугалось, что Калеб поймет, как не правдивы мои слова. И поймут все, как я рада видеть его на самом деле. Как подтверждение моим мыслям, я перехватила хитрый взгляд Самюель, когда бросилась верх по лестнице. Значит, она все-таки догадывалась. Ну что ж, она моя мама и, как ни кто иной, она все знает обо мне. В последнее время я не делилась с ней своими переживаниями. Ничего не рассказывала, только, видимо, она и так слишком хорошо меня понимала.
Переодеваясь я перебирала в голове все детали того как он выглядел. Вроде бы простая футболка и темно-синие джинсы не должны делать его привлекательными, и все же не вспоминать о нем без содрогания я не могла. Его глаза оставались все того же серебристого цвета, как я помнила. Но все же, что-то изменилось. Я не могла поверить сама себе и признаться, что, кажется, и он был рад видеть меня. Неужели я так отчаянно хочу этого, что мой мозг воплощает подобные фантазии? Все-таки я схожу с ума, или просто он сводит меня с ума.
Как обычно я не стала медлить наверху. Но спустившись вниз, и увидев его высокую фигуру, застывшую около дивана, я в нерешительности остановилась. Я не была готова к тому, чтобы спокойно сидеть с ними и игнорировать его присутствие. Мне стало страшно, что я не выдержу и кинусь ему на шею.
Не думаю, что покажется странным, если я пойду на кухню. Мне нужно было есть, так почему не сейчас. Возможно, через некоторое время я найду в себе силы и смогу ненадолго побыть в гостиной. Но только я открыла дверку холодильника, как поняла что уже не сама. Разве могла я спутать его запах с чьим-либо другим.
Выглянув из-за дверки холодильника, будто защищаясь ею, я только уверилась в своей догадке. Как всегда прекрасный, он нерешительно завис передо мной. Его глаза внимательно следили за моими движениями. Неужели боялся, что я огрею его замороженным окороком?
— Тебе чего? — как можно более грубо буркнула я, и немного расслабилась, отметив, что все же могу сопротивляться его очарованию. Еще несколько минут, и можно предположить, что я выдержу целый вечер в его компании.
— Не хочется сидеть со стариками, — равнодушно пожал плечами он и внезапно улыбнулся так ослепительно, что я перестала дышать. Как можно улыбаться так, приходя на мою кухню и лишать меня моего достоинства?
Я сразу же разозлилась на себя и свою реакцию. Но не смогла сказать ему что-то злое. Он смотрел на меня таким очаровывающим взглядом, поддаться которому я не хотела, но и не могла отвести свои глаза. Какая же я все-таки слабая. Один его взгляд и я таю, словно масло.
— Как отдохнул? Кинул свою девушку, чтобы поехать развлекаться? — я не удержалась от колкости и угрюмо рассмеялась. На самом деле хотелось закричать: как ты мог уехать так надолго?
Он ответил милой улыбкой. Его глаза будто бы удерживали мои, насильно. Я не могла отвести взгляда. Когда я закрыла глаза, думать стало легче, но услышав его мягкий бархатистый голос, слишком близко, чуть не застонала. Он стоял уже ближе.
— А тебя что-то расстраивает?
Калеб оказался около меня, слишком близко и когда я все же набралась смелости раскрыть глаза, оказалось что он стоит прямо передо мной, будто заточив меня между своим телом и холодильником.
Я чувствовала на себе его взгляд. Он жег меня огнем, проникал в душу, будоражил кровь. От этого взгляда, кружилась голова, и меня попеременно бросало то в жар, то в холод. Я желала его, как никого и никогда.
Теперь, когда он был от меня совсем близко, я видела, что его глаза выражают муку и страсть. Стук сердца отдавался в моих ушах.
Калеб коснулся моего лица, и я почувствовала, что его тоже бьет дрожь. Неужели мне действительно все равно, что будет? И снова мое сердце неистово застучало.
Все что я могла, это стоять, схватившись за открытую дверцу холодильника, и заворожено смотреть на него. Еще никогда ранее его глаза не были такими живыми. Из них исчезла прежняя холодность.
Я тихо выдохнула, видя его колебания, и понимая, что жажду поцелуя. Он не хочет меня, или же не хочет обижать? Я совершенно ничего не могла понять. Но мой вздох, кажется, вывел его из ступора. И вот мы продолжали смотреть друг на друга. Мое тяжелое дыхание сжигало все мысли и сомнения, и не в силах вынести такой муки я закрыла глаза, увидев, как его лицо медленно приближается. Я ощутила холодное дыхание на своем подбородке и тоже подалась вперед.
Миг, и пропустив удар сердца, я внезапно ощутила колючий холодный поцелуй на своем запястье. Как никогда с трудом открыв веки, я взглянула на него. Не тени сомнений или сожаления. Знал ли он что творит со мной? Как в моей душе все перевернулось от ожидания почувствовать его губы на своих, и вдруг это мимолетное прикосновение к запястью, как насмешка.
Все что я могла сейчас, так это лишь смотреть на него. Я даже не могла пошевелиться, чтобы забрать свою руку из его холодных ледяных ладоней. Как отличалось это прикосновение от того, когда меня так же держал Дрю.
В моей голове проносились странные дикие мысли, но я понимала, что мы не можем вот так вот стоять. Я не имела никакого права получать незаконное удовольствие от его присутствия. Он ясно дал понять, что не хочет меня даже поцеловать. Я была ему не нужна, но сил пошевелиться не было.
— Как погода в Чикаго? — неужели этот сиплый неуверенный голос мой?
— Туман, — не отводя глаз, отозвался он, и его голос заставил меня вспомнить о гордости. Еще никогда в жизни я не желала его близости так остро, как сейчас. Поэтому я не могла позволить себе оставаться здесь.
— Кажется, я не голодна, — мне пришлось подавить в себе дрожь, когда я вытянула свою руку из его не сопротивляющихся пальцев. Я громко и сильно хлопнула дверцей, и именно это придало мне сил уйти из кухни. Я даже боялась обернуться и увидеть равнодушие на его лице.
Все что случилось, оказалось болезненным и отрезвляющим лекарством. Теперь я полностью была уверена в том, как он относиться ко мне. Я понимала, что возможно интересую его, как что-то новое и интересное, но не настолько, чтобы нравиться ему.
Пока что я справлялась с тем, чтобы контролировать себя в его присутствии. Но после сегодняшнего вечера, я боялась смогу ли теперь вести себя, как и прежде.
Плакать я не могла. Жалеть себя казалось в этой ситуации нелепо. Проскользнув, мимо гостиной, я даже не заметила, что они так поспешно прячут, и никак не отреагировал на вопрос Самюель, иду ли я спать.
Попав в свою комнату, я смогла лишь включить диск с самыми тяжелыми песнями, которые были у меня. Я выключила свет, оставив ночную лампу, и не раздеваясь, завалилась на пол. Раскинув руки, я смотрела в потолок и беззвучно пела. Это всегда позволяло мне расслабиться.
Внизу хлопнула дверь, и я не сомневалась в том, кто ушел. Внизу по-прежнему раздавались азартные голоса родителей и Грема. И мне стало легче, когда я поняла, что Калеб оставил мой дом. Мне стало даже легче дышать. Он как комар настырно вторгался во все части моей жизни, и даже дома, я теперь не могла скрыться от него.
Я так и проснулась среди ночи на полу. Все тело болело, как напоминание о его сегодняшнем визите. Нехотя переодевшись, я добралась до кровати и слишком вымученная, чтобы о чем-либо думать заснула.
Через несколько дней я усилием воли постаралась забыть вечер приезда Калеба. Но иногда мне казалось, что место на руке, куда он поцеловал меня, — горит. Радовало то, что избегать его мне не было нужды. Он приходил вместе с Гремом каждый вечер, но по стечению обстоятельств, я была слишком занята и всегда возвращалась домой, когда оставался только Грем.
Только однажды, когда домой меня привезла мать Бет, я услышала, как на улицу кто-то вышел, хлопнула входная дверь и, увидев слишком знакомую фигуру Калеба, я машинально спряталась среди деревьев. Калеб, конечно же, заметил меня, я поняла это по его поведению, но ничего не сказав, он уехал. Я лишь спустя несколько минут, смогла выйти из своего убежища.
Поздоровавшись с Гремом и отцом, я поспешила на кухню, где меня ждало ризотто и Самюель с очевидным желанием поговорить. О чем, не трудно было догадаться. Я становилась сама не своя, когда разговор заходил о Калебе. И все гадала, кто первый из родителей поднимет эту тему. Зная, как Терцо не любит лезть в мои дела, я ожидала чего-нибудь подобного от Самюель.
И она мои ожидания не обманула.
Я жадно поедала горячее ризотто, второе мое самое любимее блюдо после макарон, и подозревала, что чересчур усердно накинулась на него. Последствия могут быть плачевные, и если закончиться просто болью в желудке, я буду очень рада.
Самюель с улыбкой наблюдала за мной. Не понимала я того удовольствия, что получали они, наблюдая за мной, когда я ем. Неужели они скучали по чему-то такому простому как еда? Я снова повторяла одну и ту же ошибку, на которую мне уже указывал Калеб — слишком превратно представляю себе, что такое быть вампиром.
— Ты случайно не встретила Калеба, когда приехала? — вопрос прозвучал невинно, но меня ей не провести. Насколько хорошо меня знала Самюель, так же хорошо ее знала я. И пусть я не очень представляла себе как это быть вампиром, понять чувства Самюель для меня не составляло труда.
— Прошу не надо, — отчаянно желая избежать этого разговора, простонала я. — Не думаю, что нужно поднимать эту тему, особенно когда тут Грем, — тихо добавила я, надеясь, что он не услышит, как я называю его имени.
— Думаю и ему и твоему отцу сейчас не до нас, твой отец поставил или сделал там какой-то финт, и он ломает голову, как бы выиграть эту партию. Сомневаюсь, что он вообще заметил, что ушел Калеб, и появилась ты, — по глазам я поняла, что Самюель настроена серьезно. Видимо я в последнее время действительно странная, раз она решилась поговорить, к тому же так настойчиво. Неужели я настолько их напугала?
Мне же казалось, я не вела себя как-то иначе, чем всегда. Хотя, если учесть, мои проблемы с учителем физики, две ссоры с девушками из команды поддержки (они назвали меня Глобусом! И предложили стать талисманом команды) и конечно постоянное плохое утреннее настроение. Я могла бы объяснить все это беременностью, будто вместо тошноты с утра не хочу ни с кем разговаривать. Но вряд ли Самюель оценит шутку. Она выглядела слишком серьезной.
— И так, — начала она, удерживая мой взгляд, подобно тому, как это делал Калеб, — что происходит между вами с Калебом?
— Точнее будет спросить, что происходит между мной и моей тягой к Калебу, — тихо поправила ее я. Ризотто показалось мне отвратительным и холодным. Неужели у меня хватило смелости признаться в своих чувствах к Калебу еще кому-то?
— То есть ты считаешь, Калеб ничего к тебе не чувствует?
Я посмотрела на нее раздражительно.
— Если ты хочешь знать, что происходит, тогда не спрашивай меня и ничего не говори. Я расскажу тебе.
Она в ожидании застыла и замолчала, соглашаясь на мои условия.
— Я не знаю, что на самом деле происходит. Возможно это ваше очарование, или я действительно не равнодушна к нему, но мне плохо, и очевидно в ближайшее время ничего не измениться. Если я так и не смогу преодолеть эти чувства к нему, я рожу ребенка и уеду учиться в Лутон, а может и куда дальше. Точнее говоря, подальше от него. Дольше я не выдержу.
— И давно ты решила? — голос мамы звучал глухо. Я знала, что причиняю ей боль.
— Давно, — не стала уточнять я.
— А если он чувствует к тебе тоже самое?
— Мам, прошу, ну посмотри на меня, — я встала из-за стола и раскинула руки, — как Он может чувствовать хоть что-то ко Мне?
Я видела, что Самюель с трудом старается понять меня. Для нее я прекрасна, потому что ее дочь, потому что человек. Как кто-то может не полюбить меня? Но в мире людей, я совершенно обычная пятнадцатилетняя беременная девушка, не отличающаяся для других ничем. Для нее я та, ради которой она каждый день борется с болью и жаждой, просто потому что любит.
— Ты недооцениваешь себя… — начала было Самюель, но я перебила ее.
— Не смей так говорить, тебе не понять меня! — еще чуть-чуть и я готова была закричать. — Как легко тебе говорить. Но ты не можешь понять. Ведь ты это ты, и ты прекрасна!
— Да, я знаю. Я не могу, потому что для меня нет прекраснее никого на земле, чем ты, — она поднялась и обняла меня.
Но я хотела услышать такие слова не от нее, а от Калеба. Возможно, только это она и понимала, любовь к мужчине тоже изменила ее.
Все что я сдерживала в себе, вылилось в слезы. Как же давно я не плакала по-настоящему. Но и тут приходилось сдерживать себя, в соседней комнате сидели Грем и отец, и я не хотела, чтобы они застали меня заплаканной.
Я вывернулась из объятий матери и уже жалела, что дала этому разговору развиться — облегчения он не принес ни мне, ни ей. Мы остались все на тех же позициях где и раньше. Я не была утешена, а она не знала чего ждать далее от моих страданий. Мне становилось лишь хуже от мысли, что меня жалеют, такое воплощения красоты, как мама и отец, когда я и сама хочу быть таковой, как они. Будь я хоть в половину, как мама, я могла бы найти в себе силы побороться за внимание Калеба. Возможно когда-нибудь, когда я стану вампиром, я еще вернусь к этой мысли.
Она тихо ушла из кухни, не желая меня смущать более. Я смогла даже доесть и попить чая, к сожалению, ничто не могло повлиять на мой аппетит.
Не привычно для себя я погладила живот и понадеялась, что смогу все преодолеть. Легкое движение ребенка утешило меня. Хотя бы кто-то нуждается во мне.
Дня через два после разговора с Самюель, я играла с ручкой на уроке английского, безуспешно стараясь вслушаться в голос мисс Крат, но думала лишь о том, что скоро, как передавали метеостанции, на три дня солнце поселиться в нашем маленьком городке. И, конечно же, вспоминала о родителях и Калебе.
Отсутствие Грема не заметит никто, как, наверное, и Калеба. За два года, он должен был придумать какое-то оправдание своим исчезновениям, если только кто-либо отмечал его поведение странностью.
Самюель намного проще, она не каждый день появляется в городе, так же как и в церкви, несколько дней ее хор проживет без нее. Как же Терцо, что придется придумать ему? Я не могла представить, зато четко понимала, где Грем и Калеб будут проводить свое время. У нас.
Недельная передышка, сдобренная мимолетными встречами с Калебом в понедельник в коридорах школы и в столовой, прошла слишком быстро, я нуждалась во внимании с его стороны, и боялась своих желаний. Стараясь о нем не думать, я бралась помогать Еве в перестановке ее комнаты, потом вместе с Бет мы занимались английским, а также я подтягивала по математике Дрю. Он не был самым интересным собеседником, из числа моих теперешних друзей, и часто меня раздражало его собственническое поведение относительно меня. Но я жалела его, видя одинокого каждый день, без друзей, без компании. Странно было узнать, что он брат Оливье, куда ему было до ее блистательной красоты.
Теперь, когда мы общались ближе, меня нередко пугали его разговоры, он холодно и отстраненно рассказывал об охоте вместе с отцом и братом. Никаких чувств на лице, и равнодушие по поводу смерти. Не понимала я этого английского хобби — убивать ради удовольствия. Хотя чего удивляться, все ту же сдерживаемую злобу я видела и в Оливье. Страшно было представить еще одного их брата. И все же, было что-то такое в Дрю, отчего я не переставала с ним общаться, загадочность и непохожесть на других. Он был таким, каким был и не под кого не подстраивался. Хотя в последнее время я была склонна к мнению Бет, что иногда он ведет себя пугающе.
— Как ты можешь с ним общаться? — удивлялась Бет, — у меня от него мурашки по коже.
— Он нормальный, лучше Оливье, — заверяла я ее, совершенно не понимая, что страшного в Дрю, по крайней мере, до последнего раза, как мы занимались у него.
После того случая в Лутоне я, Ева и Бет стали лучшими подругами, наверное их покорила моя помощь, в таком странном деле. По словам Бет, она вряд ли могла ожидать чего-либо подобного от Сеттервин, Оливье или тем более Лин, которую вообще ничего не интересовало, кроме спорта. С Оливье у нас сложились странные отношения, мы нередко смеялись вместе, но относились друг к другу, с некоторой опаской. Мне не нравилось, как она ведет себя с братом, и я точно знала, что стоит и не стоит говорить при ней. Сетти же не очень меня жаловала, ей казалось, что тогда именно я стала причиной их разрыва с Калебом (видимо у нее плохое зрение, если она до сих пор не видела мой живот). Но стоило Калебу начать встречаться с Мари, ее отношение стало более милостивым ко мне. Только меня это не интересовало, Сет тоже не входила в список моих любимчиков. Без сомнения я подружилась с Теренсом, когда Бет помирилась с ним, мы общались вчетвером. Только я так и не могла разобраться, почему они не вместе. Я же видела, как они ведут себя, словно два влюбленных голубка. Иногда их глупая ситуация просто раздражала меня.
— Не могу вас понять, — начала я на перемене разговор, который давно уже зрел в моей голове, — вы встречаетесь с Теренсом?
— Нет, — с напускным равнодушием ответила Бет, — понимаешь через год или два он все равно будет мой. Так что я хочу повстречаться еще с кем-нибудь, чтобы сказать потом детям, что я встречалась не только с их папой.
Она говорила об этом так запросто, словно заказывала себе пиццу.
— То есть, ты уже решила, что он будет не только твоим мужем, но отцом ваших детей? — я ошеломленно застыла в дверях кабинета.
— О, конечно же, — радостно сообщила она, — а пока что, тоже пусть наберется опыта. Я хочу, чтобы он, так сказать, нагулялся.
— Ну, а если он очень загуляет, или наберется не только опыта? — переспросила я.
— Такая возможность, конечно, существует, но скорее всего она мне не грозит, — заговорщицки улыбнулась Бет. — Я пообещала ему, что стану полностью его, после моего выпускного бала. Сомневаюсь, что он променяет меня на кого-нибудь другого.
Я совершенно не понимала логики Бет, но смотрела с восхищением. Она выбрала для себя того, кого хотела, и подготавливала его ко всему, что нужно ей. Почему кто-то может контролировать чужую жизнь, я же не чувствую контроля даже над своим телом?
«Тебя лишили контроля над собственным телом, поэтому ты любым путем хочешь вернуть его, отсюда злость и саморазрушение», — вспомнила я слова психолога, к которому меня заставили ходить Терцо и Самюель. Как бы я хотела понять, что нужно сделать, чтобы побороть все эти чувства в себе, и стать прежней, забыть все что случилось. Но как? Психолог говорил, что нужно принять то, что случилось, простить себя. Тогда я снова поверю, что могу контролировать свою жизнь. Но как принять? Я и так приняла все, что случилось, не сделав аборт.
Еще один урок, бесцельных раздумий, если так пойдет и дальше, мои оценки станут намного хуже. Но проблема ли это? Что такое оценки, есть проблемы в моей жизни и похуже.
Когда Мери отсутствовала, Калеб сидел за ленчем вместе с нами, но в другие дни, они занимали отдельный столик, проводя время лишь вдвоем. Конечно, меня это не интересовало, и все же я поглядывала на них со своего места, стараясь делать вид, что мне интересна болтовня Оливье про новые вещи, купленные ею в Лондоне, для магазина отца. Кажется, только Лин слушала ее заинтересовано, и ей стоило, так как иногда она одевалась, как попугай. Ну, вот опять, я вымещаю свое раздражение на ком-то. По крайней мере, Лин никогда не сплетничала, и могла похвастаться стройным накаченным телом. А могла ли я? Со спортом я дружила, особенно любила играть в волейбол и плавать, только было это в прошлой жизни. Кажется, там, где Лин состояла из мускулов, я заплывала жиром.
Конечно, я не была толстой, но по сравнению со всеми ними, я казалась себе просто великаншей. Зато грудь теперь у меня была больше всех, словно я готовилась стать мамашей слоненка. Наверное, нельзя было назвать такие мысли выходом из депрессии. Мне интересно было узнать, какой я выгляжу для Бет и Евы. Вечно мрачной и со странными саркастическими шутками, или только мне так кажется, что я стала хмурой и нервной.
— Думаю пока еще не так холодно, нам стоит собраться на выходные к «Терри», — предложила неожиданно Ева, чем вывела меня из тяжких раздумий. — Надо же познакомить Рейн с нашим любимым местом отдыха. К тому же, мы редко бываем в последнее время все вместе. Конечно же, все подумали о Калебе, не так часто посещающем наш столик.
— Просто чудесная мысль, — с наслаждением выдохнул Теренс, и мы рассмеялись, таким чудаковатым было выражение его лица.
— Интересно, стоит ли говорить Калебу, или он предпочтет нам другую компанию? — причмокнув, сказала Оливье, и стрельнула взглядом в Сеттервин.
— Думаю, он предпочтет нас, — с уверенностью ответила Бет, — он наверняка захочет ненадолго уехать от этой… как ее…
— Мери, — с готовностью подсказала Сетти, хотя перед этим делала вид, что вовсе не замечает парочки за дальним столиком.
— Да когда же ты очнешься!? — взорвалась на нее Оливье, со стуком поставив свой стакан, полный сока, на стол. Сок расплескался, но Оливье, всегда такая щепетильная, не заметила этого. — Он уже больше не с тобой, и даже не надейся на что-нибудь еще. Забудь. Живи дальше.
Наша Снежная Королева, впервые с того времени как я ее знаю, утратила над собой контроль. Она говорила так агрессивно и вспыльчиво, что я удивилась, как давно она все эти чувства держит в себе. Вот что меня пугало в ней и в Дрю. Тлеющий огонь ненависти, когда-нибудь разгорится в огромный пожар и лучше не быть поблизости, когда такое случиться.
Я оглядела своих друзей и поняла, они были шокированы не меньше моего. Увидев наши вытянувшиеся лица, Оливье спокойно пригладила волосы, и, кажется, уже снова полностью владела собой. Жутко было видеть это, я почти представляла, как Оливье, пырнув ножом мужа, из-за какого-то его замечания, продолжит спокойно нарезать овощи в салат, а он будет лежать рядом на полу и стекать кровью. Возможно, мое воображение подпитывал фильм Хичкока, который мы смотрели на днях с девочками, но теперь я не могла смотреть на Оливье со спокойной душой. Может Калеб, сам того не желая, вызывал наружу, те чувства, которые все мы старались спрятать глубоко в себе и контролировать? Я еще никогда прежде не была такой подавленной, как в эти последние дни. Казалось, что депрессия не просто усиливалась, а поглощала меня. И именно Калеб был причиной ухудшения.
Я задумчиво скользнула по столику, где сидел Калеб, но уже один. Он не выглядел одиноким или грустным, но все мысли сразу, же спутались в моей голове, когда я встретилась с его глазами. Такими непроницаемыми, волшебными, холодными и в то же время знакомыми.
Зачем он так делает? Я насилу оторвала взгляд. Неужели ему хочется и меня добавить в список своих удач? Да уж, думаю, беременных там еще не было. Или же все потому, что я знаю его тайну? Такой скрытный, держащий в секрете свои прошедшие годы и события своей жизни, а тут вдруг открыт для совершенно незнакомого человека.
— Значит у «Терри» в 7, — пробился сквозь мои раздумья голос Евы.
— Ты заедешь за мной? — обратилась ко мне Бет — А я уже покажу тебе дорогу.
— Вечно ты любишь выпендриваться, неужели ее машина лучше моей, — голос Калеба раздался слишком близко, и, испугавшись, я смахнула стакан Бет и свой на пол. Сок запрыскал только мои штаны и мне до обидного стало неловко. Слезы почти выступили на глазах.
— Нельзя же так подкрадываться! — гаркнула я, почти все за соседними столиками оглянулись, открыв рты. Для них я все еще оставалась той самой беременной новенькой, и они прям таки трепетали в преддверии скандала. Да уж, я была не самой малозаметной фигурой.
— Ну, я вообще-то тут уже несколько минут сижу. Я же не виноват, что ты столь невнимательна, — усмехнулся язвительно Калеб, и хотя его улыбка была скорее злой, я напомнила себе, что нужно не забывать дышать. Причем постоянно.
— Да неужели, — кажется, нашему миру пришел конец. Я собирала свои вещи и поднос, когда в тон ему добавила, — О, прости, что не заметила, лучший образчик самца в этой школе. Может это значит что ты не так уж и неотразим?
Оливье и Сеттервин прыснули со смеху, но я не стала, ни на кого смотреть и, выкинув свой недоеденный ленч, почти выбежала из столовой. На полпути к спортивному залу, где должна была проходить ежемесячная лекция для всех учеников от 14 лет, я услышала, как кто-то следует за мной. Подумав, что это опять привязался Калеб, я захотела обернуться и нагрубить ему. Но ко мне спешила Бет, таща мою сумку, и я только теперь поняла, что по ошибке взяла ее.
— Спокойнее, это только я, — увидев воинственное выражение моего лица, Бет постаралась предотвратить злой крик, готовый сорваться с моих губ.
Я еле сдержала подступивший к горлу ком. Я чувствовала, что была сегодня на иголках, что-то изнутри меня изматывало, заставляло то ощущать ненависть, то злобу, пустоту, теперь же слезы. Я была уверена — причина всему не ребенок, а та черная бездна, которую я так давно сдерживала в себе. Да еще этот треклятый вампир, бесящий меня своим поведением, вытягивающий из меня все соки. Что же так меня раздражало в нем?
— Не обращай на Калеба внимание, — осторожно улыбаясь, Бет отвела меня в сторону и посадила на первую попавшуюся лавку, — он в последнее время сам не свой. Хамит всем, даже учителям, и эта его поездка, из которой он вернулся совершенно иной. Возможно, все потому что отец уехал надолго, но я не думаю, что из-за него. — Бет развернула меня лицом к себе и продолжила, — скорее всего, причина в девушке. Сомневаюсь что это Мери, он почти не смотрел на нее, за все то время что они встречались, и к тому же разошелся с ней сегодня.
Бет застыла, внимательно следя за моим лицом, с понимающей улыбкой.
— Не понимаю, к чему ты ведешь, но теперь меня начинает мучить совесть — не стоило так с ним разговаривать, — отозвалась я, подумав, что в Чикаго действительно должно было что-то случиться
— О нет, стоило! — с ликованием возразила Бет, — не могу сказать, что мне нравиться, как Калеб обращается с девушками, и это при том, что мы друзья. И за тот период времени, что я знаю его, он так и не менялся. И вдруг приехала ты, и он встретил девушку, которой совершенно безразличен. Думаю, пока что его сдерживает лишь то, что ты в положении. Но это и огромный соблазн для него. А Калеб никогда не мог устоять от соблазна иметь то, что ему не дают.
— Но ведь ты тоже сопротивляешься ему и не обращаешь внимание. И Ева тоже, — не поверила ей я, стараясь не смотреть в ту сторону, откуда шли ученики.
— Хм…вообще-то, я тоже встречалась с ним, — словно это был грех, призналась Бет, — просто мы смогли стать друзьями потом. Даже я не могла устоять перед ним, когда он смотрел так,…ну ты понимаешь…
Конечно же, я понимала — сколько раз мое сердце замирало от его глубокого, странного взгляда, который казалось, сковывал волю.
— А ты! — воскликнула Бет, восхищенно смотря на меня, — да меня просто в дрожь бросает, когда я вижу твой свирепый взгляд, когда он смотрит на тебя или говорит, ты совершенно не попадаешь под его очарование. И он, безусловно, тоже заметил это. Почему ты думаешь, Калеб так донимает тебя? Я лишь боюсь того дня, когда его внимание к тебе заметит Сетти и Оливье.
Она немного нервно хихикнула.
— А почему Еве не нравиться Калеб? — до меня еще не совсем дошла та информация, которую предоставила Бет. Я нравлюсь Калебу, но только потому, что недоступна и не обращаю на него внимание? Тогда Бет только подтвердила те мысли, что уже несколько дней крутились в моей голове. Но что мне это давало? В реальности, я сама не нравилась ему, а только то, что он не может мной завладеть на несколько недель, так как привык поступать. Не очень лестно.
— Ты еще не заметила? Я боялась, что все уже догадались, — Бет, снизила голос и, оглянувшись, нет ли кого рядом, вновь повернулась ко мне, — Ева давно уже влюблена в Грема, отца Калеба.
Я сидела перегруженная информацией, так до конца и не поняв логики Бет, и почему собственно она мне все это говорит.
— Пойми, я сказала тебе это, потому, что заметила, что Калеб нравиться тебе, возможно не настолько, чтобы влюбиться, — сразу же исправилась она, перехватив мой косой взгляд, — но достаточно, чтобы вы постоянно ссорились. Просто будь с ним помягче. И хоть не мое дело, что твориться между вами, но такой он впервые за два года, что я дружу с ним.
Я продолжала молчать. Мне не нравился этот диалог. Не нравился Калеб и то, как себя ведет Бет, говоря о нем. Что она ждет от меня, что я стану очередной его подружкой, чтобы потешить самолюбие Калеба?
— И что ты хочешь от меня? Мне пойти самой предложить ему встречаться или подождать пока он поиграет со мной, и его интерес пройдет? Главное не расстраивать Калеба? — я резко поднялась на ноги, не ожидая ничего подобного от Бет. Возможно именно она сводница Калеба, менеджер по отношениям, теперь понятно, почему мы так быстро сдружились.
Бет побледнела под моим взглядом.
— Ты всегда знакомишься с будущими подружками, подбирая кадры для Калеба?
— Нет-нет, ты не так меня поняла, — Бет была просто в ужасе. Она схватила меня за рукав, не давая уйти, хотя я намерилась сделать это как можно скорее. От злости я не могла плакать, и уставилась на руку Бет держащую меня, холодно и отстраненно.
— Я совершенно не это имела ввиду, как ты могла такое подумать? — едва не плача спросила Бет, — просто услышав обрывочно ваш разговор в твоем доме в субботу, я думала между вами что-то уже происходит.
Я посмотрела в глаза Бет. Да что же это такое со мной происходит? У меня что, паранойя?
— Прости, не знаю что со мной. Да, я, наверное, слишком превратно расценила твои слова.
Мне стало стыдно за свое поведение, я почувствовала, как на миг сжалось сердце, и тут же отпустило. Бет выглядела такой уязвленной, а я не могла понять, что на меня нашло.
В спортивный зал мы шли уже молча. Бет шокированная случившимся, не могла подобрать слов, или просто не зная, что мне после такого сказать, молчала вплоть, до дверей спортивного зала. И поэтому, я не приняла во внимание ее слова, совершенно не показавшиеся мне тогда странными:
— Может тебе не стоит здесь быть, поедешь побыстрее домой…
Понятно что, я восприняла ее слова на счет нашего разговора. Я подумала, так она намекает на мое плохое самочувствие.
Но я лишь отмахнулась, мне хотелось поговорить с ней после лекции. Я так ничего и не поняла, даже когда увидела нахмуренные взгляды Евы и Лин, а также как покраснели от сдерживаемого смеха Сетти и Оливье. Бет, которая, не смотря на ссору, села рядом, смотрела на меня с опаской. Что же происходит? Почему все так странно смотрят на меня? Глаза Калеба чуть больше секунды задержались на мне. И оттого сердце принялось учащенно барабанить о грудную клетку. Все внутри сжалось в предчувствии чего-то плохого.
— Итак, — пропищала старшая школьная медсестра, пригладив свои белесые крашеные волосы. — Тема месяца звучит так «Подростковая беременность и методы борьбы с таким явлением».
Она сказала эти слова так торжественно, что смысл слов сначала не дошел до меня, но состояние ступора продолжалось не долго, пока почти все головы в спортзале не повернулись ко мне. Кровь бросилась в лицо. Я хотела глотнуть воздуха, но полностью вздохнуть не удалось — никак не могла расслабиться. А в голове эхом отдавались слова медсестры.
— Беременность в юном возрасте не желательна по нескольким причинам: во-первых…
Я вслушивалась в ее писклявый голос, в то время как бездна, которую я глушила в себе в последнее время, понемногу поднималась вверх, затопляя все мои ощущения, заглушая даже удары сердца. Я почувствовала, как меня тошнит от еды, съеденной за ленчем, от злорадных взглядов Сеттервин и Оливье, от заботливых Бет и Евы, а также от непроницаемых серых глаз, скользящих по мне, почти каждые полминуты. Я понимала, что если сейчас же не уйду, меня стошнит просто здесь.
Я резко встала, чем заставила медсестру замолчать на неловкой паузе:
— Обязательно иметь презерватив…
На негнущихся ногах я спустилась на несколько лавочек вниз и хотела пройти мимо медсестры, когда меня остановил ее язвительный голос:
— Думаю милочка, вам особенно нужно послушать, эту информацию.
По залу пронеслись смешки, но я не смотрела на них. Секунды три, я раздумывала, стоит ли ударить ее по лицу. Мгновение, и мои руки расслабились.
Сердце, несколько раз дико дернувшись, затихло и успокоилось. Бум! Наконец-то я поняла, как можно смириться с тем, что случилось — нужно признать, нужно с кем-то поделиться, сказать. Мне не был страшен смех или косые взгляды, я пережила намного худшее. И внезапно бездна во мне обрела голос и слова, и я произнесла достаточно четко и громко, то, что так и не смогла рассказать никому кроме родителей.
— Презервативы это хорошо, только не забудьте сказать всем этим девушкам, что когда их будут насиловать, презерватив им не поможет.
Я не видела реакции в зале, когда я произнесла то, что так давно жило во мне и с чем я, не могла смириться. У меня потемнело в глазах, и я успела еще сделать несколько шагов, прежде чем потерять сознание.
Через мгновение я едва смогла приоткрыть отяжелевшие веки и почувствовала, как знакомые ледяные руки куда-то меня уносят.
Мне было так плохо. Вся затаенная боль вырвалась наружу, совершенно лишая меня способности рассуждать. Я могла думать о смерти как о спасении. И что странно, я слышала, что перед смертью люди видят всю свою жизнь, но в моем затуманенном болью сознании внезапно всплыл давно учимый стих:
Мне смерть представляется ныне
Исцеленьем больного,
Исходом из плена страданья.
Мне смерть представляется ныне
Благовонною миррой,
Сиденьем в тени паруса, полного ветром…
Мне смерть представляется ныне
Домом родным
После долгих лет заточенья.
Я на миг смогла открыть глаза, вокруг все плыло от движения и только лицо Калеба, внезапно приобрело четкость и ясность, но на это и несколько слов ушли все мои силы:
— Лучше убей меня…дай мне умереть, — прошептала я и, унося мучительный взгляд серебристых глаз, отключилась.
Хочу дыханье там своё оставить……
Расплата по счетам бесценной жизнью,
И по дыханью пальцем проведу
Кривую, ломаную память…
Я пребывала в темноте, и знала, что необходимо противостоять ей. Ко мне возвращалось сознание и люди, которые обращались ко мне, находились далеко-далеко — на другом конце света. Вдруг я понимала, что за руку меня держит кто-то с обжигающе холодной кожей, и хотела открыть глаза — не хватало сил. Но кто это: родители или Калеб, я не понимала.
Каждый раз, когда я приходила в себя, мне было или слишком холодно или чрезвычайно жарко, словно кто-то поочередно кладет на меня лед и уголь. Не знаю как, но даже в этом в странном, замершем царстве тьмы, я поняла, что льдом были руки. Но все же кому они принадлежали, я не знала. По тем обрывочным разговорам, что мне чудились или снились, я поняла, что происходящее со мной, следствие подавляемой депрессии и шока. Какого шока? Что за депрессия? Слова оставались номинальным сообщением информации, которую я не могла сейчас воспринимать.
