— Вы всегда так спите? — вырвал меня из объятий сна голос Кейла.
Судя по уровню освещённости, солнце только-только поднялось. Получившихся в сумме пяти часов сна для меня, как человека, который спал впервые за несколько дней, это было категорически мало, но всё лучше, чем совсем ничего.
— Как сплю? С закрытыми глазами, не держась за оружие? — нехотя поднимаясь и попутно разминая затёкшие мышцы, спросил я.
Ресс вместо ответа окинул меня многозначительным взглядом и пожал плечами. Что он хотел этим сказать, я не понял, но искать ответ определённо стоило в области странных снов. Рассказывать же о них или тем более их содержимом Кейлу Рессу было равнозначно смерти.
Сборы много времени не заняли, ведь вещи-то наши остались снаружи убежища на ночь. С ухмылкой глянув на мои продовольственные запасы, Кейл нехотя сунул мне пару своих сухарей, которые всё равно нестерпимо напоминали по вкусу камень, но хотя бы подавали признаки того, что их можно рассосать, и фляжку с водой.
Его собственная диета оказалась точно такой же: ссохшийся хлеб и вода. Глядя на неё, я начинал скучать даже по «кофе» Миюми.
«Позавтракав», мы двинулись в путь. Шёл Ресс уверенно и быстро. Он легко ориентировался в переплетениях тропинок Коварного ущелья.
Поначалу я пытался как-то запоминать наш маршрут — меня с детства учили, что не стоит ходить с незнакомыми дядями в горы, но Кейл так часто и быстро менял направление движения, что бесконечные повороты, перекрёстки и раздваивающиеся тропы просто слились у меня в мозгу в один монолитный кусок непонятно чего.
Только к вечеру мне удалось понять, как же Кейл так ловко ориентировался в казалось бы одинаковых скалах. Разгадка оказалась простой — пометки.
Остановившись возле очередной раздваивающейся тропы, одна половина которой уходила влево и немного вверх, а другая вниз, Ресс долго, внимательно разглядывал окрестные камни.
— Потеряли любимый булыжник? — Ответа на мой сарказм не последовало, пришлось спрашивать нормально: — Что-то случилось?
— Какой-то идиот случился. Здесь должен быть мой знак.
— А?
Ресс указал на кусок камня. Часть была отколота — по виду не так уж давно.
— Тут находилась отметка. Кто-то целенаправленно её отколол.
— И что, мы теперь не знаем, куда идти? — с иронией поинтересовался я.
— Теперь я не знаю, какой из этих двух путей опасный, а какой, — Кейл ухмыльнулся, — чуть менее опасный.
— А чем они отличаются?
— Тем, что в одном случае будет обидно погибнуть, а в другом вы даже не поймёте, где же ошиблись.
— Как по мне и то и то звучит не очень. Особенно после слова «погибнуть».
Ресс словно не обратил на мою реплику никакого внимания. Вместо этого он извлёк из кармана кусок угля и принялся выводить им на камне небольшой витиеватый знак. Не знай я, что это рукотворный символ, в жизни бы об этом не догадался.
«Интересно, сколько таких раскидано по горам?»
— Много раз вы бывали в этих горах? — спросил я.
— Сотни. Тысячи… не знаю, — ответил, не отвлекаясь от своего занятия, Кейл, пожимая плечами. — Такая уж работа. Пока вы гоняете новобранцев по плацу, я составляю наиболее подробные карты местности. Особенно такой изменчивой как эта.
— Странно, что вам вообще нужны эти пометки, — заметил я без претензий.
— Это сильно облегчает ориентирование.
— Разве для этого не используют карты?
— Карты здесь теряют актуальность быстрее, чем их рисуют, — судя по ухмылке предваряющей ответ, Рессу этот вопрос показался особенно глупым.
— Находчиво, — натянуто улыбнувшись, сделал я комплимент.
— Один мой друг подсказал это… — увлекшись процессом, случайно проговорился Ресс.
