— Всем Танго, говорит Танго-Один. Нам дан зеленый свет. Повторяю, дано разрешение на атаку.
Гражданка лейтенант Анжелика Константин услышав голос ведущего ударного эшелона в отчаянии прикрыла глаза. Она не могла в это поверить. Нет, не так. Могла поверить, просто не хотела.
Снова открыв глаза она взглянула на ИЛС[2], на котором начали меняться и перестраиваться иконки. Сорок атмосферных истребителей Госбезопасности, таких же как её собственный, составляли настоящее ядро ударных сил, хотя возглавят их двенадцать ботов. Она не завидовала экипажам этих передовых судов. Каждый из них в отдельности имел большие возможности — и был куда опаснее — любого из истребителей, но это едва ли имело значение, поскольку шанса выжить, атакуя оборону Октагона, у них в сущности не было, и экипажи знали это. Истинным их предназначением было просто отвлечь на себя огонь обороны. Отвлечь и сбить с толку расчеты слежения и управления огнем в надежде на то, что пригоршня жалких истребителей сможет пробиться.
Константин знала всё, что касалось плана атаки, и оценивала вероятность успеха не выше, чем в двадцать процентов. И даже эта оценка, насколько она знала, вполне могла оказаться дико оптимистичной. Атака была организована в безжалостной и безрассудной спешке, в отчаянной надежде успеть, пока МакКвин и её сообщники наверное только устанавливают контроль над обороной. Если у них нет над ней контроля, или если он неполон, тогда по крайней мере некоторые из атакующих смогут прорваться. Но если всё-таки полный контроль установлен...
Даже Уравнители не осмелились бросить вызов локальной обороне Октагона, и сейчас она задавалась вопросом, почему гражданин секретарь Сен-Жюст не заблокировал в своё время эту оборону, или хотя бы не поставил её под контроль ГБ. Но поскольку этого он не сделал, то множество людей, скорее всего включая Анжелику Константин, погибнут. В её сознании мерцал и бился страх, подобный какому-то темному пламени.
Но как бы испугана она ни была, страх только отчасти объяснял тяжесть безысходности, навалившуюся на её плечи. Её муж, Грегори, также служил в Госбезопасности... и получил назначение в Октагон. Она понятия не имела, был ли он хотя бы ещё жив, но это ничего не меняло. И вероятно это вообще мало что значило. На самом деле. Законодатели построили Октагон как крепость, поскольку именно этим он и был: командным центром всех вооруженных сил Республики, но ещё и центральным пунктом противовоздушной обороны столицы Республики. Истребители сделают всё возможное, чтобы прорваться и вывести из строя при помощи высокоточных боеприпасов хотя бы некоторые огневые позиции в надежде пробить в защите дыру, которой могли бы воспользоваться штурмовые шаттлы. Успех был в лучшем случае маловероятен, но после того, как спешно организованный гражданином генералом Бушаром наземный штурм закончился кровавым разгромом, потребуются многие часы — возможно дни — чтобы остатками сил организовать достойную атаку, и только Богу ведомо, насколько за это время может измениться ситуация. Переворот МакКвин должен быть подавлен прежде чем вокруг неё соберется ещё больше регулярных частей. А если эта попытка не удастся, единственным способом остановить её останется только раскатать Октагон по камешку. А это значило похоронить Грегори в обломках рядом с ней.
Облегчение приносил только тот факт, что скорее всего Анжелика погибнет даже раньше него.
— Всем Танго, в атаку! — рявкнул ведущий.
— Вот они, мэм.
При объявлении капитана Рубина Эстер МакКвин поняла руку, прервав свежий доклад лейтенанта Каминетти, и резко повернулась к гигантскому главному экрану.
Обычно на этот экран выводилось расположение и данные о состоянии каждого корабля и каждого оборонительного сооружения обширной сети, защищавшей систему Хевен от любых внешних атак. Теперь же он показывал то, что очень немногие из собравшихся в Операционном Зале когда-либо видели, даже во время учений. Детализованную голографическую карту Нового Парижа и его окрестностей в стокилометровом радиусе. Карту усеивали красные пятна идентифицированных угроз и тонкая россыпь зеленых дружественных частей. МакКвин почувствовала привычный всплеск напряжения увидев появление на карте смертоносного скопления крошечных стрелок.
Наметанным глазом она идентифицировала каждую из появившихся иконок с той же легкостью, с какой обычный человек читает газету, и глаза её сузились.
— Бедные ублюдки.
Она взглянула направо, на звук тихого, исполненного сожаления шепота, и когда их глаза встретились Иван Букато покачал головой.
— Есть захват, — доложил кто-то и МакКвин вернула свое внимание экрану, на котором вокруг стрелок появились кружки целеуказания.
— Они должны знать, что у них нет ни доли шанса, — тихо произнес Букато и она пожала плечами.
