"Один!" - охватило Карташева с щемящей болью и сильнее потянуло в степь.
Он вздохнул всей грудью.
- А осенью в степи!.. Небо синее, синее... воздух прозрачный, неподвижный... видно на десятки верст: только скирды да где-нибудь стадо овец, да орел на скирде... спокойно... тихо... так и кажется, что степь спит... дышит...
- Не храпит? - добродушно улыбнулся Корнев и посмотрел на брата. Карташев сконфуженно провел рукой по лицу и тоже улыбнулся.
- Смейся, а если бы поехал...
- В деревне есть что посмотреть, - сосредоточенно, избегая Карташева, заговорил студент. - Как разворачивают "Отечественные записки" эту деревню... Успенский, Златовратский - какая прелесть!
- Немножко скучно только, - вставил Корнев. - У Успенского и Златовратского хоть талантливо, а у других уж так серо...
- Ну можно ли так говорить? - вспыхнул студент. - Тебе серо читать, а им жить в этом сером надо. Что ж, оно само посветлеет, если мы от него отворачиваться станем? Разве удовольствия искать в таком чтении? Материал здесь важен, и всякий хорош, лишь бы верный был. В этом отношении "Отечественные записки" и ставят вопрос в том смысле, в каком я выше говорил, - никакой формы не надо, суть давай, - потому что речь здесь идет о решении самой насущной в жизни государства задачи. Здесь нечего разводить эстетику: нужно знание... Для человека с хорошими мозгами в деревне первая пища.
- Да нет... что ж? я, собственно, поехал бы, - согласился Корнев и покосился на вошедшую мать.
Анна Степановна покачала головой.
- Да уж поезжай, - вздохнула она и, обратившись к Карташеву, спросила: - Где-то моя коза? Вы не бачили часом?
Сердце Карташева екнуло, и он ответил, стараясь придать своему голосу свободный тон:
- Она на бульвар ушла.
- Вертит тому Рыльскому голову, - покачала головой Анна Степановна. - И в кого она уродилась.
- Не в вас? - спросил племянник.
- Не знаю, я и молодой не була...
Анна Степановна скользнула взглядом по сыну и закончила:
- Так сразу на своего наскочила.
- А за ним уж и весь свет пропал?
Анна Степановна только подняла подбородок и добродушно махнула рукой.
Корнева с Рыльским возвращались с бульвара, пропустив далеко вперед Семенова с хозяйской дочкой. Долба еще на бульваре отстал, встретив какого-то знакомого.
- Слушайте, Рыльский, как вам нравится Аглаида Васильевна? - спрашивала своего спутника Корнева.
- Умная баба, ловко за нос водит своего сына.
- Знаете, я не понимаю Карташева: в нем какая-то смесь взрослого и мальчика.
- Я думаю, в этом и выражается ее влияние: она давит его и умом, и сильным характером.
Корнева весело рассмеялась и проговорила:
- Посмотрите на Семенова, как он тает.
Смеялась ли Корнева, сердилась - все у нее выходило неожиданно, всегда искренне и непринужденно.
Рыльский взглянул на Семенова и усмехнулся.
- Семенов! - позвала Корнева.
Семенов оглянулся, сразу собрался и деловито зашагал к отставшим.
- Вам нравится ваша дама? - тихо спросила Корнева, когда он подошел к ней.
- Вот дурища! - весело, по секрету сообщил Семенов. Все трое фыркнули. - Я".
- Идите, идите...
Семенов зашагал назад к своей даме.
Корнева и Рыльский опять пошли вдвоем.
- Слушайте, отчего мне так весело? А вам весело?
Рыльский ответил сначала глазами и потом прибавил:
- Весело.
Корнева пытливо заглянула в его глаза и произнесла с набежавшим вдруг огорчением:
- Мне все кажется, что вы шутите, а на самом деле думаете совсем другое.
- Я говорю, что думаю.
Корнева наблюдала Рыльского. Рыльский делал вид, что не замечает, и серьезно провожал глазами встречавшихся гуляющих.
- Отчего, когда я хочу на вас сердиться, - я не могу. Пожалуйста, не думайте: я ужасно чувствую вашу самонадеянность и презренье ко всем. Иногда так рассержусь, вот взяла бы вас и побила.
Она рассмеялась.
- А посмотрю на вас... и все пропадет. Ведь это не хорошо... правда?
- Что не хорошо? - спросил Рыльский.
Они вошли под тень акаций.
На них пахнуло сильным ароматом цветов.