Когда я просыпалась и открывала глаза, я не могла найти в себе сил говорить. Мне было плохо, я чувствовала боль. А во снах постоянно видела все то, что случилось тогда в Чикаго. Вновь и вновь, сон повторялся и не становился менее страшным, с каждым новым разом, в нем добавлялись детали. Я видела вещи, которые я не заметила бы, будь сейчас по-настоящему там.
Иногда, чувствуя руки мамы и слыша молитвы, которые она шептала, мне хотелось утешить ее, но я не могла, и от этого становилось еще хуже. Я мучилась вдвойне. Во снах, все то, что я так давно не могла себе простить, казалось мне в три раза хуже. Я наказывала себя, просматривая все раз за разом, заставляя свой мозг работать, и, кажется, лихорадка еще сильнее бралась за мое тело, словно хотела лишить меня способности видеть какие-либо сны. Я так желала умереть, что даже говорила об этом вслух.
Но чаще всего мне снились глаза Калеба, даже во сне не смотрящие на меня с любовью. Я кричала, как ненавижу его, в другое время звала, желая почувствовать именно его охлаждающее пожатие. И не знаю, снилось ли мне это или нет, но точно чувствовала его запах, и кто-то брал меня за руку и утешал. Но даже там, находясь в темноте, сотканной из моих самых жутких кошмаров, я не могла надеяться, что это он.
И конечно самым жутким сном был ОН. Тот, кого я считала своим другом, в кого была почти влюблена и кому доверяла. Тот, кто разбил и разрушил мою жизнь, в ту ночь в Чикаго. Странно, но мой мозг, скрывал от меня его лицо, хотя я точно помнила, как ОН выглядит. Все о чем я могла мечтать во снах, это отомстить. Вернуть контроль в свою жизнь, который ОН отобрал в ту ночь.
Впервые, когда я осознано очнулась и почувствовала, что комната перед глазами не плывет, была ночь. Я смутно оглядывала очертания комнаты, заполненной запахом цветов. Казалось, она превратилась в оранжерею, и меня это начало раздражать — цветы я не любила и не понимала, зачем Самюель, оставила все эти веники здесь. Но я была не одна, на стуле кто-то сидел.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил знакомый насмешливый голос, и последовала вспышка света, ослепившая меня.
— Выключи ее, — простонала я и отвернулась, закрывая глаза, прослезившиеся от резкой боли.
Калеб свет не выключил, но опустил лампу, чтобы свет не бил мне в лицо.
Понемногу мои глаза адаптировались к рассеянному мягкому свету, и я смогла взглянуть на него. Глаза Калеба были черны, а под ними залегли тени — таким я видела его впервые. Но он не пугал меня, а скорее мне стало жалко его. Хотелось протянуть руку и дотронуться до его лица.
— Надеюсь получше тебя, — наконец смогла выдохнуть я. Мой голос казался мне сиплым, но в тишине ночной комнаты звучал ясно и четко, что даже резал слух.
— Я бы так не сказал, — его ответ звучал сухо, под стать кислому выражению лица.
Прошли минуты, прежде чем я нашла в себе силы вновь заговорить.
— Где мои родители?
— Твои родители на охоте. Решили оставить меня, потому что я быстрее любой машины доставлю тебя в больницу, если что-то случиться, — он замолчал на мгновение, будто слова давались ему так же тяжело как и мне, — Если тебе неприятно, что я нахожусь здесь, я пойду в другую комнату.
— Нет, — слишком поспешно откликнулась я и, поморщившись от такого явного проявления своих чувств к нему, добавила, — лучше принеси мне воды.
Ничего не сказав, он метнулся из комнаты — я даже не успела поправить волосы, когда он уже вновь стоял около меня с полным стаканом. Несомненно, он даже капли не пролил.
— С-спасибо, — не любила я все эти вампирские фокусы. Конечно, родителям было проще двигаться так, органичнее, но ради меня они приучились сдерживать свои порывы дома.
— Значит, ты хочешь сказать, — злость придавала мне сил говорить, — что мама была уже доведена до грани жаждой. Терцо не мог отпустить ее саму, а Грем пошел с ними для поддержки, и ты оказался единственным вампиром способным меня оберегать и не собирающимся меня, так сказать съесть. У тебя намного больше выдержки, чем у моих родителей. Даже не предполагала.
Выпив воды, я почувствовала себя способной на более длинные фразы, словно вода могла дать мне силы.
— Кстати, по-моему тебе тоже не мешает поохотиться. Что подумают твои фанатки увидав тебя таким, — не знаю, откуда у меня взялись силы на сарказм.
— Я пойду утром, когда вернуться твои родители, — отозвался он скрывая улыбку, и отвел взгляд, видимо стараясь не смущать меня чернотой глаз, — Терцо…то есть твой отец, доверяет мне, но если ты боишься, скажи…
— И ты уйдешь, — досказала я за него, закатывая глаза. Он начинал меня раздражать. — Да-да, я и в первый раз поняла. Но если ты не хочешь сам здесь быть, то иди, и не надо все валить на меня. Сомневаюсь, что во время твоего отсутствия со мной что-либо случиться.
Он был удивлен, почти возмущен:
— Я совершенно не это имел ввиду.
Его глаза горели не добрым огнем, и я получала странное удовольствие, видя, что он хоть как-то мучается из-за меня. Увидев, как я смотрю на него, он закрыл глаза, тем самым будто бы отгородившись.
Потом Калеб надолго замолчал и словно застыл, я даже подумала что оглохла, — от него не доносилось ни звука. Я немного поерзала под одеялом, чтобы услышать хоть какой-то звук.
— Тебе больно? — он почти моментально подскочил ко мне и поставил руку на лоб. Я охнула, но не от его холодности, а от необычайной близости, к которой не привыкла. Скрипнув зубами, он убрал руку.
— Все…хорошо, — выдохнула я, стараясь скрыть дрожь от его прикосновения, — Просто проверяю, не оглохла ли я.
— Понятно, — буркнул он, и на его лицо вернулось знакомое мне раздражение. И снова замолчал, как и раньше не обращая на меня внимание. Все то же переигрывание ответственности. Наверняка мои родители не просили везти меня в больницу от каждого чиха.
Вынуждено наслаждаясь тишиной я чувствовала, как усталость наваливается, накатывая на меня волнами, с каждым разом сильнее, но один вопрос мучивший меня так давно, внезапно занял все мои мысли теперь, не давал закрыть глаза. И я никак не могла решиться задать его.
— Все хотела спросить, — я набралась сил и смелости и посмотрела на Калеба в упор, боясь, что в последний момент струшу. — Не знала, как ты отреагируешь, но раз мы одни…
Он нетерпеливо открыл глаза и посмотрел на меня.
— Не тяни,… спрашивай, хуже не станет, — устало вздохнул он, и словно человек удобней устраиваясь в кресле. Я как завороженная смотрела за его движениями.
Хуже чего? — подумала я, но не решилась переспросить. Нужно узнать ответ хотя бы на один вопрос.
— Как ты объясняешь своим… — я хотела сказать пассиям, как называла их Оливье, и передумала, — девушкам, то, что твоя кожа такая…ледяная…гладкая? Неужели их это не интересовало?
Мне все тяжелее было держать глаза открытыми, я вздрагивала каждый раз, когда они закрывались, упрямо возвращаясь к Калебу.
— Конечно же, спрашивали, — хмыкнул самодовольно он, наверное, даже не понимая, как сейчас хорош, при тусклом свете лампы, — и хотя ты наверняка считаешь, что все они тупы (с легкой руки наших общих подруг), оказывается, даже они слышали о плохом кровообращении. И притом, не знаю, что рассказывали Сеттервин и Оливье, о том как встречались со мной, я очень редко иду на телесный контакт. Я стараюсь, как можно дольше избегать его, если ты конечно понимаешь…
Прошло несколько минут, я почти засыпала, но все еще следила за нитью разговора.
— Вот почему…? — скорее утвердительно сказала я, не открывая глаз.
— Что почему? — голос Калеба звучал непонимающе и сердито. Ему не нравилось когда что-то ему не подчиняется.
— Вот почему не больше 3 недель. Ни одна девушка не выдержит встречаться с таким, как ты и не чувствовать … — последнее слово я намерено не сказала, сделав вид что заснула. И хотя так оно почти и было, я еще успела услышать его тяжелый вздох.
Прошла неделя после того как я очнулась и около моей кровати сидел Калеб. Он почти не появлялся днем, а когда все же приходил, я или спала, или он молчал. Меня раздражало его поведение, словно меня изучают.
Сегодняшний день можно было назвать почти веселым. Я уже свободно бродила по дому и мне даже разрешали разогреть себе еду самостоятельно. И самое важное, это был первый день, когда ко мне, хвала небесам, перестал приезжать врач. Меня раздражали его глупые вопросы, и руки так бесцеремонно обследующие меня.
Часа в четыре появилась Бет и избавила меня от просмотра очередного сериала по телевизору (так и ни одного матча по хоккею!). Ворвавшись как тайфун, она тут же очаровала моих родителей и подняла настроение мне. Прям свет в конце туннеля, постоянного чередования дней.
— Надеюсь, до следующей субботы ты выздоровеешь полностью, а то все мы уже точно, собираемся поехать к «Терри», и я так хочу, чтобы и ты поехала, — Бет прилегла на кровать около меня. — Это просто кемпинг. Разложим палатки, будет костер, гитары. Теренс и Калеб классно поют! Будем жарить сосиски, прям как у вас в Америке и даже зефир! Ты даже себе не представляешь, какое там прекрасное небо ночью.
Я молчала, наслаждаясь беззаботностью Бет, и думала, как можно полюбить человека, зная его не полных два месяца. Но, наверное, Бет подкупила меня еще тогда в первый день в школе. В порыве я обняла ее и вновь опустилась на кровать.
Она выглядела довольной, но смущенной:
— Знала бы ты, как все мы переживали. И хоть тебе не нравятся такие разговоры, Калеб себе совершенно места не находил, особенно плохо было, когда он слышал как кто-либо обговаривал то что ты сказала на лекции…
Она замялась, но я не обиделась:
— Все в порядке ты даже и не знаешь, какое облегчение принесло то, что об этом знает еще кто-нибудь. Я наконец-то свободна от того что случилось и больше себя не ассоциирую с… — я на миг смолкла, не зная смогу ли сказать это слово, — с изнасилованием.
Я улыбнулась, понимая, что действительно свободна. Депрессия почти прошла, я чувствовала себя хорошо. И от странного поведения Калеба я не злилась как раньше, хотя мои чувства к нему становились лишь сильнее. Я каждый день ждала его, даже зная, что он будет отмалчиваться и разговаривать в редких случаях.
— Если я захочу об этом поговорить — то ты будешь первой.
Было видно, что Бет приятно такое слышать.
Ну, а я сделала вид, что не слышала ее слов о Калебе. Я и так слишком часто думала о нем, и что странно, на это откликался ребенок. Срок подходил к седьмому месяцу, и мой живот увеличился (куда уже больше!).
Я все еще не могла понять, что же меня так раздражало в Калебе в последнее время, так как теперь, я почти не злилась.
Чтобы отвлечься я предложила Бет:
— Подойди к крайнему ящику и открой.
Она живо соскочила с моей кровати, чем напомнила мне, что я еще почти три месяца не смогу повторить подобное. Она театрально открыла дверцу со звуками «ТА-ДАМ!!!». В прозрачных чехлах висело куча одежды, напоминающей мне о Чикаго и обо всем том, что следовало забыть. У меня новая жизнь и старой в ней нет места. Мое умение закрывать на прошлое глаза, можно было назвать спасительным кругом. Половина всего этого было новым, купленным мной незадолго до ТОЙ ночи. С некоторых вещей я даже не срезала бирки.
— Не хочешь помочь мне избавиться от прошлого? Как понимаешь я еще полгода не смогу влезть в свой нормальный размер, а одежда стоит…
Бет просто остолбенела. Она, трепеща, прикоснулась к одной из бирок и хрюкнула:
— Ты сдурела, это дизайнерские вещи!!!
Я смущенно улыбнулась. Конечно же, я могла объяснить Бет свое стремление к дорогому, и шикарному. Но вряд ли она выдержала б такую правду обо мне, учитывая, то, что уже знала об изнасиловании. Как я могла рассказать ей что первый год, после того как родители нашли меня, я припрятывала еду под кроватью, боясь что завтра ее не станет. А о чем кричала моя машина? О деньгах! Но понять меня смогут лишь те, кто голодал. Наверное, такие люди еще долго откладывали еду в погребах и объедались до тошноты. Также я до этого момента накапливала вещи, боясь, что деньги когда-нибудь исчезнут. Главное что родители перестали из-за этого переживать. Если бы Самюель могла, она, несомненно, плакала бы, когда я десять лет назад прятала еду и спала под холодильником.
Не раз с Фионой мы голодали, когда деньги уходили на очередную дозу. И поэтому, так странно было это вспоминать теперь, будто смотришь чужие воспоминания. Возможно, так чувствует себя Калеб, когда видит чужие воспоминания.
— И что, ты позволишь этим вещам залежаться? Мне тогда придется их выкинуть, они занимают место, а я должна купить себе подходящую одежду. — Удивилась я, пожимая плечами. Я видела, как Бет загорелась, разглядывая вещи сквозь полиэтилен. И содрогнулась, это почему-то напомнило мне комнату Дрю. Мне вспомнилась, что его кровать была застелена чем-то подобным, странно, почему мне вспомнилось это именно теперь. Тогда я вообще не обратила внимания.
Наверное, она решила, что я сошла с ума, но долго ее уговаривать не пришлось. Будь я на ее месте, вообще бы не сопротивлялась.
— Выкинуть? — она в ужасе посмотрела на меня, — тебя Чикаго разбаловал.
Она покачала головой и принялась вытягивать вещи из шкафа.
— Жаль у нас с тобой размер ноги не одинаковый отдала бы тебе несколько пар обуви, — посетовала я, распаляя ее еще больше.
— Боюсь такой маленькой ножки, как у тебя, нет ни у кого в нашем окружении, — завистливо вздохнула она, разглядывая свой девятый размер, будто бы равняя с моим шестым, — Даже отрежь я себе пальцы, будет только 7.
Я кинула в нее подушкой, смеясь:
— Ты и так слишком красива, чтобы еще и ноги иметь идеальные!
— Спасибо, — промурлыкала она, примеряя что-то зеленое, — думаю, это ты вполне можешь носить и сейчас. И тут есть еще несколько похожих вещей, их я тоже оставлю тебе. А вот этих две кофты так и просятся для Евы. Ты просто мне скажи, для кого это ты покупала с такими длиннющими рукавами? — сокрушалась она.
— Думаю, я эти вещи и не мерила, купила, что понравилось, — пожала плечами я.
— Какая расточительность, нужно научить распоряжаться тебя деньгами, — строго помахала она мне пальцем, напоминая этим жестом свою маму, при этом кинув на свою горку пару джинсов.
Она моментально оценивала, что еще смогу носить я (к счастью таких вещей было не много), так как мы были почти одного роста, только вот у меня спереди были просто ужасно огромный живот и грудь, слишком большая, чтобы выглядеть скромно девичьей.
— Не знаю, — капризно сказала она, — я и так уже набрала больше, чем за всю жизнь было у меня, но одна мысль, что вся эта красота будет обделена твоим вниманием, просто убивает меня.
— И меня, — согласилась я с ней, — как только меня пустят за руль, съездим в Лутон, мне нужно купить одежду на зиму.
— Давай в пятницу, за одно, если тебе нужно, купишь палатку и спальник на выходные. Они и потом тебе понадобятся, мы часто ездим на природу, — она говорила осторожно, будто проверяя, хочу ли я ехать.
— О, очень хорошо, — жизнерадостно воскликнула я, и впервые за долгое время поняла, что не лгу. — А магазин музыкальных инструментов там есть?
— Конечно же, у меня даже есть дисконтная карточка в одном из них, — ухмыльнулась она, так и не подумав спросить, зачем мне такой магазин. Но я ее понимала, в руках она держала что-то из коллекции Живанши.
А я подумала о своей старой гитаре, разбитой в щепки и сожженной ещё в Чикаго, в тот день, когда я узнала о своей беременности. Как же я давно не играла. Я надеялась, что ничего не забыла. Мне хотелось показать друзьям в субботу другую себя, уже не ту какой была, но уже не ту какой они узнали меня здесь.
— Пойду попрошу у твоей мамы какие-нибудь пакеты. Как же я донесу все до машины Теренса? — качая головой Бет, выбежала из комнаты, оставив после себя пустоту.
Бет была так жизнерадостна, цельна, полна до краев идеями и мечтами. Неудивительно, что мои родители были от нее без ума. Мама не могла нарадоваться нашей дружбе. Я и сама не могла поверить в то, что все это происходит со мной. Беременность, друзья, новая жизнь.
И хотя казалось, что я постепенно выхожу из депрессии, снедавшей меня, все-таки оставалась вещь, не дающая мне покоя.
Калеб Гровер.
Я и так слишком часто думала о нем, особенно теперь, когда он приходил каждый день. Грем развлекал родителей, Калеб же приходил ко мне и почти весь вечер молчал. Он мог ходить по комнате и разглядывать мои вещи, при этом ничего не говоря. Его глаза часто задерживались на мне, и я надеялась что вот-вот, он хоть что-нибудь скажет. Но Калеб молчал, молчала и я. Иногда у меня вырывались саркастические фразы, типа:
— Только не ройся в моем белье! — но что поделать — таков характер.
Его же такое поведение очень веселило. А я чуть не грызла себе ногти, думая, чем бы ему допечь. Чтобы такое сказать, чтобы он перестал веселиться.
Особенно меня злили его замечания по поводу не разложенных вещей и коробок. Я и сама видела, что комната выглядит полупустой и дикой, совершенно не обжитой. Ну, уж простите, у меня был не тот настрой, по приезду в эту глушь.
Нередко он брал какую-нибудь книгу, из тех немногих, что выжили перед переездом и устраивался читать. Мне это не нравилось, потому что там были отмечены места, которые я любила. Ожидания того, что он будет насмехаться над этим, просто убивали меня. Да только вот он совершенно не смеялся. Калеб все чаще задерживал свои серебристо-серые глаза на мне, заставляя забывать о дыхании, да и вообще обо всем. Смотря на него, я никогда не могла понять, что он думает в данный момент.
Что же ему от меня надо? — путалась я в своих мыслях, — неужели он оставил очередную пассию и ему нечем заняться? Или же все-таки права была Бет: его притягивает ко мне, потому что я недоступна.
Вот и сегодня, проводив воодушевленную Бет, я уселась в кресло у окна, куда в последнее время садился Калеб, и решила составить список того, что нужно будет купить в Лутоне. Помня прежнюю поездку, я знала, что смогу найти все, что может мне понадобиться.
Комната наполнилась звуками моих любимых песен, а я раздраженно прислушивалась, не слышно ли на подъездной дороге звука машины.
Легкий стук в дверь, который я едва смогла расслышать, и в комнату проскользнул отец, и, как Бет, совершенно бесцеремонно завалился на кровать.
— Самюель сказала, ты хочешь в пятницу поехать в город за покупками. А на выходные, на площадку для кемпинга «У Терри»? — как бы, между прочим, заговорил он.
Я посмотрела в его глаза, которые так любила, и чуть не заплакала, там было так много беспокойства. Как же много страданий я принесла им за последнее время. Истерики, крики, равнодушие, молчание, грубость, угрозы аборта. И это еще маленькая часть того, что я натворила. Наверное, нормальные родители такого бы не пережили. Но не мои. Они всегда готовы ко всему, поддержать меня и защищать.
— Я себя прекрасно чувствую, а в пятницу буду как огурчик, — заверила я его, с трудом сглотнув ком слез в горле. Как хорошо когда тебя настолько сильно любят и доверяют.
— Ну, хорошо, — качнул головой он, испытующе смотря на меня. Я видела Терцо готов сдаться. — Все же лучше чтобы за руль села Бет.
— Пап, это у меня права липовые, а у Бет их нет вообще. Ей в начале декабря исполняется шестнадцать, а мне только через пять дней после нее, — напомнила я ему о своем шестнадцатилетии. Как жаль, мне точно не позволят пить на день рождении глинтвейн, мой любимый напиток, к тому времени я буду на девятом месяце.
— Да уж точно, — проворчал он, видимо вспоминая, как сам заказывал поддельные права. Просто иногда было важно, чтобы я сама могла сесть за руль.
Я улыбнулась, смотря на его порванную футболку, совершено не вяжущуюся с его прекрасным аристократичным лицом. Сейчас ему должно было бы стукнуть лет эдак сто пятьдесят, но на вид, не дашь больше тридцати. Хотя, когда его обратили, ему было столько же, сколько и Грему, немногим больше сорока. Итальянский дворянин, он так сильно отличался поведением от Грема, что казалось, сошел с киноленты. Как же я была горда, когда мне говорили о красоте моих родителей. И как же, наверное, удивлялись люди, что у такой пары родилась такая как я.
— Я надеюсь, ты помнишь обо всех правилах на левосторонней дороге, и о том, как себя нужно вести в незнакомом городе? — он снова заговорил, как профессор.
— Пап, я буду не одна, нечего переживать, — успокоила я его.
— Мне было бы спокойней, если бы с вами поехал Калеб.
Теперь пришло время нахмуриться мне.
— Это женское дело ходить за покупками, и я сомневаюсь, что он захочет.
Отец посмотрела на меня внимательным взглядом, совершенно как Самюель, и заставил почувствовать себя неловко.
— Ты же не спрашивала, может он захочет.
— Тогда скажу по-другому: я не хочу, чтобы Калеб Гровер ехал с нами.
Терцо тяжело вздохнул.
— Когда-то дамы были сговорчивее.
— Это было в позапрошлом веке! — подразнила я его.
Еще один тяжелый вздох, из которого я в очередной раз поняла, что он переживает. Его глаза неодобрительно потемнели.
Отец ушел, плотно закрыв за собою дверь, видимо подумав, что я хочу побыть наедине. Я же в душе оценивала себя, вспоминая обо всех тех красавицах, что окружали и окружают Калеба.
Если так подумать, роста я была нормального — 165. С красивой кожей, которая легко загорала, а зимой не выглядела сухой и вялой. В наборе моих обязательных достоинств были темно-синие глаза, и для кого-то, например Бет, с интересным цветом волос, хотя да, синие волосы, здесь были редкостью. Ну а что еще? Фигура как у всех. Я любила спорт, особенно лыжи, волейбол, плавание, но занималась ими не настолько серьезно, чтобы рассчитывать на пресс, как у Лин. Зато вроде бы выглядела пропорционально. Теперь только вот грудь смотрелась чересчур броско. Но что сделать — издержки беременности. Я оглядела себя в зеркало, и поморщилась, с боку я выглядела как верблюд: за горбом поменьше следовал огромный горбище — живот.
Теперь я уже и не помнила, что говорили мне парни, с которыми я встречалась в Чикаго, но кажется, они упоминали все перечисленное мною выше. Странно, но никто так и не сказал мне, что я умная, талантливая или начитанная. Но все это тоже было частью меня. Никого из них не интересовало, какую музыку слушаю, или что рисую в своих альбомах. Почему раньше я этого не заметила?
Звука подъезжающей машины все не было. Поэтому я вылезла на подоконник, надеясь увидеть машину раньше, чем услышать. Я как раз устраивалась как можно удобнее, выпятив свою пятую точку по направлению в комнату, когда услышала сдержанный смешок.
«Убейте меня!» — мелькнуло в моей голове, и медленно обернувшись, я чуть не застонала. Калеб как всегда прекрасный, стоял в дверях моей комнаты, очевидно злорадствуя от представшей картины.
Я вздрогнула от этой щемящей картины. Как могла я раньше жить, не познав его красоты? И какой уродиной чувствовала себя, видя его — такого поджарого, с лицом модели или кинозвезды. Мне так хотелось прикоснуться к этому гладкому, бледному лицу, с вздернутой бровью и мягкими губами. Мраморно белое лицо действовало на меня магнетически.
— Тебе помочь? — вежливо поинтересовался Калеб, наблюдая за тем как я, краснея, пытаюсь вернуться на кресло.
— Посмотрите, кто заговорил, — огрызнулась я, от досады на саму себя. Зачем я только вылезла сюда!
Но видимо мое настроение не остановило его — он вмиг оказался рядом и как перышко взял меня на руки.
— Как благородно, — скривилась я, стараясь не обращать внимания на то, как приятны его объятия. Для удобства я обхватила его шею руками, от чего наши глаза оказались на одном уровне. Я потеряла свое дыхание на мгновение и, кажется, мое сердце пропустило несколько ударов. Он сразу же нахмурился, скидывая это на мой спуск с окна. Как же плохо, что он может так чутко реагировать на мое сердцебиение и быть таким слепцом.
— По-моему тебе лучше присесть, может позвать кого-нибудь из родителей? — он обеспокоено положил меня на кровать, легко проведя рукой по лбу. Я еле удержалась, чтобы не задрожать, и явно не от холода. Тяжело было держать себя в руках рядом с ним, и скрывать свои истинные чувства. Хамить, — когда хочется поцеловать, отодвигаться, — когда хочешь попасть в кольцо его рук.
— Нет, все хорошо, нечего паниковать, — я постаралась быть грубой, маскируя дрожь в голосе. — Хотя можешь идти вниз, к взрослым, мне надоела твоя молчанка и вообще твое поведение. Я понимаю, тебе интересно доставать меня, но, думаю, я не заслуживаю на такого поведения, только потому, что не считаю тебя самым красивым в мире. И не таю, как масло, когда ты опаляешь меня своими вампирскими глазами.
Я уже не на шутку разозлилась, подумав о еще одном, проведенном в тишине, вечере.
— Ну, раз уж ты не считаешь меня самым красивым в мире, — улыбнулся Калеб, совершенно игнорируя мою злость. Но что-то в его улыбке было мрачное, от чего я совершенно не думала что его забавляет сложившаяся ситуация и мои слова, — тогда может, пойдем, прогуляемся. Мне уже надоело сидеть дома.
— А тебя никто и не заставляет, — вспыхнула я, стараясь скрыть, как мне хочется пойти гулять с ним. Если не считать того случая, когда он подсел ко мне в машину среди леса, мы нигде не были с ним вместе на природе.
Он, молча, кинул мне куртку, в который раз проигнорировав мое высказывание, и без разрешения нагнулся завязать шнурки на моих ботинках, очевидно, понимая, что без посторонней помощи мне самой не справиться. Выпрямившись, он глухим голосом пробормотал, что-то типа: «Не заставляет».
Но я не была бы столь уверенна, возможно, из-за беременности меня теперь и слух подводит. Не услышала же я звука их машины.
Хотя чему удивляться. Только спустившись вниз, я поняла, как оглушительно грохотала в моей комнате музыка, которую я так и забыла выключить. Несомненно, это сделает кто-нибудь из родителей, только я выйду за двери — в основном, выбор моей музыки они не одобряли, предпочитая, только музыку периода своего времени. Конечно же, классику. Отступником являлся Терцо, любивший джаз и музыку 50-хх. Еще одна планка, связывающая его дружбой с Гремом.
Странно как Самюель еще не ревновала, они много времени проводили вместе, и постоянная картина, которую я могла застать вечером дома — это отец и Грем играющие в шахматы. Так же я знала, что нередко они втроем поигрывают в карты, тайком от меня, так как я плохо отношусь к азартным играм и наркотикам, — еще одному пристрастию Фионы. Но я, конечно же, знала и не осуждала их, во времена молодости отца и Самюель любой дворянин был просто обязан уметь играть в карты, и проигрывать в них деньги. Странно, что сама Самюель не испытывала к ним отвращение, именно они превратили ее отца, достаточно богатого и влиятельного человека, в нищего, тем самым уничтожив ее нормальную жизнь. Все что она рассказывала хорошего о детстве, так это живописный замок на юге Франции, который с каждым годом превращался в руины, еще при ее людской жизни.
Сегодня Грем и отец не изменяя привычке играли в шахматы и для Терцо ситуация складывалась сложная, так как он, подперев голову смотрел на игральную доску. Лицо Грема не выражало никаких эмоций, но я достаточно хорошо его знала, и понимала, что он тешился, ему очень нравилось загонять отца в сложные ситуации, на которые он сам знал ответы.
Самюель сидела возле них со спицами в руках. Ее желание связать какие-то вещи для ребенка приводили меня в уныние. Как она могла любить того, кто еще не родился? Как вообще она может его любить? Мне все еще тяжело было свыкнуться с мыслью, что ребенок во мне — часть меня. От этой мысли становилось неприятно, потому что в нем и часть ЕГО, а значит, я навсегда связана со своим мучителем.
Я не испытывала никаких чувств, кроме дискомфорта и огромного желания поскорее родить, чтобы отдать его на воспитание родителям. Я мечтала лишь об одном, что смогу полюбить своего не желанного ребенка, хотя бы как братика или сестричку. Мне хотелось надеться, что я не буду ненавидеть ребенка, только потому, что он мне напоминает ЕГО. Сколько прошло времени, а я все еще не могла позволить себе произнести ЕГО имя вслух. Исключением за полгода, был тот раз, когда меня спросила Бет.
— Мы идем прогуляться, — голос Калеба вывел меня из раздумий. Я увидела, как три пары серых глаз удивленно уставились на меня и почему-то глупо улыбнулась. Наверное, им кажется, мы встречаемся с Калебом. Вот смеху-то!
— Гхм… — прокашлялся мой отец, обращаясь только к Калебу, словно меня здесь и не было, в который раз я отметила что ему родители доверяли больше чем мне, — надеюсь ты вернешь ее до того как похолодает.
— М-да… — прокашлялся в тон ему Грем, выглядевший смешно в своем строгом костюме около моих родителей одетых так по-домашнему.
Глаза мамы блеснули радостью. Ну, неужели они думают, что я влюбилась? — усмехалась я про себя. Да разве можно влюбиться в кого-то за два месяца. В кого-то с кем только перекидываешься пикировками или по большей части молчишь? Кто раздражает тебя своей самоуверенностью, красотой и поведением? В кого-то, кто вообще не человек, и с кем у меня никогда не смогут сложиться отношения. Даже будь я так красива, как Оливье, мне не дотянуться до уровня Калеба.
Мы шли, не разговаривая, по маленькой тропинке, что вела от моего дома в парк, который я, преувеличивая, называла лесом, почти касаясь локтями
Я совершенно не ощущала холода, в руках было плохое кровообращение, поэтому только по пару, который вырывался каждый раз из моего рота, когда я выдыхала, можно было догадаться, как же на улице похолодало, за то время что мне пришлось просидеть в доме.
Не сговариваясь, мы сразу же направились к беседке. Калеб сел на лавку, я же осталась на ногах — простудить почки, было бы полнейшей глупостью в моем положении. Тогда Калеб посмотрел на меня странным взглядом, почти порицая, и я вдруг оказалась у него на коленях.
Его пьянящий запах, и близость губ заставили меня потерять дар речи. Но прошла минута и конечно я стала вырываться, пускай и вяло.
— Ты знаешь, по-моему, приставать к беременным, это какая-то разновидность извращения!
От волнения я начинала городить чушь.
— Да, ты уже что-то такое говорила, — ухмыльнулся он, и его дыхание обожгло мне шею, не только своей свежестью, но и близостью. — Если не можешь придумать, что-нибудь остроумнее, лучше помолчи.
Я со смятением почувствовала, как он уткнулся лицом в мои волосы и ляпнула:
— Я не буду с тобой спать!
Ну и дура! — добавила про себя.
Он сдержано хохотнул, внезапно прижав меня крепче. Я вздрогнула от этой сладостной муки.
— Я сделал тебе больно? — он тотчас почти скинул меня с колен.
— Нет… — пролепетала я, желая вернуться в его объятья.
…И он вновь притянул меня к себе, так как будто мы уже вечность были близки.
Кажется в этот момент, оглядываясь назад в прошлое, до меня наконец-то дошло, почему Калеб так раздражал меня, и почему я так часто думала о нем. Почему меня бросало то в дрожь то в холод от его считанных прикосновений, голоса, вида; и зачем я так боролась в душе с непонятными чувствами к нему.
Вот кому, как-то не заметно для себя я отдала свое сердце. Свое глупое, израненное сердце. Тому, кто вряд ли его оценит.
Мне стало так больно от его желанных объятий, что горячие слезы выступили на глазах. Как-то я читала, что больше всего чувствуешь потерю человека тогда, когда он сидит рядом, но ты знаешь, что он никогда не будет твоим.
Как последняя дура, я уткнулась ему в плечо и разрыдалась. Калеб напрягся, но спустя мгновение начал гладить мои волосы, делая все еще только хуже.
— Это все гормоны, я читал такой раздел в Энциклопедии для беременных…
Слезы прекратились. Я на секунду оторопела и затихла, чтобы посмотреть на него. Икнув, я разразилась хохотом.
— Что ты читал? — я еле смогла выдохнуть слова, хохот было невозможно остановить.
— Энциклопедию… для беременных, — сухо повторил он, очевидно не понимая причины моего веселья.
Я вырвалась из его объятий, которые внезапно стали не такими желанными, как прежде, но все же, как и раньше я не могла смотреть на него без трепета. Отдышавшись, я обратилась к нему, ощутив себя ужасно разочарованной:
— Знаешь Калеб, твое поведение не нормально, — я грустно покачала головой, — Бет, рассказала мне, что ты любишь получать то, что не досягаемо. Но не в этот раз. Я не буду в списках твоих удач, как бы ты не старался достать меня молчанием или подкупить заботливостью. Я не поддамся на твои фокусы и тому подобное. Да посмотри же на меня — Я-БЕ-РЕ-МЕ-ННА!!! Это противоестественно хотеть иметь в своих пассиях беременную!
Я не была зла, я хотела, чтобы он прекратил свои игры в кошки-мышки, чтобы оставил меня в покое, пока еще не поздно, пока еще я смогу забыть его и жить дальше. Смогла же пережить я изнасилование и известие о том, что беременна? Так почему не переживу глупую любовь к вампиру?! Я смогу, и знаю это. Но мне нужно было, чтобы он оставил меня в покое. Вот так просто ушел. Прекратил эту пытку своими глазами, запахом, лицом, голосом, своей притягательностью!
— Просто пойми, нельзя быть таким эгоистом и всегда иметь то, что хочешь!
Он молчал, всматриваясь в мое лицо, словно желая найти там что-то. Я машинально закуталась в куртку, под этим тяжелым взглядом. Он не имел права так смотреть на меня и колебать мою уверенность. Я уже ничего не понимала.
— Бет ошибается относительно меня, она не знает обо мне всего. И ты тоже ошибаешься, совершенно ничего не видишь и не понимаешь, — его голос совсем не звучал насмешливо, как привыкла я, скорее с горечью.
— Ну, прости, просто я не могу понять, что может тебе понадобиться от меня. Хотя конечно… — вдруг призадумалась я, стараясь сделать следующие слова больнее — тебя может привлекать запах моей крови…
Я не успела договорить, как он сгреб меня в охапку и в следующее мгновение мы стояли у меня на крыльце, и я смотрела в его глаза полыхавшие злобой, еще чересчур ошеломленная, чтобы испугаться.
— Никогда больше не говори того, чего не понимаешь, — прохрипел он, с болью сжимая мою руку.
— Ты делаешь мне больно! — я вырвала руку.
— Извини, — процедил Калеб.
Мои губы дрожали, а глаза сверкали.
— Ты ужасный хам. Не знаю, почему все находят тебя привлекательным. Ведешь себя, как негодяй с девушками, пользуешься их слабостью, зная, что они не могут перед тобой устоять! Только и можешь, что подчинять и властвовать. А по-другому ты себя с девушками и вести не умеешь!
Калеб сощурился:
— Мне нет дела до того, что ты думаешь обо мне, Рейн Туорб.
— Ты это ясно даешь понять. — И я отвернулась, не желая видеть, как его лицо поразительно меняет свою структуру — теперь он не был так бледен как раньше.
Но Калеб резко повернул меня к себе. Я еле удержалась, чтобы не ударить его, так как понимала, что причиню вред себе больше чем ему. Он секунду смотрел в мои глаза, я как могла, пытаясь не поддаваться магнетизму его взгляда, стараясь смотреть на него так же свирепо.
