Данный отрывок взят из книги старого Крысотраха
"Кабацкие игры для шестилеток".
Чирик и его друзья примкнули к пирушке, которая бушевала в "Замковых воротах" - шикарной таверне на Речной улице. После длинного марша с гор их страшно мучила жажда, однако, получив предупреждение, что у них всего четыре часа на передышку, они быстро перешли к развлечениям.
Для начала они разделили между собой добычу. Орков было двадцать рыл, а в погребе всего лишь девятнадцать бочек пива, так что они бросили жребий. Неудачником оказался маленький орк по имени Сифик, который вынужден был подкрепляться дюжиной бутылок вина. Затем орки перешли к серьезному занятию - кабацкими играми. Хозяин таверны погиб, врезавшись головой в кирпичную стенку в игре под названием "раскрути человечка", так что орки были вынуждены перейти к игре в "петушка". Выбранный в качестве мишени бармен протянул целых сорок минут, прежде чем недостаточно меткий кинжал вошел прямо ему в глазницу. Тогда орки взялись за "колотуху слепого орка", и игра длилась до тех пор, пока последний слепой орк - Харкун не сумел вышибить другому орку мозги. ("Колотуха" - здоровенная, усеянная угрожающими шипами металлическая булава около десяти килограммов весом.) Наконец, когда пиво почти кончилось и настала пора идти дальше, восемнадцать орков подожгли таверну и вытряхнулись наружу. Лишь по чистой рассеянности они запамятовали, что заперли Сифика в погребе, а он либо был слишком пьян, чтобы кричать, либо его крики заглушил треск пламени.
То же самое происходило по всему городу. Тогда как большинство горожан затаилось в своих домах и находилось в относительной безопасности, хозяева местных таверн, виноторговцы и персонал баров за считанные часы оказались фактически уничтожены. Когда настал вечер, и орки с воплями и песнями высыпали на улицы, языки пламени уже вырывались из окон почти всех лицензированных кабаков в городе.
Но затем с востока донесся топот, который все приближался и приближался, сопровождаясь барабанным боем и грубым ревом боевых труб. Орки на улицах затихли, недоумевая, что бы это могло предвещать, однако Шикара перестала расхаживать по зубчатой стене над восточными воротами и с удовлетворенной улыбкой вгляделась в густеющий сумрак.
Ибо вдоль реки к городу маршировала орда остеров - уроженцев востока, числом около пяти тысяч. С мрачными лицами и кроваво-красными знаменами, что развевались на вечернем ветру, они выглядели очень свирепо. А за ними пришла четырехтысячная толпа орков с севера. Они сказали, что орк по имени Кев пригласил их на военную пирушку, и хотя они не принесли с собой ни бутылки, у всех у них были мечи.
И так получилось, что часом позже через Западные ворота уже выступало воинство примерно из двадцати тысяч хорошо вооруженных и свирепых орков, остеров и южан. Впереди на белом жеребце ехала Шикара, а позади лежал пылающий город. И пока они маршировали к Бренду, ни одно существо не могло считать себя в безопасности. Все, что попадалось им на пути, будь то человек, животное или птица, становилось мишенью для их стрел или копий. Позади воинства стояли дым и смрад подобно хвосту какой-то нечистой кометы. А впереди все живые твари спасались бегством, неся с собой предупреждение о смерти и разрушении.
ПРОПАЩИЕ
Остров Венериче в Западном океане давно
прославился среди мореплавателей страшной
опасностью тех вод, что его окружают. Полные
неистовых течений и подводных рифов, эти
воды стали прибежищем контрабандистов,
дикого и свирепого люда, перевозившего
знаменитую эльфийскую травку Венериче на
материк на быстрых, юрких судах. Много
славных моряков погибло там, поглощенные
коварным океаном или убитые пиратами и
контрабандистами, пока в конце концов
попытка зайти в эти воды не стала
расцениваться как акт полного безрассудства.
И много было несчастных вдов, слишком
гордых, чтобы упоминать о страшных
Венерических Водах, что вызвали безвременную
гибель их мужей...
Розовая Книга Улай
"Стриженый чирок" быстро двигался сквозь ночь на восток. Дин, прислоняясь к резной голове дракона на носу, напряженно вглядывался в клубящийся морской туман и мучил себя тревожными размышлениями. После пары дней плавания по самым опасным в мире морям он уже начинал беспокоиться. У них оставалось восемь суток - восемь суток, за которые они должны были найти какую-то мишень или группу мишеней, достойных вагинского рейда, спланировать и оценить этот рейд, подготовить детальный анализ соответствующей логистики, а затем вернуться домой и устроить презентацию, которая будет достаточно интересна и забавна, чтобы убедить остальную часть племени не устраивать им немедленной экзекуции.
