Тип записи: частная
Гиршунин дневник поразил меня. Я и представить себе не мог, что такой ушастый суслик способен к столь многословному самовыражению. А эти бесконечные, болезненно длящиеся предложения, будто пишущий отчаянно боится поставить точку и оттого продолжает нанизывать на почти уже исчезающую ось смысла все новые и новые, неизвестно к чему причастные и деепричастные обороты, сложные иерархии подчинений и припадочные придаточные, на скорую руку скрепляя их кривыми закорючками запятых, дрожащими от напряжения канатиками тире и союзами, изношенными вдрызг от чрезмерного употребления!
Зачем? Почему? Наверное, Гиршуни молчал так долго, что теперь, подарив самому себе возможность высказаться, он затруднялся даже на мгновение приостановить рвущийся наружу поток. А может, он просто боялся смерти, хотя бы и такой маленькой, как обычная точка: ведь точка — это тоже в некотором роде смерть.
Гиршуни начал вести свой сетевой дневник относительно недавно, около полугода назад, если положить за точку отсчета мое первое проникновение в его компьютер. В самом этом факте не было ничего необычного: подобных дневников и журналов, именуемых на профессиональном жаргоне «блогами», развелось к тому времени в Сети видимо-невидимо. Каждый более или менее регулярный интернетовский пользователь непременно заводил себе как минимум один блог, а некоторые — так и по нескольку блогов одновременно. Подавляющее большинство журнальных записей представляли собой обычный перечень повседневных событий, банальное пережевывание отрыжки уже многократно переваренных тем, скучные оценки и суждения, безапелляционность которых не уступала их же посредственности.
И тем не менее, блогосфера оказалась для многих настоящим прорывом: люди впервые получили возможность высказаться до конца. Ведь в обыденной жизни никто никого не слушает; любым разговором овладевает крикун, да и того постоянно перебивают и не дают закончить начатое. А знаменитое «молчаливое большинство»? Разве оттого оно молчаливо, что хочет всего лишь слушать дежурного оратора, шамана, властителя дум? — Как бы не так! Молчаливое большинство изнемогает от желания сказать какую-нибудь чушь, дурацкую, но свою — да только кто ж ему даст, такому безъязыкому и безмикрофонному? Но мало того: даже и те, кто с микрофоном, никогда не в состоянии выговориться: поджимает эфирное время… вот она, рекламная пауза, а там и футбольный матч… так что пожалуйте заткнуться, уважаемый властитель дум, уж извините, другим тоже надо.
То ли дело — блог! Мели, сколько вздумается, никто не остановит, не перебьет, не влезет посреди самого косноязычного предложения, не прервет полет самой бескрылой мысли. И ведь говорят, и говорят, и говорят… вот ведь счастье-то, вот ведь сбылось, вот ведь наконец-то…
— Ну ладно, говорят, — скажете вы. — А кто-нибудь это все слушает… или, правильнее сказать, читает? Есть такие?
— А черт его знает, — отвечу я. — Может, и читает. А может, и не читает. Что это меняет, в конечном-то счете? Вы думаете, того, кто с микрофоном, кто-нибудь слушает? Читает? Ерунда! Разве человек по природе своей — читатель? Нет, нет и нет. Каждый человек по природе своей — писатель, вот как. Писатель блогов.
Удивительно ли, что жизнь в блогосфере, да и в интернете вообще, намного ближе к истинной реальности, чем та, что снаружи? Наша наружная жизнь виртуальна до обидного: разве мы созданы для такого постылого псевдосуществования? Разве происходящее с нами вне интернета — следствие нашего свободного выбора? Разве мы решаем, где родиться и родиться ли вообще? Нет, нас забрасывает в мир, в его конкретное место самая невероятная случайность: случайная встреча случайных партнеров, их случайная случка, случайный сперматозоид, случайно добравшийся до случайной яйцеклетки, случайный выбор между абортом и рождением, случайная трезвость акушерки, случайная подмена в роддоме.
Разве мы выбираем воспитателей, систему обучения, направленность образования? Родись мы на десяток столетий раньше — и Земля стояла бы для нас на трех слонах; сейчас она вроде как вертится, но и это виртуально: кто поручится, что еще через пару сотен лет не станут учить иначе? Разве ограниченность скудного круга наших знакомств не делает иллюзорным выбор друзей?.. жены?.. мужа? Разве так называемые новости, о которых мы слышим из телевизора, не искажены, не инсценированы, а то и просто придуманы? Да, да и да, а значит, и новости с полным на то основанием можно назвать виртуальными. Но подумать только: вся эта завиральная виртуальность полностью определяет наше поведение, ход наших мыслей, которые таким образом, в свою очередь, становятся виртуальными! Вывод? — Нет ничего виртуальнее так называемого «реала»!