Мои руки резко откинулись, когда он растворился в наступившей темноте, которой я не замечала, пока он был рядом.
Я заплакала. Мне стало так плохо, только вот почему, понять не могла. Казалось, ну вот, он оставил тебя в покое, живи и радуйся! Ан нет, — я реву!
Несколько минут мне пришлось подождать, чтобы прийти в чувства, прежде чем я вошла в дом. Несколько неуверенных шагов, только теперь я поняла, как замерзала. В доме было светло, тепло, уютно и радостно. Все то, что мне сейчас было необходимо. Я словно из ночи попала в день. Таким разными казались мне эти два мира: один здесь, без Калеба, такой умиротворенный, и тот другой, за дверью, где остался он, и где я не получила счастья, а только горестное раскаяние.
Казалось Грем и отец, сидели все в тех же позах, в которых я видела их, выходя из дома (я старалась не думать о том, что вместе со мной был Калеб), но фигур на доске стало меньше. Мама в руках держала уже довольно длинное полотно с красивыми аккуратными рядочками. Рыже-багровые полоски в некоторых местах пересекал холодный голубой.
— Я подумала, может связать тебе шарф? — Самюель оценивающе вытянула его на руках.
Я тоже зажмурилась, стараясь сделать вид, что мне действительно очень интересно. И одобрительно кивнула. Слезы стояли в горле, и вряд ли я смогла бы сказать что-нибудь хорошее сейчас, да и вообще заговорить.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем до меня дошло, что никто так и не спросил о Калебе. Меня это лишь порадовало, ведь я не знала что ответить. Они трое, так давно и умело лгут, что сразу бы поняли, скажи я им неправду, это тебе не людей обводить вокруг пальца. Их простыми честными взглядами не проймешь.
Я сидела возле Самюель и бесцельно переключала каналы, пока не наткнулась (наконец-то за два месяца) на матч по хоккею, как ни, странно, такая грубая игра действовала на меня успокоительно. В Чикаго мы часто ходили на хоккейные игры все вместе. Тогда еще с нами жил Ричард. Я, безумно скучала по брату, но меня радовало то, что он нашел свою половинку.
Я старалась думать о чем угодно, даже о предстоящей контрольной с физики, лишь бы не думать о Калебе, и сдержать слезы. Не выходило, — в голове засели его горящие глаза, и мои глупые обвинительные слова.
Какими же теперь счастливыми казались те молчаливые вечера, когда я могла изучать Калеба, смотреть на него, наслаждаться его пребыванием рядом. Вот теперь, когда здесь не было Калеба и его глухого присутствия, которое я не могла не заметить, я поняла, как одинока. Как я хотела быть с ним, но этому не суждено случиться.
Если бы мог, я бы изменился,
Я бы избавился от терзающей меня боли,
Я бы не повторил ни одного неверного шага.
Если бы я мог стать сильнее и взять на себя вину, я бы сделал это.
Если бы я мог взять весь позор с собой в могилу, я бы сделал это
Если бы я мог, я бы изменился,
Я бы избавился от терзающей меня боли,
Я бы не повторил ни одного неверного шага.
Со скандалом в среду я наконец-то вырвалась в школу. Родители, понятное дело, были обеспокоены моим физическим состоянием, но по уверениям врача, относительно я была здорова. Конечно же, мою полку в ванне пополнили новые успокоительные лекарства, которые я все равно не принимала, боясь совершенно от них отупеть. Терцо и Самюель не могли понять моего рвения, так как подростки редко любят школу, но препятствовать не стали.
Только вот как я могла объяснить им, что не любовь к знаниям тянет меня в школу. К тому же так было легче коротать время до выходных, когда с компанией мы собирались отдохнуть.
После вечернего разговора в воскресенье, Калеб больше не приходил. Я ждала его в понедельник вместе с Гремом, но тот появился один. Печально было видеть его без Калеба, казалось, я утратила что-то ценное. Во вторник все та же картина в гостиной навевала на меня тоску. И я сдалась — если Магомет не идет к горе, тогда гора идет к Магомету. Тоска была непередаваемая, и о гордости нужно забыть.
Стоял октябрь, точнее говоря он уже подходил к концу, дождь лил часто и мелкий, туман и сырость не оставляли никаких сомнений, что я в Англии, а не в Чикаго, теперь вся схожесть с моим городом стерлась. Почти полное отсутствие солнца, и сухих дней. А значит, у Калеба никаких причин прогуливать школу.
Да, это было низко, но я собиралась хоть издалека и во время ленча наслаждаться его компанией. Я начинала чувствовать себя маньяком. Даже хуже Сеттервин.
Перерыв весь шкаф, я убедилась в полном отсутствии подходящих вещей, которые я могла бы натянуть на мой живот и, скомкав, швырнула все назад, заталкивая, как попало. Дверку шкафа удалось закрыть с трудом, но так было легче не видеть все вещи. Как напоминание о том, на кого я теперь похожа. Скоро специально для меня придется расширять ванну.
Все было не так плохо, я сама себя убеждала в худшем. Просто мне срочно нужно купить одежду посвободнее, но поездка в город намечалась, только на пятницу. А значит, целых два дня еще в чем-то нужно ходить. Недолго думая, я порылась в рубашках Терцо, выкопав там, что-то черное, — одела. Живот скрывало хорошо и даже не давило, а вполне свободно свисало. Закатав рукава, я осталась довольна своим видом. Мой любимый батник все еще был мне свободен, и я спокойно застегнула его до самого горла. Что и говорить, на модный этот наряд не тянул, да только мне было все равно. В школе меня и так считали немного чокнутой, что в сумме с беременностью приравнивало меня к странным. Проще говоря, мне уже не удивлялись.
Я с глубоким удовольствием наконец-то села за руль своей машины, и пусть это было глупо, попросила у нее прощения, что так долго не наведывалась к ней. Она была у меня год, и мы дружили, если это можно так назвать. Машина была подарком Прата, родители никогда бы не купили мне такую дорогую машину, они не хотели меня чрезмерно разбаловать, и ничего не смогли поделать, когда она у меня появилась. Машина была одной из тех не многочисленных вещей из прошлой жизни, которые я себе разрешила оставить. Все-таки много хороших воспоминаний было связано с ней.
Я старалась не замечать, как тревожно дергается занавеска на окне кухни, прекрасно зная о волнениях Самюель, но не будь я уверена, что в состоянии водить, ни за что бы не села за руль, водить я все же не очень любила.
Проезжая перекресток в центре, я вспомнила, как машина Калеба в первый же день моей учебы, подрезала меня. Можно сказать, он преследовал меня с самого начала. Просто как фатум.
Я не была фаталисткой, скорее Самюель воспитала меня с любовью к вере, и это она считала ее бесценным даром мне. Вот почему мое желание сделать аборт, было принято с таким отпором. С ее позиции, а значит и Терцо (они всегда и во всем друг с другом соглашались), жизнь человека — бесценна. Они полностью отказались убивать людей десять лет назад, и не могли позволить мне стать убийцей. Ну что ж, теперь я могла взглянуть на свою беременность со стороны — это был мой бесценный дар родителям, прежде чем я изменюсь. Прежде чем стану такой же, как они.
Это желание посетило меня уже довольно давно. Наверное, лет в десять. Но оно не было связано с романтикой или желанием стать такой же красивой, как Самюель. Нет, все было слишком по земному жестоко. Еще одно болезненное напоминание о Фионе.
Ее родители, разыскали нас, так как у Терцо хватило ума удочерить меня официально, и захотели забрать (пять лет спустя!). Тогда, смотря на них, роскошно одетых снобов, я вспоминала, как мы с Фионой изредка приходили к ним поесть, но это было так, будто бы мы должны были просить милостыню. Разве я могла желать жить с ними, после пяти счастливых лет с Терцо и Самюель?
Мои дедушка и бабушка, были людьми обеспеченными и респектабельными, и только спустя столько времени после смерти дочери они поняли, что остались одни. Им захотелось иметь куклу, — они вспомнили обо мне. Вот тогда мне впервые захотелось стать вампиром, чтобы наказать их за эгоизм и плохое отношение к Фионе. Это были бессердечные люди, не нуждающиеся ни в чем, кроме роскоши. И на тот момент я была желанной роскошью, новой игрушкой.
Не знаю как Самюель и Терцо решили этот вопрос, но я больше ни минуты не проводила в их обществе. Я догадывалась, что возможно Терцо применил к ним свой дар, и стер память обо мне, или возможно лишь желание заполучить меня. И я тоже больше ничего не хотела знать о них. Даже похороны Фионы оплатили Терцо и Самюель. Те чужие люди были мне никем.
В машине я поняла, что не хотела и вспоминать другие причины, моего желания стать вампиром, так как теперь они казались мне мелочью. Только после изнасилования я действительно поняла, что такое жаждать мести, мои глупые мечты отомстить Сторкам, родителям Фионы, почти исчезли, осталась совершенно иная ненависть. Я так желала мести после изнасилования так, что готова была умолять родителей сделать меня вампиром. Наверное, еще чуть-чуть и они уступили бы, но весть о беременности все изменила. Они стали непреклонны, и именно тогда началась депрессия.
Конечно, теперь и следа не осталось от той черной тучи, что нависала надо мной, но мое желание стать вампиром только крепло. Казалось, все станет мне доступным, только я изменю ипостась человека, на вампира. Самым желанным призом был Калеб. Я слишком хорошо осознавала, что сейчас никоим образом не могу претендовать на него.
Я не обижалась на родителей, они были правы, мне необходимо время. У меня еще несколько лет в запасе, чтобы оставаться и выглядеть молодой вечно. Я ни в чем не винила их. Ни тогда, ни теперь.
Если посудить, во всем что случилось, виновата только я сама. Конечно же, психолог говорил мне, что моей вины в случившемся нет. Но я знала, что хоть в чем-то должна быть виновата, иначе почему, такое произошло со мной? Несомненно, каждая девушка, с которой произошло подобное, мучиться такими мыслями. Но теперь я была готова взять свою жизнь под контроль, я смирилась. И то, что произошло, меня больше не пугало. Просто так должно было случиться. И если бы не это, где бы я сейчас была? Разве встретила бы Калеба?
Я и не заметила, как приехала в школу, и на автомате припарковалась. Из задумчивости меня вывел синий джип, на скорости въехавший на стоянку и с визгом остановившийся, через три машины от меня.
Затаив дыхание, я наблюдала, не выходит ли из его машины какая-нибудь очередная зазноба, из-за которой он больше не приходил. Но нет, он вышел один, весь в темном, и слишком красивый, чтобы быть правдой. Слишком.
Мое глупое сердце забилось слишком быстро при виде его, в последний раз я видела Калеба в воскресенье. Конечно же, он сразу услышал это и как всегда неверно истолковал.
— Какого черта, ты приперлась в школу? Ты еще не здорова! — его злое лицо появилась около моего окна. Как всегда переигрывание братских чувств.
Я специально очень медленно опускала оконное стекло, давая себе время перевести дыхание и собраться с мыслями. Увидеть его так близко впервые за несколько дней большое испытание. Я сразу же вспомнила, как он уткнулся в мои волосы в воскресенье и холодность его объятий.
Он же терпеливо ждал, но лицо у Калеба было такое, будто он оторвет дверцу машины, если я затяну дольше.
— Прости, повтори, пожалуйста. Возможно, все уже услышали, — ты так кричал, но вот мне, через стекло, было плохо слышно, — я одарила его великолепной улыбкой, благо моих зубов, пока что, беременность не коснулась. Благодаря Самюель с ее здоровым специальным питанием для беременных, я до старости доживу без вставных зубов. Или без вставной челюсти.
Он почти ощутимо заскрежетал зубами, но это не поколебало моей уверенности.
— Тебе было лучше сегодня остаться дома.
— Да что ты?! — притворно недоверчиво нахмурилась я, — у тебя что, диплом врача есть? А может издалека, умеешь ставить диагнозы? И вообще, знаешь ли, дома скучно.
— Ну, раз тебя моя компания не устраивает, то одиночество не может быть хуже, — парировал он.
Я проглотила колкий ответ и, схватив портфель, вылезла из машины. Хотела было стукнуть его дверцей, да только жалко, — он вряд ли пострадает, а вот ей вмятины не к лицу.
Мы пошли к корпусу вместе. Я старалась не замечать насмешливых взглядов, которыми нас провожали. Просто не желая задумываться какие новые сплетни появились, пока я болела. Худшим было, когда меня провожали опасливо-сожалеющим взглядом, им меня конечно жалко, но лучше держаться подальше, а, то вдруг и с ними такое случиться. Словно я могла их заразить неудачей на изнасилование.
Я долго думала, чтобы такого ему сказать (молчание начинало тяготить меня). И придумав, выдала, не забывая напустить равнодушие.
— А чего это ты привязался?
Калеб смерив меня потемневшим взглядом, хмыкнул:
— Вообще-то я тоже тут учусь.
— И верно, — как-то невпопад сказала я, словно только теперь заметив. Около него я явно тупела. — Да, но сомневаюсь что тебе тоже на астрономию.
— Нет, — нехотя отозвался он, лениво наблюдая за мной из-под ресниц. — Мне на английский. Но раз уж ты в школе, хочу убедиться, что ты дойдешь до класса, не нахамив старшей медсестре, и не упадешь при этом в обморок.
Удар настигнул цель. Я обижено замолкла, понимая, что сама нарвалась на такое поведение с его стороны.
— Что-то новенькое, — фыркнул он, неуверенно смотря на меня. — Ты обиделась?
— Да что ты, на правду не обижаются, — буркнула я и хлопнула дверью класса перед его носом.
И только я смогла немного успокоиться после встречи с Калебом, как в классе появился Дрю. Его лицо расплылось в обожающей улыбке, и я со стоном вспомнила, что на астрономии он, к сожалению, тоже сидит со мной. Нехотя я убрала свою сумку с соседнего стульчика и приготовилась выслушивать бред про очередной кровавый фильм и, конечно же, поскуливания на счет совместных занятий. Но я ошиблась, почти сразу же Дрю привлек мое внимание.
— Как я рад, что ты сегодня в школе. Ты видела уже Бет? Жаль, она какая-то расстроенная, я только что встретил ее в коридоре. — Догадался сообщить мне Дрю, на важной лабораторной роботе.
Я обернулась посмотреть на самую отдаленную от меня парту и увидела, как Бет прячет заплаканные глаза.
— С чего бы это? — нахмурилась я, в первую очередь, понятное дело, подумав о проблемах между ней и Теренсом. Иногда меня просто бесило, что из-за какой-то ерунды они могли поссориться. И это их не определенное положение пара-друзья.
Как можно быть таким тупыми и всеми силами стараться не быть вместе, когда они любят друг друга. Бесило меня это в основном, потому что я не могла быть с тем, кого люблю, но только потому, что меня не любит Калеб. У них же, было все по-другому.
— Кажется, она переживает, что завалила вчера контрольную по английскому, потому что должна была куда-то бежать после школы, и не сосредоточилась, — Дрю был так рад моему неожиданному вниманию, что, не стесняясь, передавал мне услышанные им сплетни. Он передал мне лупу, чтобы я тоже могла найти нужное созвездие за координатами. Но я так и застыла с лупой, очень надеясь, что все не так, как он только что описал.
— Ну, подумаешь какая-то контрольная, — слабо возразила я, еще надеясь, что все не так плохо как я думаю.
— Да, но она собиралась на выходные к «Терри», вместе со всеми, а родители сказали ей, что отпустят только если оценки будут в норме.
Когда до меня дошел весь смысл сказанного, я впала в уныние. Вчера после школы Бет мчалась ко мне. Потому что я была так эгоистична, и позвонила ей. Конечно же, расплакалась в трубку про то, как мне одиноко. На самом деле, я скучала по Калебу, и хотела видеть только его. Слезы были ни чем иным как раскаянием за сказанное ему в воскресенье. И мне хотелось увидеть хоть кого-то, из нашей компании, хоть с кем-то поговорить.
Теперь если в пятницу и на выходные Бет не поедет, мне будет совершенно точно плохо. Только она могла отвлечь меня от мыслей о Калебе. Ева слишком часто говорила о нем, и, понятное дело, мне придется проводить время только с ней. А она в свою очередь, безусловно, будет там, где и Калеб. Я всегда догадывалась, что они более близкие друзья, чем, например, с Бет. Особенно если учесть любовь Евы к Грему. Как же я выдержу два дня без Бет, в компании Калеба?
И тут же я вспомнила о планах Бет, провести время с Теренсом. Кажется, она сдавалась под напором его очарования и своих чувств, и я была вчера так рада, узнав об этом. Сегодня же ее планы рушились, и очевидно и мои планы на спокойный отдых тоже.
Чуть не застонав вслух, я продолжила лабораторную работу, лихорадочно соображая, что же предпринять в сложившейся ситуации. Дрю продолжал что-то говорить, но я не обращала внимания, просто качая головой на каждую его реплику.
— Так что, сегодня вечером ты сможешь?
Когда в мои мысли пробился этот вопрос, я сразу же очнулась.
— Прости, что? — мне пришлось переспросить, чтобы понять, на что я только что согласилось.
— Мы сегодня сможем позаниматься? — его голос стал таким просительным, что меня чуть не стошнило. Как я могла считать Дрю отличающимся от других? Сегодня я впервые взглянула на него по-настоящему. На его нервные, перебегающие с моего лица на живот, глаза и бледные руки, похожие на паучьи лапки.
— Прости, но нет, — мне с трудом удалось подавить в себе волну отвращения к нему, особенно когда он поставил свою руку близко около моей, на стол. — Я еще не настолько хорошо себя чувствую.
Дрю с сожалением придвинулся ближе, и я еле усидела на месте. Меня спас мистер Чан, указав Дрю на неправильность в его расчетах, притом упустив шанс что-то сказать мне. После моей истерики перед уроком физики, мистер Чан почти никогда больше не разговаривал со мной строго. Дрю пришлось вернуться на свое место, и оставить меня со своими мыслями наедине, чему я очень обрадовалась. Теперь и мне он начал казаться жутким.
Я все ломала голову, чтобы такого придумать и помочь Бет, но, сколько я не думала, ни одной подходящей мысли не появлялось. А уроки проходили один за другим.
Физкультуру я пропускала, причем не по своей воли — семь месяцев, и с начала в дверях показывался мой живот, а потом уже я. Но следить за игрой в волейбол, мне никто не запрещал. К тому же, что еще оставалось делать? На улице сыро, в столовой я обязательно начну есть, а библиотека, навевала сон, своим безмолвием и мистером Пьотровски.
Я разложила свои вещи на трибуне в спортивном зале и вытащила «Сто лет одиночества» Маркеса, дома мне все никак не удавалось дочитать его, мешали мысли. Прочитав 2–3 страницы, я вдруг осознавала, что совершенно не помню, о чем там шла речь.
Но и теперь читать не получалось. Дома я думала о Калебе, теперь же моя совесть заставляла искать план помощи Бет. Я могла, конечно же, сходить к матери Бет, или к мисс Крат, но понимала, что никакого результата не будет.
Вдруг мяч попал за ограждение, и я подпрыгнула на месте от неожиданности, когда Нейт, парень из моего класса, легко и просто перепрыгнул через нее и, забрав мяч, так же быстро вернулся назад на поле. Сначала я не поняла, какую лампочку эта сцена зажгла в моей голове, мысль мелькнула так быстро, что я даже не успела ее запомнить. Но тотчас вспомнила, когда увидела из окна, как Калеб пересекает двор. Я бросилась за ним, поддерживая рукою живот.
— Калеб, постой! — я крикнула ему вслед, он как раз собирался садиться в машину. Его лицо выражало такое удивление, что я даже осмотрела себя. Может одежда была грязной или порванной? Но нет, все на мне было в порядке.
— Не беги, я жду, — злясь, кинул он мне, с неодобрением наблюдая, как я стремглав мчусь к нему. — Ты совершенно себя не бережешь.
Я уже и забыла, как он красив, словно и не видела его с утра.
— Как мило, — буркнула я, и все же перешла на шаг. Нести спереди такой груз было нелегко, а бежать с ним и того хуже. — Это ты тоже вычитал в энциклопедии для беременных?
— Если ты решила поупражняться в остроумии, тогда мне пора, — Калеб сделал шаг к машине.
— Нет, подожди,…прости, — слова давались мне не просто, я не могла одновременно и смотреть на него и сосредоточиться на желаемом, — лучше давай сядем в машину.
Он во второй раз за сегодня посмотрел на меня долгим удивленным взглядом. А может, напуганным?
— О, я не собираюсь покушаться на твою невинность, — рассмеялась я, обходя машину к пассажирскому сидению, но он оказался там раньше меня. Я прошипела, испугано оглядываясь вокруг.
— Ты что сдурел?! Хочешь, чтобы кто-то увидел?!
— У тебя слишком длинный язык, — почти над самым моим ухом прошелестел его голос, видимо намекая на мой сарказм. Меня пробрал холод.
Затаив дыхание, я посмотрела ему в глаза. «Странно», — подумалось мне, — «он совсем недавно охотился, а они уже начали темнеть. Но мне так нравилось больше».
— Когда на охоту? — поинтересовалась я, и машинально подняв руку, провела по еле заметным красноватым синякам, у него под глазами. На ощупь кожа была восхитительно гладкой, холодной и такой упругой.
Калеб дернулся как от удара. Я вздрогнула сжавшись.
— Прости, я не должна была…
— Я не хотел, просто ты такая теплая…
Мы смущенно замолкли и сели в машину. Повисло минутное молчание. Калеб вдруг спросил:
— Кого хочешь мальчика или девочку?
— Лично я никого, — тяжело вздохнув, мне пришлось отвернуться к окну, чтобы он не видел, как пусты мои глаза, когда кто-то говорит о ребенке.
— А что будешь делать, если их двое? — поинтересовался он, наблюдая за моей реакцией.
— Думаю, будь их двое, мама мне сказала бы,… наверное… — я призадумалась. В последнее время выбор мамы по обстановке комнаты разрывался. Она старалась не нагружать меня этим, и я была ей благодарна. Теперь-то до меня дошло, что она от меня на самом деле скрывала. Она слышала их, слышала эти два сердца! Я застонала и глухо спросила: — Два сердца?
Калеб виновато кивнул. Но я уже знала ответ. Мне даже не нужно было видеть, как он кивает. Сжав кулак, я со злостью хотела стукнуть по приборной панели, но удара почему-то не произошло, — быстро и аккуратно Калеб перехватил мою руку.
— Калечить себя это не выход, — мягко сказал он, стараясь разогнуть мои пальцы. Его рука была холодна как снег, но моя ладонь так надежно утонула в ней, что не хотелось разрывать эту идиллию. Только вот как всегда, моя гордость, напомнила мне, как опасно довериться его доброте. Нельзя поддаваться его очарованию! И я нехотя вытянула руку. Он не препятствовал, только на его лице появилось какое-то замкнутое выражение. Мне оно не нравилось. Казалось все то, что я так любила в лице Калеба, вдруг утопало в отчужденности. Я зябко поежилась.
— Прости, тебе, наверное, холодно, — он машинально нажал на кнопку обогревателя, все еще продолжая смотреть на меня.
Следя за его прекрасными руками, я старалась вспомнить, зачем мне был нужен Калеб. Ну, образно говоря, он мне нужен был, потому что, скорее всего, хотя я не была уверена, кажется, я любила его. И это не была детская влюбленность пятнадцатилетней. Чувство что не давало мне дышать, совсем не затуманивало мои мозги, я видела все его недостатки, но и оценивала достоинства. Я не была слепо влюблена во внешность. Мне нравилось его чувство юмора, ум, обходительность, доброта, особенно по отношению к друзьям.
— Гхм… — прокашлялась я, стараясь не смотреть на него, иначе бы его глаза сбили меня с мысли. — Тут такое дело.…Знаешь, вчера Бет была кое-чем обеспокоена, и плохо написала работу по английскому. Возможно, теперь родители не пустят ее с нами на выходные к «Терри», и я хотела бы…
— Стоп, была обеспокоена чем? — нахмурился Калеб, сразу же уловив, что я чего-то недоговариваю.
— Ну, хорошо, — не стала увиливать я, — мною. Она была обеспокоена мною. И теперь меня мучает чувство вины, потому что у них с Теренсом были планы, провести время вместе…ну и вот, я… — я не знала, как поделикатнее сказать ему, — хотела, чтобы ты мне кое в чем помог.
— Так, а отсюда, пожалуйста, подробнее, — Калеб сложил руки на груди и начал сверлить меня менторским взглядом.
Да уж, я-то думала, все будет проще.
— Короче говоря, помоги мне залезть в административный корпус и исправить ее контрольную! — Я выпалила все на одном дыхании и осторожно взглянула на него, ожидая увидеть злость или раздражение.
— Всего то, — его голос не был злым, но я ощущала волны протеста, исходившие от его неподвижной фигуры. — Это самая глупая просьба, которую я слышал за все свои восемьдесят три года жизни.
Я начинала злиться.
— То-то ты ворчишь и дребезжишь, как старикашка. Да ты и есть старикашка, — не выдержала я. Без него все планы рассыпались, как карточный домик.
— Я не сказал нет, так что не переходи на личности. Фактически мне конечно восемьдесят три, но я все еще девятнадцатилетний, — сухо ответил он. — И вообще, как могла тебе в голову прийти подобная идея? И почему ты пришла ко мне? Ты могла попросить родителей?
— М-да, сейчас, — хмыкнула я, — это же жульничество. По-моему ты знаешь, как отец ставиться к затеям подобного рода. Мама же всегда поддерживает его.
Я вспомнила шутовскую перебранку между Гремом и Терцо, когда первый хотел убедить второго, что понятия не имеет, куда делась одна пешка Терцо с доски.
Казалось, это было так давно, на самом деле всего неделю назад. Но воскресенье поделило для меня время: до того, как мы поссорились с Калебом и после. Наивно, зато как-то успокаивало меня. Я могла так вспоминать проведенное с ним время, без угрызений.
— Не знаю, вся эта затея как-то мне не нравиться, — качал головой Калеб, но почувствовав слабину в его голосе, я с удвоенной силой начала просить.
— Ты же знаешь, мне некого больше попросить, а если ты не согласишься, я же все равно пойду. Только сама.
Он по знакомому зарычал, но я не испугалась, ведь это было продиктовано скорее безысходностью, чем злостью.
— Так ты хочешь, чтобы я не просто пробрался в школу, так еще и тебя взял?
— Ну, знаешь, я конечно беременна, но когда мне еще представиться такое веселье. Сомневаюсь, что рядом с тобой мне может грозить какая-нибудь опасность, — радостно объявила я. Он окинул меня хмурым взглядом.
— Ты забываешь, что я — сплошная опасность, — глухо заметил он, сжимая руль, неподвижной машины. Значит все еще обижается на мои слова в воскресенье. Ну как я могла исправить, что тогда ляпнула в сердцах?
На улицу начали выходить ученики, и я поспешила покинуть его машину, пока нас не увидели вместе.
— У меня в десять, — кинула я на прощание и побежала на математику, молясь про себя, чтобы он пришел.
Грустное лицо Бет навевало на меня чувство вины, но я старалась не поддаваться ему. Я же знала, что все исправлю.
— Что-то случилось? — я должна была спросить. Не рассказывать же ей о том, какой Дрю сплетник. Интересно, а много ли он так уже подслушал и подсмотрел?
— О нет, просто болит голова, — солгала Бет, и перевела разговор в другое русло.
Мне стало очень стыдно, от того что Бет не хотела расстраивать меня. Чтобы поднять ей настроение я весело сказала:
— Думаю, больше вам с Евой, не нужно будет решать кто же станет крестной мамой!
— То есть? — Бет непонятливо моргнула.
— А то, что, скорее всего, у меня двойня или близнецы, — я весело дернула ее за кудряшки.
— Ух, ты! — аж задохнулась она, — вот классно! Я стану крестной и Ева тоже, и всем будет хорошо.
Прозвенел звонок, и мы уткнулись в свои тетради, но до самого конца дня, улыбка не сходила с лица Бет.
Я удивлялась, как спокойно могла пользоваться своей беременностью, для разных целей. Я не хотела ее, но, не стесняясь, использовала каждый раз, когда хотела добиться какого-нибудь результата. Возможно, все было бы по-другому, будь эти дети желанными. Но представить себе что-нибудь такое я не могла. Вряд ли дети, были мне когда-либо интересны, как что-то живое. Скорее, я представляла их куклами: интересными и смешными.
Я вернулась домой в приподнятом настроении. И сразу же кинулась на кухню, желая, что-нибудь испечь. Выпечка была моим хобби. Еще в Чикаго я каждое воскресенье, баловала своих друзей, новыми булочками, тортами, пирожными.
Когда скрипнула входная дверь и на кухне появилась Самюель, с полными пакетами еды, я почти заканчивала покрывать клубничным кремом второй торт. От такой чрезвычайной активности я уже почти не чувствовала ног.
— Вот испекла тебе для сегодняшнего вечера в церкви, — просияла я, стараясь опереться на стол, чтобы Самюель не видела мои распухшие щиколотки.
Кажется, у нее пропал голос. Она несколько минут стояла, не сводя с меня растроганных глаз. Поставив пакеты на пол, Самюель осторожно обняла меня со словами:
— Наконец-то я действительно вижу, что моя девочка вернулась.
Я с наслаждением прижалась к ее холодному плечу, и на мое настроение отозвалось несколько ударов в животе. Я даже не поморщилась, не помню, когда это ощущение было таким приятным, как сейчас.
— И когда же вы собирались мне сказать? — улыбнулась я, говоря с укором. Меня не злило молчание родителей, я догадывалась, чем оно было продиктовано.
— О чем? — непонимающе тряхнула головой Самюель.
— О том, что вместо одной жизни, во мне их две, — посуровела я.
Самюель виновато улыбнулась.
— Калеб сказал, — догадалась она, — Ох, мы переживали, что он расскажет. Калеб единственный кто был за то, чтобы рассказать. Но ты так переживала, что тебе приходиться выносить одного ребенка. И мы боялись, как на тебя повлияет весть о том, что их двое. Мы даже и представить не могли, как ты отреагируешь на эту весть.
— Не знаю, — созналась я, — меня больше не раздражает тот факт, что во мне живет крупица того урода. Я приняла все, что случилось — надо жить дальше. Разве в моих силах что-либо изменить?
Самюель болезненно сжала мои плечи, наверное, будут синяки, и глухо простонала:
— Ты слишком рано стала взрослой. Мы не смогли тебя уберечь!
— Мама, вы вампиры, но и вы не всесильны! — мягко сказала я, погладив ее прекрасные серебристые волосы, — К тому же, взрослой я стала уже в пять лет, и с этим вы ничего не могли сделать.
Она тяжело вздохнула, видимо понимая, насколько правдивы мои слова. Ей тяжело было смириться с этой мыслью. Странно видеть ее красивее лицо искаженное горечью. Даже как-то не правильно.
— Все так шатко, когда дело касается тебя. Ты такая хрупкая!
— Надеюсь, ты не вычитала это в энциклопедии для беременных?! — хохотнула я и, выбравшись из ее ледяных объятий, принялась за довершение своих кулинарных шедевров.
— Да нет, с чего ты взяла? — удивилась она.
— Так, просто подумалось, — я еще раз усмехнулась.
— Кстати, давно что-то Калеб не приходил, — осторожно начала Самюель, решив использовать мое хорошее настроение. Наверное, ей еще вчера хотелось спросить, так как она вечером спрашивала Грема о том же, специально когда я вошла в гостиную.
— Мам, — отозвалась я, на миг, отрываясь от посыпания торта шоколадным песком, — мы не встречаемся с Калебом. Если ты помнишь, он вампир, причем очень красивый, а я как ни как беременна. Три сердца сразу, в одном теле, слишком большой соблазн.
Я даже не подумала, что ляпнула, глаза мамы на миг потухли, она, словно постарела, от той боли, что вызвали мои слова. Я со вздохом добавила, желая исправить и смягчить эффект от своих слов:
— Просто, я хочу объяснить тебе, что такая как Я, не понравиться, в определенном смысле, такому как Он.
— Ох, уж ты со своей заниженной самооценкой, — с трудом восстановив дыхание, пробормотала она. — Ты сама угнетаешь себя, не видя очевидных фактов. Он явно симпатизирует тебе.
— Это не так, — не унималась я, но чтобы не злить Самюель, сказала, — в любом случае, если тебе станет от этого лучше, Калеб будет сегодня у нас в десять. Мы пойдем погулять.
— И ты хочешь сказать, что вы не встречаетесь? — иронично изогнув бровь, переспросила она. Это Самюель не видела очевидных фактов.
— Это скорее одна из разновидностей дружбы, — осторожно сказала я. Иногда говорить с родителями очень тяжело. Им кажется, что они видят очевидные вещи, но ошибаются.
— Возможно с твоей стороны, — она на миг призадумалась, будто бы не зная, стоит ли мне говорить что-то, — думаю, ты не слышала всего, что Грем рассказывал об их жизни раньше, до становления вампирами. Так вот, когда Калеб ушел на войну, дома осталась его беременная жена,… говоря короче, она умерла в ночь превращения. Его беременная жена была большим препятствием на пути у той, что обратила их. Так что не будь к нему излишне строга или предубеждена. Вот почему я думаю, ты нравишься ему. Он все тот же человек, с присущими человеческими качествами.
Я не ответила и постаралась спрятать свое удивленное лицо за занавесом волос. Самюель оставила меня наедине с горькими мыслями, так же тихо, как и появилась. Я уже без особого рвения приукрашала торты, прокручивая в голове слова мамы, и сопоставляла с некоторыми фактами, что замечала, но которым не придавала значения.
Например, на безымянном пальце его левой руки было серебряное кольцо без гравировки. Я думала это всего лишь кольцо, украшение. Но почему же до меня ранее не дошло, что во время второй мировой войны, золото было дорогим. Возможно, это кольцо сплавили из чьих-то зубов. А его постоянная опека, слова недовольства о том, что я не берегусь. Как же я глупа и слепа!
И то, что я принимала за стремление внести меня в список, было действительно переживанием.
Казалось, эти дети, что росли во мне, понемногу отбирали всех кто мне дорог. Родители, Калеб, Ева, Бет, Теренс — все они ждали рождения этих детей. Даже Грем из каждой поездки привозил игрушки, которые я тайно скидывала в ящик в кладовке, подальше от своих глаз.
Конечно, будь я последней сволочью, могла бы каким-нибудь шантажом, даже женить его на себе, зная его, по видимости, чувства к детям. Но что будет потом?
Наверное, я сошла с ума, если даже думаю о таком. Возможно депрессия, все еще не отступила полностью, если я думаю о том, чтобы пасть так низко. Я любила его, и мне становилось страшно, что я не нужна ему, но даже так я не стану ему нужнее.
Калеб пришел на два часа раньше, чем мы договаривались, и сокрушенно качал головой со словами:
— Не знаю, как ты меня в это втянула. Мне следовало задать тебе трепку, чтобы отбить желание от подобного рода дел. Так нет, я еще и принимаю участие!
Я молчала, разглядывая украдкой его кольцо, и думала, какой она была, его жена. Наверняка красавица, ведь, по словам Грема, Калеб уже тогда был красив. Была ли она доброй? Чем интересовалась, и что привлекло его в ней? Были ли они счастливы? И главный вопрос: любит ли он ее до сих пор?
— Рейн, — окликнул меня Калеб, и я со смущением поняла, что он видимо что-то спросил. Его глаза казались мне еще темнее, чем днем, я смотрела в них, и не могла нормально дышать. — Надеюсь, этот счастливчик, о котором ты думаешь, заслуживает этого? — с непроницаемым лицом сказал он.
Мне показалось или он действительно сказал это слишком равнодушно?
— Да уж, я тоже, — сухо отозвалась я. Счастливчик об этом даже не знает. А если и догадывается, то явно не ощущает радости по такому поводу.
— Я спрашивал, знаешь ли ты, где точно находятся контрольные работы с английского? — повторил он свой вопрос, немного странно улыбаясь.