Поняв, что сказал лишнего, он хмуро на меня посмотрел, одёрнул свой плащ и уверенно направился по той тропе, которая вела влево. Такой выбор меня удивил. Эта тропа была уже, темнее и постоянно петляла из стороны в сторону, тогда как вторая ничем не отличалась от всех других дорог в этих местах. Выбирая между этими двумя дорогами, я бы несомненно выбрал иную.
— Можете объяснить свой выбор?
— Да, — спокойно ответил Кейл и лукаво поинтересовался, — а вы?
Мне ничего не оставалось, кроме как дать максимально уклончивый ответ:
— Ну, другая тропа выглядела лучше…
— Она идёт вниз, а значит, там или вода, или всё засыпано из-за воды.
Звучало вполне логично, правда, я не был уверен, что всё то же самое мы не встретим на втором пути. Зато что на нём точно присутствовало, так это ветер. Я с ним уже был знаком, но вскользь, косвенно. Однако, стоило подняться чуть повыше, как сразу стало понятно, чьи тут владения.
Будь ветер чуть теплее или хотя бы слабее, мы с ним, возможно, даже стали бы друзьями, однако с каждым шагом дальше вверх становилось только хуже. Будто этого мало, без предупреждения подкрался вечер, и стало стремительно темнеть. В горах вообще смена суток происходила как-то внезапно, без длинных рассветов или закатов. Просто словно дёргали рычаг, и становилось либо темно, либо светло.
Это был верный знак, что пора бы вставать на ночлег, однако Кейл уверенно продолжал двигаться дальше.
— Вы что, собираетесь и ночью идти?! — пытаясь перекричать ветер, спросил я.
— Я не собираюсь спать на продуваемой ветром скале.
Снова ответ звучал вполне логично, правда, где он собирался искать здесь укрытие, мне было категорически непонятно — вокруг имелись лишь бездонные обрывы или неприступные. Но, очевидно, если существовал один относительно уютный закуток для путников, должны быть и другие.
Нашли мы его к тому моменту, когда темнота стояла уже такая, что я едва видел спину Ресса, который шёл всего в паре метров впереди. Неожиданно он свернул с тропы куда-то вправо. Мне казалось, что там обрыв, но, к моему удивлению и радости, вместо него нашлась тесная пещера, где не было ветра, но ещё и оказалось неожиданно тепло.
Пока я радовался, Ресс уже успел неведомо как развести костёр. У него на это ушла пара минут, и это в полной темноте! По мере того, как свет распространялся по пещере, которая оказалась не так уж и мала, как казалось изначально, мне стала понятна причина такой скорости — мы определённо были здесь не впервые. Судя по множеству мусора, разбросанного повсюду, это место пользовалось некоторой популярностью.
Здесь было даже что-то вроде вывески, гласящей, что эта пещера есть ничто иное как: «Отель Оверл…» К сожалению, вторую половину названия порубили на дрова.
— Какое милое местечко. Не хватает только скелетов, — прокомментировал я.
— Чем ёрничать, лучше сходите за водой — тут недалеко должен быть источник, — Ресс протянул мне несколько пустых бурдюков и вонючий факел, указав вглубь пещеры.
Мне не сразу удалось заметить странности в окружавшей меня толще камня. Что пол, по которому я шёл — слишком ровный, а стены то тут, то там подозрительно прямоугольные. Только когда за очередным поворотом свет факела выхватил из темноты огромный кусок каменной кладки, покрытый каким-то странным, непонятным, но очень завораживающим рисунком, до меня наконец дошло — это место не было изначально пещерой.
Более того, коснувшись стены рукой, я понял, почему в пещере посреди холодных гор, где царствовал пронизывающий всё и вся ледяной ветер, оказалась так неожиданно тепло. Материал, использовавшийся для строительства этого места, грел, конечно, не как современная батарея зимой, но всё равно неплохо. Дальше же тепло распространялось по остальной пещере, создавая тем самым весьма комфортные условия, особенно на фоне всего остального.
В переплетении линий на стене, которые находились передо мной, чувствовалась невероятная древность. Чем больше я на них смотрел, тем отчётливее понимал, что это — история, древняя настолько, что это было, наверное, последнее место в мире, где получилось бы узнать хотя бы её обрывки.
