Сон замерцал и Клит стал ядовитой рыбой, бородавчатым ужасом с потрёпанными плавниками, глазами такими же безжизненными как галька. И в то же самое время он всё ещё был Клитом, и Бернер чувствовал холодящий шок узнавания.
Конфеточка трезво смотрела со своего расстояния; её череп светился внутренним огнём.
Клит изогнулся и снова стал человеком. Он упал на четвереньки и Бернер увидел паука. Затем змею. Акулу, гиену. Инопланетную тварь с рогами как бритвы, чудовище со щупальцами из пучины. С каждым таким превращением Бернер чувствовал, что ужас его растёт. Ему хотелось кричать; его горло болело, словно собиралось разорваться.
Но он не мог кричать, не мог убежать и его беспомощность, казалось, привлекла внимание Клита. Теперь чудовище сияющими глазами смотрело на Бернера. Эти видоизменения приняли бросающую в дрожь скорость, формы менялись быстрее и быстрее. Бернер больше не мог распознавать формы, всё, что он видел, это глаза, которые начали приближаться.
Он был уверен, что сейчас умрет. Он попытался переключить своё внимание на Конфеточку… и, затем, увидел то, что его спасло.
Прямо сквозь череп и его убывающую тонкую оболочку прекрасной плоти проступало другое лицо. Молодая женщина, улыбающаяся, полная радостной жизни. Её глаза были теплые и невинные. Доверчивые.
Он постарался вспомнить её.
Каким-то чудом он смотрел на Конфеточку, какой она была прежде, чем Клит завладел ей.
Его ужас поблек, заменённый печалью и тоской.
Он проснулся со слезами на щеках и непреодолимым желанием увидеть её.
Ко времени, когда он стоял над её кроватью, слёзы его прошли, но не боль. Она лежала неподвижно и в искусственном спокойствии её наркотического сна он смог увидеть ту самую молодую женщину из своего сновидения. Он взглянул на кроватный таймер. Через несколько секунд трубки и проволоки будут извлечены из её тела.
Кровать щелкнула и загудела. Оборудование отключилось. Её веки затрепетали, и Бернера охватил опасный порыв. Он почувствовал желание совершить что-нибудь нежное, хоть и крохотное, поэтому он склонился над кроватью и дотронулся своими губами до её… чувствуя абсурдное удовольствие, чувствуя головокружительный ужас.
Она проснулась, когда он поцеловал её, но её единственной реакцией было едва заметное покачивание головы.
Он приветливо кивнул ей, но снова наклонился и прижался своей щекой к её, и прошептал: «Если я смогу сделать что-нибудь, я сделаю. Я сделаю».
«Да», — мягко сказала она. «Я верю тебе. Верю». Её рука поднялась и дотронулась до его лица, холодное, короткое прикосновение.
«Да?», — проревел Клит за спиной Бернера. «Да? Что, да?»
Бернер отпрыгнул от кровати, но Клит махнул своей тяжёлой рукой и врезал Бернеру так, что он растянулся в углу. В руке Клита появился нервосжигатель, и Бернер приготовился к схождению в ад.
Голос Клита загромыхал так, как Бернер никогда прежде не слышал. «Что я говорил тебе, отшельник? Можешь вспомнить?»
Бернер не мог говорить.
«Что ты сказал ему?» — спросила Конфеточка низким весёлым тоном.
Бернер быстро взглянул на неё. Она уселась на краю кровати, её тело изогнулось в странной соблазнительной позе. Её лицо было полно коварного триумфа.
Клит повернулся к ней. «Я могу подумать кое-что неприятное», — сказал он медленно. «Я могу подумать, что ты дразнишь меня. Я могу поверить, что ты соблазнила этого деревенщину просто, чтобы позлить меня».
«Правда?» Она засмеялась и это был омерзительно глумливый звук. «Ты же, в самом деле, не думаешь, что этот маленький трус когда-нибудь бросил бы тебе вызов. Без значительного количества… помощи. Не так ли?»
Клит выстрелил из нервосжигателя.
Бернер смотрел, как она бьётся и молотиться, её визжащее лицо скрутилось в что-то нечеловеческое. Вся её красота пропала. Он хотел отвернуться, но не смог.
Когда это, наконец, закончилось, Клит ушёл, не сказав ни слова.
Бернер помог ей добраться до мед-установки и поднял её на поддон. Прежде чем он задвинул его внутрь, он взял её за руку. «Почему? Почему ты взяла вину на себя?»