Я ответила ему не сразу, делая вид, что сосредоточилась на вытирании стеклянных тарелок. На самом же деле, постаралась собраться с мыслями. Его улыбка и странным образом мерцающие газа имели для меня катастрофические последствия. Мне трудно было собраться с мыслями и ответить ему.
— Мне кажется, они должны быть в учительской, в столе мисс Крат, однажды, когда мы разговаривали о кружке, я помогала относить ей подобные работы, и она складывала их именно туда.
— Это так, — самодовольно ухмыльнулся он, — я помог ей сесть в машину и заодно немного покопался в ее памяти.
— Стоп, — нахмурилась я, поворачиваясь к нему, совершенно забыв, что мне не стоит смотреть в его глаза. Сердце сразу же гулко забилось, только я встретила его внимательный взгляд. Тарелки со звоном стукнулись. — Ты же говорил, что видишь прошлое, если поцелуешь кого-то?
— Я тебя дразнил, — ничуть не смущаясь, сознался он. Его глаза лукаво блестели и мне, все тяжелее было сохранять спокойствие.
Я несколько секунд подумывала, а не кинуть ли мне в него тортом? Но Калеб легко прочитал это желание на моем лице и предостерегающе оскалил зубы в улыбке. Мне было интересно, так ли легко читаются все мысли на моем лице, как он теперь прочитал эти. Скорее всего, нет, иначе он бы давно знал, что я чувствую к нему.
— Странно видеть тебя на кухне, — он передвинулся ближе ко мне, — ты всегда такая колючая, а здесь совершенно другая, домашняя…
Я тяжело вздохнула. Видимо он увидел теперь во мне свою бывшую жену. Узнай мама, какими мыслями теперь я себя мучила, она, вряд ли рассказывала бы о его бывшей жене.
— В Чикаго я часто пекла, пока не случилось… — я замялась, подбирая другие слова, — то, что случилось.
Его глаза потеплели, и мне было больно видеть, с какой добротой Калеб смотрит на меня. Я не хотела видеть в его глазах никаких других чувств, кроме любви. Он просто убивал меня своей добротой. Никогда не думала, что пожалею, об исчезнувшей из его глаз насмешки.
— Может, хочешь поговорить о… — мягко начал он, но я жестко его перебила.
— Может, хочешь рассказать мне о своей бывшей жене?
Удар настиг цель. Глаза Калеба сразу же превратились в две льдинки. Так стало еще хуже. Жалость и доброта, были лучше злости.
— Нет, — грубо отрезал он.
— Вот и я нет, — в тон ему сказала я, воинственно выпятив подбородок.
Мы несколько мгновений упрямо мерились глазами, но я сдалась первой, и стала убирать за собой следы моего пребывания на кухне. Он, молча, начал помогать.
Тишина недолго сохранялась между нами. Самюель как раз начала собираться на вечернюю службу, и первым делом заглянула на кухню, чтобы убедиться в готовности тортов. Ей нравилась идея принести на чай что-то сделанное своими (в данный момент моими) руками, все-таки в маленьком городишке как наш, что еще оставалось делать женщинам, как не печь, заниматься рукоделием и выращивать цветы? К моему огромному ужасу все это тоже начало нравиться ей. Для Самюель такие занятия были напоминанием о том, что она леди, по рождению и по воспитанию. На мое счастье, она хотя бы не поддавалась на уговоры Терцо и не тянула меня на такого рода предприятия.
Представив себя среди этих напыщенных матрон, я еле удержалась от смеха.
— Могу ли я забирать свои шедевры? — она вопрошающе встала возле Калеба. Я еще не видела людей прекрасней, чем эти двое. Как я могла даже мечтать о Калебе?
— Да-да, — в смятении ответила я, видя, как она переводит взгляд с меня на Калеба и усмехается. Она всегда обвораживала всех людей, но Калеб, почему-то, совершенно не обращал на нее внимания. А может, просто хорошо скрывал свои чувства? Мысль о том, что Калебу может нравиться Самюель, больно ударила меня по сердцу.
— И тебе нравиться? — удивлялся Калеб, очевидно совершенно не замечая снисходительной улыбки Самюель. — Эти ваши посиделки в церкви?
— О, милый мой, хоть нас разделяет всего 20 лет, но ты еще такой ребенок, — вздохнула она и мило тряхнула своими светлыми волосами. Я же подумала, если он ребенок, я тогда кто? Младенец?
— Вера дала мне так много. Даже больше чем ты можешь себе представить.
Я старалась заниматься своим делом и не концентрировать свое внимание на них двоих, и все же они завораживали меня. Я следила за их плавными движениями, и смотрела на свое отражение в оконном стекле. Мне казалось, что я выгляжу как заплывшая жиром свиноматка, около стройной прекрасной Самюель. Разве могли оставаться вопросы, почему я не нужна Калебу?
— Ну почему же, — сухо хохотнул Калеб, — меня воспитывали в строгом католицизме. Я даже подумывал о доле священника до того как… — видимо он хотел сказать «женился», но вставил другое, — как началась война. Тогда, когда я увидел, сколько умирает невинных людей, я понял, что будь Бог на свете, он бы не позволил этому произойти.
— Не Бог вложил оружие в наши руки, и не Бог выбирал на высокие посты, тех, кто развязал войну, — как будто говоря с маленьким ребенком, терпеливо пояснила Самюель.
— Ну, хорошо, — почти согласился с нею Калеб, его движения стали порывистыми, он забывал и двигался быстрее, чем надо, от этого у меня начинали болеть глаза. — А мы с тобой? Мы с тобой ошибки природы, фантастика, так сказать. Так почему мы существуем? Зачем он позволил это?
Его раздражали разговоры о Боге, это я заметила давно. Особенно его волновал тот факт, кем является он сам. Возможно, в этом городишке, не я одна страдала депрессией. Интересно было бы взглянуть на его картины. Возможно, они полны суицидальных сюжетов. Смешно, если учесть его плохоумераемость.
— Двадцать лет назад, черную розу тоже считали фантастикой, а теперь это даже не роскошь. Если верить историям, мифам, легендам — вампиры были всегда. Просто мы, скорее некоторая мутация. Многое в эволюции зависит от мутации. Может мы другой вид человека? Все в Его власти, мы тоже.
Я тихо застонала, не имея сил слушать далее их спор. Видимо для меня звук был более тихим, чем для них. Они двое резко повернули головы в мою сторону, будто на звук выстрела.
Всколыхнулся воздух, и Самюель была уже около меня.
— Тебе плохо?
— Да от ваших разговоров кому хочешь, станет плохо, — уныло отозвалась я, и они сразу же расслабились. Просто я терпеть не могла таких споров. Каждый выбирает то во что ему верить. И хоть Калеб, делал вид, что больше не верит в Бога, это не значило, что все так. Сколько прошло лет, а он просто был еще зол, вспоминая о случившемся пятьдесят лет назад. Сколько горечи и сожалений. Возможно его схожесть в таких чувствах со мной, делали его еще более желанным. Никто иной, не мог понять, что такое сожаление. Могла ли я его любить еще сильнее, чем теперь?
Я глупо улыбнулась, смотря на его раздраженное лицо.
— Это не смешно, — сдерживая злость, прокомментировал он мою улыбку. Его глаза сузились, и он недобрым взглядом смотрел на меня.
— А что, видно как я ухахатываюсь, слушая ваш бессмысленный разговор?!
Мы снова мерили друг друга тяжелыми взглядами, я даже вздрогнула, услышав голос Самюель возле себя. Рядом с Калебом я забывала обо всем на свете.
— Весело наблюдать за вами, но я уже опаздываю, — сообщила Самюель, сдерживая улыбку, складкой затаившуюся в уголке ее губ.
Мне пришлось оторвать свои глаза от его замкнутого лица и помочь Самюель запаковать торты. Трудно было не обращать на него внимания и сосредоточиться на том, чтобы не уронить торт на пол. Даже не смотря на него, я чувствовала магнетизм его застывшей фигуры.
Самюель скрылась в доме, унося с собой плоды моего труда, и я в нерешительности застыла посреди кухни. Стараясь даже краем глаза не смотреть на Калеба. Но становилось все труднее, он молчал, разглядывал меня и, кажется, его взгляд проникал сквозь одежду. По спине пробежали мурашки, словно, кто-то открыл окно.
До полной темноты оставался еще час, кухня блестела от моих стараний, а мне в отличие от Калеба, еще нужно было сделать уроки. Жаль, что учителя пока что не нагружали меня по-полной, я могла бы, немного дольше избегать его общества до нашей вылазки.
— Грем и отец как всегда играют, а у меня в отличие от некоторых, нет целой свободной ночи — нужно позаниматься сейчас.
— Кто тебя просил так быстро возвращаться в школу? — парировал мои слова Калеб. Если я хотела уколоть его, не вышло — он легко вернул мою грубость. — Нет проблем, — добавил он, словно желая полностью отплатить за то, что втянула его в сомнительную операцию. — Тогда я посмотрю ваши фотоальбомы.
Он хитро улыбнулся и даже от такой улыбки мое дыхание прервалось. Еле собравшись с мыслями, я хотела, была запротестовать. Но потом решила, что это малая цена за его помощь. Беря к вниманию мое поведение, он мог и не прийти. Но не могла, же я так просто, дать ему альбомы, и показать, что я готова на все лишь бы он помог.
— Это еще зачем? — я приняла настороженный вид.
— Ты, я так понимаю, очень много знаешь обо мне, хочу тоже больше знать о тебе, — невозмутимо отозвался он.
С ним было так легко и просто разговаривать и иногда я, даже не задумываясь, была готова сделать то, о чем он просил. Так и сейчас, недовольно сопя, я достала альбомы с полок в библиотеке, потому что знала, что заслужила это. Некрасиво было говорить с ним о его жене.
Пока он надрывно хохотал, над моими фото, причем вместе с отцом и Гремом, прибежавшими на его громогласный смех, которым очевидно он хотел позлить меня, — я быстро расправилась с английским. Немного дольше пришлось посидеть над астрономией, мистер Чан совершенно не жалея меня, задал сделать все домашнее задание, которое я пропустила, по крайней мере этот предмет давался мне легко. И почти не прилагая усилий, я сделала французский. Этот язык я знала идеально, так как Самюель была француженкой, она часто уделяла время на занятия со мной. Она начала меня учить, почти сразу же, как я стала жить с ними.
Немного хуже дело обстояло с моим знанием итальянского, я знала его посредственно, на уровне разговорного, — Терцо не любил вспоминать Италию, откуда сам был родом. И поэтому, конечно же, по-итальянски говорил крайне редко, в основном, когда бывал очень зол. А таковым он становился только после очередной выходки Прата. У меня просто уши вяли, если я разбирала, хотя бы половину слов, льющиеся из него. Зато этому языку меня учил сам Прат, причем так, чтобы не узнал Терцо. Но и он, зная его не любовь к всякого рода ограничениям, тоже не хотел рассказать, почему отец так не любит Италию.
Я подозревала, о связи, его не любви к родине, с одной из трех главных семей, но какой именно я не знала. Самые влиятельные вампиры, в сообществе вампиров, отвечающие за порядок. Главным законом было то, чтобы смертные не должны знать о них, вампирах. И я была нарушением закона. Вот почему отец стирал память всем, знавшим обо мне. Исключением, на данный момент, было пять вампиров: Прат, Ричард с женой, и конечно же, Грем с Калебом. Но, когда придет время проститься с последними двумя, он поступит также.
Я вздрогнула при мысли о том, что придется расстаться с Калебом. Эта мысль больно резанула меня по сердцу. Смогу ли я когда-нибудь перестать смотреть в его красивые глаза? Захочу ли, не видеть его вообще? Вряд ли.
И еще труднее становилось при мысли о том, что в таком случае, он никогда не вспомнит обо мне. Словно мне мало было его теперешнего равнодушия.
Мне никогда не разорвать этого адского круга. Не избавиться от этой сладкой муки — видеть его и не иметь права прикоснуться, обнять, почувствовать его губы на своих.
Я мысленно порадовалась, что никто в этом доме не мог читать моих мыслей. Интересно мог ли Калеб увидеть мысли так же как прошлое? Надеюсь, нет, иначе, зная теперь, что ему не обязательно целовать для этого, я нарывалась на опасность быть разоблаченной в чувствах к нему, каждый раз, когда он просто коснется моей руки.
Очередной взрыв смеха заставил меня поморщиться. Что же такого отец рассказывал им? Я очень надеялась, что ничего постыдного. Зато оглушительный смех заставил меня посмотреть на улицу. Наконец-то темнота пробралась во все уголки двора. Можно было, конечно же, идти и раньше, в октябре темнело быстро, только тогда оставалась вероятность встретить кого-либо около школы или даже в ней.
Теперь же я могла собираться. Я, так же как и Калеб, оделась во все черное, только вот ему его одежда подходила лучше. Мне с тоской вспомнилась его белая кожа в вырезе рубашки. Вздернутые манжеты позволяли видеть его твердые мускулистые руки, а расстегнутый воротник — горло и грудь, белые, как полотно свежевыпавшего снега на земле.
Подумав секунду другую, я схватила тушь и блеск для губ. Это внезапное желание, удивило меня. Я и так знала, что в любом случае не буду достаточно хороша для него. Но все же, желание было не перебором.
«Еще серьги одень» — ехидно глумилась с меня моя гордость, — но я не послушалась ее противного злого здравого голоса.
— Я готова, — с верху площадки окликнула я Калеба, и, заметив, что они смеются над моими фотографиями, где я впервые встала на лыжи, рассердилась, потому что Калеб был так весел и совершенно не обратил на мои слова внимания, лишь качнув головой.
Я была разочарована. Хотя бы маленький намек, что я нравлюсь ему. Нет, все официально и вежливо. Все совершенно ясно, я не произвела на него никакого впечатления.
Я так сильно вцепилась в перила, что заболели руки. Наверное, мое сердцебиение изменилось, он поднял голову и замер. И вдруг посмотрел так, что я показалась себе взмокшей, растрепанной и неловкой. Но Калеб внезапно возник передо мной, что я даже оцепенела при виде его. Я забыла, как он красив, как непостижимо прекрасен. Мое сердце готово было выскочить из груди, когда мы смотрели друг другу в глаза. Он на миг показался пораженным, но первым отвел глаза, и я подумала, что мне это лишь показалось.
Я вымученно улыбнулась, и напомнила себе, что мне все равно. Если переживать из-за того, что он обо мне подумает, то я пропала, если этого еще не случилось.
От него исходил тот же магнетизм, который покорил меня, когда мы впервые встретились. Что-то шевельнулось в моей душе, когда я почувствовала его взгляд. Мне стало жарко. Я была рада возможности не начинать разговор. Мы почти подошли к гостиной, и я побежала вниз по ступенькам, желая его опередить. Калеб поймал меня за руку, останавливая, рассыпая мои надежды, сохранить гордость.
Как я могла еще обманывать себя. Да, я презирала его за тщеславие, и злилась, что не нужна ему, но каждый раз, когда смотрела на него, мое сердце замирало.
И когда наши взгляды встретились, у меня больше не осталось на сей счет сомнений. Я любила его.
Колени подогнулись, и я схватилась за перила, чтобы не упасть. Казалось, его взгляд лишал меня способности двигаться.
— Вы куда? — удивился отец, и его голос заставил меня оторваться от лица Калеба.
Он подозрительно окинул взглядом мою одежду, и едва заметные следы косметики на лице.
— Да вот, решили сбегать на дискотеку, покурить травы, может наркотиков где-нибудь раздобудем, в этаком злачном местечке позади дома сестер Стоутон, а лучше всего запьем все это виски. Может, составите нам компанию? — я начинала волноваться, а когда я волнуюсь, то начинаю шутить, смеяться и нести чушь.
— Очень смешно юная леди. Могла бы просто сказать, что идете гулять, — Терцо снисходительно погладил меня в голове, и я пропустила мимо ушей самодовольные нотки в его голосе. Он, конечно же, как и Самюель решил, что у нас с Калебом свидание. Или, что более вероятно, именно Самюель и навела его на эту мысль. — Только надеюсь, не нужно тебе напоминать, что в твоем положении…
— Сна нужно больше. Да, да, я помню, — не дала я договорить ему. Когда он разговаривал со мной, как со своими студентами, я начинала беситься.
— Хорошо, — смирился он с тем, что я не хочу выслушивать его наставления. Он и так прекрасно знал, что я достаточно разумна, и меня необязательно поучать постоянно. Возможно, для него я слишком быстро выросла.
Грем наблюдал за нами с восхищением. Я знала, что его дочь Анна, уже умерла, а внуков, он не мог видеть. Может потому что боялся, повторить ошибку жены? Или потому что слишком много времени прошло? Тяжело возвращаться к прошлой жизни. Потому я и не понимала его отчаянных попыток найти Патрицию. Несомненно, она уже не та его жена, каковой он помнил ее. Почему бы ему не начать жизнь, где будет место только для воспоминаний о ней? Может у него что-нибудь получилось с Евой?
Я последовала за молчаливым Калебом с опаской. Мне не понятна была сцена на лестнице и этот его галантный жест, подать мне руку. Я даже не заметила, когда он отпустил мою кисть и спрятал руки в карманах стеганой куртки.
Воздух на улице был холодным, и я первым делом поспешила к машине, но Калеб остановил меня резким движением руки.
— Ты куда? — усмехнулся он. Его глаза, ничего не выражали, но я чувствовала, что он веселиться, видя мое недоумение.
— А куда мы с тобой собрались, — фыркнула я, вырывая руку.
По его лицу я поняла, что ему не понравилось то, как я резко повела себя, и он как обычно спрятал руки. Мне стало одновременно обидно за себя и жалко его. Он выглядел таким…несчастным что ли. Хотелось подойти и обнять его, и больше не отпускать. Ирония судьбы — смертная девушка, хочет утешить вампира. Как жертва, жалеющая охотника. Да, кажется, у меня полностью пропало чувство самосохранения. Я читала о подобном, и называлось оно Стокгольмский синдром, когда пленники, жалели своих похитителей. В данном случае, Калеб похитил мое сердце, все остальное ему было не нужно. Однако неприятно осознавать, что ты не нужна человеку, которого любишь. Наша непонятная дружба, была мне как насмешка.
— Я имею ввиду, что твою машину, как и мою, запомнят все, если что-то пойдет не так.
— И что ты предлагаешь? — не понимала я. Не идти же нам по такому холоду несколько миль до школы пешком. С моей ношей это было бы затруднительно.
— Вообще-то свою скромную персону, — он развел руками, будто бы предлагая себя на осмотр. Я преувеличено долго и внимательно провела глазами, начиная с головы и заканчивая кроссовками.
— Ну, попа у тебя, конечно, ничего, да и личико тоже смазливое, а вот как это поможет… — я ехидно улыбалась, смотря на него, как в другую секунду он уже держал меня на руках и мчался через парк.
Я не могла ничего говорить, только додумалась закрыть глаза, спрятать лицо на его шее и старалась дышать глубже. Такая пробежка не способствовала спокойному пребыванию содержимого моего желудка. Мне наше движение сквозь деревья, напомнило карусель, одну-единственную на которую я решилась сесть, так как очень боялась высоты. Это были простые качели на цепочках, которые раскручиваясь, кружили по кругу, и девочка спереди попросила, чтобы нас закрутили вместе. Я не отказалась, не ожидая, какой ужас ждет меня впереди. Нас поднимало и крутило сильнее других, так как вместе мы были тяжелее, чем остальные. Когда пришло время отпустить ее кресло, мне казалось, сейчас нас оторвет от карусели, и мы улетим далеко-далеко. Я испугалась просто до безумия. Когда карусель остановилась, я мертвой хваткой держалась за цепочки своей качели. Как меня сняли, я не помнила, у меня стояли перед глазами только недовольные лица тех, кто хочет кататься дальше.
Вот и сейчас мне казалось, что если я отпущу Калеба, меня оторвет от него и закинет на несколько десятков метров, по инерции.
Три мили до школы он пробежал быстро, и я чувствовала себя почти хорошо (не смотря на жуткий холод), когда Калеб поставил меня на землю, но еще не отпустил. Прошла минута, прежде чем я поняла, что стою в его объятьях. Мое сердце болезненно сжалось, перед глазами все потемнело. Мне пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Как всегда моя гордость не оставляла места для чувств.
— Я пошутила, попа мне не настолько нравиться, чтобы ты мог меня тискать.
— Рад, что у тебя хорошее чувство юмора, — проворчал он и отпустил меня, забирая с собой прохладу своего тела и привычный дивный запах.
Мы стояли возле школьных ворот, и я с ужасом подумала, что придется перелезать через них. Оказывается, в моем плане были бреши.
Но Калеб галантно протянул мне свои руки, выжидающе смотря на меня. Даже в темноте я уловила, как его губы изогнулись в ухмылке.
— Постараюсь тебя не очень тискать, когда буду перепрыгивать, — поддел меня он.
— Рада, что у тебя хорошее чувство юмора, — передразнила я его. И за мной осталось последнее слово.
Но улыбка так и не сошла с его лица, когда он вместе со мной, легко перемахнул забор в четыре метра высотой. И зачем скажите такой забор в школе?
Мы пошли по темному двору, и я постаралась держать между нами дистанцию. Когда совершенно ничего не было видно, легкое прикосновение к локтю направляло меня, в обход каких-то незаметных в темноте препятствий. Я могла лишь позавидовать его зрению и слуху. Несомненно, будь здесь еще какие-нибудь люди, он услышал бы их по дыханию или биению сердца. А я бы никого не увидела, стой он в метре от меня.
В административном корпусе не было сторожа, что значительно облегчало нашу задачу. Попробовав открыть несколько окон, мы, спустя некоторое время, нашли одно, поддавшееся с первого же раза.
— Вот так и обкрадывают лаборатории в школе, — глухо пробормотал Калеб.
— У нас обокрали лабораторию? — эту новость я слышала впервые. — А кто?
— Не я, сегодня я впервые ночью в школе, и раньше таким не промышлял, — сказал он и раздался звук, который я почти могла принять за смех в темноте коридора. Внезапно из темноты появились его руки, и он помог влезть и мне тоже. Чему я была несказанно рада. Стоять одной на улице, в темноте, пусть даже зная, что там, буквально в метре от меня, Калеб, не было пределом моих мечтаний.
— И что же украли? — не унималась я. Мне казалось нелепым, что кто-то захочет обокрасть лабораторию. Ну что там брать? Все опасные вещества хранятся где-нибудь в сейфе, и к ним не так уж просто добраться. Скорее всего, кто-то просто хотел пошутить. Я всегда подозревала, что у многих здесь плохое чувство юмора.
Мы и дальше продолжали идти в кромешной темноте, и, если на улице я могла видеть хоть неясные очерки деревьев и предметов, то пока что к этой темноте мои глаза не привыкли, я почти каждые полметра на что-то натыкалась.
С тяжелым вздохом Калеб достал маленький фонарик. От его рассеянного мягкого света стало немногим лучше. Фигура Калеба маячившего впереди, выглядела жутко и пугающе. В дергающемся свете фонарика, каждый раз, когда он внезапно начинал двигаться быстрее, мне становилось ужасно страшно. Словно я попала в один из любимых кровавых фильмов Дрю.
На мой вопрос Калеб так и не ответил. Ну и пусть, все равно я тихо радовалась тому, какое у него сегодня настроение. Я могла ожидать, что он не будет со мной разговаривать, станет хамить или же насмехаться. Но он почти все время шутил, мне было легко и просто с ним. Особенно в темноте, когда я не видела его глаз, я могла соображать, и думать о чем-либо еще, как кроме его губ.
Я на миг опустила свой фонарик, поправить рукава, а когда подняла, он уже стоял возле меня. Дернувшись в сторону, я чуть не свалилась через оставленные кем-то ведро и швабру, но Калеб ловко подхватил меня на руки, я даже не успела за что-либо ухватиться.
— Прости, я не хотел тебя напугать.
Я даже не смогла ответить, от страха язык прилип к моему горлу. Все, что я могла — это сопеть и про себя высказывать все, что я сейчас о нем думаю.
— Ты хочешь, чтобы у меня разрыв сердца случился? — еле выдохнула я, вырываясь из его рук. Я почти отбивалась, так цепко он держал меня, пока не соизволил поставить на пол. Он хотел показать мне, какая я слабая и как смешны мои попытки.
— Я не хотел, — во второй раз попытался извиниться он. Знакомые нотки превосходства на этот раз отсутствовали — голос прозвучал устало и как-то очень по-человечески, я впервые увидела на лице Калеба растерянность.
Но я еще не готова была произносить длинные фразы, чтобы высказаться полностью. Или чтобы принять его извинения.
— Просто я нашел учительскую, — он поднял фонарик и указал мне жестом, чтобы я первая шла по коридору. Фонарик снова перекочевал в мою руку, и я, все еще тяжело дыша, поспешила вперед, надеясь, что он не будет отставать.
Я шла, не оборачиваясь и, как ни напрягала слух, шагов Калеба не могла услышать — только легкое дыхание, обдававшее мою шею свежестью, морозного дня. Не знаю, может от страха, или от переизбытка адреналина, вызванного им, я представила себе, как руки Калеба подхватывают меня. Как его губы проходятся по моей шее, линии скул, прокладывая дорогу к губам, и чуть не задохнулась от представленного. В который раз за сегодня, я порадовалась, что у Калеба, нет дара, читать мысли. Как бы его, наверное, развеселили мои глупые мечты!
К нашей радости все двери в кабинетах были открыты, в отличие от стола мисс Крат. Я сразу же расстроилась. О чем я только думала? Зачем потащила с собой Калеба, не подумав о таких простых вещах?
Зато обо всем подумал Калеб. Он невозмутимо достал из моих волос заколку, и открыл замок в одно мгновение, бережно водрузив заколку на место.
— Годы и годы практики, — изрек Калеб на мой недоуменный и без сомнения восхищенный взгляд.
— Кто бы сомневался, — язвительно заметила я, чтобы не очень тешить его самолюбие.
Мне хватило пять минут на исправление немногочисленных ошибок Бет, я ожидала увидеть работу намного хуже этой. Но, без сомнения, хорошей оценки она бы не получила. Мисс Крет не отличалась благотворительностью в оценивании работ. Твердо, зато справедливо. Я увидела роботу Дрю, на миг мне захотелось подправить и его работу, но я передумала, вспоминая, как он ловил мои руки, тогда у себя дома, своими потными ладонями. В последнее время, он перестал казаться мне добрым и хорошим. Тот же тлеющий огонь, что и в Оливье, пугал меня в нем. Бет оказалась намного прозорливее. И это про меня, ту, которая говорила себе, что уже больше не будет доверять людям.
Калеб терпеливо ждал в стороне, и, казалось, превратился в мраморную скульптуру. Пока он стоял с закрытыми глазами, очевидно прислушиваясь к ночным звукам на улице, недоступным моему слуху, я смогла насладиться красотой его тела и лица. Почему он такой идеальный? Мог бы быть хотя бы без глаза.
Нет, наверное, седьмой месяц беременности, странно влияет на меня. В последнее время меня посещали удивительные мысли. Точно действие гормонов.
— Тебе помочь? — он резко открыл глаза, почти перехватив мой влюбленный взгляд.
— Нет, все уже готово, — качнула головой я, — эти работы еще не проверяли, так, что мисс Крет, вряд ли поймет, что кто-то копался в ее столе.
Он, молча, подошел ко мне, и я с удивлением проследила, как он идеально точно все разложил по местам. Словно сфотографировал в памяти. Не удивительно — он же художник. Но возникал вопрос: есть хоть что-либо в мире не подвластное вампирам?
— Пошли, тебе пора спать, — сказал Калеб, очень похоже на интонацию моего отца. Улыбка осветила его лицо. Мне с трудом удалось удержаться на месте и не поцеловать его.
— Спасибо что помог, — рассмеялась я, понимая, что ничего не смогла бы без него сделать.
— Ты меня заставила, так что перед полицией, если мы сейчас же не уберемся прочь, будешь больше виновата, чем я, — он протянул руку и пригладил мои волосы, что давно уже выбились из хвоста. Я просто умерла бы от счастья, будь мое сердце не таким сильным.
— Да уж, тебя заставишь, — я насилу перевела дыхание.
Домой мы вернулись еще быстрее, чем попали в школу. Мы больше не разговаривали. Не знаю, о чем думал он. Я же понимала, что сегодня, лучший вечер за последние полгода моей жизни. Но завтра все измениться, мне нужно держать дистанцию от него. Только сегодня я могла позволить себе наслаждаться его обществом.
Когда мы очутились возле дома, я через силу оторвалась от его рук, и почти уверено соскользнула на землю, его руки, как и прежде, поддержали меня, но не продолжительно.
Я думала он зайдет за мною в дом, но нет, Калеб поправил мою одежду и стер, по-видимому, грязь на моем носике. И все это молча. Он еще раз как-то грустно и удивленно посмотрел на меня и ничего больше не говоря, скрылся в темноте, поглотившей крыльцо и ступени.
В дом я не пошла, а села на одну из ступенек и, достав, очередную заначку, закурила. Только сигарета больше не казалась мне такой ароматной как прежде, меня замутило, и я выкинула ее сразу же, после второй затяжки. Наверное, Калеб прав, они вредны. А может просто все изменилось, потому, что теперь он был моей плохой привычкой, моим страшным секретом.
Роулина Розанова
Я еле пережила четверг, мучая себя воспоминаниями о прошлом вечере. Разве у меня были подобные приключения в Чикаго? И разве раньше я проводила так много времени с Калебом, наслаждаясь не только его присутствием, но и хорошим настроением?
Поднявшись с утра и увидев свое отражение в зеркале, я впервые ужаснулась тому, что там увидела. Разве это я? Никогда прежде в Чикаго я не выходила из дома, не причесавшись, а здесь я могла и просто собрать волосы в узел, совершенно смирившись с тем, что не красива. Но только то, что я не нравлюсь Калебу, еще не значит, что мне нужно махнуть на себя рукой.
На миг, застыв перед зеркалом, я бросилась к коробкам со своими вещами из Чикаго. Я перерыла все коробки и наконец, нашла щипцы для выпрямления волос. Вчера, без ведома родителей, я снова покрасила волосы в синий, желая оставаться все такой же особенной в городке. Но волосы выглядели уже не так как раньше.
Мне хватило несколько минут, чтобы прическа, косое каре, снова приобрела четкие формы. И из зеркала на меня уже смотрело не подобие Рейн, а она собственной персоной. От четкости линий, мое лицо стало не таким угловатым, и приобрело хоть какую-то округлость. Глаза казались большими и еще более синими, чем волосы, и я совершенно не была похожа на сову или какое-то экзотическое животное. Схватив тюбик с тушью, как и позавчера, я накрасила ресницы и губы блеском, который, как будто случайно, оставила Бет. Разве, смотря сейчас на себя, я могла сказать, что некрасива? Да я не настолько хороша, чтобы Калеб обратил на меня внимание, чтобы смотрел с желанием, но я достаточно симпатичная, чтобы не смотреть на свое отражение с отвращением. Прошло то время, когда я унижала себя.
К сожалению, в одежде у меня не было большого выбора. Я надела свитер цвета морской волны, достаточного свободный чтобы скрывать живот, штаны хаки и такую же куртку в стиле милитари. Белая отцовская рубашка делала контраст, выглядывая из-под свитера, — так скоро я сделаю новый стиль одежды для беременных. Увидев свое отражение, я была довольна.
Казалось, просто все сегодня меня радует. Я не позволяла себе думать о Калебе, вспоминать вечер среды, и вообще последние полгода. Сегодняшний день я потрачу только для себя. Ничто не должно повлиять на мое настроение!
Я слетела вниз, радостно обняла Самюель и принялась рыскать по кухне в поисках завтрака. Ее удивленный взгляд, не остановил моего веселого пританцовывания на кухне. Я прокружилась в одну сторону к холодильнику потом в другую мимо нее к столу.
— Сегодня какой-то праздник? — поинтересовалась она, с интересом наблюдая за моими действиями. В своем изумрудном платье Самюель была восхитительна и прекрасна, но даже ее идеальный вид не заставил меня болезненно поморщиться, при виде своего отражения в зеркальной поверхности плиты.
— Нет, просто хорошее утро. К тому же осень, — ответила я, пожимая плечами, словно осень должна была объяснить все.
Как ни странно Самюель такой ответ полностью удовлетворил. В основном, с приходом осени я просто оживала. Если кто-то любит весну, лето или зиму, я полностью их поддерживаю. Но осень, это что-то особенное, то, что не поддается логическому объяснению.
Я выглянула в окно и еще успела увидеть, как легкий утренний туман исчез с травы, и небо засияло светом. Яркое синее небо только начинало набирать силу, а деревья пестрели разнообразием рыжих и багровых цветов. Точное сочетание шарфа, что связала мне Самюель. Стоит захватить и его.
— А не рано ли ты встала? Девочки ждут тебя не раньше одиннадцати. — Самюель медленно ходила вокруг меня, поедающей овсянку с сухофруктами, кругами. Ее глаза хитро блестели. — Может, ты едешь не с ними?
— Я тебя прошу, — рассмеялась я. Без подсказок я поняла, о ком говорит мама. Конечно, идея поехать в город с Калебом не казалась мне глупой. В среду мы вели себя как нормальные друзья, но ведь я хотела большего. Возможно, когда увижу его на выходных нам тяжело будет сохранять непринужденные отношения — воскресная ссора висела над нами дамокловым мечем. Просто в среду мне некогда было об этом думать, мне нужна была помощь Калеба любой ценой, и приходилось вести себя с ним более миролюбиво. — Просто так получилось, подняться пораньше. Зато все успею. Даже машину могу еще помыть.
— А что ее мыть, — Самюель вертела в руках зеленое яблоко и время от времени подносила к носу, принюхиваясь. Она делала это так аппетитно, что мне сразу же захотелось съесть яблоко. — Терцо и Грему нечем было заняться ночью, — они мыли, полировали, натирали и опрыскивали машины каким-то воском. Я думала, что умру от тоски, наблюдая за ними. И ты знаешь своего отца — снова чуть не оторвал что-то от машины, своей, — быстро добавила она, увидев мои нахмуренные брови. С машинами Терцо не знал меры, он обращался с ними слишком усердно, забывая что, не смотря на свою массивность, против его силы — они хрупки. — Хорошо, что хоть Грем, знает в них толк. Он все исправил. Интересно как бы Терцо объяснял в ремонте, почему на оторванных деталях следы рук?
Она на миг замолчала, ее взгляд стал затуманенным и далеким.
Гроверы старались всю свою жизнь жить среди людей, оставаться людьми. И я понимала, что она вспоминает свои последние 50 лет, которые они прожили с Терцо, Пратом и Ричардом не самым святым образом. Настоящее постоянство наступило тогда, когда появилась я.
И можно понять, как это терзает Самюель, особенно если учесть ее нынешнюю веру, ее должно мучить то, что она давно уже могла остановиться убивать. И изменила все не она сама, самое сильное существо в мире, а слабый пятилетний ребенок. Мне стало ее жалко, я не могла видеть ее мучений.
— Да уж, сколько лет жить среди людей, — словно очнулась она. Наши глаза встретились: ее идеальный сербристый взгляд, без каких-либо изъянов и мой, живой и яркий. Самюель вздрогнула, увидев понимание в моих глазах. Ей должно быть непривычно. Потому что раньше я ее не понимала, как и теперь не до конца, но знакомство с Калебом многому меня научило. — Да, милая и прошу тебя, не обязательно покупать весь магазин. Куда потом мы денем все те вещи, когда ты уже не будешь беременна?
Я улыбнулась, понимая, что Самюель хочет отвлечь меня от ее горестных мыслей, и не стала ничего говорить об этом.
— Я постараюсь, — пообещала я.
Самюель иронично хмыкнула.
— Хорошо, что я могу теперь положиться на Бет, она пообещала мне следить за твоим выбором. Главное чтобы она не позволяла тебе покупать вещи «на вырост».