Ну можно ли сравнить эту навязчивую, насильственную неадекватность наружного виртуального бытия с сияющей реальностью Интернета?! Здесь, в блогосфере, в благосфере, ты наконец-то становишься истинным хозяином своей судьбы: ты сам выбираешь свою самость, самкость или самцовость, сам задаешь себе любое имя, возраст, национальность, пол. А если выбранное обличье тебе надоест, ты можешь с легкостью поменять его на другое или даже существовать одновременно в нескольких вариантах.
Здесь можно знакомиться и дружить на основании настоящего, взвешенного, личного выбора, единственный недостаток которого заключается лишь в том, что область его чересчур огромна и ограничивается лишь общностью языка. Здесь можно рвать отношения раз и навсегда, не опасаясь навязчивости бывшего приятеля или постылого соседа. Здесь не увидишь неопределенных гримас, загадочных улыбок, многозначительного пожатия плеч: все описывается словами — то есть максимально точно, однозначно, и любые непонятки могут быть выяснены тут же, на месте.
Здесь тебя всегда выслушают до конца, не перебивая, — просто потому, что нет никакой возможности перебить, остановить твои руки, торопливо терзающие клавиатуру всеми десятью пальцами или, наоборот, осторожно выцеливающие каждую клавишу по отдельности, поодиночке, как курица зерна. И пусть себе выцеливают… потому что — куда торопиться? Здесь у тебя всегда хватит времени ответить всем и каждому. И если человек действительно рожден для свободы, то интернетовская реальность подходит ему больше любой другой. Настоящая пропасть для истинно свободных людей…
Гиршуни вел свой дневник в закрытом режиме, помечая все свои записи как частные, видимые лишь ему самому. Ну и, конечно, потенциальному взломщику. На первый взгляд, эта закрытость противоречит заявленной выше цели блога: без помех рассказать кому-нибудь свою историю, быть, наконец, услышанным. Но это только на первый взгляд. Помните… кстати, обратите внимание на это мое обращение: кому оно адресовано, как вы думаете? Ведь мои записи тоже пока частные! Смотрите, какой парадокс: я обращаюсь к неизвестному «кому-то» и одновременно прилагаю все усилия, чтобы этот «кто-то» не увидел ни слова. Я защищаюсь сложной системой программ, ежедневно меняю пароли, возвожу стены и укрепления… и в то же время… — зачем?
Помните, в самом начале я рассказывал вам о ямке, в которую несчастные, лишенные блогосферы люди нашептывали свои секреты? Помните, я еще сказал, что этот блог — моя ямка? Принцип и в самом деле тот же. Нету на свете секрета, который не вылез бы в конечном счете наружу — из ямки, из блога, из подвала швейцарского банка, из самых дальних нор и пещер. Рано или поздно найдут, выкопают, взломают. Вопрос лишь — кто? Кем он будет, этот взломщик? Знаете? Нет? — Вот! В этом-то вся и штука!
Потенциальным взломщиком может быть кто угодно, практически каждый. А это означает, что, нашептывая в ямку, вы сообщаете свой секрет всем, всему человечеству! Поделись вы историей с соседом, с другом, с женой — это будет всего лишь одна конкретная персона… или две, или три, или сто. Да разве таких малых чисел просит душа? А вот тайна, похороненная в ямке, рассказана миллионам! Миллиардам! Понимаете ли вы это, мои неведомые взломщики? Не ямка это вовсе, а огромный рупор, громкоговоритель, сирена огненная. Вот вам и весь парадокс.
Так что частный характер гиршуниного дневника не мог меня обмануть: одинокий голос ушастого суслика предназначался ушам всего человечества — ни больше ни меньше. Как, впрочем, и мой… но речь тут не обо мне, правда ведь? Или неправда?.. О чем это я? — Ах, да: не мог меня обмануть. Удивительным было другое: этот трус даже в частном дневнике не посмел отказаться от своей проклятой фамилии! Подумайте: он ведь мог взять любое прозвище — хоть Марадона, хоть Шварценеггер, хоть Роберт Льюис Стивенсон! Любое имя! И не только имя, но и все, что с этим именем связано — весь багаж ассоциаций: силу, красоту, железную выдержку, интеллект, фантазию — что угодно. Мог — но не взял, не осмелился… жалкий, ничтожный шлемазл.