Её плечи поднялись в подобии пожимания. Голос её был хриплым шёпотом. «Он мог убить тебя, это была бы глупая потеря — он почти готов отпустить тебя. Кроме того, я привыкла к этому».
«Спасибо тебе», — неуверенно сказал он.
Снова крохотное пожатие плечами. «Через тысячу лет, какое это будет иметь значение?»
В библиотеке Клит задержался со своим выбором. «Что мне следует выбрать, отшельник?»
Клит открыл коробку, помеченную HYAENA EXTRO-BRUNNEA, вынул шпули, взвесил их в руках, смотря на Бернера непроницаемыми глазами. «Использовать эти?»
Молчание затянулось, и Бернер почувствовал напряжение воли Клита, принуждающее его дать ответ. «Это было бы наглостью с моей стороны — высказывать мнение», — наконец сказал Бернер.
Клит улыбнулся. «Очень хорошо. Отлично сказано; я знал, что ты обучаем. Я думаю, что подожду ещё одну ночь для них». Он вернул шпули на место и взял другую пару. «Сегодня ночью что-нибудь милое, я думаю. Нежное. Для контраста».
Когда Клит ушёл к ней, Бернер постучал по лицевой панели, за которую Клит положил hyaena-шпули. Он посмотрел на дисплей и ужаснулся.
По поросшей кустарником равнине тащился зверь на шести коротких толстых ногах, с мощными плечами, бронированный грязно-коричневыми волокнистыми пластинами. Пучки волос росли разбросанными участками. Голова была голой, клыки загибались кверху и проходили мимо его свиного рыла, глаза горели каким-то сильным возбуждением.
Он постоял, вскинул голову, ноздри широко раскрыты. Секундой позже, он пустился рысью и пена замылила его морду.
В травянистой болотистой низине он поймал самку. Самка, с обвисшим беременным брюхом, была меньше и менее проворна. Она повернулась лицом к самцу. Но он подкатился к ней, ударяя так, что она растянулась, выставляя живот. Он полоснул клыками и мгновением позже её живот был вскрыт. Зеленоватая кишащая масса, двигавшаяся внутри неё, начала выплёскиваться. Самец стоял над телом, ноги широко расставлены, дюжина тонких органов выступила из клапанов в его грудной клетке. Струи жёлтой жидкости брызнули на эту массу.
К тому времени, когда самка была полностью мертва, масса превратилась в стаю маленьких личинкообразных существ, которые стали питаться трупом своей матери.
Бернер отвернулся от дисплея. Это выглядело отвратительным процессом, хотя, без сомнения, сами звери видели это по-другому. Он подумал о Конфеточке, лежащей пустой и мёртвой под Клитом. Как Клит мог вытворять подобные вещи?
Клит взял шпули из коробки, помеченной HYAENA EXTRO-BRUNNEA. Он посмотрел на Бернера, маска нечитаема. Его глаза на секунду закрылись, затем открылись и в них, под блистающим предвкушением, лежала неуверенность — или так показалось Бернеру.
«Ничего. Ничего», — сказал Клит, резко качая головой. «После того, как мы закончим, я позволю тебе уйти. Вернуться к своей пещере и своей бронзовой женщине, и своим суевериям. Ты приложил максимум усилий, какие бы они там ни были».
Внезапно, Бернер понял, что Клит говорил правду. Сердце ёкнуло у него в груди, но он ничего не сказал.
«Когда я уйду… помни меня, отшельник». Клит улыбнулся, почти очаровательно, и позволил двери захлопнуться.
Бернер сказал двери: «Да, я буду помнить».
Бернер смотрел с самого начала, через силу, сердце его колотилось.
Клит подошёл к женщине. Он отодвинул волосы с её затылка и вставил образ-шпулю в её розетку. Она мгновенно встала на четвереньки, задвигалась с чужеродной быстротой. Клит вщёлкнул свою шпулю и присел в такую же неудобную позу на карачках.
Холопроекторы подхватили инфо-поток из активированных шпуль, и палуба превратилась в узкую тёмную пещеру. Пластины гниющей древесины и осыпающейся штукатурки уходили далёко вверх в темноту, воздух был ощутимо влажным. Перспектива Бернера немного изменилась и, казалось, что он смотрит в тускло освещенное пространство между некими гигантскими стенами.
Сейчас Конфеточка обходила Клита по кругу, а он ритмично покачивался, ожидая её. Золотая маска выражала желание, чистое и ничем неосложнённое.