— Это заговор, — возмутилась я. Самюель тряхнула волосами, чтобы скрыть улыбку, но я знала ее достаточно хорошо, чтобы понять, она чего-то мне не договаривает. — Только не это, — застонала я, догадываясь, в чем дело. — И кого ты подговорила из них двоих на покупку детских вещей?
— Что значит, подговорила? — невинно переспросила мама, но ей меня не провести. Я видела, как она старается скрыть в глазах триумф. — Я всего-то попросила проводить тебя в магазин детской одежды и игрушек. Может что-нибудь приглянется.
Я тяжело вздохнула, стараясь скрыть грустную улыбку.
Да, больше меня не злила мысль, что я беременна, и я уже не ненавидела маленьких деток, растущих в моем животе. Но это не значило, что я полюбила их, так, же как Терцо и Самюель. Они по-прежнему остаются в моем сознании, как будущие брат и сестричка, ну или как уже там выйдет. Словно я была суррогатной матерью. Только сказать сейчас об этом Самюель я не могла, когда ее глаза горели любовью и счастьем. И с тяжелым сердцем вспомнив полный ящик игрушек и одежды, привезенных Гремом, что я прятала в кладовке, я смирилась с тем, что сегодня там склад пополниться. Качнув смиренно головой, я увидела радостную улыбку Самюель, и поняла, что маленькая прогулка по магазинчику стоит того. Подумаешь еще парочка игрушек.
— Пойду, позвоню Терцо, — это же огромный прогресс.
— Только не нужно этого, не надо лишних иллюзий — застонала я, — все остается, как мы и договаривались. Я рожаю, вы — воспитываете.
— Я понимаю, — ее голос прошелестел рядом так быстро, что я даже не успела испугаться. Ничего не могло уже испортить настроения Самюель, как и моего кстати тоже. Я думала, что после этого разговора, снова стану такой как и раньше по утрам. Но ничего не происходило — настроение по-прежнему оставалось приподнятым. К сожалению ни что не влияло на мой аппетит так хорошо, как смена настроений, моих и чьих-либо. Съев яблоко, что крутила в руках Самюель, я все еще думала, чтобы такого перекусить.
Подумав несколько мгновений, я покидала в сумку запасы шоколадок и батончиков. Знала я свой ненасытный живот, — не удивительно, что я ем так много, словно за двоих, так как есть мне приходилось за троих. Я впервые подумала о том, что совсем скоро передо мной встанет проблема выбора имен, обстановки комнаты, и еще куча ерунды, которую нужно приготовить до рождения малышей и кровь застыла в моих венах. Я была готова хоть каждый день ходить на уроки физики и астрономии, лишь бы меня избавили от такой рутины. И самое страшное я подозревала, что Самюель все равно меня, так или иначе, заставит. Скорее всего, это будет какая-нибудь хитрость, из-за которой я просто не смогу отказать.
Я знала, что должна злиться или расстраивается, но не могла, Самюель и Терцо так много терпели ради меня, разве не смогу я потерпеть и ради них? Ответственность это двухсторонняя медаль: ты зависишь от того кому дорог, но и он зависит от тебя.
Подумав о том, как рад будет Терцо узнать о моем походе в детский магазин, я и сама обрадовалась. В моей голове сразу же возник корыстный план. У меня была определенная сумма на карманные расходы в месяц, и так как я хотела купить сегодня одну очень дорогую вещь, намного превышая сумму на моей кредитке, мне нужно было, чтобы он не налагал на меня штрафные санкции.
Выезжая со двора, я держала в уме картинку счастливой Самюель, замершей с трубкой телефона в гостиной. Она говорила что-то так быстро, и я ничего не могла разобрать, но догадывалась. О чем еще она могла так радостно щебетать отцу?
Я снисходительно покачала головой, мол, какие эти родители странные, и постаралась не замечать, как и сама радуюсь. Что-то я становлюсь сентиментальной.
Солнечная погода только улучшала мое настроение. Я ехала по центральной улице и радостно отвечала на приветствия знакомых. Меня больше не раздражала атмосфера всезнакомства в теперь уже моем городишке, и я поняла, что начала забывать Чикаго, как свой дом. Теперь мой дом был здесь. Я могла себе представить, как мои дети пойдут в местную школу, будут дружить с детьми моих знакомых. И мои мысли не омрачала та мысль, что все же когда-нибудь нам придется уехать, когда люди начнут замечать неувядающую молодость родителей. Или когда придет время поменять свою человеческую жизнь на вечность.
Было уже достаточно поздно, чтобы называть время нашего отправления в город утром. Но почему-то разговор с девочками не клеился. Пока Бет и Ева клевали носом, сонно поглядывая в окно, я могла спокойно подумать.
Калеб после среды так и не приходил, что давало мне понять — наше мирное общение в тот день, больше не повториться. Я могла лишь догадываться о причинах. Он либо обижен на меня, либо до него, наконец, дошло, что я не его бывшая жена, и не собираюсь поддаваться очарованию, и не стану его новой девушкой. Короче говоря, не сдамся во власть его провокаций. Я могла скорее поверить во второе. Калеб не казался тем человеком, которому будет интересно мнение других людей, особенно тех людей, которые ему безразличны.
Не знаю, удивляло или огорчало это Самюель, придумавшую для себя какую-то глупую романтическую историю между мной и Калебом. По крайней мере, Грем до сих пор ни разу не намекнул мне, что Калеб, что-либо ему рассказывал. Он по-прежнему относился ко мне с огромной любовью и добротой. Ему нравилось, когда я рассказывала ему о нашей жизни в Чикаго. Словно слушая это, он мог иметь к простой человеческой жизни какое-то отношение. Его стремление меня удивляло. Ну что может быть интересного в повседневной рутине подростка? Уроки, уроки, уроки и самая малость бывших подлых друзей, каковыми они мне когда-то не казались.
Я рассказывала ему о занятиях музыкой, к которой я очень быстро охладела, и рисованием, к которому у меня не было особого таланта. Только однажды, еще на прошлой неделе, когда я рассказывала ему о нашем чудесном учителе в арт-студии, он проболтался о Калебе и его выставках. Оказалось, талант он унаследовал от матери, в своем время хорошо известной критикам и любителям художнице, и часто делал выставки. Теперь же его считали своим сыном, и внуком Патриции Гровер. Я представила себе, как же его должно было раздражать, такое отношение. Он же был так честолюбив, а критики не всегда любили родственников известных художников.
Отец, слушая нас, снисходительно улыбался, думая, что я этого не вижу. Но меня, его улыбки не задевали — они напоминали мне о Калебе. Скорее всего, я злилась на Самюель, она убедила отца в том, что между нами что-то происходит. Более того, я пыталась ее разубедить как могла, но Самюель только улыбалась, считая все это подростковой скрытностью. Меня бесило ее поведение, но вчера я решила смириться. Какая теперь разница, наверное, Калеб теперь и вовсе перестанет к нам ходить и она во всем убедится сама.
Удивительно, но рвать и метать мне не хотелось. И в новую волну депрессии я тоже не впала. Я просто смирилась. Скоро закончиться этот учебный год, и может, я все же решусь поступить в Лутонскую школу, и избавлю себя от общения с Калебом. Возможно, там мне удастся, конечно же, не забыть его, но найти хотя бы кого-нибудь, кто бы заглушил и притупил эту глупую любовь и муку.
Я быстро заморгала, подумав об этой перспективе, и обрадовалась, заметив, что моих позорных слез никто не видит: Бет и Ева заснули. Оглядев их сморенные лица, я вновь вернула свое внимание к дороге. Я и так ехала медленнее всех, машины, иногда слишком уж активно сигналя, обгоняли меня, и я сразу же уступала дорогу. Когда спереди не ехала машина Теренса, я чувствовала себя не уютно, и моя не уверенность проявлялась в некоторых неправильных виляниях на дороге. А так же спокойствия не прибавляло не правильное (по моим меркам), левостороннее движение, к которому я все еще никак не могла привыкнуть. Возможно, было бы проще, будь и у моей машины, как у здешних руль с другой стороны.
Сосредоточенность на дороге всегда позволяла мне не думать о нежелательном. В другое время от мыслей меня отвлекали Ева и Бет.
Когда машин вокруг меня стало меньше, я смогла позволить себе посмотреть на мелькающие за окном рыжие деревья, стойко сохраняющее на себе листья. И почувствовала, как заряжаюсь от них энергией и спокойствием, и понимала, что смогу прожить еще один день без Калеба. Как мог кто-то не любить осень? Еретики, чтоб их!
Из-за моей медленной езды в городе мы оказались на полчаса позже, чем предполагала Бет. Ее машины не пугали, и она вообще не представляла себе, как сложно приходиться мне переходить с одной стороны движения на другую. Сегодня она была раздражительнее, чем всегда, и я скинула это на ее бессонные ночи, на этой неделе. Она тревожилась по поводу оценки по английскому. И видя ее волнения, я все равно ничего не могла ей рассказать.
Сегодня мы трое даже решили пропустить школу и поехать с утра в Лутон, так как Бет, узнав о хорошей оценке, просто не могла представить, как она пойдет на английский. Ее наверняка пугала мысль, что она отхватит какую-нибудь плохую оценку, когда будет мечтать о Лутоне.
Я и Ева тоже особо в школу не рвались — все мы ожидали выходных.
Мы въехали в город, и первой проблемой вставшей перед нами оказался мой голод. По дороге в Лутон я успела съесть все свои припасы, и чувствовала, что все равно готова съесть слона.
Мы нашли кафетерий на малознакомой мне улочке, с интересными витринами. Тут же потом, мы нашли магазинчик спорттоваров. Там было все, что только может понадобиться человеку, любящему активно отдыхать. Я долго разглядывала доску для серфинга, пытаясь разгадать кому она может понадобиться здесь, не только в Лутоне, но и вообще в Англии. Серфинг у меня ассоциировался с теплом и солнцем. А Англия с Калебом, а значит с дождливыми пасмурными днями.
— Это подарок, — объяснил услужливо молодой человек, одетый как продавец.
Он предано заглядывал мне в глаза, желая узнать, что же нужно «таким прекрасным леди» в этом магазинчике. Его поведение мне напомнило Дрю.
Начали мы со спальника. Пришлось брать самый большой, какой был в магазине. Продавец смущенно предложил мне его, видимо, не желая прямо говорить о моем выдающемся животе. Да я и не сопротивлялась. Хорошо, что хоть палатку четырехместную не предлагал, я пока что вмещалась и в меньшую.
Смешнее было то, как он поглядывал на мою левую руку без обручального кольца. Неужели хотел пригласить на свидание? — саркастически подумала я, — наверное, беременные входят в моду.
Упаковывая все наши покупки, он расспрашивал меня о том, откуда мы, так как Лутон не такой уж и большой город, и здесь почти все друг друга знают. Он так же игнорировал глупые смешки Бет и Евы, в стороне наблюдавших за его заигрываниями. И мне хотелось на них прикрикнуть. Своими глупостями, они ставили в неловкое положение меня, больше чем его. Нравился он мне или нет, но внезапное мужское внимание, тешило меня. Хоть кому то я нравилась.
Я почти с облегчением выходила из магазина, неся в руках туристический коврик, полученный в подарок к спальному мешку. Такие вот навязчивые молодые люди действовали на меня раздражающе, как и смех Бет и Евы.
Пока мы возвращались к моей припаркованной машине, они обсуждали этого парня, так словно меня самой в магазине и не было. Покидав вещи в багажник, подруги смотрели на меня выжидающе. Тогда-то я, наконец, поняла, что кто-то из них меня о чем-то спросил.
Бет смотрела лукаво, Ева удивленно.
— Что? Я не расслышала.
— Я говорю, что сегодня ты очень хорошо выглядишь? Сегодня какой-то особенный день? — повторила Бет. Сложив руки, она в ожидании смотрела на меня.
— А что в другие дни я выглядела плохо? — невинно удивилась я, проигнорировав вопрос об особенном дне. Вообще-то сегодня было ровно два месяца, как я познакомилась с Калебом.
— Скорее в другие дни ты одевалась так, словно тебе совершенно наплевать, как ты выглядишь, — заметила она обвинительно. — Чтобы не случилось, нельзя же постоянно замыкаться в себе. И сегодня ты нам хотя бы продемонстрировала, что можешь выглядеть и лучше.
— Лучше молчи, — отмахнулась я, стараясь скрыть улыбку, — а то ты начинаешь говорить как Оливье.
Бет в притворном ужасе схватилась за голову. Ева недовольно сдвинула брови. В ее понятии плохих людей в нашей компании не было. Я в который раз отметила про себя ее наивность.
— Ну, знаешь, так меня еще никто не обзывал, — не заметив взгляда Евы, пошутила Бет. Мы рассмеялись и побрели в поисках магазинов одежды.
Мы решили не идти в огромный торговый центр, а поискать что-нибудь попроще. Точнее говоря, так решила Бет, ее пугали те суммы, которые я могла там потратить.
Искать такие, чтобы подходили и мне и Бет, пришлось не долго.
И вот тут я уже дала себе волю. Я и забыла как это приятно, ходить за покупками. Мне вовсе не казалось утомительным выбирать и мерить.
Бет сопротивлялась, когда я хватала очередную вещь в военном стиле. Благодаря ее разумным советам, мой гардероб даже пополнился брюками, пусть и для беременных.
— Зачем было покупать столько? — скрипнула зубами Бет, выволакивая пакеты на улицу, — Ты что, всю жизнь будешь беременна?
— Да ладно тебе, — старалась поддержать меня Ева, — много из этих вещей можно будет носить и потом.
— Это ты о пяти парах джинсов с резинкой, — ехидно поддела ее Бет, — ну да обрежем ее и можно будет носить, как о-о-очень низкие джинсы. Будет гламурно.
Я улыбалась, слушая их шутовскую перебранку, и только теперь заметила, что обе подруги в подаренных мной вещах.
— Вам родители ничего не сказали? — мало ли что, городок маленький, и мои подарки могли расценить как благотворительность, и что еще хуже унижение.
— Мама просто обомлела, когда прочитала имена некоторых дизайнеров, а некоторые вещи, так сказать, конфисковала, — сокрушалась Бет. — Видела бы ты лицо Оливье!
— Может, стоило и ей что-то подарить? — мне стало неловко.
— Ты что спятила, — хихикнула Бет, — у ее отца магазин одежды. Она скорее согласилась бы пройти по городу голой, чем взяла у тебя одежду. Хотя, наверное, потом бы кусала локти, но Оливье у нас гордая и у нее странное понятие дружбы. Если ты конечно еще и сама не убедилась.
Я улыбнулась. Бет всегда все описывала столь красноречиво, что никаких вопросов ее описание не могло оставить. Она была права, Оливье слишком горда, она бы восприняла одежду не как подарок, а что ни на есть милостыню. Ведь она же Оливье, самая красивая девушка школы, королева выпускного бала, и тому подобное, от чего меня тошнило. Конечно, я подозревала, что и Бет тешат подобные тщеславные мысли, стать самой популярной и красивой, но ее не сравнить с Оливье. И не потому, что она моя самая близкая подруга, а потому что она просто хороший человек. Но будь моя воля, королевой бала я бы сделала Еву. Я украдкой разглядывала ее волнистые волосы и лучистые зеленые глаза, такие яркие, что вполне можно принять их за контактные линзы. Светло-зеленый пуловер только усиливал их цвет.
Смотря на то, как она хмуриться, недовольно доказывая Бет, что Оливье не так уж и плоха, я вспомнила, что мне рассказывала Бет о тайных чувствах Евы к Грему. Я даже не знала, как к этому относиться. Как я понимала и разделяла ее чувства к подобному мужчине как Грем. Не мне ли ее понимать лучше других? Но ее, как и меня ждало разочарование. Грем, в отличие от Калеба, не был самовлюблен, эгоистичен, но любил он другую, и Еве не на что было рассчитывать. Мне было ее жаль, так же как и себя. По крайне мере я знала наверняка, почему мне ничего не светит, а Ева еще долго будет тешить себя напрасными надеждами.
Я тяжело вздохнула, осознавая, что невольно теперь меня будет мучить чувство вины, потому, что я знаю ее тайну. Интересно, а знает ли о ее чувствах к отцу, Калеб? Если знает, почему ничего не предпринял, чтобы она точно знала, что ее ничего не ожидает? Возможно, и нет. Он любил Еву как друга, больше чем всех остальных, я подозревала об этом, или, точнее говоря, догадывалась, он бы не позволил ей мучиться напрасно. Любовь к друзьям была одной из самых позитивных черт характера Калеба. Мне она нравилась. Мы одинаково были преданы друзьям.
Я снова потянула их перекусить. Но теперь уже ела я одна, для девочек, было слишком рано есть снова, ну что же хорошо, что они понимали, кто на самом деле заставляет меня столько поедать. Девочки заказали только чай, а я не удержалась и съела большую порцию картошки-фри и поджаренный бифштекс. Стоило ожидать, что после такой еды, съеденной с аппетитом — мне станет плохо. Что и последовало, как только я закончила истреблять еду на тарелке. Они, молча и осуждающе, слушали как мне плохо в туалете.
— Нельзя же так, — впервые я видела Еву такой свирепой. — Если ты знала, что тебе станет плохо от такой еды, зачем ела? Это же не безопасно.
Я, с плохо скрываемым раздражением, слушала их причитания, и так слишком злая на саму себя. Мне было плохо, совершенно не так как бывает по утрам, а действительно плохо. Девочки испугались так сильно, увидев мое позеленевшее лицо, что готовы были везти меня в больницу.
Пришлось их успокоить, что все в порядке. Мне не хотелось, чтобы об этом случае узнали родители. Мы сидели в машине. Девочки слишком злые чтобы говорить, а я слишком растерянная и уставшая, чтобы попросить прощения. Я понимала, что именно их тревожит. Для них беременность было чем-то совершенно незнакомым, с чем они никогда раньше не сталкивались, хотя прекрасно знали что это. Они просто боялись за меня, и что, если что-то случится, они не будут знать, чем мне помочь.
Прошло минут пятнадцать, минеральная вода и неподвижное лежание сделали чудо. Я уже полностью оправилась, и была почти готова ехать домой. Ключи у меня забрала Ева, с каменным лицом переглянувшаяся с Бет. Еще, чего доброго, накажут, подумала я, увидев их взгляды. Они собирались домой, и хотели, чтобы я попала туда как можно быстрее. Но у меня оставалось еще одно дело в городе. Маленькое, но слишком важное, чтобы я оставила его на следующее посещение Лутона.
— Мне нужно еще в один магазин. — Бет и Ева одновременно запротестовали, но я была непреклонна.
— Это последний, и, честное слово, мы сразу же едем домой.
Бет вопросительно обернулась к Еве, и та, увидев мой умоляющий взгляд, обреченно согласилась.
— Хорошо, но этот последний — с ударением на последнем слове сказала Бет. Я и раньше догадывалась, что ей нравилось опекать меня, но чтобы так. Она начинала мне напоминать уже не ее маму, а Самюель. А что хуже — Калеба.
Я вздрогнула, вспомнив о нем. Целый день мне удавалось игнорировать все мысли о нем. А теперь он вновь встал перед моими глазами, и я была не готова к этому. Я слишком устала, чтобы контролировать свои мысли.
Немного пропетляв по городу, мы, наконец, нашли тот магазин, о котором рассказывала мне Бет. У нее имелась карточка скидок в нем, так как там она покупала подарок для учителя музыки, от школьного комитета учеников. Он выходил на пенсию, и являлся одним из самых любимых учителей школы.
— И так что мы здесь ищем, — раздражение уже полностью покинуло Бет, и она с готовностью вылезла из машины и теперь помогала сделать это мне.
Я помедлила с ответом, делая вид, что занята трудной задачей, достойно оказаться на двух ногах, после получасового сидения на одном месте.
— Что-то для детей? По-моему музыкальные инструменты покупать рановато, — нахмурила лоб Ева.
Обе подруги с интересом оглядывали цветастые витрины магазина, словно надеясь там найти ответы.
— Нет, — развеселилась я, смотря на их озадаченные лица.
Смешным было то, что они меня на самом деле то и не знали. Они ничего не ведали о том, какой я была раньше.
— Мне нужна гитара.
Бет и Ева непонимающе переглянулись.
— Прости что? — переспросила Ева. Ее порывистые движения означали лишь одно: она в полной растерянности. Чтобы куда-то деть руки она сложила их на груди, и мне это кое-кого напомнило. Я судорожно вздохнула, пытаясь подавить в себе волну боли.
— Гитара. Мне нужна гитара, — полностью утратив веселость, вздохнула я. Трудно было им объяснить все.
— Понимаете, там, в Чикаго я была совершенно другой. Меня вы знаете только с одной стороны, но когда-то была и другая Рейн. Более веселая, чем теперь, и я любила музыку…Долго рассказывать. Может как-нибудь в другой раз?
Я видела, что их не устраивает мой ответ. Но они сами торопили меня домой.
— Ты такая сильная, — тяжело покачала головой Бет, — как много с тобой всего случилось.
О нет, — думала я, — я не сильная. Я слабая, потому что не могу сопротивляться тем чувствам, что во мне вызывал Калеб.
Я оглянулась на магазин, продавец уже сосредоточено следил за нами, видимо сочтя наше поведение подозрительным.
— По-моему нужно зайти, а то он решит, что мы собрались устроить здесь демонстрацию, — я ушла от ответа на слова Бет. Не время было обсуждать все, что со мной случилось. Да я и не хотела. Все, что случилось, теперь осталось в прошлом. Я смотрела в будущее и продолжала жить. Пусть и не очень счастливо, потому что рядом не будет того человека, которого я люблю. Но ведь, сколько еще всего в жизни у меня впереди! Я уже и забыла когда видела свое будущее столь оптимистичным.
Когда мы вошли над дверью неприятно брякнул колокольчик, от которого поежились не только мы, но и сам продавец.
— Мазохист, — услышала я бурчание Бет и еле удержалась от смеха, так как заметила приближающегося продавца.
— Вам что-то показать, — он подождал пока мы прошли в глубину магазина и осмотрелись. Заметив на стене гитары, подобные тем, что были у меня в Чикаго, я поспешила к ним.
— Да если можно, мне нужно шестиструнную акустическую гитару, желательно не очень тяжелую. Могут подойти фирмы Martin, Taylor, Larrivee, может даже Gibson.
Я не надеялась увидеть здесь Collings, Goodall, Louden, Lakewood, Bourgeois, потому даже не стала спрашивать. Моей мечтой конечно же была гитара на заказ, но ни Терцо ни Самюель не одобрили бы подобного выбора, просто потому что считали хорошим воспитанием для меня — некоторое ограничение в финансах. Я могла бы надеяться на Прата — он никогда не жалел денег на меня, но это не всегда сказывалось позитивно.
Продавец удивленно и вопросительно оглядел меня. Видимо не ожидал. А что еще можно ожидать от беременной? Я его понимала, не впервые сталкивалась с таким пренебрежением.
Не очень разговорчивый, он снял несколько гитар, кратко описав, все, что мне нужно было о них знать. Я недолго выбирала. Мне сразу же понравилась темно-пурпурная, с алым огнем по бокам и ярко голубыми линиями. Струны на ней были мягкими, совсем не такие как на моей старой разбитой гитаре.
Я давно не играла, но несколько аккордов дались мне достаточно легко. С наслаждением я перебирала струны одеревеневшими пальцами, без практики они не были так податливы как раньше. Ногти немного мешали, но я отметила это как пунктик, который следовало сделать дома. Маникюр для меня не был чем-то очень важным.
— Беру эту, — счастливо сказала я продавцу и девочкам, с сомнением, наблюдавшим за мной.
— Вы уверены? Могу посоветовать вам модель не хуже этой, но дешевле, — он показал мне ценник на гитаре, и я рассмеялась — эта цена была вдвое меньше той, что я запланировала.
— Нет, эта идеально подходит, — я протянула ему кредитку, и постаралась проигнорировать ошеломленные взгляды подруг. Для них эта цена должна казаться просто кощунственной. — И пожалуйста, мне еще один комплект струн и чехол, все самое лучшее.
Я ведь и так сэкономила на гитаре, так что могла позволить себе все это.
Он понимающе кивнул, держа в руках мою безлимитную кредитку. Я сомневалась, что сюда кто-нибудь входил с подобной. Ко мне вернулось былое превосходство, но я подавила его, взглянув на Бет и Еву.
— Ты тратишь ужасно много денег, — почти обвинительно сказала Бет, когда мы вышли на улицу.
— Через месяц у меня день рождения, — меня встревожили слова Бет. Я с тяжелым сердцем поняла, что придется соврать. Рано или поздно кто-то должен был заметить мои колоссальные затраты, и поинтересоваться откуда у профессора такие деньги. — Дядя Прат, выделил мне на гитару деньги. Кстати машина это тоже его подарок. Он вряд ли сможет попасть на мой день рождения, вот и разрешил купить его уже сейчас.
— А чем занимается твой дядя, — поинтересовалась Ева. Я заметила, что их заинтересовал рассказ о дяде, раньше они о нем ничего не слышали.
— Бизнес, — коротко отозвалась я, и постаралась не смотреть им в глаза, — отсюда отец знает Гроверов.
Когда врешь, главное не забывать приплести кого-то знакомого, который будто бы может подтвердить твои слова, так человек, которому ты врешь, сразу же расслабиться. Это было первое правило, как умело лгать, которому меня научил Ричард.
— Да кстати, — добавила я, — у меня еще есть брат. Он сын Прата. Его зовут Ричард.
— Ты никогда нам не рассказывала, — казалось самолюбие Бет задето. Она считала, что она моя лучшая подруга, а значит должна быть в курсе всех аспектов моей жизни.
— Прости, я вам еще много чего не рассказывала, — мне стало обидно. Разве я обязана делиться с ней всем, что произошло со мной в последние пять лет? А потом я раскаялась, понимая, что Бет вовсе не преследует какие-то свои личные цели. Мне-то она точно рассказывала о себе все. А вот я пока что не могла преодолеть в себе тот барьер недоверия к друзьям, что возник у меня после Чикаго.
— Но у нас еще много времени впереди, чтобы я тебе рассказала, — улыбнулась я.
Бет с недоверием посмотрела на меня.
— Это звучит как предложение руки и сердца? — рассмеялась она, и примирительно обнимая меня.
— Ну, почти, — согласилась я, — скорее как предложение любви и вечной дружбы. Я хочу, чтобы ты знала, что ты и Ева здесь, мои самые близкие друзья.
Ева как всегда застенчиво и мило улыбнулась, Бет же торжествовала. Все-таки она для меня важнее Евы. У Евы зазвонил телефон, и мы с Бет, наконец, отпустили друг друга.
Подтащив гитару к машине, Бет открыла багажник и застонала. Места куда положить гитару уже не было. Мы вдвоем немного сдвинули пакеты с одеждой и обувью, и, наконец впихнув туда инструмент, с трудом закрыли багажник. Я ожидала что она что-то скажет насчет кучи пакетов, и количества того что я купила, но ее опередила Ева. Она хмурилась, обращаясь к нам.
— У меня плохая новость.
— Что-то случилось, — встревожилась Бет, а мое сердце замерло, самые дурные мысли вмиг посетили мою голову. Я первым делом испугалась за свою семью.
— Нам еще ненадолго придется задержаться. Оказывается, покупку продуктов оставили нам.
Я облегченно вздохнула. Это показалось ерундой по сравнению с тем, что предстало перед моими глазами, когда она сказала о плохой новости.
— Ну, это не страшно, а то ты сказала это с таким лицом, будто кто-то умер, — возмутилась Бет.
Мы расселись по местам. Ключи у меня вновь отобрали, и я подумала, что у Евы это уже входит в привычку.
Благо на заднем сиденье оставалось еще много места и мы смогли купить все необходимое. В супермаркете работала одна из прихожан маминой церкви. Мне пришлось выслушать и ответить на все ее занудные вопросы, рассказать как поживают родители и обязаться передать им привет. Когда я смогла от нее отделаться, девочки уже ждали меня в машине.
— Я думала, она от тебя не отстанет, — злилась Бет. Уже темнело, и все мы были уставшие. Ева переживала, предстоял еще путь домой, по шоссе, а она, как и я не была любительницей машин.
Я уже и забыла, какое утомительно дело — прогулка по магазинам. Утренний ажиотаж спал, и все о чем я могла мечтать, так это ванна, и кровать. Ну и, несомненно, поесть. Мое недомогание уже совсем прошло, и я с наслаждением думала о том, что же приготовила мама.
В машине я разулась, и тихая музыка, которую включила Ева, а также мелькание деревьев за окном, навевало сон. Но не могла, же я заснуть в машине, мне еще предстояло развести девочек.
Когда мы въехали в город, я так без кроссовок и села за руль. Нам пришлось поменяться, чтобы я могла отвезти по домам подруг.
Когда мы остановились во дворе Бет (я чувствовала, как от влажной холодной земли, в мои ноги пробирается холод), я приветливо помахала маме Бет, и, оглянувшись на машину, спросила:
— А что делать с пакетами?
— Не переживай, Теренс сказал, что кто-то за ними обязательно приедет. Думаю это и будет он, у него дома в подвале такая холодина, что продукты постоят там, в целости и сохранности.
— А теперь, скорее, в машину, не могу смотреть, как ты в одних носках стоишь здесь, — она почти затолкала меня в салон, и ушла в дом лишь когда я выехала на дорогу.
Слова Бет успокоили меня, и я поехала домой, усталая, но счастливая. Завтрашний день сулил так много интересного, а этот подходил к концу. Наконец-то хоть один день я провела только для себя. И почти не вспоминала о Калебе.
Но мои пальцы намертво схватили руль, когда я увидела знакомый темно-синий джип на нашей подъездной дорожке. Мои фары выхватили из темноты его силуэт. Калеб стоял, прислонясь к перилам крыльца.
Припарковав машину около его, я обулась и на негнущихся ногах пошла к дому. Его джип загородил мне дорогу к гаражу, зато то время что я шла, дало мне передышку.
Я подошла к нему ближе, чем стоило, и остановилась. Он молчал, я тоже. Казалось, всего лишь позавчера мы вместе залезли в школу, но теперь все изменилось. Между нами все еще оставался воскресный разговор. Я вглядывалась в его знакомые черты и думала, что и он изменился. Но что именно это были за изменения, не могла понять.
— Я рад, что вы вернулись на этот раз из Лутона в целости и сохранности! — его голос в темноте прозвучал чуждо.
Он был холоден и вежлив, ни тени той веселости, что была в среду. Почему-то мне захотелось ударить его по этой надменной физиономии, полускрытой от моих глаз.
Я вздохнула и подумала: когда же прекратиться это желание причинить ему боль? Ну, разве он виноват, что не любит меня?
— Да уж, как видишь, — сухо отозвалась я, — ты, наверное, за продуктами?
— Почему ты так думаешь? Может я заехал, потому что хотел тебя видеть? — равнодушно пожал плечами он. Но я видела, как при этом его глаза следили за моей реакцией.
Я рассмеялась, возможно, слишком громко, зато, хотя бы не истерично.
— По-моему мы решили этот вопрос еще в воскресенье, — мой голос даже для меня прозвучал слишком отчужденно. Ух, неужели это я? — Так что давай скорее, перенесем продукты, а то я валюсь от усталости.
— Тогда жди здесь, я сам скорее справлюсь, — повелительно бросил он, уже направляясь к машине.
Было очень холодно, я даже накинула капюшон своей куртки, совершенно не спасающей от вечернего ветра. Калеб же был в одной футболке. Теперь я поняла, что означает быть наркоманом на лечении: трогать нельзя, а смотреть — да сколько хочешь!
Я всегда обвиняла Калеба в извращении, но, по-моему, это я была маньяком. Рассматривая его свободно сидящие джинсы и мышцы, перекатывающиеся на руках, я о таком подумала, что мне даже стало жарко. Еще пара минут в его компании, и он подаст на меня в суд за изнасилование…многократное…
Я усмехнулась этой глупой мысли. Видимо от усталости, мой мозг начинал, работать хаотично. Калеб бросил на меня пристальный взгляд, и я поспешила спрятать улыбку.
Заметив торчащую пачку сигарет, а точнее говоря свою заначку, из-под ступеней, я нагнулась, чтобы вытащить их оттуда и выкинуть. Оны были мне больше не нужны. Я полностью избавилась от своей зависимости. Калеб же расценил мое движение превратно.
— Да ты в своем уме? — рявкнул он, подлетая ко мне. Я ужасно испугалась и машинально завела руку за спину.
— Хочешь поговорить о моем психическом здоровье, — получи специальный диплом, — огрызнулась я, еще до конца не поняв, что такого сделала.
Я получила какое-то странное удовольствие, когда увидела, как он сердиться. Наверное, потому что это вызывало хоть какие-то чувства на его лице. Конечно не те, о которых мечтала я, но все же.… Нельзя иметь все, кажется, именно эти слова я сказала недавно Калебу.
— Я их заберу, — заверил меня Калеб.
— Ой-йо-йой, — злорадствовала я, когда, наконец, поняла от чего он злиться. Неожиданно сигареты сыграли мне на руку. Знала бы, что бросать курить это так полезно, давно бы бросила. — Большой и страшный вампир, угрожает маленькой безобидной девочке.
— Не надо давить на жалость, на меня это не действует, — скрипнул зубами он.
— Да неужели, — парировала я, видя совершенно противоположное. Ему явно было трудно нависать надо мной с таким грозным лицом.
Он рывком поднял меня на ноги, и, заведя довольно нежно руки за спину, — отобрал пачку. Я отдала ее без сопротивления, потому что близость лица Калеба, сделала мои ноги ватными, а в голове захлюпал куриный суп. Я безнаказанно вдыхала его аромат, будто бы могла потом насладиться ним. Ощущение его холодной кожи, было одновременно сладким и болезненным.
Он никогда не будет моим, — мелькнуло в моей голове, но я придушила эту мысль. Я могла полностью наслаждаться им теперь, и зачем думать о грустном. Нельзя портить такие вот моменты.
Кажется, он почувствовал мое изменившееся настроение и замер. Его руки крепче обняли меня. Мы перестали дышать, наши глаза оказались на одном уровне.
Я уже почти потянулась к нему, когда на крыльце загорелся свет и мои родители вышли провести Грема. Калеб был к тому времени уже у машины, а я растеряно стояла, не понимая, когда же его руки перестали меня обнимать. Я поежилась от пустоты, что образовалась без него.
— Привет, — поздоровалась я, Грем по привычке погладил меня по голове, словно мне было двенадцать, и что-то дальше принялся обсуждать с отцом. Они договаривались встретиться еще ночью, но для сестер Стоутон и наших остальных соседей, нужно было, чтобы машина Гроверов исчезла с нашего двора. Разные слухи могут пойти по этому поводу. Мы всю жизнь предпринимаем такие меры. Как к такому привыкли Гроверы? Они же дольше моих родителей живут так близко с людьми.
Не обращая на них внимание, я тоже побрела к машине. Это должно было показаться естественным. Не только перед соседями теперь приходилось маскироваться, а еще и перед родителями. Игнорируя так же и Калеба, я принялась вытаскивать свои вещи из багажника, пока он переносил продукты в свой джип, и проклинала себя в душе за слабость. Еще секунда и я бы поцеловала его.
Калеб тоже выглядел раздраженным, но я пропустила этот факт мимо своих мыслей. Ему-то чего злиться? Его только что спасли от нежелательного поцелуя. Если он вообще это заметил.
— Оставь, я сейчас заберу, — голос его показался усталым, когда он выдохнул совершенно рядом, и снова поколебал мое душевное равновесие.
Как же я выдержу следующие два дня, если мы будем находиться рядом постоянно? Если я и днем и ночью буду видеть его, и негде будет спрятаться. В палатке со мной наверняка еще кто-то будет жить. Или Ева или Бет, в чем я точно не сомневалась. Идея поехать на кемпинг, теперь казалась мне не заманчивой, а скорее западней, в которую я ехала добровольно. А до сегодняшнего вечера еще и с радостью.
Тело Калеба напряглось, и я невольно проследила глазами, чтобы понять, что же его так зацепило. Гитара, ну, конечно же.
