— Когда это было?
— Так уж вышло, что Боджер помнит точнехонько, потому как это был его собственный день рождения: четвертого марта.
— Четвертого марта прошлого года? — в полном замешательстве воззрился на беднягу Боджера Дойл.
— Эй, да вы, выходит, дурак? Или как?
— Боджер, простите мою глупость, — сказал Дойл. — Но следует ли вас понимать так, что вы и Дилкс сели на поезд до Йоркшира четвертого марта прошлого года, то есть месяц спустя после того, как Дилкса повесили? И за много лет до окончания вашего срока?
— Правильно. Лэнсдоун и я, и еще те, кто подписался на это.
— В каком смысле «подписался»?
— Ну, с этим типом, который заявился в тюрягу.
— В тюрьму Ньюгейт?
— А вы, похоже, не улавливаете, а?
— Пожалуйста, Боджер, мне необходимо понять. Что это был за человек?
Боджер поднял глаза к потолку.
— Бородища. В очках. Короче, сутенер.
— Ну хорошо, Боджер. И к чему этот джентльмен клонил? Что он вам обещал?
— Я вам вот что скажу: про эту чертову фабрику он ничего толком не объяснил. Да, сэр. Потому я и дал деру, как я вам рассказал. И думаю, что они все равно меня ищут…
В этот самый момент воздух прорезали резкие полицейские свистки.
— Копы!
Тревога мгновенно охватила всех в зале. Те здоровяки, что играли в кости, кинулись врассыпную. Боджер развернулся и, прежде чем Дойл успел сообразить, помчался в раздевалку. Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ввалился целый эскадрон полицейских с дубинками. Еще одна группа полицейских ворвалась с черного хода, и справиться с игравшими в кости было делом считанных минут. Боджер ловко уворачивался от ударов, и полицейским пришлось с ним повозиться. Схватив Дойла за руку, Барри предлагал оставаться на месте.
— Нам же будет лучше, сэр, если мы не побежим, — сказал он, пытаясь перекричать гвалт.
— Но ведь Боджер как раз собирался сообщить нам…
— Не беспокойтесь, сэр, очень похоже, что мы окажемся с ним в одной камере.
— Но мы ведь не играли в кости!
— Попробуйте докажите это копам. Как ни крути, мы попались.
К ним направлялись двое полицейских. Барри положил обе руки за голову, посоветовав Дойлу сделать то же самое. Вместо этого Дойл ринулся навстречу полицейскому.
— Послушайте, — закричал он. — Я врач!
— А я королева Виктория, — проговорил полицейский, свалив Дойла с ног мощным ударом.
Первое, что увидел Дойл, придя в себя, было озабоченное лицо Барри.
— Хреново себя чувствуете, сэр? — жалостливо спросил Барри.
— Где мы?
— В тюряге. Думается, нас засунули в Пентонвилл.
Дойл попытался сесть, но голова кружилась, как на карусели.
— Осторожно, сэр, — сказал Барри. — Тут у вас шишак здоровенный.
Дойл нащупал у себя на лбу огромную шишку размером с гусиное яйцо. Дотрагиваться до нее было больно.
— Что произошло, Барри?
— Вы малость поскользнулись, сэр, в полицейском фургоне. А потом вас разок кинули на пол, ничего особенного, сэр. Ну, пока я вас не усадил на эту скамейку, вы были чуток не в себе.
Когда в глазах перестало двоиться, Дойл огляделся. Они находились в общей камере, которую вместе с ними занимало сборище головорезов, и среди них он узнал многих игроков в кости. Камера была жутко грязной и больше напоминала общественный туалет, чем что-либо другое. Тараканы величиной с палец бесстрашно шныряли повсюду, залезая в ботинки и одежду арестантов; те, похоже, вполне свыклись с такой компанией.
— Случалось бывать за решеткой, сэр? — спросил Барри.
— Никогда.
Барри с сочувствием посмотрел на Дойла:
— Местечко, конечно, не особо приятное. Дойл огляделся.
— А где Боджер?
— Боджера Наггинса здесь нету, сэр, — ответил Барри.
— А в фургоне он был?
— Я бы сказал, что нет, сэр.
— Вы думаете, он сбежал из спортивного зала? Вы видели?
— Нет, сэр, не видел.
Дойл снова дотронулся до шишки на голове.
— Какое нам предъявили обвинение?
— Обвинение? Никакого, сэр.