«Не последним», — вдруг вспомнилось мне. — «В снах я и Ноа были в похожем месте, только располагалась та пещера совсем в другой части гор».
К сожалению, как и в прошлый раз, понять, что именно здесь рассказывалось, уже не представлялось возможным. Время не пощадило это место. К тому же прямо в центре рисунка имелся след от пули.
«Кому вообще взбрело в голову тут стрелять?» — вряд ли мне кто-то мог ответить на этот или другие мои вопросы.
Оставалось лишь довольствоваться ощущением тягучей древности. Ещё немного поглядев на переплетение линий, я отправился дальше. Долго идти не пришлось — это фактически был конец пути: чуть дальше случился обвал, и пройти стало невозможно.
На моё счастье, источник, который упоминал Кейл, не пострадал, заодно стало понятно, почему он выбрал такое странное слово, а не просто «ручей» или «озеро». В явно искусственной нише в стене находился небольшой, хитросделанный бассейн, в который стекала вода откуда-то из толщи камня.
Мне оставалось только удивиться мастерству строителей и понадеяться, что данная вода не стирала память, а поблизости не будет шестилапых.
— Что это за место? — спросил я у Кейла по возвращению без особой надежды на внятный ответ.
— Никто не знает и уже, видимо, никогда не узнает, — не отвлекаясь от процесса приготовления сухарей, который больше напоминал работу скульптора, с явной скорбью в голосе ответил Ресс. — Раньше пещера была длинней, а та стена с рисунком не единственной, но пару лет назад случился тот обвал и остался только этот кусок.
— Неужели нет, архи… кхм, людей, которым было бы интересно узнать, что здесь находилось раньше? — удивился я.
— Кому какое до него дело? — Кейл изобразил презрение. — Как может сравниться рисунок с историей в несколько тысяч лет, с Рейландом Рором, который сжёг очередной город.
Мне показалось это замечание как минимум несправедливым:
— Одно не отменяет другого!
— Вы, видно, не из этих мест, — усмехнулся Ресс. — Здесь отменяет. Сотни, тысячи глупцов находят время впустую сражаться, но не могут уделить пяти минут на то, чтобы перерисовать, если не для себя, так хоть для потомков рисунок со стены.
Мне хотелось ответить что-нибудь колкое на эту тему, но почему-то ничего не лезло в голову. Пришлось взять свой сухарь, запить его коктейлем из дигидрогена монооксида и пойти спать.
От новых снов уже меньше пахло гарью, хотя запах чего-то палёного всё равно витал где-то неподалёку.
«Сны указывают путь»
Чтение нового выпуска «Вестника войны» вызвало у меня беспредельное возмущение:
— Ну как можно было придумать такой отвратительный слоган? Это же просто смешно. Звучит не как кампания против меня, а словно они объявили войну лесным обитателям. «Дикого зверя — в клетку», ха!
Я терпеливо относился к заголовкам, где меня обвиняли во всех смертных грехах — люди просто не понимали, что они теряют, отказываясь, например, от лени или обжорства. Оскорбления? — да сколько угодно. Как же без них узнать, в каком направлении тебе ещё есть куда расти. От карикатур на себя я и вовсе был в полном восторге. Вот уже где фантазия авторов разыгралась на полную, один сюжет лучше другого: Рейланда Рора съедала гигантская сова. Сова нападала на валяющегося в грязи тигра. Тигра загоняли факелами в клетку. Тигр злобно рычал на дрожащих от страха капралов…
Однако моим личным фаворитом оказался комикс, где Рейланда Рора представили в виде гигантского осьминога, который своими тентаклями наползал на Тофхельм.
Я было хотел даже написать в редакцию и попросить поделиться источником вдохновения, но передумал. Ещё чего доброго люди, рисовавшие это, слезут со своих наркотиков, и что мне тогда читать? Тысячное по счёту обвинение в насилии?
И тут такой подлый удар в спину от людей, которые ещё вчера сияли оригинальностью — дурацкий слоган, кошмар маркетолога наяву.