— Твоя? — спросил он. Голос прозвучал глухо, но, к моему сожалению, в нем не стерлись следы той бархатистости, от которой у меня кружилась голова.
Ответить я не успела. Самюель так вовремя позвала меня в дом, напоминая о холоде. Калеб остался один разгружать машину, Терцо и Грем, словно ничего не замечая, продолжали о чем-то спорить на крыльце.
И я ушла, оставив его без ответа. Пускай помучается, думая, чья она. Если конечно он вообще станет над этим раздумывать.
Только когда машина Гроверов отъехала, я пошла вниз за вещами и на полпути встретила родителей. Как всегда вместе, — с долей тоски и зависти подумалось мне. Будет ли у меня также? Встречу ли я кого-то такого, чтобы был для меня тем же, кем есть Терцо для Самюель? Я вздохнула и изобразила радость:
— Где мои покупки?
Отец взял в руки гитару и недоумевающее покрутил.
— Надеюсь, ее не постигнет участь предыдущей?
— Я тоже.
Самюель помогла мне взять пакеты, и мы занесли их в мою комнату. Я знала, она хотела бы увидеть новые покупки, но очевидно заметив мою усталость, даже не стала спрашивать, что я купила. Мне нравилась их сегодняшняя не настойчивость.
— Помочь тебе разложить их? — поинтересовался Терцо.
Я улыбнулась, увидев не притворный ужас при этом. Ему надоедало вечно просматривать примерку каждого наряда купленного Самюель.
— Может в понедельник?
Самюель понимающе улыбнулась.
— Какао на ночь?
Они спустились вниз первыми, а я еще раз оглядела огромнейшую кучу пакетов и только теперь поняла, от чего так злились Бет и Ева. Их действительно было слишком много.
Родители о чем-то между собой шептались, и даже не перестали, когда я села рядом за кухонный стол. Разговор как всегда шел о детях. Я даже и не заметила, когда это перестало меня раздражать. Мне действительно было приятно слушать их глупую милую болтовню.
На столе передо мной оказался стакан с какао, и я сонно потягивала его. Они же смотрели на меня. Иногда меня это злило, но не сегодня. Что-то изменилось.
— Тебе еще не пора спать? — Терцо оперся на мое плечо, и пропустил в пальцах прядь волос. Его нос наморщился. Самюель и я понимающе улыбнулись друг другу. Его консервативное воспитание не могло смириться с таким цветом. — Какие у тебя были красивые волосы.
Я рассмеялась. Он так часто повторял эти слова, что казалось, без них бывало скучно вечерами.
— Пап, это ненадолго, когда-нибудь я перекрашусь.
Я поцеловала каждого и пошла наверх, прихватив стакан с какао. Наверное, за целый день они еще так и не имели возможности побыть вдвоем. Закрыв за собой дверь, я устало оглядела комнату, и в который раз поразилась ее пустоте. Срочно нужно будет ее оживить.
Взяв гитару в руки, я так же как Терцо покрутила ее на весу. С непривычки я забыла, какая она тяжелая. Но это была приятная тяжесть, чего-то такого родного, и забытого. Забыв о времени, я вспоминала все те песни, что когда-то разучивала под руководством Ричарда. Слезы сами по себе текли из глаз, и я даже не старалась их вытирать. Мне впервые за очень долгое время полегчало.
Забравшись в кровать, я с облегчением вспомнила, что так никто из подруг и не затащил меня в детский магазин. И пожелала лишь одного, чтобы выходные прошли лучше, чем я надеялась.
Зелень холмов Дерри —
Это цвет моей мечты,
Мечты, что каждый день
Становится реальностью…
Когда закончится день,
Я приду к тебе,
Восхищаясь твоим
Очарованием.
А затем посмотришь на меня
Прекрасными глазами,
И мы растворимся
В глазах друг друга…
Казалось, я только закрыла глаза, как холодные руки Терцо разбудили меня.
— Пора вставать, — сочувственно произнес он, зная, что сна мне было мало.
Я кое-как помылась и причесалась, избегая смотреть в зеркало. Ничего нового там не увижу. Красивого тоже. Не было ни сил, ни желания выпрямлять волосы, как для поездки в Лутон. Я заплела два тугих колоска, и с удовольствием отметила, что выгляжу, не так уж плохо, как подозревала.
Завтрак уже ждал меня на столе, с кружкой ароматного каппучино, который Самюель разрешала мне очень редко. Видимо она сделала скидку на отсутствие сна.
Оделась я во все новое, и Самюель, молча и с интересом, разглядывала одежду. Я оставила это без внимания. Слишком многое сейчас меня волновало, и мои новые штаны цвета хаки и темно-синий батник, совершенно не интересовали, как что-то важное. Когда я надела теплую тяжелую куртку, Самюель пришлось помочь мне обуться.
— Мне нравиться, что ты все же смирилась со своим растущим животом. Но разве не было в магазинах чего-нибудь женственного?
— Мам, скоро зима. Кого я буду соблазнять зимой, к тому же с таким животом.
Я придирчиво оглядела свой наряд и осталась довольна. Чтобы не думала Самюель, все смотрелось на мне хорошо, но лучшим было то, как батник и куртка скрадывали живот. Я даже не посмотрела, что сложила в портфель мама. Меня сегодня устраивало все. Если бы они заговорили об обустройстве комнат для малышей, — я бы на все согласилась. Хорошо, что мама не разглядела в моем хорошем настроении рассеянности. Мне было просто все равно. Я думала только об одном: как скоро я увижу Калеба?
Терцо как раз закончил складывать мои вещи в багажник. Оставалось достаточно места для других сумок, что возьмут с собой девочки.
— Хочу, чтобы ты знала, что едешь туда только потому…
— Что там будет Калеб, — закончила за него я. Отец немного меня раздражал. Это вечное напоминание, насколько они доверяют Калебу, задевало меня больше, чем я могла себе представить. Есть хоть один человек в моем окружении, который не был бы очарован Калебом? Конечно кроме Евы и Дрю, думаю, нет.
— Но даже если бы его не было, я и так не собиралась голышом бегать по лесу, или напиваться до чертиков, — заметила я, чем вызвала неодобрение отца. Он все еще не привык что девушки уже не те, как во времена его молодости.
— Могла бы хоть раз промолчать, — проворчал он. Но я видела, что Терцо не злиться, иначе начала бы переживать.
— Тогда я бы перестала быть собой. И вы бы меня разлюбили.
Я умела подлизываться к отцу.
— Что за ерунду ты говоришь? Как мы можем тебя разлюбить? — его голос смягчился, и я вспомнила, о том, сколько потратила вчера денег. Нужно было пользоваться моментом.
— Пап, я вчера немного превысила лимит на карточке, так что… — я замялась, словно мне действительно стыдно. Терцо, как ни странно попался на удочку. Я всегда умело пользовалась его добротой и любовью ко мне. К тому же ему это и так ничего не стоило.
— Ничего, я не оставлю тебя без карманных денег.
Я обняла его и поспешила сесть в машину. Где-то там меня уже дожидалась Бет. Демонстративно пристегнувшись, чтобы это видел отец и Самюель, которая тоже вышла меня проводить, я осторожно выехала на дорогу. Бросив последний взгляд на обнявшуюся пару, я постаралась выкинуть эту болезненно-приятную картинку из головы.
Я заехала за Бет. К счастью там уже была Ева, но настроения нам немного подпортила мать Бет. Она минут пятнадцать устраивала нам перекрестный допрос, пока не убедилась в том, что мы не взяли с собой выпивки, и что с нами едут достаточно взрослые парни, которых она знает. В отличие от меня. Я лишь только образно представляла, о ком говорили девочки. Я переживала, что это могут быть парни, с которыми мы тогда ездили в Лутон. Но мне не хотелось спрашивать у девочек, у них может сложиться впечатление, что я им не доверяю.
Когда миссис Фослер скрылась в доме, под увещевание дочери, я, наконец, поинтересовалась про наши дальнейшие планы. Я никогда не была нигде кроме нашего городка, и Лутона, потому даже не знала где находиться нужное нам место.
— Что теперь?
— Подберем по дороге Теренса. Оливье возьмет Сетти и Лин, и своего брата Бреда. А Калеб везет продукты и еще троих парней, которые теперь учатся в Бредфорде, хотя еще в прошлом году они тоже были частью нашей компании.
— Это кто-то кого я еще не видела?
— Да, но не переживай, они хорошие ребята. Мы давно дружим.
Такое краткое объяснение не удовлетворило моего интереса. Но я не стала настаивать. Бет, казалось, растеряна не меньше моего. Что-то ее тревожило, а может, нервировало. Я не могла этого понять, пока к нам не подсел по дороге Теренс. Бет просто расцвела, увидев его, и, поменявшись местами с Евой, уселась с Теренсом на заднее сидение. Мы постарались с Евой проигнорировать жаркий поцелуй, который увидели в зеркало заднего вида.
— Кстати, Ева, — донесся до нас сзади голос Теренса, — будет Лари. Мне звонил Калеб с утра. Он выпытывал все о тебе, прежде чем согласиться на поездку.
Я с удивлением увидела, как щеки Евы покрылись пунцовым румянцем.
— Я чего-то еще не знаю? — невинно переспросила я, стараясь не глазеть на нее. Ева, безусловно, имела право на свою личную жизнь, но мне все же было интересно узнать о ней больше.
Мы дружили, я знала, что могу на нее положиться. Но иногда мне казалось, что я почти ничего о ней не знаю. Мы проводили вместе время, почти всегда втроем, смеялись, слушали музыку, обсуждали книги, но Ева все еще оставалась для меня загадкой. И те далекие слова, что сказала мне Бет о любви Евы к Грему, глубоко засели в моей голове. Я готова была ее пожалеть, и жалела еще до недавнего времени, а оказалось она, в отличие от меня, лучше справлялась со своими чувствами. Она старалась жить нормальной жизнью, и интересоваться еще кем-то. В отличие от меня. Я просто зациклилась на Калебе, и уже не могла, оглядываясь по сторонам, замечать еще каких-нибудь парней. Все они блекли по сравнению с ним. Я слишком сильно полюбила Калеба, чтобы на свете мог существовать еще кто-нибудь, заслуживающий внимания.
Я болезненно и тяжело вздохнула, и вопрошающий и внимательный взгляд Евы скользнул по моему лицу и с силой сжатым пальцам. Взгляд стал понимающим.
— Как ты с этим справилась? — не удержалась от вопроса я. Казалось, она знает какую-то силу, с помощью которой можно избавиться от не желательной любви.
Она снова вспыхнула, но не отвернулась. Ева сразу же поняла, о чем я говорю. Мы обе знали о чувствах друг друга к нелюбящим нас мужчинам, нам было не очень приятно это осознавать, и все же было что-то в этом утешающее. Оказывается, есть кто-то с кем я могла теперь поделиться. Я не сомневалась, Бет ни слова не узнает, если я все расскажу Еве.
Она оглянулась на парочку, полностью погруженную в себя и свои разговоры, и безразлично пожала плечами. Слишком безразлично. Когда сама постоянно врешь, учишься замечать такие вот жесты и движения. Ей было трудно об этом говорить.
— А я и не справилась. С каждым месяцем все хуже. Все это только видимость.
Мне тоже иногда казалось, что Ева ведет себя, как-то наиграно и ненатурально. Она постоянно казалась мне пружиной, скрученной до предела, и готовой в любой момент раскрутиться. Только в отличие от Оливье, я не ожидала от Евы каких-нибудь плохих поступков или взрывов.
Мы замолчали. Не о чем было больше говорить. Я и сама прекрасно знала, как это. И не хотела брать на себя еще и груз страданий Евы. Возможно, когда-нибудь мы поговорим об этом — сдерживать чувства в себе и молчать, становиться все труднее, но не сейчас.
— А что этот Лари?
— Просто нежелание постоянно быть одной.
— Ну, мне это не грозит, я постоянно не одна, — сказав это, я смешливо покосилась на живот, и мы с Евой переглянулись, прекрасно понимая друг друга. Сегодня я впервые увидела в ней именно того друга, какого должен был видеть Калеб. Иногда Бет не хватало того такта, которым обладала Ева. Она всегда действовала решительно, иногда не задумываясь о последствиях, пусть, даже если это делалось из добрых побуждений. Ева же была более последовательной, и ни в чем не спешила. Она не спешила осуждать или вешать ярлыки. Я была рада, что и ее считаю своей близкой подругой.
Еве пришлось сменить меня за рулем, когда я почувствовала, что снова голодна, а ведь после завтрака прошло менее часа. Хорошо, что Самюель заранее приготовила бутерброды и термос с чаем, а то пришлось бы останавливаться. Теренс оказался единственным, кто не отказался присоединиться ко мне. Это помогло избавиться от чувства, что я ненасытная свинья. Нас теперь двое.
— Если бы не видел твоего живота, не знал бы, куда это все девается! — воскликнул Теренс, совершенно не желая меня этим смутить. Он был открытым человеком, и я почти всегда знала, что от него можно ожидать.
— Боюсь я, и мое желание столько есть подчиняемся кое-кому другому, — я сказала это без тени сожаления.
На радиостанции зазвучала знакомая песня. Я подкрутила ее громче. И мы дружно кивали головами в такт басов. Это было по-детски, и очень весело. С ними мне не нужно было опасаться, что я покажусь глупой. Компания друзей заставляла ненадолго забыть о Калебе. После вчерашнего, меня будет тянуть к нему только сильнее.
Я снова и снова вспоминала запах его кожи, и манящие губы, серебристые глаза, что оказались вчера столь близко. Это была борьба между упоением любовью и страхом любви именно к нему. Мне приходилось все время напоминать себе, что у нас никогда ничего не будет. Но сердце по-глупому решало все само.
— Так кто спит в палатке со мной? — я решительно тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые мысли. Легче было вернуться к теме бытности.
В машине повисло неловкое молчание.
— Вообще-то, я сплю в палатке Теренса, — вспыхнула Бет. Мне и не нужно было смотреть на Теренса, чтобы знать насколько широко он сейчас улыбается.
Я перевела свое внимание на Еву. Она красноречиво молчала, но я все еще не могла поверить, что и она бросает меня одну в палатке. К тому же с кем она собирается ночевать? Неужели с этим Лари?
Лицо Евы заливал предательский румянец. Понятное дело, что она не хотела обсуждать такие личные вопросы при парне, пусть он и друг. Но Теренс ответил вместо нее, сделав неловкость Евы только хуже.
— Думаю, если у нее с Лари все будет хорошо, ей тоже не понадобиться место в палатке.
Я была разочарована и расстроена, но не показала этого, а только улыбнулась. Голос как всегда меня не подвел — я прекрасно умела врать, и сейчас был именно тот момент, когда мои друзья нуждались в таком утешении:
— О, бессердечные, оставляете юную деву одинокой, в ночи, в холодной палатке. Или вы решили, что я займу там слишком много места, и вам не хватит?
Ева заметно расслабилась. Она даже не представляла, скольких усилий мне стоило удержать на лице беззаботную улыбку. Бет вообще не восприняла серьезно, что я могу обидеться. И я ее понимала, все мы знали, как эти выходные важны для нее и Теренса. Кажется, они, в конце концов, решили быть вместе. И я была рада. К тому же, может так и лучше. Никто не заметит моих слез или плохого настроения.
В машине повисла доброжелательная тишина, прерывающаяся перешептыванием Бет и Теренса. Музыка вновь зазвучала, как и прежде, а я постаралась игнорировать внимательные взгляды Евы. Она не могла догадываться как мне обидно, значит, решила, что я вновь думаю о Калебе. И была не так уж далека от истины.
Что вчера могло бы случиться не выйди на крыльцо родители? Неужели я поцеловала бы его и унизила бы так себя? К сожалению, да — поцеловала бы. Зато это был бы один-единственный поцелуй, который я сохранила бы в своей памяти.
Была суббота и, несмотря на плохую погоду — мелкий моросящий дождь, на шоссе оказалось множество машин. Я видела, как Ева сжимает руль, неуверенно посматривая в зеркала. Понятное дело, ехать в машине с рулем на правую сторону, достаточно тяжелая задача, если учился совершенно на другой машине. По крайней мере, она понимала, каково это мне ездить по другой стороне!
Мы свернули с шоссе на ухабистую дорогу, достаточно ухоженную, чтобы она не показалась заброшенной. Кто-то следил за тем, чтобы ее не размывало.
— Ну вот, мы скоро доберемся до начала участка Терри! — радостно провозгласила Бет, нагибаясь вперед, чтобы видеть нас с Евой. Теренс втиснулся рядом.
— Но вы так мне и не объяснили, что это такое «У Терри»? — я смотрела вокруг на пробегающие деревья и пожелтевшую листву — мы, несомненно, двигались по лесу, хотя совсем недалеко стояли дома. Но, по мере того как мы отдалялись от шоссе, деревья становились гуще, а домов вообще не было видно. Зато дорога оставалась столь же ухоженной, но на ней не было заметно следов от шин, хотя, возможно, потому что на этой неделе почти не было дождя.
Мы как раз уткнулись в сетчатые ворота с надписью «У Терри». Надпись была сделана на доске, и вовсе не выглядела, так, словно делали ее не умелые руки. А наоборот — как вещь, сделанная на заказ.
Пока Теренс открывал ворота, Бет постаралась мне объяснить, кому принадлежит это место и что оно собой представляет.
— Терри Купер — местный землевладелец, купил этот участок леса, желая построить гостиницу. Так как он близко располагается к шоссе и к тому же достаточно глубоко уходит в лес, чтобы туда не долетал шум машин.
Это случилось лет семь назад. Тогда он был одним из самых богатых людей Лутона, его жена слыла первой красавицей здесь — итальянка, — с завистливым вздохом добавила она, что намного больше слов объяснило мне насколько жена этого Терри красавица. Бет не раскидывалась комплиментами, так как себя считала не иначе как очень красивой, и этот вздох мог быть лучшей похвалой. — У них были огромнейшие планы. Для того, чтобы появилась гостиница, подключались самые влиятельные люди. Но когда началась вырубка леса, стали происходить странные вещи.
Я скептически скривилась. Не потому что не поверила, а потому, что для меня слово «странный» теперь имело другое значение. Вот, например понятие вампир для меня не было странным, а вот старые итальянские проститутки — да.
Бет не разозлил мой скептицизм, она лишь с удвоенной страстью продолжила рассказ. Теренс, который вернулся в машину, впервые за наше знакомство с ним, не смеялся. Ева тоже была чрезвычайно серьезна. Я с интересом продолжила слушать Бет, если уж Теренс и Ева совершенно это не комментировали — значит все действительно так, как говорит Бет.
— Не такие странные вещи, как летающие тарелки, или появление призраков. Начали пропадать люди.
Она смолкла. Казалось, ее этот рассказ волновал не меньше.
— Сначала все думали, что их переманили к себе конкуренты. Но со временем некоторые из них вернулись, так и не объяснив, что произошло, и стали активно поддерживать группу людей против вырубки леса. Купер был просто в гневе. На него подали в суд семьи тех кого так и не нашли, да и к тому же люди начали бояться выходить на работу.
— Еще бы, — нервно хохотнула Ева, — каких историй только не ходило. Мне тогда было одиннадцать, и меня до чертиков пугало одно упоминание Серых лесов, так назывался участок до этого.
— И вот, доведенный всем этим до бешенства, Купер вызвался жить в лагере вместе с рабочими. Несколько дней действительно все было хорошо. Рабочие перестали бояться. Никто не исчезал, пока через неделю не пропал сам Купер. Его искали так, как никого из тех рабочих, но никаких следов. Строительство прекратилось на некоторое время, жена его была действительно безутешна. Как вдруг, через две недели его нашли. Худого, измученного, в грязи и порванной одежде. Его подобрали в лесу какие-то туристы.
Первые несколько дней он не мог говорить, а когда все же заговорил, приказал сворачивать все строительство. Без объяснений, без какого-нибудь намека на то, что же с ним произошло. — Бет перевела дыхание, и посмотрела на меня, чтобы убедиться насколько серьезно и внимательно я ее слушаю.
— И что дальше? — история заинтересовала меня. Сначала грешным делом я подумала, что к этому как-то причастны Гроверы. Но раз некоторые люди вернулись живыми, то это не могли быть они. К тому же семь лет назад их еще не было здесь.
— Он все сделал для того, чтобы местность приняла былой вид, а поляну где вырубили деревья, он стал использовать, как место для отдыха. Конечно, от этого он не имеет столько выгоды, как хотел раньше, но этим осталась довольна местная группка людей, которая была против вырубки деревьев и постройки гостиницы.
С того времени Купер с женой стали почти отшельниками. Их редко можно встретить где-либо. Как говорит их прислуга, Купер и жена очень изменились. Но как именно никто не знает. Они уволили всех старых слуг и наняли новых. Вот и все.
Мы отдыхаем здесь уже три года подряд, и так ни разу ничего не случилось. Хотя некоторые утверждают, будто бы видели в лесу около поляны волков, но местные зоологи им не верят. Здесь раньше никогда не водились волки, так откуда им взяться? Место безопасное на все сто процентов.
Я удивилась. История казалась правдоподобной, но очень странной. Хотя, что можно назвать странным? Сколько людей менялось, когда они терялись в лесу. Мистер Купер мог просто по-другому отнестись к природе, после того как ему пришлось провести в лесу целых две недели. Невольно мне вспомнилась книга Стивена Кинга «Девочка, которая любила Тома Гордона». Вот там хорошо описано, что случается с такими людьми. Приоритеты очень меняются.
— Думаю, что он ничего не потерял от того что изменил свое решение. Люди круглый год отдыхают здесь. Всем нравиться поляна, лес и конечно настоящий водопад над рекой! — со своего места вставил Теренс.
— Водопад? — восхитилась я. Раньше мне не приходилось видеть их вживую, а не по телевизору.
— Да, водопад, — подтвердила Ева, — мы летом часто купаемся там, если конечно вода достаточно теплая.
По лесу мы ехали уже пятнадцать минут, пока впереди не появился просвет. Мы выехали к широкой поляне. Красота природы вокруг приводила меня в восторг. На поляне вовсю кипела жизнь, но я этого почти не замечала, здесь было так красиво, что я сперва вдоволь нагляделась на окружавшую нас природу, когда вылезла из машины, а уж потом обратила внимание на все, что творилось вокруг.
— Здесь красиво, не правда ли? — рядом остановилась Ева.
— Здесь чудесно, — вторила ей я. Так красиво может быть только в лесу после дождя. Вода все еще капала с деревьев, а серое небо, почти не заметное в лесу, здесь на поляне немного преобразовалось, просветлев, но надеяться на солнце не стоило — вдалеке виднелись черные тучи. Еще чего доброго начнется настоящий ливень.
Я обратила свой взор к самой поляне. Двое парней раскладывали палатки, один подкидывал в огонь дрова, и размахивал какой-то картонкой, видимо, чтобы загорелась сырая кора. А четвертый, раздевшись по пояс, эти же дрова и колол. Только подойдя поближе, я поняла, что этим четвертым был Калеб.
Горло болезненно сжалось. Его бледное тело было прекрасным, и я не могла отвести от него глаз, но меня привел в чувства звук подъезжающей машины.
К моему огромному удивлению, Оливье, Сеттервин и Лин, кинулись к нам с радостными объятиями. Я и Ева оторопели, но стойко сносили их бурную радость. Только я так и не могла понять, с чем она связана.
Я, конечно, была удивлена и обрадована, но все же такое поведение настораживало. Оливье, обняв меня за плечи, дружески подвела к четвертому пассажиру, парню которого я до этого ни разу не видела, но догадывалась кем он может быть. Было в нем что-то смутно знакомое, он как будто был чем-то средним между Оливье и Дрю. Так же, не похожий на брата и сестру, он все же вмещал в себе их черты лица. Единственное чего у него не было от родственников, так это сдержанности.
— Это мой брат Бред, — представила нас Оливье, — а это та Рейн, о которой тебе все уши прожужжал Дрю.
Мне показалось, что про Дрю Оливье упомянула с какой-то злой насмешкой, но я уже привыкла с каким пренебрежением она относиться к брату.
— Бред Пит? — переспросила я, даже не стараясь показаться искушенной девушкой типа Оливье, но его синие глаза располагали к смеху.
Он ответил широкой привлекательной улыбкой, и я поняла, что ему не привыкать слышать что-то подобное. Бреда можно было назвать даже очень красивым, но мне никогда не нравился такой тип парней. Слишком уж сладкой казалась его внешность.
«Ну, еще бы», — зло пропищал мой внутренний голосок, — «он же совершенно не похож на Калеба!». Я вдавила ногти в ладонь. Они были короткими, но достаточно длинными, чтобы я почувствовала боль. Голос смолк.
— Нет, к сожалению, но я над этим работаю. Может, хочешь стать моей Анджелиной Джоли? — скромно поинтересовался он, и я усомнилась в том, что у него все в порядке со зрением. Я повернулась немного боком, и теперь батник совершенно не мог скрыть округлости живота.
Он подошел ближе и с очаровательной усмешкой спросил:
— Кого ждешь — мальчика или девочку?
Я оторопела и ответила не задумываясь:
— Не интересовалась.
Как выяснилось потом, Оливье привезла брата для Сеттервин, чтобы всех было поровну. Мы с Калебом были единственные без пары. Хотя этому и удивились остальные, но по такому поводу высказалась лишь Бет:
— Честно говоря, думала, что он кого-то для себя притащит. У него вечно в запасе есть пара девочек для такого случая.
Трое других парней учились в колледже, где преподавал мой отец. Их звали Питер, Френк и Лари, но кто из них кто, — я не запомнила. Хотя потом исключила Лари, так как он, только Ева появилась на поляне, не отходил от нее. Его можно было назвать даже симпатичным, но в моей голове уже давно созрел образ, где около Евы может быть лишь Грем, и потому мне он показался серым. Слишком пресным около такой красавицы как Ева. Что-то в нем настораживало. Но это могло быть просто моим воображением.
Я еще не успела и трех шагов ступить на поляну, как Бет и Лин занялись едой. Под дружное одобрение парней они принялись распаковывать пакеты, на расставленных в одном месте деревянных столиках. Несомненно, остатками от предыдущей стройки.
Мне хотелось бы им сейчас помочь, но даже Сеттервин, поддержала идею всех, чтобы я отдыхала. Сегодня она, как никогда раньше, была настроена ко мне миролюбиво. Видимо все из-за Бреда. Я ее понимала, он должен был стать тем оживляющим бальзамом для ее сердца и гордости, пострадавших после расставания с Калебом.
Один только Калеб никак не проявлял ко мне внимания. Я старалась двигаться по поляне как можно дальше от него и не спешила здороваться. Хотя и понимала, что это сделать необходимо. Он может подумать, что я струсила. И если Калебу удалось завладеть моим сердцем, то гордостью никогда!
Я несколько минут наблюдала за ним, но он так и не поднял головы. Это заставило мое сердце болезненно сжаться, но я упрямо поджала губы и ушла на другой край поляны, где парни уже разбили палаточный городок. Своей палаткой я занялась самостоятельно, и неожиданно на помощь мне пришел Бред. Я хотела было отказаться, как и от помощи Питера и Френка, но заметив краем глаза, как Калеб перестал колоть дрова, и, замерев, стоит и смотрит на нас, не упустила шанса понаблюдать за его реакцией.
Я ответила на предложение Бреда с радостью, но предупредила его заранее:
— Лучше сразу же, как поможешь мне, иди к Сеттервин, ведь Оливье привезла тебя для нее.
Он лишь рассмеялся. Его видимо удивила моя прямолинейность. Да только мне было не до его чувств. Вдалеке снова прозвучали звуки топора, который ударяется о дерево. Возможно, мне показалось, но Калеб выглядел раздраженным.
— Зря Оливье все это придумала, Сетти мне почти как сестра, сколько ее помню, она всегда дружила с Оливье. Мне это кажется совершенно неуместным. Но ты права, не стоит ее расстраивать. Не велика потеря, конечно же,…и все же…
Я с сомнением посмотрела на него. С его слов можно подумать, что он предпочитал мою компанию.
«Да уж», — иронично подумала я, — «видимо беременные действительно входят в моду». А может я была более очаровательна, чем мне показалось с утра? Тогда может, стоит пойти и поздороваться сейчас с Калебом, пока мою уверенность подпитало странное внимание Бреда к моей персоне?
Только мы справились с палаткой, достаточной простой в раскладывании, что я и одна могла справиться, то почти насильно заставила Бреда пойти помочь Сеттервин. Мне было все равно, хочет он или не хочет идти. Впервые за долгое время у меня, кажется, немного налаживались отношения с Сетти, и я не хотела их портить. Когда я проводила его взглядом, чтобы удостовериться в радостном поведении Сеттервин, мои глаза перехватили серебристо-серый взгляд, пугающий своей отстраненностью и пустотой. Калеб почти свирепо смотрел в мою сторону. Его глаза оживленно блестели, но почему-то мне это не показалось хорошим признаком. Мне стало не по себе.
Ну, все, больше откладывать нельзя.
Я пошла прямо к нему, стараясь вести себя так, чтобы мои движения не выглядели воинственными. Ева посмотрела на меня с тревогой, и, оглянувшись на Калеба, почти была готова поспешить ко мне. Но я взглядом остановила ее. Что она думала, я устрою сейчас какой-нибудь скандал? Я обижено поджала губы, и выражение ее лица стало виноватым.
Так вот чего хотелось Еве?! Она видимо мечтала устроить какой-нибудь скандал Грему, наверное, чтобы он ее заметил? Интересный способ, и если так подумать, зная Грема, на него такое вполне может подействовать.
Я видела, Калеб заметил мое приближение, скорее всего он его почувствовал или даже услышал, и все же так и не повернул голову, чтобы взглянуть на меня, когда я остановилась всего в трех шагах от колоды, на которой он рубил огромные пеньки.
— Чудесный день, не так ли, Калеб?! — мне хотелось казаться сначала отчужденной, когда я только подошла, но его недовольный вид поневоле вызывал у меня улыбку. Мой голос прозвучал весело и задорно, можно было подумать, я просто наслаждаюсь всем, что меня окружает и особенно компанией.
Его руки на миг замерли, и он смерил меня насмешливым взглядом, прежде чем ответить:
— О, так ты заметила, что я тоже тут нахожусь?
Я покраснела. Но совершенно не потому, что не замечала его, и он прав, а потому что, только завидев его белую фигуру на поляне, больше не могла, ни о чем другом и думать. Я вбирала и впитывала в себя все его черты лица. Рассматривала их и старалась не поддаваться магнетизму серых глаз, и холодность Калеба мне в этом только помогала. Чем он снова недоволен? Возможно дело в том, что ему не удалось заманить какую-нибудь девушку себе в компанию сегодня. Сколько у него уже нет ни одной пассии? Почти месяц? Странно, раньше мне казалось, со слов девочек, — только он бросал одну, появлялась другая.
— Конечно, заметила, прости, что не подошла сразу же поздороваться, но ты был дальше всех. Пока туда-сюда,… — я замялась, не понимая, почему вообще перед ним оправдываюсь.
Мы несколько мгновений, молча, разглядывали друг друга, и он наверняка не мог прочесть на моем лице тех мыслей, которые я старалась скрыть. Но и его лицо казалось таким же замкнутым и глухим. Именно это выражение на лице Калеба я всегда так ненавидела. Он вдруг переставал быть знакомым мне, и передо мной словно появлялась другая личность — холодная и отстраненная.
— Понятно, — отрывисто бросил он, и отвернулся обратно к дровам.
Я фыркнула на эту его бесцеремонность, так и не поняв, чем заслужила ее. Он явно злился на меня, только вот почему?
Может вчера, он понял, как я хотела его поцеловать? Эта мысль больно ужалила мою гордость. Точно, он знает, как я по нему сохну, и теперь сгоняет на меня свое раздражение. Я знала, как может донимать чья-то щенячья любовь, и сама не раз так себя вела с Дрю. Мне очень хотелось надеяться, что все не так.
Я вернулась к палатке, и нехотя посмотрела на него, перед тем как залезть в нее. Калеб смотрел на меня и, не удержавшись, я показала ему язык. Не желая видеть его реакции на мой детский поступок, сразу же опустила заслонку.
Так как в помощники меня брать не хотели, я решила заняться разложением вещей. Кто-то принес из машины все, что принадлежало мне, и потому как все это было свалено на кучку, я догадалась, что этим кем-то был Теренс. Странно как двое таких импульсивных людей как Бет и Теренс так любили друг друга, и как ни удивительно, у них не было бурных выяснений отношений. Я болезненно поморщилась, что ревную, потому что у Бет было все: красота, ум, любовь. Я не могла сетовать только на второе, умом меня Бог не обидел. А вот третье и первое, как-то обошло меня стороной.
Разложив коврик и спальник, я с тоской подумала, как велика эта палатка для меня одной. Пока я не встретила Лари у меня оставалась надежда, что Ева все же будет ночевать со мной, но увидев их вместе, поняла, как заблуждалась. Ева расцвела от внимания Лари, и, несомненно, захочет провести больше времени с ним. Когда у нее еще представиться такая возможность? Все-таки плохо быть такой понимающей. Я вполне могла бы сослаться на беременность и любая из них двоих согласилась бы спать со мной в палатке. Вплоть до того, что Теренс с Бет спали бы со мной, но я не могла быть столь эгоистичной.
Внезапно заслонка палатки откинулась в сторону, придерживаемая рукой, и сначала появился портфель с прицепленным к нему спальником, а потом уже в палатке оказался Калеб. Он смутил меня близостью своего поджарого, прекрасного тела, столь контрастно выделявшегося на темно-зеленом фоне палатки.
— Оденься, — машинально сказала я, хотя следовало бы казать «Тебе чего?».
Проигнорировав мои слова, он ответил как раз на не заданный вопрос.
— Оливье не захватила палатку, и Сеттервин тоже, так что меня выселили к тебе. Оказывается, ты считаешься единственной, кто не покусится на меня.
Его голос звучал сухо, почти раздраженно, и я не удержалась от смеха, который грозил перейти в истерику.
Просто кошмар!!!
Две ночи спать около него! Можно подумать, пытки телом мне было мало! Я все больше начинала задумываться над садисткой-судьбой, которая отвечала за эти события в моей жизни.
Но у меня не было причин возражать, иначе это грозило бы раскрытиям моих чувств. Пусть он, как и все, думает, что не нравиться мне.
Подвинув мой спальник в бок, Калеб постелил свой спальник-муляж, (муляж потому как я знала, он ему практически не пригодиться, так как вампиры спят не больше 3 часов, и возможно, что совершенно без сновидений). Я с оцепенением и бессилием наблюдала за ним. Он должен был подумать, что я зла, а на самом деле я просто не знала, как себя вести. Игнорировать его, или делать вид, что меня это не касается. И быть просто дружелюбной. Так же всегда бывает, когда друзья спят в одной палатке. К тому же это удобно, что в палатке с ним буду спать я, ему не нужно будет притворяться.
Послушавшись моих слов он, в конце концов, оделся, что весьма ускорило мои мыслительные процессы. Стало даже легче дышать, а то я все время ловила себя на том, что задерживаю дыхание, останавливаясь глазами на той или иной части его тела.
И вот он разложил вещи в своем углу, и я надеялась, что смогу избавиться от его персоны в этом ограниченном пространстве. Но не тут-то было. Калеб вытянул плеер и растянулся на спальнике, который разложил почти впритык к моему. Поняв, что мне придется спать в двадцати сантиметрах от него, я пулей вылетела из палатки.
Бет как раз направлялась, звать нас есть. Калеб отказался из-за плохого самочувствия. Я злорадно подумала о причине отказа. Ну уж простите, крови группы А сегодня нет в меню. И вообще у нас в меню нет никакой крови. У нас и меню-то нет.
После все собрались на водопад, разбившись на пары, но меня брать с собой никто не спешил. Кому хотелось смотреть за мной как за малым дитем? А там должно быть опасно сейчас, после дождя камни мокрые, одно неверное движение и ты полетел в воду. Я хотела было согласиться с ними и вернуться в палатку, но рядом оказался Калеб.
