— Он прав, вы знаете это, — промямлил Дойл.
— Я тоже права, — парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.
Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании.
В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:
— Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.
— Странно было бы осуждать его за это, — сказал Дойл.
— Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, — добавил Спаркс, поворачивая ключ.
Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:
— Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. — Обернувшись к Дойлу, он сказал: — Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.
— Куда вы, Джек? — взволнованно спросил Дойл.
— Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, — проговорил Спаркс, направляясь по коридору.
— Джек, что вы задумали? — занервничал Дойл.
Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.
Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:
— Не уходите.
— Вам надо хорошенько выспаться.
— Не думаю, что это удастся.
— И все же вам надо отдохнуть.
— Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, — обернулась к нему Эйлин. — Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.
— С чего вы взяли…
— Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?
Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.
— Ну и вид, — пробормотала она.
— Не так уж плохо, — начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.
Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.
— О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… — вздохнула она.
— Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, — уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.
— Ай да доктор! — рассмеялась Эйлин. — Хватит хмуриться. «Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…»
— «Я вас не разлюбил, Офелия», — подхватил Дойл реплику из «Гамлета».
Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.
— Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? — мило улыбаясь, спросила Эйлин.
— Не удостоился такого счастья, — пробормотал Дойл. — Меня зовут Артур.
Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.
— Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.
— Что за причины? — удивился Дойл.
— Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.
— В каком смысле — опасно?
Эйлин пожала плечами.
— Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.
— Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
— Возможно, возможно.
— В чем же опасность?
— Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. — Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. — Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?
— Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.
Дойл достойно выдержал пристальный взгляд Эйлин.
— Вы думаете, что я все-таки видел вас на сцене? — спросил он.
— Да. В известном смысле видели.
Последовала долгая пауза.
— Мисс Темпл…