— Конечно, — рассеяно согласилась МакКвин. — И тот, кто их послал, тоже знает это. Но он считает, что может ошибаться, поэтому и жертвует ими, чтобы выяснить действительно ли мы смогли взять оборонительные системы под контроль, прежде чем кто-нибудь сохранивший лояльность Госбезопасности сумел вывести их из строя. Или, возможно, в попытке отвлечь нас от чего-нибудь ещё.
Букато взглянул на несгибаемый и практически безмятежный профиль миниатюрной женщины, стоявшей рядом с ним, а затем слегка поёжился и взгляд его вернулся к экрану.
Разгневанный бог войны хлопнул в ладоши и исковерканные обломки бота посыпались с затянутого дымом голубого неба Нового Парижа.
Бот погиб не в одиночестве. Люки укрытых массивной бронёй наземных установок распахнулись со стремительностью атакующих змей и ускорители швырнули вверх зенитные ракеты на четырех скоростях звука. Импеллерные клинья пробудились к жизни как только они достаточно удалились от пусковых и ракеты, завывая подобно мстительным демонам, устремились к своим целям. У возглавлявших налет ботов не было ни единого шанса. А затем настала очередь истребителей.
Трансатмосферные аппараты шли на большой высоте, но у атмосферных самолетов не было ни такого потолка, ни такой скорости. В лучшем случае они могли выжать немного больше трех махов[3], но зато они шли с огибанием рельефа местности. Истребители с ревом неслись на высоте едва двухсот метров виляя между керамобетонными горами административных и жилых башен столицы Народной Республики. И тут навстречу им мелькнули новые ракеты.
На этот раз никаких импеллеров, поскольку в программы жестко был зашит императив, запрещавший оборонительным системам использовать такое оружие против целей, находящихся на высоте меньше пятисот метров. Попадание такой ракеты в одну из башен вызвало бы катастрофические разрушения. Так что, как будто в какой-то причудливой попытке выровнять баланс возможностей игроков, более медленные и более низколетящие истребители можно было обстреливать только имевшими худшие характеристики старомодными ракетами с реактивными двигателями.
Но хотя баланс и был слегка подправлен, он всё равно оставался решительно перекошен в пользу оборонительных систем. Их создатели могли запретить использование импеллерных ракет, но пусковых было множество, и на каждый из приближающихся истребителей пришлось как минимум по десять ракет.
Это был не бой. Даже не бойня. Ни один из атакующих не дожил до выхода на собственный рубеж пуска по Октагону. Центр Нового Парижа сотрясли взрывы и куски и кусочки мужчин, женщин и когда-то изящных самолетов посыпались с небес.
— Боже мой, — выпалил кто-то. — Штурмовые шаттлы?
МакКвин даже не повернула голову посмотреть кто это был. Это было неважно, но даже если бы и не так, она не могла оторвать глаз от экрана, на котором появилась новая волна стрелок. Их были десятки, и каждая представляла собой штурмовой шаттл Госбезопасности, на борту которого могло быть до двухсот пятидесяти человек. Они неслись прямо к Октагону, как будто пилоты на самом деле верили, что жертва истребителей могла каким-то образом отвлечь системы слежения от их собственного захода. МакКвин смотрела как они приближаются и у неё в мозгу всплыла древняя фраза из истории Старой Земли.
— C'est magnifique, mais ce n'est pas la guerre[4], — очень тихо произнесла она.
— Святый Боже на небесах.
Оскар Сен-Жюст даже головы не повернул и на его каменном лице ничего не дрогнуло. Он был уверен, что член его штаба даже не понял, что произнес эти слова вслух. Но даже в противном случае, и даже если бы этот человек был достаточно глуп, чтобы подразумевать этим критику Сен-Жюста, как человека отдавшего приказ на атаку, гражданин секретарь предпочел бы, только на этот раз, это проигнорировать.
Наблюдая, как нагруженные солдатами штурмовые шаттлы второй волны устремляются прямо в зубы оборонительного огня Октагона, он даже бровью не повёл. Шаттлы летели на скорости немного больше трех махов, но на большей высоте, чем истребители, и импеллерные ракеты искромсали их со смертоносной эффективностью. Системы РЭП* [радиоэлектронного противодействия] шаттлов были лучше чем у истребителей, но вовсе не настолько, чтобы в итоге была какая-то существенная разница. Ракеты без труда рвали их на части. Только два шаттла сумели приблизится достаточно, чтобы попасть под прямой удар размещенного на крыше Октагона энергетического оружия.
Последний штурмовой шаттл рухнул, унося с собой роту солдат Госбезопасности, и в кабинете Сен-Жюста повисла тишина, которую можно было резать ножом. Командующий ГБ твердым взглядом василиска просмотрел на дисплее ужасающий список потерь и слегка пожал плечами.
“Я должен был попробовать. Как бы худо это ни обернулось, другие варианты были ещё хуже. И теперь, как бы плохи они ни были, это всё что у меня осталось”.
Он вздохнул и отвернулся от дисплеев, снова усаживаясь за стол.