— Все нормально, я присмотрю, за ней, ее отец и так на меня возложил эту ответственную миссию.
Все с облегчением поспешили в лес, куда-то по незнакомой мне тропинке. Я секунду-другую молчала, прежде чем смогла собраться с мыслями.
— Почему не идешь с ними?
Калеб смотрел необычайно ласково и снисходительно.
— Нельзя тебя оставлять одну. Если помнишь, я обещал твоему отцу.
— Что-то не припоминаю.
— Значит это было до того как ты вернулась из Лутона.
Лицо Калеба было сама невинность. Ха! Тоже мне, девичья память. Но я не стала развивать эту тему, мне действительно хотелось попасть на водопад.
Мы некоторое время шли молча. Честно говоря, мне просто не хотелось разрывать наше миролюбивое молчание.
В простых джинсах и мастерке, он был похож на любого парня, которого я могла бы встретить в школе, и все же ничего простого в нем не было. Высокий, стройный, без груды мышц, но в то же время, сказать, что его фигура хоть в чем-то не идеальна, я не могла. Серебристые глаза, и нежные губы — у него было все то, от чего я сходила с ума. Медленно и печально.
Выйдя к краю леса, что зависал почти над обрывом, мы остановились в нескольких шагах от того места, где вполне можно было дотянуться до воды. Я с замиранием в сердце смотрела на эту красоту. Как же этот водопад напоминал мне Калеба, такой же опасный и прекрасный.
Я обернулась к Калебу, чтобы увидеть, что он чувствует, смотря на водопад.
Калеб не двигался, и, казалось, наполнял меня одним своим присутствием, своим существом, влияя на мои ощущения. И теперь вдруг все, что я могла видеть и чувствовать, стало Калебом. Все, что я могла осязать или обонять здесь и сейчас, стало им. Он губил всю мою гордость, просто бросив один несчастный, ничего не значащий, взгляд.
Перехватив мой прямой взгляд, обращенный к нему, Калеб тоже обернулся ко мне, и хотел было что-то сказать. Только внезапно он весь напрягся, и словно перестал дышать. По крайне мере так показалось мне. Не знала, что при его бледности можно стать еще белее.
— Что-то случилось? — испугалась я, Калеб просто на глазах изменился. С его лица стерлась всякая мягкость, а черты заострились, словно он испытывал боль.
— Лин порезалась, — глухо отозвался он. Глаза несколько почернели, губы стали бескровными и белыми.
Мне стало жаль его, и, в то же время, я отступила на несколько шагов. Я знала, когда не стоит приближаться к вампирам слишком близко. Его взгляд помутнел от какого-то непонятного мне чувства. Это не было болью, скорее это можно было назвать сожалением. Ему было неприятно, что мне пришлось принять меры. Но я тоже не радовалась, что приходиться держать дистанцию, и все же это для его пользы. Так будет меньше соблазна, вода и ветер сделают мой запах не таким соблазнительным.
— Лучше я уйду, — тихо сказал он и отвернулся.
Я нетерпеливо сделала шаг вперед, мне не хотелось, чтобы он уходил, но пришлось вернуться на свою предыдущую позицию — здесь ветер дул мне в лицо, и почти не попадал на Калеба. Все что я могла, это лишь молчаливо стоять, и ждать, что же он предпримет. Я не могла просить его остаться. Для него это будет слишком мучительно. Для меня слишком тяжело, чтобы это пережила моя гордость и чувство самосохранения.
Он с удивлением воззрился на меня.
— Хочешь, чтобы я остался?
Я молчала, не зная, что ответить. Но это продолжалось лишь мгновение. За первым вопросом последовал еще один, словно он и не ждал, что я отвечу.
— Почему? — он улыбнулся странной тяжелой улыбкой, — В самом деле, любопытно узнать.
— А с кем мне еще тут общаться? Честное слово, словно попала в ночной кошмар: куча влюбленных парочек, я одна, да еще моя единственная компания вампир, — последнее слово я прошептала, всякое может быть, и нас мог кто-то услышать.
Калеб рассмеялся, и это немного рассеяло мои опасения на счет его контроля. Он уже почти справился со своими инстинктами. Глаза его смотрели на меня добродушно и улыбчиво. Пусть ему не понравилось, то, как я отступила, но именно это возможно позволило ему справиться с жаждой быстрее.
Калеб оказался ближе ко мне, и я вдруг стала как никогда за сегодня счастлива. Он был рядом, и все встало на свои места.
Одна его рука показалась из кармана, и он неуловимым движением провел ею по моим волосам. Лишь спустя мгновение я поняла, что он заправил прядь волос мне за ухо. Но я не дернулась от его руки, как однажды это произошло в машине.
— Скажи, а ты когда-нибудь терял контроль?
— Да. Пойдем?
— Уже? — я была разочарована. Мне хотелось побыть с ним подольше, пока между нами сохранялось это спокойствие. К тому же шум воды навевал такое умиротворение, и холодная красота водопада не могла принести мне боль.
Наконец, я не выдержала и спросила:
— Как тебе это удается?
— Удается что?
— Ты прекрасно знаешь! — я начала раздражаться. — Манипулировать людьми. Я всегда готова послушаться, когда ты мне что-то говоришь.
— Честно говоря, за тобой я этого не замечал, — искренне рассмеялся Калеб. — Но сейчас мне действительно нужно ненадолго отлучиться.
На миг я задумалась, куда ему может понадобиться отлучиться.
Жажда! Я отвела взгляд в сторону.
— О!
— И что должно означать твое О?
— Что я Очень Озабочена, например.
— То есть?
— Ты не побоишься питаться так не далеко от друзей, лагеря? Мои родители бы не осмелились.
— Я вполне могу питаться так, что мне не нужно переживать за находящихся рядом людей. Я всегда очень осторожен, и если бы я не мог сдержаться, я бы просто уехал домой.
— Но почему тебя мучает жажда, твои глаза еще серебристые? — вот ляпнула!
Мы стояли вполоборота друг другу, и со стороны это могло бы показаться странно, но мы были одни, и я, как могла, использовала время, отпущенное мне провести только с ним.
— Прости, причинами с тобой делиться я не могу. — И пусть это было сказано беззаботным голосом, я поняла, что он хочет скрыть от меня какой-то неприятный факт, который может поразить. Ну что ж, я тоже не горела желанием обсуждать его слабости.
Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть обиду в глазах. Он переместился, и встал прямо передо мной, и заглянул в них, но к тому времени я уже почти смогла подавить все чувства.
— Ты дуешься?
— Конечно же, нет. Ты не обязан передо мной отчитываться, мы же просто друзья. — Так я ему и призналась!
— Да, друзья, — глухо повторил он, не подтверждая и не отрицая, а словно стараясь вникнуть в смысл этих слов.
Я снова оглянулась вокруг, желая отодвинуть на задний план зависшую надо мной фигуру Калеба — удавалось с трудом. Он продолжал стоять, не смотря на меня, и в то же время, я чувствовала его взгляд на себе.
— Знаешь, здесь, наверху, господствует ветер и солнце. Красиво круглый год, но летом когда солнце накаляет камни, я люблю лежать на них. А зимой — солнце просто ослепляет, отражаясь от снега. Осенью здесь чудесно, красивей, чем в другое время года. Весной тоже, но слишком много дождя, он стирает весенние, нежные краски.
Калеб обращался, будто ко мне и не ко мне.
— Ты ходил туда рисовать, — догадалась я.
— И да, и нет, — загадочно отозвался он, и наконец, отошел в сторону.
— Думаю, что пойду, пока все не вернулись. Они знают, что я люблю отлучаться иногда, когда мы здесь, так что много вопросов не последует. Просто скажи, что я пошел прогуляться. — Он взял мою руку, и не сильно потащил прочь от водопада. — Хочу убедиться, что ты в полной безопасности дошла до лагеря.
Мы остановились настолько резко, что я невольно ухватилась за него. Калеб придержал меня, его рука медленно приподняла мой подбородок, и я со страхом и счастьем замерла, ожидая на поцелуй. Но Калеб замедлил, разглядывая меня в упор, а потом и вовсе опустил руку. Я едва смогла подавить в себе вздох разочарования.
Он хотел было что-то еще сказать, как только мы оказались около кромки поляны, но за нами послышались шаги и смех. Калеб резко скрылся среди деревьев, и его мелькание почти сразу же перестало быть мне видно.
Оказалось, мы пробыли около водопада настолько долго, что вокруг начало темнеть стремительно быстро. Без Калеба, все вокруг показалась мне пугающим.
Тьма, будто шедшая от леса, была слишком полной. Она, казалось, подползала все ближе и ближе. И мягко обволакивала меня, окутывая холодом. Словно объятия Калеба. Сколько их было? Всего несколько моментов, которые мне не забыть. И все же они оставались для меня памятными.
Навстречу мне вышли Бет и Теренс, они ласково переговаривались друг с другом, и смеялись. Увидев меня здесь, они немного испугались и опешили, так же как и я, потому что, задумавшись, перестала замечать все вокруг.
— А где Калеб? — удивился Теренс, его гладкий лоб нахмурился.
— Пошел погулять, и сказал, что вы об этом должны знать, — я пожала плечами, стараясь казаться беспечной. Холод прожигал насквозь, но это не было от ветра или сырости. Мне все еще мерещились глаза Калеба в опасной близи. Говорить о нем — болезненно.
— А ясно. Не знал только что у него с собой краски, и альбом. Вообще-то он начинает рисовать, как только мы приедем, что-то у него сегодня нет вдохновения.
— Даже и не знала, что он так много рисует, — удивилась я. Глупая, он должен много рисовать, у него постоянно выставки.
— Достаточно много, но иногда у него творческие застои, — отмахнулась Бет, и я поняла, что она просто всего не знает, и когда-то ее это интересовало, но не теперь. Может стоить спросить Еву? Уж она-то точно в курсе. — Лучше идем к костру, скоро будет готова еда.
Я послушно побрела за ней, хотя про еду думала в самую последнюю очередь.
Меня взволновало поведение Калеба. Дело было не в рисовании, и я это знала. Так почему же тогда он вдруг стал так несдержан в жажде сегодня? Я невольно задумалась, а не стала ли я сама причиной? Безусловно, мои сердца, любого из них могли свести с ума. Я замечала, как порой Самюель с трудом приходиться управлять собой. Но ведь Калеб совершенно не похож на моих родителей. Я запуталась и уже не понимала — кто на кого похож.
Хотела я обращать на голод внимание или нет, но он появился и был слишком требовательным, чтобы я могла его проигнорировать.
Я ела, молча, и слушала, кто, где был и что видел. Самыми неразговорчивыми оказались Лари и Ева. Хотя оно и понятно, Ева не была из тех, кто делиться своими делами и переживаниями. То время что она провела с Лари, она, возможно опишет нам с Бет потом, но никому больше.
— Где же были вы с Калебом? — поинтересовался Бред, будто бы невзначай, чем вызвал раздражительную улыбку на губах Сеттервин.
Я с удивлением поняла, что сочувствую ей. Она, вроде бы, начинала влюбляться, а он проявлял полное равнодушие. Хотя, зная, с какой легкостью, она начинает кого-то любить мне не стоило переживать за ее чувства.
— Мы были над водопадом, но не очень долго, он при первой возможности сбежал рисовать, — я скривилась, показывая насколько мне безразлично, что Калеб оставил меня одну.
— Узнаю Калеба, — наморщила нос Оливье и картинно тряхнула белесой шевелюрой. — Всегда такой таинственный. Мне кажется, он делает так специально, чтобы девушки ломали себе голову из-за его поведения.
Оливье оседлала свой любимый конек — обсуждение поведения Калеба, и я не могла больше это слушать.
На улице было уже темно, а я ночью плохо спала. Мне с трудом приходилось открывать отяжелевшие веки. Холод на улице и вялая беседа, только подгоняли меня в палатку.
— Простите. Но на сегодня я уже свое отгуляла, — я решительно встала с лавочек, и знала, что никто не посмеет меня останавливать. Никто из них не знал что такое беременность, поэтому они с уважением, хотя каждый по своему, относились к таким вот моим высказыванием. Словно я была Большой Белый человек, а они аборигены. Если Белый человек так говорит — значит это правильно.
Попрощавшись, я поспешила в свою палатку, но ненадолго. А чтобы взять туалетные принадлежности. Умывшись и почистив зубы, я вдруг почувствовала, что меня тошнит. Ужин, как говориться, ушел впустую, и мне вновь пришлось чистить зубы и умываться.
Чувствовала я себя теперь еще более отвратительно. Но, когда устроилась в своем спальнике, разувшись и сняв куртку, и наконец-то согрелась, сон почему-то не шел. Теперь мне хотелось лишь одного — лежать с открытыми глазами так долго, пока все не заснут.
Я даже и помыслить не могла, что смогу как-то избавиться от навязанного мне общества Калеба, до того как он вернется. Но даже когда улеглись все мои друзья, шум разговоров и смех стих, и только в одной из палаток звучало бренчание гитары, а Калеб все еще не возвращался — меня начала мучить тревога. Я понимала, что с ним ничего не может случиться, но могло что-то случиться с другими во время его охоты.
Ворочаясь в спальнике, и совершенно не ощущая холода, который мне напророчил Бред, я думала лишь о Калебе и том непонятном жесте, перед тем как он убежал охотиться. Неужели он хотел поцелуя не меньше чем я? Может я ошиблась, и он мог чувствовать что-нибудь подобное тому, что чувствую я? Или все намного труднее? Но нравлюсь ли я ему вообще? Если так, я могла надеяться, хотя бы на один поцелуй, или в худшем случае три недели, или и меньше. Не так уж много, но еще до сегодняшнего дня я не могла и подумать о большем. Как же понять, что он думает?
Снаружи не раздалось ни одного звука, но полог вдруг распахнулся, принося с собой холод и туман. Вдыхая сырой тяжелый воздух, я с оглушающе стучащим сердцем следила за тем, как нарочито медленно в палатке появляется Калеб. Он, по-видимому, старался вести себя как можно более натурально, не забывая о человеческой скорости. Значит, на улице еще кто-то сидел, подумала я, и как в подтверждение моих слов, сквозь стенки палатки я увидела, как ярче вспыхнул костер, словно в него подбросили дров.
Мы смотрели друг другу в глаза. И Калеб вдруг что-то произнес.
Он видимо спросил меня о чем-то, но я ничего не слышала, не отрываясь, глядя на него. Калеб повторил вопрос, и когда я вновь не ответила, его усмешка превратилась в ироничную улыбку.
— Ты или спишь с открытыми глазами, или просто игнорируешь меня? — насмешливо сказал он.
Я похлопала ресницами, стараясь вникнуть в его слова, и когда их смысл до меня дошел, то вспыхнула от смущения. В палатке было темно, но он, все равно заметил мою неловкость, и его улыбка стала еще более снисходительной, словно он говорил с маленькой девочкой.
— Прости, я думала о своем, — прошептала я, не желая, чтобы кто-нибудь в других палатках услышал. Калеб нахмурился, видимо ему такое в голову не приходило.
Он несколько секунд в задумчивости замер присев на пятки.
Калеб не казался мне странным или взвинченным, но теперь в полной тишине я заметила, как тяжело он дышит, и как его руки неестественно вытянулись вдоль тела, словно он не мог ними управлять.
— Добрый ночи, Рейн, — неожиданно невозмутимо выдал он, и о его волнениях говорил лишь легкий хрип в голосе. Может я взволновала его своей близостью? Я должна была учитывать свою притягательность, как пища для него.
— Доброй ночи, — сказала я, не совсем осознавая, что он говорит, а скорее подтверждая его слова. Его поведение ставило меня в тупик.
Что он видит, когда переводит эти серебристые глаза на меня, спросила себя я. Это так интриговало меня. И задевало. Неуверенность снова наполняла меня, когда теперь не было рядом Бреда и его навязчивого поведения. Мои мысли путались, и не было возможности подумать обо всем, что волновало меня, так как тело растянувшегося рядом Калеба заставляло думать только о нем.
У меня кое-что выкрали из потаённых глубин души —
Секрет, который я пытался ото всех скрыть, —
Настолько глубокие раны, что сразу их и не заметить.
Приносящие боль воспоминания никогда не покидают меня,
Как ожившие сцены кинофильма,
Они без конца крутятся у меня в голове.
Заснула я быстро, но сон мой не был спокойным. Меня терзали тяжелые сны, наполненные мрачными картинками, которые я так и не смогла вспомнить с утра. Когда повернув голову в сторону Калеба, я никого не увидела, то даже не знала радоваться мне или огорчаться.
Выскользнув из палатки, ни кем незамеченная, я поспешила туда, где вечером умывалась. Мне снова стало плохо, чего уже давно не случалось по утрам. Не удивительно, ведь мой организм входил в последний триместр беременности. Я постояла несколько минут, ожидая, когда головокружение и судороги в желудке пройдут. Свежий холодный воздух бодрил меня намного больше, чем можно было ожидать. Почувствовав, что снова могу двигаться, при этом не вызывая тошноты, я — умылась и усердно почистила зубы, чтобы стереть даже намек на то, что меня стошнило. Но металлический привкус во рту так и не исчез. Когда я вышла из лесу, меня встретил сырой холодный ветер, и сознание стало проясняться
Вернувшись назад в палатку, я так и не застала там Калеба. Переодевшись в мятую, но более теплую одежду я наконец-то почувствовала себя хорошо. От тепла дрожь начала проходить, руки и ноги расслабились, и я была готова выходить к друзьям.
Все поднялись довольно давно, по сравнению со мной. На поляне кипела жизнь. Почти та же самая картинка, что и вчера: Лин и Бет готовят, мальчики что-то поправляют у палаток, Калеб колет дрова. Сегодня он был одет, и я несказанно обрадовалась, ибо моя психика сейчас была не готова к тому, чтобы увидеть его полуодетым. После тошноты мне хотелось, чтобы меня пожалели, а вовсе не раздражали. Вокруг костра сидели все остальные. Бред, сидящий возле Сеттервин, увидев меня, принялся активно звать меня к ним. Увидев недовольную мину Сетти, я мгновение колебалась, но решив, что не стоит с ней ссориться села возле Евы и Лари.
— Ну, ты и соня, мы уже все поели, вот оставили немного тебе, — Теренс протянул мне пластиковую тарелку, Ева кружку с кофе. Я с наслаждением приняла второе, так как дома кофе меня не очень-то баловали. Тарелка на некоторое время отошла на второй план. Вид зажаренной сосиски и бутербродов снова подняли во мне волну тошноты.
— Можно подумать это ты решил оставить ей еду, — фыркнула Бет, приближаясь к нам, волосы, собранные на макушке, трепал ветерок, но, в общем, она выглядела так, словно уже с утра побывала в салоне красоты. Когда это прекратится, что, вставая с утра, я буду смотреть на одни лишь идеальные лица!!! — Нам с Евой пришлось отбиваться от его посягательств на твой завтрак.
Теренс обижено поджал губы, и его зеленые глаза на темнокожем лице сверкнули как у маленького ребенка, влагой.
Я рассмеялась, удивляясь, как хорошо может быть, когда отдыхаешь с друзьями. Прислушиваясь к перебранке между Бет и Теренсом, слушая тихие перешептывания Евы и Лари, и, стараясь избегать пытливый взгляд Бреда и обиженный Сеттервин, я по-настоящему наслаждалась кофе и утром. Где-то отдаленно стучал топор, разбивая дерево, но я пыталась игнорировать его, хотя все равно уголком сознания следила за тем звуком. Мне хотелось знать посмотрел ли он хоть раз на меня с того времени как я появилась на поляне? А если да, то как мне себя вести?
Но вот именно сейчас не хотелось об этом думать. Мне было хорошо и спокойно, и я пыталась отдаться полностью этому чувству, особенно после ночи жутких тяжелых снов.
- Идемте играть в мяч!
Все отложили ненадолго свои дела, и радостно включились в игру. Погода ничем не отличалась от вчерашней, дождя не было, но солнце пряталось за серыми облаками, без какого-либо намека на влагу. И что странно, стало почти душно, не так как летом, но все мы понимали, что возможно стоит ожидать грозу. И все надеялись на лучшее — на вечер планировались развлечения всей компанией без каких-либо разгуливаний парочек наедине.
Бет почти насильно вытащила меня на импровизированную волейбольную площадку. Лица всех были устремлены к нам, и только Калеб, который согласился быть судьей, недовольно отвернулся в другую сторону. Только по этому движению я поняла, как он на меня рассержен. Потому ли, что я иду играть? Или потому, что, как и вчера не кинулась здороваться с ним первым?
Но Калебу пришлось поостыть, когда и его затянули играть — в одной команде как раз не хватало игрока. Я рассмеялась, увидев его недовольство, и он посмотрел в мою сторону со смешанными эмоциями на лице. Он точно был зол на меня, и в то же время ему стало смешно.
Разделились мы сначала на мужскую и женскую команду. И к огромнейшему нашему удивлению даже выиграли одну игру, а две другие проиграли, но не с самым ужасным счетом. Теренса такой расклад не устроил и он предложил играть в равных условиях, потому что я в команде девочек считалась как пол игрока. Хотя нужно было считать как три.
Мы перемешались, и когда я увидела, что в команде со мной Калеб — даже почему-то не удивилась. Я надеялась на такой исход, но чтобы вот так сразу же, без каких либо просьб к небу… сегодня явно был мой день!
Кроме меня и Калеба в команде была Лин и Теренс, и я решила, что мы уже выиграли, хотя как потом оказалось, Ева хорошо помогала нашей команде просто стоя у сетки, а Бред, играл не хуже профессионала. Но я и не догадывалась, насколько хорошо играют парни из Бредфорда, и что самое удивительное Оливье. Она играла наравне с Лин, профессиональной спортсменкой.
Я радовалась игре, столько времени недоступной мне. Но первое время впечатление от игры портили Лари, Ева и Теренс боявшиеся кидаться к мячу, когда рядом была я. Приходилось самой дотягиваться на последних секундах, чем немало удивила всю компанию.
— Наверное, до беременности ты неплохо играла в волейбол? — спросил Бред, когда мы поменялись. Я встала под сеткой, а он на мое место. Мы ждали подачи Оливье, и я только кивнула, чтобы не отвлекаться.
Сетти стоявшая от нас по диагонали с той стороны сетки, ревностно следила за нами. Потому я, как могла, постаралась дальше отодвинуться от Бреда. Так прошло несколько игр, а Калеб продолжал меня избегать, следя все же из-под бровей за моим перемещением. Его поведение раздражало и злило. Я не могла понять, чего он от меня добивается. Упасть перед ним на колени и кается, что не поздоровалась с утра?
Когда Бред снова заговорил со мной, я не стала отодвигаться. Мне было приятно разговаривать с ним. Он был смешным и симпатичным, и я уже забыла, как это когда ты нравишься нормальному парню, а не кому-то как Дрю.
Мне легко давались подачи, я все еще могла высоко поднимать мяч, но руки уже после нескольких игр ужасно болели от непривычки. Я научилась подальше убегать, когда видела как на мяч, падающий возле меня, бегут все четверо (кроме Калеба). И самое главное мне даже удалось несколько раз загасить по мячу. Слабо, совершенно не похоже на то, как я могла раньше, и все же сетку мяч перелетал — а это главное. По крайней мере, так меня поддерживал Теренс. Слабое утешение, если вспомнить насмешливые взгляды Оливье и Сеттервин, и подбадривающие всех остальных.
А Калеб…Калеб играл идеально. Ни одного упущенного мяча, легкие элегантные подачи, быстрое перемещение и мгновенная реакция, которые выглядели вполне по-человечески. И скоро он выбрал странную тактику позлить меня.
Если по отношению ко мне Калеб вел себя весьма сдержанно, то с Сетти он был очень любезен, что еще больше расстраивало. Когда я видела, как он улыбается и болтает с ней сквозь сетку, кровь моя мгновенно вскипала. Я не могла быть достаточно близко, чтобы услышать, о чем они говорят. Зато Калеб быстро уловил изменение моего настроения. Он хитро оборачивался ко мне и посылал удивленные улыбки.
Я отвернулась, чтобы не видеть его и вовремя — на меня как раз летела чья-то мощная подача. Как я смогла ее отбить даже и не поняла, но с того конца поля на меня смотрела язвительно Оливье. А на нее злобно зыркал Калеб и, к сожалению, Бред.
— Ой, прости, я хотела подать не так сильно, — она говорила голосом полным раскаяния, и если ее тон остальных обманул, то не меня. От меня она не могла утаить злобное сверкание своих голубых глаз!!!
Я улыбнулась весело и искренне:
— Да что ты, я понимаю, как говорят сила есть … — я не стала заканчивать фразу, так как по покрасневшему лицу Оливье увидела, что она и так все поняла. Донеслось несколько смешков. Но этот инцидент был забыт. Только не мной. Что такого увидела Оливье, что постаралась мне отомстить? Неужели Калеб и я переглядывались как то не так?
Сегодня я впервые смогла себе признаться, что между нами с Калебом действительно что-то происходило. Не знаю, видели ли это другие, ну кроме Оливье и Евы, но мы постоянно переглядывались. Только теперь я была склонна поверить словам Самюель, что возможно нравлюсь ему. Но настолько ли как он мне? Я точно знаю, как его задевало раньше мое равнодушие, мы часто ссорились, виновницей чего была я. Да к тому же я была беременна, как и его жена. В психологии существовал такой термин как перенос. Возможно, во мне он видел ее?
Следя за ним, отвечая на вопросы Бреда, и принимая участие в игре, я еще старалась разобраться во всех сложностях тех вопросов что встали, передо мной.
Но вскоре мой организм не выдержал такой физической и психологической нагрузки. В конце концов, я решила дать себе передышку. К тому же к этому времени сосущее чувство голода стало трудно отодвигать на задний план. Я вернулась к тому месту, где мы сидели утром. Там меня все еще ждала пластиковая тарелка с завтраком, к которому я с утра так и не притронулась. Я постаралась сосредоточиться на нем, а от всех других чувств отрешилась.
Развернувшись к играющим, я увидела, что и Калеб покинул игру, и теперь стал просто судить, в нашу же команду добавилась Бет.
Подкрепившись, я вынесла спальник, причем Калеба, и постелив его на самое грязное место, где я была ближе к огню (кто-то из наших все время старались держать пламя, подкидывая дрова), и улеглась. Ветер гнал по небу легкие сливочные облака. Я смотрела на них и надеялась, что они не прояснят небо, чьи ясно голубые очертания появлялись то здесь, то там. Хотя нет, пусть бы небо было, лишь бы не появилось солнце.
— Это мой спальник? — возле меня раздался насмешливый голос Калеба. Не поворачиваясь, чтобы посмотреть на него, я улыбнулась так, как любил делать он, когда не хотел отвечать.
— Какая разница, он тебе и так не очень нужен.
Его мой ответ лишь развеселил. Подкинув полено он снова умчался к играющим, и опять оставил после себя мучительные раздумья. Его приход напомнил мне о том, что я пыталась оттеснить в дальний уголок своего сознания. Не хотелось портить умиротворение тяжелыми мыслями.
И хотя Калеб пробыл возле меня несколько минут, Бред подошедший следом удивил своими словами.
— Я рад, что Калеб, хоть на мгновение оставил тебя одну. Хотя за тебя я вижу не надо переживать. Ты, кажется единственная, кто не тает под его взглядом.
Его слова напомнили мне Дрю. Когда-то и он сказал мне что-то подобное. Кажется, они по-братски делились некоторыми мыслями. И что я должна была из этого понять? Бред просто волнуется за сестру и за свою потенциальную девушку Сеттервин, или же я нравлюсь ему?
Он внимательно посмотрел на меня, ожидая ответа, и не найдя как бы от этого увильнуть крякнула:
— И не говори.
Он остался видимо, доволен, хотя я и не подозревала, что его интересует мое мнение по поводу таких вот вопросов. О чем он еще захочет поговорить? О птичках?
Медленно от игровой площадки потянулись все остальные, и до меня донесся азартный голос Теренса:
— Едим и продолжим игру!!!
— Нет, — вторил ему голос Бет, — готовим еду, убираем за собой, заготавливаем все для вечера, а потом продолжим игру.
Теренс что-то заворчал ей в ответ, и мы все расхохотались. Следя за тем, что говорят другие я и не заметила, как рядом на мой спальник присел Бред.
— Дрю мне все уши прожужжал, о том, какая ты умная, какая добрая, но вот о том какая красивая — не слова.
— А какая беременная? — сухо поинтересовалась я.
Он рассмеялся, и я с недовольством заметила, что Сеттервин сейчас хватит удар. Надо бы отшить этого кавалера. Его разговоры заходят в далекие степи. Что он себе выдумал? Неужели я ему настолько понравилась, что он готов нянчить моих малышей?
— Сеттервин, не могла бы ты дать мне свой плед? — я села на спальнике, и улыбнулась, тем самым приглашая ее в нашу маленькую компанию.
Сетти просияла и кинулась к нам. Брови Бреда удивленно взлетели. Лови фашист гранату! Думал неотразим?! Да не на ту напал! Так сказать на меня уже давно напал кое-кто другой. Пока Сеттервин шла к нам я поискала глазами Калеба.
Он снова рубил дрова. И как это я не догадалась, когда вернулся раздражающий звук ударов топора?
Я приподняла ноги, и она уселась рядом. Мне не было холодно, но плед нужно было куда-то деть и мы вдвоем в него закутались. Сеттервин была немного удивленна моим поведением. Неужели думала, что я хочу что-то закрутить с Бредом? Интересно, какого мнения тогда остальные?
Я укуталась, чуть ли не с головой, чтобы не слышать звука топора ударяющегося об дерево с навязчивой ритмичностью, Сеттервин и Бред расценили это как знак того, что я дремлю. И Сетти, не теряя времени, занялась Бредом. Минут через пять я почти убегала от них. Было больно слышать, как девушка унижается, чтобы понравиться парню.
— Я люблю больше хоккей и водное поло, чем волейбол, — говорил Бред.
— О, и я тоже! — расцвела Сеттервин.
— Жаль только катаюсь на коньках плохо, тогда бы пошел в команду, — продолжал он, настойчиво поворачивая голову в мою сторону.
— О, и я тоже!
«Бред», — подумала я, «ты не мог бы укусить меня за пятую точку». И Сеттервин бы ответила: «О, и меня тоже!». А где, черт возьми, феминизм, где лозунги «Нет унижаться перед мужчинами!».
«Интересно когда это ты стала феминисткой?», — пропищал тоненький вредный голосок в моей голове. «Не знаешь, кто это целый день как побитая собака жалостно следует глазами за Калебом?»
Я раздраженно встала, немало удивив Сеттервин и Бреда, очевидно, они думали, что я заснула.
— Пойду, пройдусь, — заявила я.
Я лишь хотела где-нибудь спокойно сесть, как меня перехватили Ева и Лари. Они были куда более приятной компанией. Лари был полностью доволен своей девушкой и не интересовался мною, и знал множество анекдотов, пусть иногда и не очень смешных. Он много расспрашивал меня о Терцо и пел ему дифирамбы. Вот это было то, что я могла любить и выслушивать безболезненно.
— Он много рассказывал нам о своей учебе в Гарварде, — восхищенно сказал он, отчего сразу же превратился для меня в смущенного мальчишку.
— Э… нам с мамой тоже, — неуверенно усмехнулась я, думая про какое именно столетие Терцо им рассказывал, иногда его заносило. Он учился во многих университетах Европы даже Америки, и тогда, живя там, он на некоторое время переставал пить человеческую кровь, чтобы не сорить там, где живет. Тогда проходила слишком уж смертельная бледность, и так он почти ничем не отличался от таких же, как и он по происхождению юнцов. Наличие прекрасной жены только укрепляло его желание подольше пожить на одном месте. Самюель нравилось вести светскую жизнь. Иногда мне становилось страшно от мысли, сколько же знаний вмещается в его голове. И он оставался, столь же не утомим к науке, как и раньше. Насколько же сильно от него отличался Грем. Он любил читать, я знала этого из его рассказов, но наука совершенно не прельщала его, скорее его интересовали разные человеческие истории.
Если бы отец сейчас учился в каком-нибудь университете, меловая кожа, изредка покрывающаяся румянцем никого бы не удивили, учитывая разношерстность моды и культур. Но тогда,…когда мне было пять, этот цвет приводил меня некоторое время в ужас, так же как и глаза, медово коричневые, пока они не стали того же серебристого цвета что и у Ка… нет, я не буду о нем думать!
— Куда думаешь поступать после… — Лари запнулся, видимо имея ввиду беременность, но после заминки быстро добавил, — после школы?
— Еще не знаю. Об этом мне еще года два не стоит переживать. Главное родить детей, и тогда я смогу надеяться на что-нибудь, — я ответила одновременно на два вопроса, заданный и не заданный, совершенно не смущаясь. — Хотелось бы поехать куда-нибудь подальше от дома. Моя мечта Глазго.
Я радовалась что ни Терцо, ни Самюель не выглядели слишком молодо. Им можно было дать сколько угодно лет, от двадцати до пятидесяти. А значит, они еще долго могли прожить на одном месте, прежде чем переехать. Почему-то себя возле этих детей я не видела. Не могла даже подумать о чем либо, напоминающем желание воспитывать их. Восьмого декабря мне будет шестнадцать, я могу подождать два года до восемнадцати, чтобы родители изменили меня. Я как раз окончу школу, и тогда смогу обо всем подумать более конкретно. Причины чтобы уехать подальше отсюда у меня были, и не малые.
Видимо я слишком погрузилась в себя, так как Лари перестал меня спрашивать и, уткнувшись в подбородок Евы, что-то шептал. Ну вот, и от них мне тоже стоит уйти поскорее.
Я уже просто молилась, чтобы быстрее пришел вечер, и мы могли усесться вокруг костра все вместе, где мне не придется следить за Калебом. Я смогу смотреть на него не вызывая никаких подозрений и угрызений совести.
Оглядев всю поляну, я отметила, что он куда-то исчез, и на душе стало тревожно. Все чем-то были заняты, и только я неприкаянно застыла недалеко от костра. Бет, завидев меня, приветливо помахала рукой, но я не пошла на ее приветливый жест, — двух парочек мне вполне хватило. Слушать еще и ссоры или перешептывания Бет и Теренса было выше моих сил. Так словно все просто сговорились и вели себя как банда молодоженов. Все больше картинка вокруг меня напоминала дешевый фильм ужасов, и даже подходящий злодей имелся.
Снова я вспомнила о Калебе!
Недолго думая, я поспешила в укромную тишину палатки. Хороший сон, вот что мне сейчас нужно!
Я забралась в палатку и мои глаза не сразу же привыкли к царившей там полутемноте. Но и без этого я почувствовала чье-то присутствие, или точнее говоря, я бы где угодно узнала этот запах. Его запах!
Упырь лежал на том же месте, что и вчера. По его позе можно было подумать, будто бы он спит, но я-то знала, что нет.
— Почему не идешь играть, почти все уже в сборе? — Спросила я, желая выпихнуть его из палатки, чтобы он не затуманивал мой разум и дал наконец-то отдохнуть.
— Не очень хочется играть. Некоторые личности меня раздражают, — пояснил он кратко, так и не открыв глаза.
— Да что ты говоришь? Представь, меня тоже кое-кто раздражает своим поведением, — не удержалась я.
Он не открыл глаз, но его губы дрогнули в усмешке, и я могла и дальше рассматривать его лицо.
Я с усмешкой заметила, что он отвоевал свой спальник видимо у Бреда, личности, которая его раздражала. Почти с какой-то болезненной мстительностью, я увидела комки грязи и сухих веток на спальнике, но не стала извиняться. Что значит грязь, когда он вносил, куда большее смятение в мою жизнь.
Я поворчала себе под нос, неуклюже завертываясь в одеяло, боясь прикоснуться даже на короткий миг к нему, и постаралась отодвинуться как можно дальше. Я тяжело вздохнула, понимая, что больше 30 сантиметров все равно между нами не будет. Я покрутилась еще несколько раз, между этим прислушиваясь к его дыханию. Как ни странно, между мыслями о нем и своей злости я с легкостью заснула.
