Дойл почувствовал, что Александр колеблется.
— Да, естественно, — наконец ответил он.
«Ему не хочется говорить об этом, — подумал Дойл. — Он не хочет, чтобы у меня возникли какие-то подозрения. Странно. Выходит, Александр Спаркс просто недооценивает меня».
— У вас были сложности в отношениях с братом?
— Сложности?
— Вы были с ним соперниками?
Александр снова улыбнулся.
— О нет. Вовсе нет.
— Мальчики частенько объединяются против общего врага. С этой точки зрения ваши родители не были для вас таким врагом?
— Простите, я не совсем понимаю.
— Я пытаюсь уяснить, не испытывал ли Джонатан враждебности по отношению к родителям? — скороговоркой произнес Дойл. — Иными словами, не был ли тот страшный пожар чем-то большим, чем следствие некой случайности?
Высказанное Дойлом предположение сразу успокоило Александра Спаркса.
— Надо же. Интересно, — протянул он. — Признаюсь, доктор, мне часто приходила в голову эта же мысль.
— В самом деле? А вы не могли бы припомнить, был ли у Джона какой-нибудь талисман или что-нибудь в этом роде? — бесстрастным тоном продолжал Дойл. — Такие безделушки — фетиши, как мы их называем, — помогают понять внутреннюю природу душевного заболевания.
— Талисманы?
— Это может быть все, что угодно: камешки, ожерелья, дешевенькие украшения, даже локоны волос.
По лицу Александра пробежала легкая тень. Уж не догадался ли он об игре, которую вел Дойл?
— Нет, ничего такого я не припоминаю, — сказал Александр, выглядывая из окна экипажа.
Дойл в раздумье кивнул головой.
— Агрессивного отношения к детям, в особенности к младшим, Джонатан никогда не выказывал?
— Нет, никогда, — с некоторым раздражением ответил Александр.
— А к женщинам? По мере того как он становился старше?
— Нет. Во всяком случае я об этом ничего не знаю.
— А когда вы почувствовали, что враждебность Джона направлена против вас?
— Ни о какой враждебности по отношению ко мне я не говорил…
— Значит, вы отрицаете…
— Я не говорил…
— Но враждебность все-таки была?
— Он был очень нервным ребенком.
— Может быть, он ревновал вас к матери?
— Возможно.
— Может быть, Джонатан считал, что любовь матери должна принадлежать ему одному?
— О да, я думал об этом!
— Возможно, он ревновал к ней и отца?
— Разумеется, ревновал, — убежденно проговорил Александр.
— Возможно, он думал, что стоит только устранить всех соперников, и ее любовь…
— Совершенно верно!
— То есть был только один путь, не так ли?
— Да, наверное.
— И поэтому вы подожгли поместье?
— Именно!
Дойл остановился. Александр Спаркс поймал себя на слове, едва успев произнести его. На его холодном и неподвижном лице появилось выражение глубочайшего презрения.
— Следовательно, вы действительно верите, что Джонатан убил родителей? — спросил Дойл, пытаясь сохранять тон заинтересованного ученого.
— Да, — холодно произнес Александр.
Губы его искривила зловещая ухмылка; ноздри раздувались; глаза угрожающе потемнели. Что-то неистребимо хищное появилось во всем его облике. Дойл вздрогнул, увидев, что скрывается под благопристойной маской, которую надел на себя этот человек.
— Понятно, — сказал Дойл. — Весьма интересно, мистер Спаркс. Я приму к сведению все сказанное вами. Это хорошая пища для размышлений.
— Почему бы вам не поразмышлять вслух теперь же? — с нескрываемой угрозой проговорил Александр Спаркс.
— Действительно, — пробормотал Дойл. — Если то, о чем вы рассказали, — правда, а я не вижу причин, заставляющих вас говорить неправду, то совершенно ясно, что ваш брат опасен для общества. И разумеется, вам грозит большая опасность!
Спаркс откинулся на сиденье, удовлетворенно хмыкнув.