Пока что подходящей мишени они не нашли. Большие города были слишком хорошо защищены, а остальное побережье вконец опустошили бесконечные грабежи. Все деревни, которые им попадались, выглядели нищими. Половина строений там была сожжена, а селяне, едва завидев "Стриженого чирка" с драконьей головой на носу, хватали жалкие пожитки, которые у них еще оставались, и в темпе прятались вместе с ними в ближайших лесах или на холмах.
"И все же, - подумал Дин, - совсем пустой тратой временем это не назовешь". Действительно, двое суток на одном судне с восемнадцатью женщинами многому его научили. У него был малый опыт общения и слабое понимание противоположного пола, так что Дин привык думать о них просто как о немного других. Последняя пара дней наглядно продемонстрировала ему, насколько они на самом деле другие.
К примеру, опрятность женской команды казалась решительно за пределами понимания любого мужчины. Корабль выглядел аккуратным и чистым, все там хранилось, где положено. Этого Дин никак не мог понять. Раньше он участвовал в чисто мужских рейдах и думал, что после пары дней на палубе непременно должно быть по колено объедков, пустых бутылок, сломанных рыболовных снастей и затвердевших плевков.
Не то чтобы воительницы совсем не развлекались. Дин обнаружил, что почти вся команда запросто может его перепить. Женщины предпочитали странный коктейль из рома, смешанного с соком черной смородины, про который все деревенские мужчины всегда высказывались пренебрежительно как о напитке "не для мужчин". Теперь он понимал, почему. После нескольких стаканов этого дела мужчина полностью терял контроль над своими ногами, и его могло очень бурно и живописно вытошнить. Зато Дин обнаружил, что женщин совершенно не интересовали те якобы мужественные выходки, которые обычно устраивали подвыпившие вагины. Никто не брался ходить по веслу, не нырял в море с верхушки мачты и даже не заставлял Дина бороться на руках, чтобы чуть не выломать ему кисть. Зато тут велась масса грубой и оскорбительной болтовни. Дина порядком удивило и не на шутку обескуражило, насколько все это было неприлично.
Он также удивился тому, что произошло, когда на второй день его одолела привычная морская болезнь. Вместо того, чтобы посмеяться или выкинуть его за борт, Кайта на несколько минут скрылась на камбузе и появилась оттуда с травяным настоем собственного изобретения, от которого Дину и впрямь полегчало.
Впрочем, он все равно сумел довести дело до того, чтобы его выкинули за борт, и пришел к заключению, что с такой командой ему требуется очень аккуратно выбирать слова. Было очевидно, что Фьона по неясной причине ненавидела всякое упоминание о водоплавающей птице - во всяком случае, только такую интерпретацию Дин мог дать тому, что случилось в прошлую ночь. Свободные от вахты члены команды как всегда выпивали, и они с Фьоной обсуждали тот факт, что все крестьяне в прибрежных деревнях приучились спасаться бегством при виде предательской головы дракона. Дин предложил, чтобы они установили на носу какую-то другую фигуру - что-нибудь не столь агрессивное и устрашающее, а более милое и привлекательное. Игрушечного мишку, к примеру, или кроличка. Фьона сказала, что он, наверное, шутит. Дин, все больше увлекаясь затронутой темой, предложил, чтобы они попробовали что-нибудь такое забавное - скажем, тупика. Фьона заявила, что, вожак он там или не вожак, но они никогда не позволят ему поместить голову тупика на носу их корабля, пусть даже у него такое птичье название. Последовала краткая тишина, а затем Дин, наполовину себе под нос, пробормотал: "Тогда тебя, наверное, и кайра не устроит". Именно вслед за этим Фьона встала и выкинула его за борт. Позднее, после того, как остальные его выудили, она страшно извинялась, но Дин уже решил, что женщины очень странные люди и что в дальнейшем ему лучше держать свои идеи при себе.
Расположившийся у рулевого весла Мартин тоже мучился тревожными мыслями, но совсем по другой причине. Он перестал беспокоиться о том, что будет через восемь суток, ибо пришел к выводу, что к тому времени он уже будет мертв. Все дело в том, что за последние сорок восемь часов умеренная симпатия, которую Мартин испытывал к Клайре, когда они садились на борт, превратилась в полную и окончательную влюбленность. Всякий раз, как она появлялась в поле зрения, Мартин не мог оторвать от нее глаз. Когда она не появлялась, он продолжал видеть ее лицо. А порой и другие части ее тела. Интимные органы Мартина, похоже, зажили собственной жизнью, и большую часть дня ему приходилось расхаживать по кораблю с намеренно выставленным перед собой щитом. Он не сомневался, что как-нибудь на следующей неделе, когда Клайра будет вот так стоять и смотреть на него своими огромными глазищами, он просто не сможет удержаться от того, чтобы обнять ее и поцеловать. А Мартин знал, как любая женщина отреагирует на подобную выходку. Он видел, что произошло, когда Фьона ослышалась, приняв "кайру" за "Клайру", и решила, что Дин позволил себе всего-навсего двусмысленный намек. Если Мартин и впрямь что-то такое сделает, его прирежут в самом расцвете лет. Он видел, какой острый у Клайры нож.