— Уверена, они не хотели вас оскорбить… — Миюми, принёсшая мне эту газету, запнулась. — Ну, в смысле так оскорбить, ну, то есть хотели, но по-другому, а вышло как есть… то есть…
Чтобы мой мозг не свернулся в вывернутый бублик, пришлось незамедлительно остановить её поток сознания:
— Да, спасибо, я понял.
Причина такого моего интереса к бульварной прессе была тривиальной — мне стало скучно. Дело в том, что продвигались в глубь Тофхельма мы исключительно на карикатурах. Одолев этот проклятый серпантин, очередную армию «лунных» и перевал, который они защищали, мы вырвались на оперативный простор и сразу остановились.
Причина банальна: непогода. Последние несколько дней наблюдалась следующая картина: стоило солнцу показаться из-за горизонта, как на него с криком: «э-э-э, ссышь, чё ты такое яркое?!» налетали серые тучи и принимались нещадно поливать землю под собой.
Пару часов ещё можно было двигаться, благо, хоть по ночам не лило, и дороги успевали слегка подсохнуть. Однако, спустя два максимум три часа после рассвета лафа заканчивалась, и в грязище начинало вязнуть буквально всё: люди, припасы, низко летящие птицы.
Приходилось вставать лагерем и ждать, пока распогодится. Чаще всего последнее случалось не раньше вечера, когда смысла сворачивать лагерь и двигаться в путь уже никакого не было. Нет, я, конечно, попробовал как-то двигаться ночью после очередного ливня. Получившиеся из моих солдат дерьмодемоны долго ещё будут сниться мне в кошмарах.
В «Вестнике» писали, мол, лейтенант Распутица играл мне на руку и мешал «лунным» собрать силы, но, честное слово, служи этот подонок у меня взаправду, я бы лично расстрелял его из пушки картечью в упор.
Будто мало мне бед, из тумана неизвестного вылезло, пожалуй, худшее, что со мной случалось в этом мирке — игры в карты. Без моего ведома в армии от скуки и ничегонеделания выросла целая раковая опухоль, называвшаяся «офицерский клуб», члены которого собирались в свободное время, коего было навалом, и проводили несколько часов кряду играя.
Более заунывное действо сложно даже представить. Кучка взрослых мужиков несколько часов сплетничала обо всём вокруг, неторопливо перебрасываясь картишками. Даже такой разгильдяй как Эльт, стоило ему сесть за стол, словно под воздействием магии превращался в какого-то медлительного, склеротичного пенсионера. И ведь требовалось туда ходить — только так можно было избежать перемывания своих костей.
Вполне вероятно, эти посиделки проходили бы куда веселее, будь у нас хоть капля чего-то алкогольного, но дело в том, что мою армию поразил недуг под страшным названием «трезвость». Он вытворял с людьми невообразимое: вынуждал работать, улучшал запах изо рта и связность речи. Иначе говоря, у нас закончился алкоголь, а попытки бодяжить самогон из чего есть пока результата не возымели.
Ситуацию усугублял тот факт, что в зависимости от того, сколько человек сидело за столом, столько существовало наборов правил. Пока Эльт рубился в вариацию «Дурака», Леон собирал местные покерные комбинации, а Ноктим пытался не перебрать больше двадцати двадцати двух. Объединяло их одно — играли во всё это они просто отвратительно!
Чего не сказать о Миюми. Не помню, как так вышло, что она села с нами играть, ведь до того момента я и подумать не мог, что моя помощница окажется умелым и хитрым соперником, но главное — знающим правила игры.
— Понимаете, у меня дома из развлечений только прогулки и карты. Вот и научилась, — объяснила Миюми с выражением милого смущения на лице.
Судя по кислым лицам всех остальных «игрунов», научилась она неплохо.
***
Во время очередной такой партии, пока довольная собой девушка собирала фишки, на которые мы играли, остальные — Эльт, Ноктим, Сайрас — тихенько отползли в сторонку и принялись шушукаться о чём-то. Тему обсуждения угадать было несложно: полные удивления вперемешку с гневом лица выдавали заговорщиков даже сильнее, чем те обрывки фраз, что я расслышал:
— … офицерская честь… — шипел Гоа.