Зато он осмелился на другое. Вы не поверите, да и я сам обалдел, взглянув на историю гиршуниных путешествий по интернету: наш суслик взламывал чужие дневники! Что, в общем, неудивительно. Те, кто не в состоянии вырабатывать собственные соки, живут чужими. Обычно их называют паразитами, крадущими живую кровь. В случае Гиршуни это была кража со взломом — интернетовским взломом.
Чаще всего он присасывался к четырем конкретным блогам. Каждый из них содержал и публичные записи, доступные всем, но Гиршуни этим отнюдь не удовлетворялся. Я уж не знаю, каким путем он раздобыл пароли для входа в частные, скрытые дневники ничего не подозревающих блоггеров. Может, случайно — типа того, как мне удалось влезть в его комп. Может, намеренно — заслав бедным лохам какого-нибудь хитрого троянского коня: я уже упоминал, что в этой области мы достигли определенных высот.
Первый блоггер звался странным словом «Жуглан». Вернее, странным оно казалось мне тогда… сейчас-то… а впрочем, обо всем по порядку. Другая жертва гиршуниного взлома — Милонгера — частенько дразнила Жуглана, переиначивая его имя на «Мужлан», и ей нельзя было отказать в правоте. Думаю, что Жуглан завел себе публичный блог, имея целью исключительно прекрасный пол, по коему и до коего он явно был большой ходок и охотник. Грубый и громогласный, он канал под Ноздрева, хотя в нужные моменты даже мог продемонстрировать определенную начитанность — не более стандартного интеллигентского набора, но все же.
В остальное время Жуглан говорил сальности, пересказывал скабрезные анекдоты и непрестанно объяснялся в любви, расхваливая собственную мужскую доблесть и гарантируя осаждаемым дамам неземное блаженство. Поразительно, но эта гремучая смесь имела несомненный успех — если судить по частным записям жуглановского дневника, где он аккуратно документировал детали своих побед — вплоть до самых интимных подробностей, включая размеры, разы и объемы.
Чем этот мужлан так заинтересовал моего Гиршуни? Неужели только тем, что являл собой полную его противоположность? Впрочем, вполне вероятно, что ушастого суслика привлекал язык падонкафф, которым пользовался Жуглан. Мода на этот сетевой жаргон уже кончалась, но нет-нет да и находились любители писать «как слышится», подчеркнуто пренебрегая всеми правилами русской грамматики. В определенном смысле сетевой жаргон являлся продолжением, свидетельством, атрибутом все той же реальной интернетовской свободы, о которой я уже говорил — свободы, которой так не хватало людям в задерганной, давящей, тоталитарной и при этом насквозь виртуальной, иллюзорной, ненатуральной, так называемой «внешней реальности».
Жуглан был, пожалуй, самым последовательным адептом падонкаффского языка из всех, кого мне приходилось встречать. Подавляющее большинство падонкафф то и дело сбивались на «правильное», «внешнее» написание — просто потому, что им лень было пробовать каждое слово на слух. Они были не в состоянии соблюдать даже единственное правило, которое заключалось в том, чтобы писать не по правилам! Что ж, возможно, именно это и делало их настоящими падонками… В противоположность лентяям, Жуглан старательно выверял каждый звук: можно только представить, сколько времени у него уходило на написание каждой фразы!
На момент моего внедрения в гиршунин комп Жуглан вел интенсивную осаду девушки по имени Милонгера: досаждал ей дурацкими комментариями, назначал свидания, умолял «ацтигнуть тилифончик или, хатя бы, мыло» и так далее. Поразительно, но, видимо, Милонгере это нравилось. Иначе трудно объяснить, почему она включила именно Жуглана в крайне узкий круг блоггеров, которым было дозволено видеть и комментировать публичную часть ее журнала. Кроме него, в этот круг входила некая Машенька — ничем не примечательная москвичка — и еще одна девица, израильтянка, тянувшая свой армейский срок где-то в районе Рамаллы. Израильтянка звалась Антиопой и писала, скорее всего, с единственной целью хоть чем-то занять себя во время изнуряющего безделья ночных дежурств.
Уже упомянутая здесь Милонгера привлекала особенное внимание Гиршуни и, нужно сказать, неспроста. Почти каждая запись в ее журнале состояла из двух частей: публичной, примечательной разве что чрезмерной резкостью суждений и навязчивыми перепевами на тему одиночества, и частной, секретной, которую Милонгера, видимо, полагала надежно укрытой от чужих глаз. Здесь она давала волю воображению, изобретая поистине детективные продолжения невинных «публичных» историй. Почитав милонгеровские «секреты», можно было заключить, что речь идет по меньшей мере о безжалостном серийном убийце. Думаю, никакой здравомыслящий человек не мог бы принять эти выдумки за чистую монету. Но был ли Гиршуни здравомыслящим?