Так что "Стриженый чирок" тащился сквозь ночь, имея впередсмотрящего, который ни клята не видел из-за тумана, и рулевого, чье внимание целиком сосредоточилось на завернутой в одеяло фигуре, что спала чуть поодаль. Это был бы верный рецепт кораблекрушения, если бы они точно не знали, где они и куда направляются. Но одним из главных сюрпризов путешествия стало открытие у Дина природного таланта к навигации. Стоило только дать ему карту и секстант, показать, где находится Полярная звезда, и он через несколько секунд безошибочно говорил, где корабль, и как далеко земля. За полчаса до этого Мартин дал ему карту и секстант, и Дин рассчитал, что при нынешнем курсе и скорости они достигнут земли неподалеку от Ай'Эля примерно через четыре часа.
К несчастью, Мартин не учел того факта, что Дин был полным невеждой в астрономии. Мартину просто не приходило в голову, что кто-то может не знать, какая из звезд Полярная. Увы, Дин снял показания секстанта, ориентируясь на звезду Оглопус в созвездии Септического зоба и сделав при этом ошибку градусов на двадцать. В результате его прикидка пострадала на добрых тридцать миль.
Первым намеком на это стал сдавленный и до смерти перепуганный крик Дина.
- Земля...
Тут "Стриженый чирок" замер как вкопанный, словно по самые помидоры влип во что-то совсем неподвижное, как, собственно, и получилось, а затем дал резкий крен на правый борт. Выброшенный вперед Мартин с грохотом приземлился среди аккуратно разложенных весел. Спящие тела покатились по палубе в хаотической массе рук, ног и одеял, а Дин полетел за борт почти по той же траектории, что и прошлой ночью. Последовала секундная пауза, пока все поднимались на ноги и ошалело озирались. Прежде чем кто-то успел что-то сказать, голова Дина вынырнула из-за борта.
- ...на носу! - несколько запоздало закончил впередсмотрящий, а затем снова полетел в море, когда от его головы отскочила метко брошенная пивная кружка Клайры.
* * *
Десятью минутами позже два друга с пристыженным видом брели по песчаному берегу, на который они налетели, а в ушах у них все еще звенела свирепая диатриба Клайры. Точку зрения обоих "воинов" относительно своего положения и перспектив еще больше усилила та гневная тирада, которую обрушила на них предводительница женщин. Дину вообще-то не понравилось, что его назвали придурковатой, кретинистой нематодой с умственными способностями недоразвитой амебы и лидерскими качествами гнилого бревна, но это в любом случае было намного лучше закапывания вверх тормашками по пояс в песок, что наверняка сделали бы мужчины. А Мартина, хоть издевка Клайры и задела за живое, так возбудили ее яростно сверкающие карие глаза, которые так и метали молнии, что он едва удержался от самоубийственной попытки немедленно наброситься на нее с объятиями и поцелуями. К счастью, руки его оказались заняты, удерживая перед пахом большой булыжник. А то Мартин мог бы совсем на посмешище себя выставить.
Когда друзья достигли края песчаного пляжа, дрейфующий туман заглушил шум прибоя, хотя временами до них все еще доносился громкий женский голос, изрыгающий проклятия по поводу слепого как пиллюк мудозвона, способного целый континент не заметить.
За песчаным пляжем густо росли пальмы. Их листва шелестела на почти неощутимом ветерке с моря, который задувал на пляж щупальца тумана и слабый запах разлагающейся растительности.
Дин растянулся на песке и волком глянул в сторону моря.
- Клятский туман! - пробормотал он. - Меня от него тошнит! Куда ни пойду, там непременно туман. И я никогда не вижу, на какой такой клят направляюсь. Всюду туман, туман, туман. И если не туман, так хотя бы дымка. А в те несколько раз, когда мне удавалось добраться до приличных размеров городка, он бывал полон смога. Это просто клятство кровавое! Так нечестно!
На самом деле так было очень даже честно. Хотя сам Дин этого не знал, но несколько месяцев тому назад он капитально напортачил с очередным ритуалом. Взывая к Нобаху, Богу Тумаков, он в итоге воззвал к Небуле, Богине Туманов, и та благодарно вознаграждала своего почитателя обильной сырой погодой, куда бы он ни направился.
Впрочем, пока Дин угрюмо сидел, сыпля песок сквозь пальцы и жалуясь на судьбу, Мартин его не слушал. Его внимание сосредоточилось совсем на другом. А затем ему показалось, будто он услышал в густых пальмовых зарослях какое-то подозрительное шуршание. Волоски у него на загривке встали дыбом. Мартин положил ладонь на рукоять меча и наполовину вынул его из ножен. Теперь, помимо ноющего под боком Дина, он больше ничего не слышал, но тишина среди пальм казалась гнетущей.