— …чтобы какая-то… адъютантка нас обыграла! — поддакивал Леон.
— …давайте её сожжём, как ведьму! — предложил Эльт.
— …надо отыграться, а сжечь всегда успеем… — остудил его пыл Ноктим.
А уже через секунду ко мне осторожно подошёл крайне загадочный Леон:
— Командующий, с вашего позволения мы отойдём, кхм, покурить.
Я одарил некурящего графа Сайраса задумчивым взглядом, который правда был безнадёжно испорчен густым дымом из трубки Лоя, и махнул рукой. Если моё предчувствие насчёт офицеров меня не обманывало, этот вечер скучным точно не будет. Пользуясь моментом, пока мы одни, я спросил у Миюми:
— Ты же вроде из каких-то аристократов, да?
Она сильно смутилась этому вопросу. Причём, что интересно, сделала она это в то же время весьма ловко тасуя колоду карт — и если сама девушка залилась румянцем и на несколько секунд онемела, то её руки безошибочно продолжили перебирать карты.
— Мой отец оруженосец короля, ему пожалован этот, эм, ну, как его, э-э-э, дворянский титул!
— Подожди-ка, письма мне приходили от некоего Герхарда Циона, который подписывался королевским камердинером, — припомнил я растерянно.
На этот раз Миюми всё же выронила карты. Видок у неё был такой, словно её поймали с поличным как минимум за поеданием маленьких щенят, а не просто уточнили перипетии прошлого.
Довольно иронично, но последний раз я задумывался над тем, кто такая Миюми Цион ещё тогда, в лагере, сразу после парада. И с тех пор об этом даже не вспоминал. А ведь по сути, несмотря на длительное количество времени, проведённого вместе, я не имел ни малейшего понятия о том, кто такая моя помощница и как вообще оказалась на этом месте.
Девушка тем временем наконец вышла из оцепенения:
— Это, должно быть, какая-то ошибка. Мой папа оруженосец, а не…
— Всё в порядке. Мне всё равно, кто твой отец, — попытался успокоить её я.
Увы, это не помогло — надвигалась какая-то катастрофа. Судя по лицу Миюми, от этого буквально зависела вся жизнь девушки:
— Но как это всё равно?! Ведь выходит, мой отец вас обманул, а значит, и я тоже. Мне нельзя быть вашей помощницей! Боги проклянут меня за это на вечные муки!!! А я ведь делала вам кофе!!!
Спокойно выслушав это и вспомнив напиток, который Миюми ежедневно подавала, я вдруг подумал, что боги немного поторопились и прокляли меня авансом за что-то там в будущем.
— Может, он просто хотел таким образом привлечь моё внимание? Знаешь, мне накануне Игр пришла уйма писем, — пока моя помощница из чувств патриотизма не наложила на себя руки, постарался урезонить её я.
Следующую часть фразы, гласившую: «и все от твоего отца» мне пришлось оставить при себе. В текущий момент это было явно лишней деталью.
— Правда? — Миюми вытерла слёзы.
— Ну конечно!
Для полной убедительности я даже помог ей собрать разлетевшиеся во все стороны карты, что на девушку произвело какое-то невероятное впечатление. Наверное, таким же взглядом древние египтяне взирали на пришельцев, которые прилетели через всю галактику, чтобы помочь им складывать огромные каменные куличики.
— А ваши друзья много курят, — отвлечённо заметила Миюми.
— Угу. Слышала про каплю никотина, убивающую лошадь? Вот они и выясняют человеческую дозу.
Моя помощница, как и любой другой хорошо воспитанный человек, услышавший абсолютную ахинею, из которой он ни слова не понял, вежливо улыбнулась. Эта улыбка заставила моё сердце слегка дрогнуть.
