Директор пренебрежительно слушал, бросал два-три слова и уходил от учителя.
Учитель, красный и потный от волнения, спешил так же усердно назад под перекрестными насмешливыми взглядами учеников.
- Возмутительнее всего, - говорил Корнев, - что человеку всего двадцать три года... Откуда мог вырасти этакий гриб?
- Ну-у... - насмешливо кивал головой Рыльский.
- Грибы всегда найдутся, - отвечал Долба, - только потребуй.
Корнев молча принимался за свои ногти.
Однажды учитель, приносивший с собой всегда какую-нибудь новинку, явился в класс и, сделав перекличку, сдержанно заявил ученикам, что он составил список класса по степени их успехов.
- Я вас не буду утруждать чтением его всего...
Учитель нервно порылся в портфеле, достал список и прочел:
- Последними Ларио и Карташев... Я долго сомневался, кому отдать пальму первенства, и решил так: господин Ларио предпоследний, потому что ничего не знает, господин Карташев последний, потому что ничего не знает и груб.
Учитель побагровел, ноздри его раздулись, и он так спешно стал прятать свой список, точно боялся, что его кто-нибудь отнимет.
- Эка, круглый! - усмехнулся Рыльский.
- Есть недостатки более неисправимые, - ответил вызывающе Карташев, глупость...
- Вы так думаете? - быстро поднялся учитель, - так я вас попрошу отнести эту записку к директору.
Карташев подумал и ответил:
- Я вам не обязан записок носить... Для этого сторожа есть...
- Хорошо-с, я и сам отнесу... А впрочем, для таких пустяков не стоит прерывать урок...
Учитель нервно запрятал записку в карман и продолжал урок.
- Придумает же, - пренебрежительно, подняв плечи, проговорил после урока Рыльский.
- Это как в доброе старое время записки крепостные в полицию носили... Принесет - его и выпорют.
- Карташев, к директору, - мелькнул в дверях долговязый Иван Иванович. - В учительской, - меланхолично указал он.
Карташев, оправляясь, вошел в приемную. Из накуренной учительской с папироской в зубах вышел к нему директор. Директор шел не спеша, наседая всем туловищем на толстые ноги, и спокойным взглядом мерял Карташева.
Леонид Николаевич, вошедший в это время из коридора, скучный, равнодушный, мельком посмотрел на Карташева, скользнул взглядом по директору и, не меняя равнодушно-усталого вида, прошел в учительскую.
- Вылететь вон захотелось? - равнодушно, просто спросил, подойдя, директор.
Он сделал небрежную паузу и прибавил:
- Что ж, и вылетите...
Это было сказано таким простым голосом, что Карташев ни на мгновение не усомнился, что так и будет.
- Ваше превосходительство...
Карташев знал, что директор требует такого обращения, но надеялся, что никогда не придется ему именно так величать нового директора; теперь же не только проговорил "ваше превосходительство", но проговорил так мягко и нежно, как только мог.
- Что ж "ваше превосходительство"?.. - спокойно спросил директор, ожидая, что еще скажет Карташев.
- Я очень сожалею, если оскорбил учителя... но он слишком не щадит самолюбия...
- А оно, очевидно, велико у вас, так велико, что по спискам вы оказались последним: действительно, задел самолюбие...
Директор брезгливо ждал ответа.
Карташев потупился и молчал.
- Я думаю, что мы можем договориться с вами с двух слов: первая жалоба учителя - и вас не будет в гимназии. Понятно?
- Понятно, - прошептал Карташев.
- Ну, и марш!
- Что? что? - посыпалось на Карташева, когда он вошел в класс.
- Ничего, - пожал плечами Карташев, - сказал, что выгонит.
Карташев сел и безучастно задумался. Хорошего было мало: если не выгонят, то срежут; и, несмотря на это сознанье, он чувствовал какую-то роковую неспособность переломить себя и засесть за эту проклятую латынь.
Другой приговоренный, Ларио, был, напротив, весел и беспечен, он напевал из оперетки и с треском передавал содержание пикантных мест ее.
- Да-с, - многозначительно протянул Корнев, косясь на Карташева, - вы все-таки, господа, того... ухо востро держите... вы тоже, signior Ларио... Смотри: опять застрянешь.
Он любовно, добродушно хлопнул по плечу Ларио.
Ларио нетерпеливо дернул плечом.
- Начхать...
- Эх ты...
- Да, уж вот такой, как есть: что люблю, то люблю, чего не люблю извините...
Ларио сделал комичный жест и, скорчив отчаянную физиономию, крикнул бодрясь:
- Кто со мной в оперетку?