Никто не хранит тайну.
Почему, когда мы делаем наши самые темные дела,
Мы рассказываем об этом?
Они воспламеняют наш мозг,
Становясь живым адом.
Потому что все рассказывают,
Все рассказывают…
Проснулась я резко, но сначала не стала открывать глаза, а послушала звуки в палатке, желая, чтобы его не оказалось рядом. Но первое, что увидела — были глаза Калеба устремленные ко мне.
— Ну, наконец-то, а то я уже начал переживать, не литургический ли это сон, — мягко посмеялся он, и, увидев мою оторопелость, улыбнулся еще шире.
Я аж задохнулась, такой улыбка была сногсшибательной, мне повезло, что я лежала. С ног снесло бы моментально.
Я промолчала, и к своему глубокому сожалению даже не нахмурилась, а ведь должна же была. Мне было просто необходимо соблюдать дистанцию и не поддаваться на его провокации, пока я достаточно много не узнаю о его настоящих целях относительно меня.
Но нет, я просто лежала и смотрела ему в глаза, не имея сил оторваться. Но и он не отводил взгляда. Не знаю, сколько так прошло времени, прежде чем он протянул руку и провел указательным пальцем сначала по моей скуле, а потом по губам…
Я задрожала, от этого простого лишенного смысла прикосновения. Пружина внизу моего живота скрутило от страха и нетерпения. А я уже и забыла, как его руки холодны. Как они желанны.
Все мое существо требовало продолжения ласки, но я как в ступоре лежала, и не могла пошевелиться, или сказать хоть слово. А он должен был ожидать от меня хоть какого-то ответа.
Вдруг он слишком быстро, чтобы мои глаза могли проследить за этим движением, перевернулся на спину и, вздохнув примирительно, и почти с облегчением сказал:
— Прости, я догадываюсь, что тебе неприятно. Я помню наш воскресный разговор.
Накинув куртку, он выскользнул из палатки.
Все мое хорошее настроение мигом пропало. Мне стало так тяжело, что я даже через силу дышала. Слезы сами по себе катились по щекам, хотя я их и не хотела. Беременность сделала меня такой плаксой. А Калеб вечной страдалицей.
Я насилу выбралась из палатки, будто бы и не спала. На мое удивление уже стемнело, и силуэты всех моих друзей виднелись у костра. Они весело смеялись, находясь в том странном кольце света, отгородившем меня от них. И я чувствовала себя заколдованной, неспособной выйти из той темноты, в которой сейчас находилась. Палатки прекрасно скрывали меня от их глаз, но мне больше не хотелось торчать здесь одной. Там, около них, меня не ждет столько огорчений, как в компании Калеба и темноты.
— Ну, наконец-то соня, — Ева раскрыла свое одеяло, приглашая к себе погреться и укрыться от вечерней прохлады и мрака. И я без раздумий нырнула к ней. Видимо с Лари у нее все складывалось очень хорошо. Я некоторое время прислушивалась к их монотонному разговору, хотя накрылась почти с головой. И все же что-то в поведении Лари, в сравнении с утром изменилось, — он стал много развязнее.
— Когда мы уже будем есть? — я сразу же узнала ноющий голос Теренса, и мне даже не стоило выглядывать из-под одеяла, чтобы убедиться в этом. Действительно не стоило. Только я сделала это, как сразу же заметила легкое маленькое тело Сеттервин в светло-сиреневой куртке около Калеба, и что еще хуже то, с какой улыбкой он беседует с ней. Я даже и не заметила, как заскрежетала зубами.
— Все уже в сборе, — объявила Бет, — так что можем есть.
Мы поднялись, и устремились к столам и лавочкам, и я ревностно заметила, как Калеб берет 2 тарелки. Мне хотелось вопить, кричать, брыкаться и сделать еще много плохих вещей, которые должны очень сильно удивить моих друзей, но ничего этого я не сделала, так как заметила подзывающий кивок Калеба.
Я с бьющимся сердцем побрела к Калебу, даже и не думая ослушаться. Что ему надо от меня?
Сеттервин, недовольно заметив это, устремилась к Бреду, и оставила нас одних. Как благородно, может мне теперь подарить ей коробку конфет?
— Мне нужна твоя помощь, — он говорил отстраненно, без тени улыбки или намека на то, что случилось в палатке. — Сядь рядом, и не набирай еды, я буду отдавать тебе свою.
Мне хотелось крикнуть ему «нет»! Накричать и сказать, пусть лучше попросит свою милую Сеттервин. Но ничего этого я делать, тоже не стала. Я была единственная, способная ему помочь в этом. Как он только раньше справлялся с такой задачей? И покорно присев около него, не стала почти ничего накладывать в тарелку. Нашему фарсу вдруг помешали.
— Ты что, ничего не будешь есть? — неожиданно рядом оказался Бред, около него приземлилась и Сетти, а я была оттеснена к Калебу, настолько близко, что не могла даже поднять локти. Мы хмуро переглянулись с Калебом, понимая, чем это грозит, вокруг было столько места, а эти двое приклеились к нам как банный лист.
— Твой поклонник так настойчив, что-нибудь предпримешь? — прошелестело возле моего уха, и, увидев, что лицо Бреда ничуть не изменилось, я поняла, что Калеб забывает об осторожности. А если бы кто-нибудь заметил, как он передвигается? Хотя это только оправдание той дрожи, что прошла по моему телу от его голоса. Я и так прекрасно знала, что пользуясь своей скоростью, он вполне может дурачить остальных, затуманивая их разум на доли секунд.
— Я буду есть, — отозвалась я, отвечая сразу же обоим. Удивленная ухмылка Калеба, давала понять, он догадался, что эти слова относятся и к нему.
— Может, чего-нибудь хочешь? — галантно обратился ко мне Бред, но его опередил Калеб, выхватывая мою тарелку.
— Спасибо, не переживай, тебе будет тяжело ухаживать сразу же за двумя дамами.
Бред сощурился, высматривая что-то в лице Калеба. Но тот не выглядел не одушевленным, не безумно влюбленным, чтобы Бред мог бы почувствовать, что его обскакали. Калеб скорее выглядел как заботливый брат.
Я вздохнула почти с облегчением. Сетти, кажется, перестала сверкать в меня ревностно глазами, Бред не смотрел уязвлено, а их внимание было оторвано от Калеба. И я могла спокойно есть, если бы меня не замутило от той горы продуктов, что навалил на свою тарелку Калеб.
— И я должна все это съесть? И еще плюс моя тарелка? У тебя помутился разум от красоты Сеттервин? Или думаешь, что я ем как свинья?
Улыбка разлилась на лице Калеба. Нет, точно стоит его как-то двинуть по лицу!
— Ревнуешь?
— К кому, к Бреду?
Когда мы вот так гневно смотрели друг на друга, создавалось ощущение подобное электрическому разряду.
— Ешь, сколько сможешь, — сдался с тяжелым вздохом Калеб, — а с остальным я придумаю, как поступить.
Некоторое время спустя Бред снова вернул свое внимание ко мне.
— Может принести тебе чаю? Я иду за чаем для Сетти? — синие глаза Бреда смотрели на меня так по-доброму, что я не могла удержаться от ответной улыбки.
— Не надо Бред, я уже принес ей чай.
Парни впервые за сегодня открыто враждебно посмотрели друг на друга. Первым отвернулся Бред, не удивительно, кто может выдержать взгляд вампира? Сеттервин испепеляющим взглядом смотрела на меня, я же непонимающе на нее. Что ей от меня надо?
Хотя да, двое парней, которые ей как раз нравятся, меряются взглядами из-за меня. Причина веская. Но что я могла сделать? Причины, по которым я нравилась одному, и другому были, мне не понятны. И нравилась ли вообще? У меня складывалось впечатление, что они распустили хвосты друг для друга.
Я не стала пить предложенный Калебом напиток, и, заметив, как он при этом буравит меня взглядом, улыбнулась.
Ни чей чай я так и не взяла. Они меня раздражали оба. Калеб как всегда привычный к легким победам, не мог сдаться, видимо, все еще желая услышать, что он единственный и неповторимый. По своей сути он был просто собственник. А Бред…Бред, вообще удивлял меня своим рвением быть поближе ко мне, когда рядом была симпатичная и совершенно не беременная Сеттервин.
Эти двое парней удивляли меня, больше чем кто-либо, за все мое немалое общение с парнями. Петухи, вот как хотелось их охарактеризовать.
Но и не стоило скрывать от себя, как мне была приятна ревность Калеба, пусть и не вызванная любовью.
Сидя вполоборота, я посмотрела на Калеба желая убедиться, что он смотрит на меня, при этом я совершенно проигнорировала, то, что мне говорил в данный момент Бред. Я могла смотреть только на него, и думать какая же я все-таки глупая, что люблю его. Потом я вдруг осознала, что Калеб, нахмурившись, смотрит на нас, и что рука Бреда накрыла мою, видимо привлекая к себе внимание.
В тот момент, когда глаза Калеба гневно полыхнули, я была готова отгрызть свою руку, лишь бы освободиться от тягостного тепла руки Бреда.
— У тебя ледяные руки, — охнул Бред, и принялся растирать одну из них. А я с тоской смотрела на хмурое лицо Калеба. Он сделал вид, что отпивает пива из бутылки, но я знала, что не одной капли не попало ему в рот.
— Я знаю, это плохое кровообращение, — отстраненно сказала я, и вдруг встрепенулась, услышав грохот, с той стороны, где сидел Бред.
Сеттервин с невинным видом, начала собирать на тарелку остатки еды, что попадали на землю, и осколки бутылки. Бред сразу же кинулся помогать ей. Вокруг нас образовалась такая тишина, что я отчетливо начала слышать потрескивание дров в костре.
Я оглянулась, и заметила, как все уставились удивленно на нас. Бет смотрела, сдвинув брови, и совершенно не понимая, что происходит. Теренс от души веселился, он, скорее всего, тоже ничего не понимал, но его это и не тревожило. Френк и Питер, ухмылялись, думая, что это мы с Сеттервин воюем за Бреда. Ева тревожно сжимала руки, наверное, она была единственная, кто с самого начала следил за всем происходящим между нами четырьмя и, конечно же, переживала. Лари, сидя рядом с ней, не понимающе наблюдал за Сетти и Бредом, ползающих по земле. Лин почти не отличалась от Лари, ей было просто все равно, она тут же вернулась к еде.
И только выражение одних глаз прикованных к нам, мне не понравились. Оливье смотрела на всю эту картину оценивающе, и будто бы что-то выискивая. Я не сомневалась, что она поймет и заметит многое, но в отличие от Евы поймет превратно и искаженно.
Я встала и направилась к костру, чтобы подкинуть дров, но на самом деле, чтобы разрядить обстановку. Остальные словно по приказу сразу же вернулись к смеху и разговорам.
— Боюсь в этом году мы тут уже в последний раз, — сетовала Бет, — все собирались, собирались, и вырвались, чуть ли не в самый холод. Вечно нам выпадает на поход сырая погода.
— Я бы сказал, сегодня еще хорошо, — добавил Теренс, — как мы летом тогда на грозу нарвались, я думал, все палатки смоет. И все боялся, что впустую пропадут мои отгулы в минимаркете миссис Кофт.
— Но потом погода же изменилась, — вставил неожиданно Калеб, и я поняла, что он стоит совсем недалеко от меня.
Надо отойти от него, я стою слишком близко. Его пьянящий дивный запах доносится резковатыми волнами…дерзким нашествием, попробуй, отстранись…
Не получается…
Я медленно открыла глаза и уперлась взглядом в лицо Калеба. Увидела его глаза, темные в сумерках и бездонные, в которых отражался красный огонь костра и задохнулась.
Зачем он постоянно так поступает? Словно экспериментирует со мной, хочет добиться желанного эффекта. И какого же?
Я вновь ретировалась подальше от него.
Позже мы вернулись к костру, еда и посуда так и остались на столах, все было забыто. Теренс с парнями из колледжа пустились в пересказывание анекдотов. Но я не могла поддаться всеобщему веселью и улыбалась сквозь зубы, — я едва ли могла сейчас веселиться от души. Мне было трудно усидеть на месте, особенно когда рядом снова оказался Бред. Сеттервин же, словно в отместку мне и Бреду, оккупировала Калеба, и они оказались как раз напротив нас.
Я весь вечер старалась смотреть не на него, а обращать внимание на Бреда, который мне уже порядком надоел со своими тупыми историями, но это оказалось, ни чуть не заинтересовало Калеба. Когда до него долетали наши разговоры, он бурчал нам в ответ. Невозможно было смотреть на еще кого-нибудь кроме Калеба, когда он сидел рядом, и его присутствие было таким ощутимым. Невозможно, когда Сеттервин постаралась сесть к нему поближе, касаясь его руки. Я не хотела этого, однако ревновала его.
Через некоторое время я заставила себя подняться и покачнулась, словно только что проснувшись. Бред был тут как тут, но я увернулась от его рук. Калеб смерил меня насмешливым взглядом, я ответила ему таким же. Он демонстративно отвернулся к Сетти, я заметила движение Калеба и улыбнулась. К чему все это, он хотел добиться от меня всеобщего скандала, или хотел, чтобы я ревновала? Если бы он знал, насколько я приблизилась к первому и второму, наверняка потешил бы свое самолюбие.
Я пробиралась через кусты к туалету, когда навстречу мне вдруг вынырнула Оливье.
— Тебе нехорошо? — сухо поинтересовалась она.
Я кивнула, понимая, что ей на самом деле все равно как я себя чувствую. И надеялась, теперь она отстанет, но Оливье осталась на месте, видимо ей хотелось со мной о чем-то поговорить. Она смотрела на меня, не отрываясь, но смутить меня ей не удалось. В том настроении, что я была сейчас, смутить меня мог только неожиданно появившийся корабль инопланетян.
— Тебе нравиться мой брат? — поинтересовалась она в своей недружелюбной манере. Еще одно движение, отрепетированное Оливье — поднятая бровь, наверное, должно было меня заставить рассказать ей все как на исповеди. Да за кого она меня принимает? То, что я круглая, еще не означает, что тупа как медведь.
— А кому он не нравиться? — постаралась я увильнуть от прямого ответа.
Оливье насмешливо подняла светлые брови.
— Действительно кому?
Она ожидала от меня более откровенного ответа, но я продолжала молчать, и ей пришлось уйти, хотя я видела, что этот разговор не последний. Оливье не могла позволить мне отмолчаться.
Да что им всем сегодня от меня надо?! злилась я, пробираясь к туалету сквозь темноту и ветки. Меня уже просто тошнило от них всех, их доброты, косых взглядов и недомолвок.
Неожиданно одна их веток болезненно и оглушающе хлестнула меня по лицу, да так, что из глаз брызнули слезы. Я со злостью выругалась, очень надеясь, чтобы сейчас поблизости оказался кто-нибудь и спросил все ли в порядке. Вот сейчас я бы им сказала, как я в порядке!!!
Когда я вернулась к нашему лагерю, злая и раздраженная к разговорам добавился еще один звук — играла гитара. На ней играл Бред, и я как на автомате сразу же направилась к нему, хотя еще в лесу решила, отсесть от него. Калеб увидев это, разозлился. Я видела, как его губы поджались, а брови насупились. От смены его настроения Сеттервин съежилась и отодвинулась, а он был слишком занят разглядыванием моего лица, чтобы заметить это.
— Что с твоей щекой? — кратко спросил он, чем привлек внимание и других.
— Ветка, — сухо объяснила я, но он, почему-то обернулся к Оливье. Неужели решил, что это сделала она? Значит, тоже заметил ее ревнивые взгляды?
— Ничего себе ветка, — присвистнул Теренс, — выглядит так, будто бы на лицо тебе упало целое дерево.
— Спасибо, ты умеешь утешить, — слабо усмехнулась я.
— Ну, это я могу, — без должной скромности съехидничал он, чем заслужил удар локтем в бок от Бет. Подруга, так же как и все, взволновано принялась разглядывать мою покрасневшую щеку, только от чего теперь была та краснота, — от боли или стыда, не могла бы сказать и я сама.
— Хорошо, что на тебя действительно дерево еще не упало, с твоим-то везением, — хохотнул Калеб, и удивил тем самым меня очередной сменой своего настроения. Возможно, он намекал на ревностные взгляды стольких девушек вокруг, но этого не могли понять остальные. Некоторые из компании нахмурились стараясь понять в чем соль шутки.
— Я, знаешь ли, плохо вижу в темноте, — тихо отозвалась я, адресуя свои слова только ему.
Аккорд на гитаре внезапно прозвучал громко и фальшиво, и этот звук заставил всех нас посмотреть на Бреда.
— Ну, что-нибудь споем? — наиграно весело произнес он, и все же не смог скрыть от меня ревнивого взгляда.
— Что-нибудь, это что? — поддел его Калеб, и уже дважды за сегодня они померились грозными взглядами, и как и в первый раз отвернулся Бред. Калеб же остался доволен. Мне не понравилась его мелочность. Да что вообще он может иметь против Бреда?
Бет предложила одну из старых песен Брайна Адамса. Когда Бред постарался подобрать аккорды к ней, вышло у него не удачно. Я раздраженно вырвала гитару из его рук.
— Дай я!
Сказать, что все были удивлены, это не сказать ничего. Все были просто ошеломлены. А Бред, что хуже всего, выглядел просто очарованным.
Да, и представьте себе, я это могу! Я ведь беременна, а не больна отсталостью ума. Они вели себя так, словно я всю жизнь была беременна. Когда-то и я была нормальным человеком, а не вместилищем для детей. У меня была совершенно другая жизнь. Да только откуда им это знать!
Но на самом деле меня интересовала реакция только одного человека. Только осмелиться посмотреть на него я не могла.
Подстроив струны, спустившиеся от холодного воздуха, я начала играть, а потом и запела. Благо на голос моя беременность не повлияла, хотя петь с такой тяжестью на животе было сложно. Хотя куда сложнее было удержать на нем гитару.
Я не смотрела на них, а думала о своем. И даже когда ко мне присоединилось еще несколько голосов, я не обратила на них внимание. Когда я играла и пела, все было так хорошо и просто. Здесь была я, а там, где-то очень далеко все они. И он, — Калеб.
Мне было хуже от его невнимания, чем я могла себе признаться. И все же я не могла заставить себя посмотреть на него, пусть даже и пела только для него.
Когда я закончила играть, внезапно повисла тишина.
— Это было…классно, — выдохнула Оливье. Другие подтверждающее вздохнули, словно я только что сделала перед ними чудо. Возможно, все вышло так душевно, потому что я думала о Калебе, а ведь он даже и не подозревал.
Посмотрев, наконец, на то место где сидел он, я никого не увидела, только Сеттервин, влажными глазами пялилась на Бреда, а тот на нее. Но мне было сейчас не до того, чтобы радоваться за выяснение их отношений.
Я заметила, как светлая куртка Калеба скользит между деревьев, отражая свет от нашего огня. Когда гитара перекочевала в руки Теренса (я напрочь отказалась играть дальше, сославшись на замершие пальцы), я сразу же поспешила за Калебом, даже не задумываясь, что делаю. Теренс продолжил играть, и возможно потому никто больше кроме меня и не заметил, что Калеб пошел в лес. Причем достаточно медленно, чтобы за ним мог идти человек.
Я поспешила за ним, но его нигде не было. Я пошла вперед, слыша позади себя, как поет Теренс и трещит костер, свет от поляны разносился далеко в лес. Только вот Калеба в этом свете не было видно, он исчез для моих глаз в лесу, в его темноте. Я узнала тропинку, по которой сейчас шла, она вела меня к водопаду и, сделав еще несколько неуверенных, в темноте, шагов, услышала шум воды. Теперь ориентироваться стало легче, и я пошла на звук. Странно, но страшно мне не было. Меня била дрожь волнения, но это не от страха перед темным лесом, а потому что я боялась узнать, почему ушел Калеб.
Я чуть не задохнулась от великолепия, представшего передо мной. Вода мерцала в слабом свете луны, пробивающейся сквозь облака, и тот оглушающий рев, что не был так заметен днем, теперь навевал не тревогу, но что-то подобное. То же чувство, когда ты видишь океан и понимаешь, как слаб перед этой мощью. Мое лицо скоро стало влажным от холодных капель, и это немного остудило горячую кожу.
Но вся красота воды поблекла, когда я услышала голос Калеба за своей спиной:
— Не стоило идти за мной.
Я обернулась к нему лицом и с тревожно бьющимся сердцем поняла, что нас разделяет всего один шаг. Из его рта вырывался еле заметный пар, и он рассеивался почти около моего лица.
— С чего ты взял, что я пошла за тобой? — прошептала я, хотя понимала насколько это очевидно. Я насилу улыбнулась и постаралась не смотреть ему в глаза, а сконцентрироваться на пуговице, около его горловины.
— Зачем все это Рейн?
Мне показалось, что я впервые слышу свое имя произнесенное им с такой мягкостью.
— Ты о чем? — я непонимающе подняла глаза. Он был спокоен, но его взгляд стал совершенно иным, чем я привыкла видеть раньше. Не было холодности и отчужденной вежливости.
— Зачем ты затеяла эту игру со мной? — допытывался Калеб, приподняв кончиком пальца мой подбородок, чтобы я встретилась с его глазами. — Я уже и так дни и ночи думаю только о тебе. Но ты говоришь, что ненавидишь меня, делаешь вид, что я тебе не нравлюсь, но при этом отвечаешь на мои объятия, попытки поцеловать тебя, разговариваешь со мной во сне…
Я сделала шаг назад, мое сердце бешено стучало. Калеб уставился на меня, непонимающими глазами. Мы смотрели друг на друга: я — испугано, он — удивленно. Кажется, в глазах у меня потемнело от его близости, или от слов, что он постоянно думает обо мне. Хотя, скорее всего, от непонятного напряжения сковавшего мое тело. Я покачнулась, и мне пришлось схватиться за него, чтобы не упасть.
Резко обернувшись, я тут же очутилась в его распахнутых объятьях. Он обнял меня, и мне вдруг стало так тепло и хорошо, и было чувство, что такое случалось уже много раз.
Но я не могла принять от него такой жест жалости. Он ведь догадался, как нравиться мне!
Я начала сопротивляться, вновь ощущая прилив сил. Но он не стал меня отпускать, а более того, легко поднял на руки. Я почувствовала в нем перемену, какое-то неясное напряжение, удивляясь, как легко он меня держит. Это было так приятно — покоиться в его объятиях, и не думать, что не подхожу ему, а просто любить.
Он уложил внезапно меня на ковер из травы и примерзлых листьев, и как ни странно я не почувствовала холода. Его лицо светилось в темноте над моим, и я видела каждую его черточку. Мы, наверное, несколько секунд так смотрели друг на друга, пока я не поднялась, и мы не оказались на одном уровне. Калеб не сопротивлялся.
— Не какая это не игра! — наконец-то вымолвила я, стараясь контролировать свои порывы. — Все слишком сложно, чтобы тебе объяснить. Но, ни в какие игры с тобой я не играю. Ты путаешь меня с Сеттервин.
— Нет, не играешь, — согласился он, — ты мне просто лжешь.
Я, конечно же, возмутилась, но он перебил меня.
— Докажи! Я хочу знать, что не нравлюсь тебе! Я хочу это видеть!
— Хорошо, как ты хочешь чтобы я доказала это тебе! — я раздраженно поджала губы. Он хотел слишком много.
Но все вдруг потеряло смысл. Он взял в свои крупные ладони мое лицо и начал медленно наклоняться ко мне.
Я потеряла счет секундам, ожидая прикосновения его промерзлых губ и смотря ему в глаза. Казалось, он завораживает меня, и я не могу сопротивляться его воле.
Когда наши губы, соприкоснулись, вопросов больше не осталось. Каждый из нас ждал именно этого мгновения. Его поцелуй был полон страсти и настойчивости. Я чувствовала, как бьется сердце, как каждая клеточка тела поддается этому необузданной чужой силе, а может и моей. Но разве могло во мне быть скрыто так много? Что изменилось во мне, неужели я становлюсь другой? Я прикоснулась к его щеке, внимательно посмотрела ему в глаза. А ведь я его почти не знаю.
Я отвечала на его поцелуй, так и не поняв, когда снова оказалась на земле. Я чувствовала, как он упирается в мой живот, и тот мешает ему, но, ни о чем не могла теперь думать.
Он вдруг оторвался от меня, и я со стоном протеста непонимающе посмотрела на него.
— Как ты могла поступать так со мной, если чувствовала тоже самое?! — Слова его прозвучали как обвинение, и они же отрезвили меня, хотя должны были заставить трепетать.
Я перевернулась на спину и уставилась в небо. Но звезд и облаков я не видела, пелена слез застлала мне глаза. Я не могла поверить, что все-таки поддалась ему, хотя знала, что ничего для него не значу. Как я могла опуститься столь низко?
Он навис надо мной, и когда неожиданно прижал к себе, я ахнула. Движение было слишком резким и болезненным, но желанным. Я не смогла бы высвободиться, даже если бы и хотела. А я не хотела.
Я боялась, что вот-вот, просто сейчас он встанет, рассмеется и скажет, что ожидал от меня чего-то подобного. Я — еще одна победа, пусть и нелегкая.
Но ничего не происходило. Он прижимал меня все с той же страстностью, и я чувствовала его нетерпеливые руки на своих волосах и плечах. От его движений я начинала дрожать, и уже и вовсе не могла остановить поток горячих слез. Я не могла просто поверить, что он хоть что-то может чувствовать ко мне. Кто я такая, чтобы даже надеяться? И пока были эти минуты, когда я могла хотя бы на мгновение поверить, что нужна ему — я хотела оставаться в его объятиях.
— Почему ты плачешь? — неужели его мучает неуверенность?
Я удивленно подняла на него глаза, забыв о том, как ужасно должна выглядеть с распухшими от слез глазами.
— Лучше уйди, — неуверенно прошептала я, — ты получил доказательства. Да, я тоже не смогла устоять перед тобой. Теперь ты это знаешь, так что уходи.
Всхлипывая, я постаралась отбиться от его настойчивых рук, что как и раньше крепко держали меня прижатой к нему. Но он, молча, вернул мое лицо к вороту своей футболки, что уже и так обильно была орошена моими слезами.
Но за несколько минут слезы стихли, мне было не выносимо страшно, увидеть его ухмыляющееся лицо. Мелькнула мысль вновь попытаться вырваться, но Калеб держал меня по-прежнему крепко.
— Я давно догадывался, что все не просто. Я столько раз видел намек на твое чувство ко мне, через воспоминания.
Мое удивление можно было назвать почти комичным. Как он мог увидеть все через воспоминания?
— Мой талант помнишь?
Я глухо застонала и с удвоенной силой начала вырываться. Как я могла забыть, что он не просто парень, в которого я влюбилась? Он вампир, его сила, и красота, это все совмещалось в его теле. И его талант, еще одно неотъемное качество о котором я тоже забыла.
Он не отпускал меня, но держал очень бережно, чтобы я не могла причинить вред себе или детям.
— И ты не хочешь узнать, почему я постоянно думаю о тебе? — нежно спросил он, и его сильные руки заставили мой подбородок подняться вверх. Я не хотела смотреть ему в глаза, зная, что буду сломлена, и не устою перед теми чувствами, что он вызывал во мне. Моя болезненная любовь заставит меня остаться и выслушать все, что он скажет, не смотря на стыд и боль. Как же я боялась!
Но в его глазах по-прежнему не было насмешки, и я невольно перестала брыкаться.
— С самого твоего первого дня в школе, мне нет покоя, — он говорил с некоторой горечью, почти насмехаясь над собой. — О тебе говорят все вокруг, больше того, о тебе не умолкая, трещат мои друзья, что, мол, в городе новая девушка. Беременная, синеволосая. А после знакомства наших семей отец постоянно пропадает у вас. Ну а ты… — он помедлил и улыбнулся с таким восхищением и удивлением, от которых мне невольно стало приятно. — Ты же полностью меня игнорируешь. Знала бы ты, как меня это задело.
Да кто она такая, злился я? И что вообще о себе возомнила. Я решил, что обязательно нужно попытаться за тобой ухаживать, чтобы снять с себя эти оковы интереса. Но по-прежнему от тебя не было никакой реакции…
Калеб выглядел действительно растерянным, словно все никак не мог понять, что же я такое. Я видела это и понимала, что при его самолюбии ему очень тяжело смириться с тем, что кому-то он мог не понравиться. Сколько было у него девчонок, и каждая падала к его ногам. Несмотря на то, что это было мелочно с его стороны, я не могла его не пожалеть.
— Я начал узнавать о тебе через своих друзей, твоих родителей, даже съездил в Чикаго. Да, да в Чикаго, — подтвердил он мое невольное удивление и последующий за ним возглас. — Я тебя почти ненавидел.
Теперь в его голосе прозвучал стыд. Он опустил глаза, а я не знала что сказать, потому что постоянно и сама перебывала на грани любви и ненависти к нему. Как часто мне хотелось ударить его, чтобы наконец-то вызвать хоть какие-то чувства и отомстить за то, что полностью равнодушен ко мне.
— Хуже всего то, как я старался избавиться от этой мании. Я старался думать о тебе плохо. Я думал, что в ней интересного — очередная глупая девчонка, залетевшая от какого-нибудь молокососа чуть умнее ее. И по какому праву она не обращает на меня внимание. Так я думал до той лекции…
Калеб осекся, понимая видимо, что вытягивает на свет не самые приятные воспоминания. Но я даже не поморщилась. Та лекция была в прошлой жизни. А эта поляна и он — в теперешней.
— Я думал, что унижая тебя в своих мыслях, мне станет легче, но после того что ты сказала на лекции я почувствовал себя настолько ужасно, что отвращение к самому себе захлестнуло меня. Ты мне веришь?
Он вновь взял мое лицо в свои ладони. Как смотря в его прекрасные глаза, полные отчаяния и раскаяния я могла не поверить?
— Верю… — хрипло прошептала я, глотая слезы. Я не хотела сейчас плакать. Сейчас, когда понемногу передо мной начала проясняться картинка наших взаимоотношений.
— Но как же я испугался, когда ты заболела. Такая маленькая, хрупкая, истерзанная, измученная.
Я с жалостью смотрела на него и понимала, как же ему, с его гордостью, тяжело со мной делиться своими переживаниями. Когда я переплела свои пальцы с его, Калеб отстраненно посмотрел на наши руки. Они так контрастно отличались друг от друга в темноте. От холода я даже не чувствовала разницы в температуре наших тел. Его руки уже вовсе не казались мне обжигающе холодными.
Он замолчал, а я хотела, чтобы он и дальше говорил. Я хотела знать свой приговор. Хотела знать смог ли он преодолеть свою непонятную тягу ко мне. Если так, то мне хотелось поскорее уйти, и больше не вспоминать о сегодняшнем вечере, и попытаться забыть и Калеба тоже. Если я ему не нужна, зачем воспоминания? Попрошу отца, и он сотрет их — я смогу продолжать жить спокойно. Если только снова не влюблюсь в Калеба.
А если он все же не смог преодолеть своей мании относительно меня…. Я даже боялась надеться на это, потому затаив дыхание ожидала его последующих слов.
— И тогда, когда мне удалось сделать так, чтобы я мог сидеть около твоей кровати — я понял, как же жду твоего выздоровления и боюсь, что ты можешь не проснуться. Я давно болел тобой, но просто не мог себе в этом признаться. Не мог поверить, что кто-то вроде тебя — маленькая, беременная глупышка с воинственным характером может влюбить меня в себя. Я не мог. Потому приходил потом, стараясь изучить тебя более скрупулезно. Я надеялся, что все пройдет, и ты перестанешь быть такой интересной и желанной. Я изучал тебя по твоей музыке, книгам, по тому, как воинственно ты смотришь на меня, когда я беру твои вещи без разрешения. Это было так интересно, смешно, так по-людски.… А когда ты в воскресение сказала мне то, что я так боялся услышать, — я понял что потерял тебя, и ничто — ни моя красота, сила, талант не могу заставить тебя, меня любить…. Тогда я впервые понял, что не столь неуязвим как считал.
Видя как он мучается, я хотела было что-то сказать, но Калеб приложил холодный палец к моим разгоряченным губа и продолжил:
— Когда в пятницу мы стояли на крыльце, я точно видел, что ты хочешь поцеловать меня. Я даже не был зол, что так неожиданно вышли твои родители и мой отец. Просто потому, что я был полон надежд, побыть с тобой здесь без них, и их вездесущих ушей, и тогда может, ты признаешься в своих чувствах, покоришься, снимешь свою оборону. — Он так внезапно улыбнулся, что я невольно ответила на его улыбку. Мы застыли, и он легким трепетным движением прикоснулся к моим губам. Как же я не хотела, чтобы он отрывал их!!!
Мне стоило огромнейших усилий держаться в кольце его рук и не броситься ему на шею. Что он со мной творил!
— И что я вижу первым делом, как ты приезжаешь в кемпинг? Как ты флиртуешь с братом Оливье. Простым парнем, у которого нет моих проблем, который вполне может разделить с тобой простые людские радости и никогда не будет для тебя столь же опасным, как и я. Это был такой ощутимый удар по моим чувствам. Если раньше я мог поверить, что ты можешь быть моей, то теперь добавились и сомнения. Ведь ты вполне можешь выбрать его. Сколько раз ты напоминала мне, что знаешь, каков я? И меня это мучило. И я сказал себе: какой же ты глупец, она знает, что ты за монстр, зачем ты ей?
Услышав его горькие слова, и видя этот огонь призрение к самому себе в его глазах, я почувствовала влагу на своей щеке. Было одновременно и сладостно слушать, что страдала, оказывается не одна я, но, то, что он мучился, меня ранило до боли. Как могла я причинить ему, любимому, такие страдания?
— А что же я должен был подумать в палатке? — он спрашивал меня, и я непонятливо уставилась на него, не совсем понимая, что именно он имеет ввиду. — Во сне ты говорила со мной. Но когда я попытался дотронуться до тебя, ты совершенно никак не прореагировала. Я подумал тебе неприятно.
— Я была сонной, — попыталась оправдаться я, но он вовсе не ожидал от меня оправданий. Он замотал головой, и понимающе улыбнулся.
— Я знаю, — над самым моим ухом прошептал он, и меня окатила волна сладостной дрожи. — Сегодня я наконец решился, что должен до конца узнать всю правду. И все ждал подходящего момента. Просто то, как ты играла и пела, выбило меня из колеи. Ты была так прекрасна, и я подумал, что совершенно не имею на тебя никаких прав. Я ушел сюда, и решил — если ты пойдешь за мной, тогда все и проясниться, а если нет — завтра же я бы уехал со своим отцом, подальше от тебя, хоть на некоторое время.
— Не уезжай — прошептала тихо я, и впервые сделала шаг первой.
Теперь пришла очередь мне взять его лицо в свои ладони. Оно было таким прекрасным, словно нарисованным на картине, и в тоже время податливым. Он выжидал и не делал попыток, как-то облегчить мне ситуацию. Я потянула его к себе и прижала сильнее ладони к его щекам. Он поднял рукой мои волосы и наклонился надо мной, внимательно следя за лицом. Но я не была напугана. Я наслаждалась, почувствовав холод его дыхания, и ощутив, наконец, прикосновение его губ и поцелуй — влажный, зовущий.
Теперь он даже и не думал медлить. Его губы стали настойчивее, почти болезненно упрямыми, и все же я наслаждалась этим поцелуем. Почувствовав, что я не успеваю за его ритмом, Калеб стал нежнее. После этого мне пришлось сдерживать себя, и не прижиматься к нему целиком. Почему-то я чувствовала, что не стоит этого делать.
Калеб больше ничего не говоря, поднял меня на руки, и в обход понес к нашей палатке. Я смотрела на него, не отрываясь, и все еще не могла поверить, что он мой. Мой!!! Он не сказал мне, что любит меня, но это не было важно. Он сказал, что я нужна ему, а обо всем я буду переживать завтра.
Он незаметно для остальных занес меня в палатку, и мы устроились в одном спальнике. И теперь я больше не переживала, что он слишком велик для меня одной.