До сих пор я собирался безучастно наблюдать за происходящим, попутно наслаждаясь какой-никакой игрой в карты, но теперь сомневался в правильности своего выбора. Отдать это милое, провинившееся лишь в том, что оно умеет играть в карты, создание на растерзание подчинённым мне дуболомам? Даже по моим весьма расплывчатым меркам это было чересчур.
— Сильно же ты их задела, если они там так долго думают, как им тебя обхитрить, — заметил я как бы между прочим.
— Я их обидела? — удивились так, будто даже подумать о таком не могла, Миюми.
Ответить мне так и не удалось — Леон и компания вернулись. Сели они демонстративно напротив моей помощницы, да ещё и вдобавок таким образом, чтобы с лёгкостью светить друг другу карты — партия предстояла в аналог «дурака». Одно это уже говорило, что офицеры серьёзно подготовились к реваншу.
Правда, несмотря на явный сговор, у меня были определённые сомнения насчёт того, выйдет ли у такой «команды мечты» победить. Мне, например, удалось выйти из партии первым. Это был огромный плюс, ведь у меня появилась возможность внимательно наблюдать за игрой и в частности услышать шедевральные диалоги.
— Гоа, подсоби шестёркой… — шептал Леон, — да не этой, а бубновой… и вообще-то это девятка пик!
— Да? — удивился Эльт в полный голос. — А тут цифра шесть…
— Перевёрнутая, — с усмешкой заметил Ноктим.
— Не дыми мне в лицо, Лой, — продолжал шептаться граф. — Скажи лучше, почему ты сидишь с козырями на руке и ничего не делаешь?
— Граф, мне спешить некуда, — в привычной манере возразил старый капитан.
— Ха, старость, а мне вот бояться нечего! — воскликнул Гоа, сдавая несколько карт.
— Эльт, зачем ты скидываешь ей козырного туза, когда у тебя есть шестёрка? — у Леона от такого манёвра разве что карты из рук не выпали.
— Да? А я думал, это девятка… — возразил капитан.
— Лой, какого… — дела у графа шли всё хуже и хуже, — моржа ты ходишь на меня со своих козырей?
— Граф, ну вы же сказали не сидеть с козырями, — возразил Ноктим.
— Теперь то их у тебя нет, они у меня, как и остальная треть колоды! — Леон распылялся всё сильнее. — Гоа, ты то куда лезешь со своей девяткой, тьфу, то есть шестёркой? Тут их вообще нет!
— Да, а мне показалось…
— НЕТ! — вспыхнул как спичка после свидания с шершавой поверхностью граф.
— Граф, а держите-ка погоны. Звиняйте, что семёрки, но шестёрок у меня немае, — тем временем подкинул Ноктим.
— Но мы же в одной команде?!
— Дык, красиво же… — пожал плечами старый капитан, ухмыляясь.
— А я тоже всё! — Эльт продемонстрировал пустые руки.
— И ты туда же?!
— Если старик скинул руку, то почему мне нельзя?
— Но… но… — кажется, у графа просто закончились слова.
Наблюдая за тем, как Леон остался в одиночестве с рукой как веер против Миюми, я захотел сделать, пожалуй, самый искренний комплимент в своей жизни.
— Господа, господа… — внимание к себе у меня получилось привлечь совсем не с первого раза. — Никогда не видел ничего подобного в вашей игре.
— Мы сражались как звери! — Эльт хлопнул себя в грудь кулаком.
Я с этим был не до конца согласен. Как по мне, посади за стол кошку, собаку, осла и петуха — и то вышло бы лучше. В крайнем случае, этот квартет мог бы стать труппой бродячих музыкантов.
— Ха! Вот как надо играть, господа офицеры! — вдруг воскликнул Леон.
Отвлекшись на Гоа, я не заметил момент, когда Миюми, сидевшая с парой хороших карт, умудрилась проиграть графу с его третью колоды. Тем не менее именно моя помощница, скромно потупившись, царапала ноготками карты, тогда как Леон демонстрировал пустые руки.
Потрясённый произошедшим, я решил с ней поговорить:
— Миюми, пойдём-ка покурим.
