- Что ж? идем.
- Ну, так идем, - встал Корнев.
- Постой, отчего вы так рано приехали из деревни?
Карташев покосился на Корнева и опять сел.
- Так, ерунда, - раздумчиво сказал Корнев.
Корнев, щадя самолюбие Карташева, передал вкратце события в деревне.
- Т... ты говорил с матерью? - спросил по окончании Берендя.
Карташеву было тяжело и неприятно.
- Что ж ей скажешь? - скажет: мальчишка... - Наступило молчание.
Берендя опустил голову и машинально смотрел в свою тетрадь.
- С... слушай, я не пойду к тебе.
- Идем, - тоскливо и быстро позвал Карташев.
- Идем, - поддержал и Корнев.
- Е-ей-богу, не пойду...
- Ну, что за ерунда!
Карташев обиделся.
- А как ты думаешь, с... сознает она?
- Ну, да брось, одевайся, - настаивал Корнев.
Берендя в нерешительности смотрел на Карташева. Не хотелось ему обидеть и Карташева, не хотелось и встречаться с Аглаидой Васильевной, - тянуло к книгам, и жаль было терять время.
- Нет, ей-богу... Я лучше в другой раз...
- Ну, так как же? - спросил Корнев, смотря на Карташева.
Карташев, видимо, обиделся.
- Ну, че... черт с тобой, идем.
- Нет, конечно, это свинство, - начал было Карташев и наклонил голову.
- Да брось, - перебил его Корнев, - идет. Ну, одевайся.
- С... слушай, у меня ничего нет... в... вот только...
Берендя взял со скамьи грязный пиджак.
- Ну и отлично.
Берендя добродушно усмехнулся и не без едкости спросил:
- М... может быть, она прикажет меня вывести?
Карташев совсем обиделся.
- Ишь какой ты стал! - хлопнул Берендю Корнев по плечу.
Все трое вышли.
На улице царила пустота сумерек.
Берендя шел с Корневым впереди, а Карташев плелся поодаль. Корнев как-то вдруг не то забыл о Карташеве, не то потерял к нему интерес. Напротив, Берендя привлекал его к себе, и он повел с ним оживленный разговор.
Беренде было приятно это внимание, он с достоинством щипал свою бородку и энергичнее обыкновенного поматывал головой.
- Несомненно, - говорил, шагая, Корнев, - полный разлад между теорией и практикой... В деревне это как-то особенно рельефно - это разделение труда, о котором кто-то сказал, что одни сеют пшеницу, а другие едят ее. С одной стороны, конечно...
Корнев пренебрежительно махнул рукой.
- А впрочем... С одной стороны, нельзя не признаться, а с другой нельзя не сознаться... и в конце концов теория и практика вот как стоят друг против друга.
Он показал пальцами, поставив их один против другого, как стоят теория и практика, и махнул пренебрежительно рукой.
- Придет, конечно, время, - сказал он, помолчав.
- Н... не для всех. Персам, например, просто не по средствам будет уж догнать... И... история показывает нам, что и прежде упущенное время не наверстывалось... И тут работает уж п... просто экономический закон... неизбежный. П... под защиту более сильного н... нужда поставит. Бухара...
- Движение, конечно, есть.
- Достаточность этого движения кем определяется? доброй волей убежденного, что оно достаточно?
- Типичное, в сущности, время, - раздумчиво заговорил опять Корнев. - С одной стороны, будто и правы его мать и мой почтеннейший родитель. Кто мы? Мальчишки... А с другой, ведь это всё вопросы, поднятые людьми такого ума, перед которыми и мой батюшка и его мать... А ведь апломб какой! Ну, мой-то хоть мычит только, а возьми его мать? Послушаешь - вдохновенье, убежденность... а в сущности, одно сплошное недомыслие или, еще хуже, фарисейство... Прямо понимает и морочит... себя, конечно. А Неручев уж просто наглец: врет без зазрения совести прямо в глаза: знает, что врет, и глазом не моргнет.
- Кто это Неручев?
- Один сосед Карташева.
Корнев сосредоточенно принялся опять за свои ногти.
- Ерунда, - сказал он пренебрежительно.