— И теперь гражданин секретарь точно знает, кто контролирует оборонительные системы, — тихо прошептала Эстер МакКвин отворачиваясь от главного экрана чтобы взглянуть на мониторы прямой трансляции. Их заполняли пожары и вспышки непрекращающихся взрывов и, при всей безмятежности голоса, глаза её были холодны. — Искренне надеюсь, что тот, кто отдал приказ на эту атаку, кто бы он ни был, выживет и попадет в плен. — продолжала она почти деловым тоном.
— Я и сам бы хотел... обсудить с ним избранную им тактику, мэм, — согласился Букато.
— Признаю, что у них не было никакого шанса прорваться, мэм, — с почтением произнес капитан Рубин, — однако, как вы сами отметили, я не вижу, чтобы у них была реальная альтернатива такой попытке.
— Я это понимаю, капитан, — мгновение помедлив ответила МакКвин. — Однако это с самого начала была безнадежная затея и, кто бы на самом деле ни командовал этими шаттлами, должен был это понять в тот момент, когда мы посбивали истребители. А если понял, и если бы имел хоть каплю смелости, то доложил бы Сен-Жюсту, что посылка шаттлов против этой же самой обороны ничто иное как убийство. У этого не было шансов на успех как у реальной атаки, а если это была всего лишь разведка боем, то истребители уже вызвали реакцию, которая должна была ответить на все его вопросы. В лишних жертвах не было совершенно никакого смысла.
— Даже без учета того, сколько гражданских должно быть убито или ранено падающими обломками.
— Да, без учета, — признала МакКвин. — Однако мы не можем слишком ханжествовать насчет этих жертв, Иван. В конце концов, именно мы выпустили сбившие эти машины ракеты. И я думаю, что в конечном итоге мы несем по меньшей мере такую же ответственность за всех погибших гражданских, как и Сен-Жюст. Если бы мы не выступили, он спокойно сгреб бы нас, расстрелял и ничего из такого бы не произошло.
— Я знаю это, мэм. Но по крайней мере мы пытаемся минимизировать случайные жертвы среди гражданских.
— Верно, как и то, что Сен-Жюст и Пьер на пару уничтожили больше граждан Республики, чем весь Мантикорский Альянс вместе взятый, так что замена их на любое другое правительство по любому должно быть прогрессом. Но у нас в этом действительно есть еще и некий личный интерес, верно?
Она чуть улыбнулась и Иван Букато, к своему огромному удивлению, даже хихикнул.
— Каков последний доклад из порта?
Деловой тон Сен-Жюста с возмутительной непристойностью прозвучал в тихом оцепенении, возникшем после гибели всей бригады гражданина бригадного генерала Томе. Все взоры сконцентрировались на нем, затем одна из работников его штаба встряхнулась и прочистила горло.
— Я... боюсь, новости нехороши, сэр, — признала она. — Сейчас мы получили немного больше данных и похоже, что МакКвин сумела незаметно для нас внедрить генерала Конфланса в структуру командования космопорта. Согласно последней оценке практически весь гарнизон перешел на его сторону в течение первых двадцати минут, что позволило ему получить достаточно живой силы, чтобы отбить атаку гражданина бригадного генерала Бушара. — Она сделала паузу, затем глубоко вдохнула. — И я боюсь что это еще не всё, сэр, — медленно но недрогнувшим голосом продолжила она. — Связь докладывает, что гражданин генерал Мэйтланд только что присоединился к гражданину полковнику Язову в открытой декларации поддержки мятежников.
— Ясно.
Сен-Жюст не позволил отразиться этому в голосе, однако известия о Мэйтланде и Язове нанесли ему тяжелый удар. Язов был первым офицером Госбезопасности, объявившим о поддержке МакКвин. Простой гражданин полковник мог казаться незначительным на общем фоне событий, однако никто лучше Сен-Жюста не знал, насколько успех или провал в подобный момент зависели от впечатлений и реакций напуганных и запутавшихся людей на эти впечатления. И это делало отступничество Язова сокрушительным ударом. Гражданин полковник был отобран в той же степени за свою исключительные лояльность и преданность, как и за способности, когда получил назначение в космопорт Нового Парижа в качестве компетентного старшего помощника политического назначенца, официально руководившего основной столичной магистралью между космосом и поверхностью. По сути, его измена подняла пугающий вопрос о том, до кого из других “отборных” офицеров могла добраться МакКвин.
Это было достаточно скверно, но теперь, похоже, Язов убедил присоединиться к себе своего непосредственного начальника, а их совместное публичное одобрение версии МакКвин насчет случившегося было еще хуже. Если даже офицеры Госбезопасности утверждают, что на самом деле предателем был Сен-Жюст, а МакКвин представляет законный Комитет и его интересы, то неуклонное и в конечном итоге фатальное ослабление его положения станет неизбежным.
“Они вынуждают меня к этому, — почти спокойно думал он. — Они не собираются оставить мне никакого выбора. И если я это сделаю...”