— Но… но… — растерянно начала моя помощница, не понимая, чего от неё хотели, — папа мне запрещает курить!
— Ничего страшного, мой отец тоже мне много чего запрещал, — я попытался её успокоить, ведя за собой. — Например, когда он напивался, то запрещал уворачиваться от бутылок, которые в меня кидал. Идём.
Миюми пришлось вытаскивать наружу едва ли не силком.
— У тебя же была идеальная рука! — воскликнул я, когда мы, покинув палатку, оказались под лёгким дождём.
— Ну да, была… — не стала отрицать очевидного девушка.
— Тогда почему ты поддалась?
— Мне показалось, что граф очень расстроился, когда друзья его бросили, — спокойно объяснила Миюми.
— Но зачем? Они объединились против тебя и мухлевали!
— Ну… я же и так знаю, что победила. Сдала бы десятку, а затем отбилась бы королями и тузом, так почему не сделать ему приятно?
У меня беззвучно отвалилась челюсть. К моему стыду, мне бы подобное никогда даже не пришло в голову. Такой поступок можно было совершить только имея доброе сердце и чистый ум.
— А это правда, то что вы сказали про своего отца? — обеспокоенно поинтересовалась моя помощница.
Судя по выражению её лица, это было для неё куда важнее, чем только что произошедший эмоциональный гамбит. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что надо подобрать челюсть и что-то сказать:
— А? Да. Да…
Вообще это не моё дело и не моё прошлое. Я старался в такие вещи не лезть — у всякого любопытства есть свои пределы. С другой стороны, воспоминания Рейланда уже успели срастись со мной до такой степени, что не всегда удавалось сразу определить, где моя память, а где нет.
Сам Рор не часто касался всего связанного с его родителями, стараясь в основном отшучиваться, но я же не он, мне можно было и поговорить:
— Мой старик был сапожником, плотником, ткачом, но чаще всего просто грубияном-алкоголиком. Он терпеть не мог ни меня, ни мою мать. Считал нас обузой, хотя на выпивку тратил в несколько раз больше, чем на семью.
— Почему ваша мама не ушла от него?
Я почесал щёку, пытаясь вспомнить, в чём было дело. Судя по участившемуся сердцебиению, Рейланд очень не любил это вспоминать.
— Видишь ли, их двоих кое-что объединяло…
— Любовь к вам?
— Если бы. Скорее, наоборот. С отцом всё ясно, а вот моя мать была до беременности бродячей артисткой, чем-то средним между бардом и акробатом. После родов у неё пропал голос, да и связки стали уже стали не те, — я посмотрел на пасмурное небо и вспомнил сцены бесчисленных скандалов, где виновным неизбежно оказывался Рейланд. — Вот и получается, что для одного я был нахлебником, а второй сломал жизнь.
Видя, что Миюми застыла в шоке, я подумал, что неплохо было бы сменить тему разговора.
— Ну а ты? Какая у тебя семья?
— Папа, он очень заботливый! Только и думает о нас с братом! Всё пытается пристроить нас хоть куда, обеспечить будущее, как он говорит. А мама фрейлина, она одевается в красивые платья и развлекает королеву.
Мне не сразу удалось понять, почему говорить о таких в общем-то хороших вещах у Миюми выходило с огромным напряжением. Можно было подумать, что ей не очень нравилось такое положение дел, но моя интуиция оказалась против такого вывода.
Скорее девушке после моих рассказов не хотелось показывать, что её детство прошло лучше моего. Будто это имело какое-то значение.
— Знаешь, наверное, у меня было не самое счастливое детство. Пожалуй, совсем не самое. Понимаешь… мир он… у всех разный. Но важно только то, как ты это всё воспринимаешь. У кого-то всё розовое и пушистое, и это здорово! — Миюми, удивлённая моей фразой, довольно улыбнулась; я галантным жестом пригласил её внутрь. — Ладно, идём, у нас ещё есть время на несколько партеек…
Она уже скрылась в палатке, поэтому не могла слышать окончание моей фразы.
— И пускай только кто-нибудь попробует разрушить твой мир — я его на клочки порву.