112576.fb2
На закате мы остановились где-то посреди леса и разбили лагерь — если только падение из седел на кучи прошлогодней листвы и уговоры не разбегаться, которые Паоло адресовал лошадям, можно назвать разбиванием лагеря. Оба мы не спали уже два дня, а я и того дольше. В тот раз в Теннебаре мы спали от заката и до рассвета, и только под конец долгой ночи мне вновь приснился сон. И он оказался не менее странным, чем все происходящее…
Услышав его крик, я понял, что мне пора седлать Ясира. В течение часа он ему понадобится, да и мы с Молли, пожалуй, тоже, неважно, что час был поздний, когда никому нет резона шляться по округе, кроме волков, сов да разбойников. Половинка луны проделала около половины своего ночного пути, так что я не мог назвать это слишком опасным. Я сам никак не мог от этого увильнуть, но лошадей в глухую темень молодой хозяин брать бы не стал. Как-то раз ему захотелось, но я объяснил, что Ясир не заколдован, чтобы видеть в темноте, и, если он сломает себе ногу, нам придется его бросить. Поэтому в темные ночи мы бежали на своих двоих по лесным тропам, пока один из нас не падал от усталости. И всегда этим одним оказывался я. Я получил пару здоровых ног где-то лет пять назад, когда принц вылечил меня магией, и никак не мог понять, почему его так тянет на них носиться.
— Давай, Молли. Ума не приложу, и как это ты до сих пор не научилась сама себя седлать, мы ж сколько раз уже этим занимались.
Она нежно и тепло дыхнула мне в ухо. Мы трое — Молли, Ясир и я — всегда были наготове, ожидая в конюшне его прихода.
— Ты что, вообще не спишь? — спросил он.
Не думаю, что он представлял, как жутко он кричит, а может, он просто не хотел об этом думать.
— Подумал, что сегодня неплохая ночь для прогулки, — ответил я.
— Ты не обязан ездить со мной, — как обычно, напомнил он.
— Ты же знаешь, я люблю ездить верхом — даже среди ночи.
Как всегда, около часа мы скакали так быстро, как только были способны лошади. Мы подъехали к знакомому озеру, и я придержал Молли. Она была покладистой и с хорошим чутьем, но ноги у нее были слабее, чем у Ясира. Нужно дать животным остыть и передохнуть, прежде чем ехать обратно. Молодой хозяин всегда прислушивался ко мне насчет лошадей.
Мы позволили им напиться и пощипать траву, а сами тем временем растянулись на земле, залитой лунным светом. Прежде мы часто лежали так, ни разу не обменявшись ни словом, но в эту ночь молодой хозяин снова заговорил о своих снах.
— Ты уверен?.. — спросил я, не успев задуматься.
— Это не лорды! — перебил меня он. — Я знаю. Нет, не они! Не они!
— Не они! — закричал я и рывком сел, обсыпав ворохом палых листьев Паоло, который вслепую размахивал кинжалом, одновременно пытаясь выпутаться из одеяла.
— Что стряслось?
— Ничего, — ответил я, прислоняясь спиной к дереву. — Как обычно.
— Снова сны?
Я кивнул и зажмурился от яркого солнца, так и не сказав Паоло, что, кажется, я видел его сны вместо своих собственных. Похоже, я сходил с ума.
Мы ехали на северо-запад так быстро, как только могли бежать лошади. Паоло мог убедить их сделать все, о чем бы ни попросил, он нежил и баловал их, вставал среди ночи, чтобы поговорить с ними, чистил и подкармливал лакомствами, которые отыскивал по дороге.
Хотя серая сумка опустела, Вроун, Занор и Об пополняли наши припасы, так что мы могли не заезжать в деревни и города и не оставлять лишних следов. Троица мелькала туда-сюда так часто, что вскоре мы уже не вздрагивали от их появлений и исчезновений. Я велел им платить медяками из моих истощающихся запасов за все, что они берут, но зачем это делать, они не понимали совершенно. Обмен еще имел для них какой-то смысл, но, попробовав деньги на вкус, внимательно рассмотрев их и подбросив в воздух, они так и не нашли им применения и заявили, что я, должно быть, ошибся. Но я настаивал на своем, и, хоть я и не знаю точно, думаю, они уступили мне, по крайней мере, в этом. На вопросы же они по-прежнему не отвечали.
На двенадцатый день пути мы ехали по предгорьям Валлеора, взбираясь по бесконечным травянистым склонам, усеянным белыми камнями, и объезжая стороной тысячи холодных озер и редкие овечьи пастбища. Серое небо висело низко, каждый день шел дождь. Наша обувь пропиталась влагой, ноги мерзли, но когда я уже готов был попросить Вроуна раздобыть нам сухую обувь, все трое исчезли и на этот раз не вернулись. К тому холодному закату, когда мы с Паоло лежали за огромными гладкими валунами, раскатившимися по травянистому склону холма, и наблюдали за наделом овцевода, Вроуна с товарищами не было вот уже три дня. Желудок Паоло ревел, как бычье стадо.
— Не выйдет, — прошептал он, когда я знаком велел ему не шуметь.
В скалистых местах вроде этого звук разносился удивительно далеко. Удары молота в одном из строений внизу звучали так, словно наковальня стояла у меня между ног. Блеяние стада, пасущегося в долине, и журчание полутора десятков тоненьких ручейков, сбегавших по уступам, звонко отзывались эхом в разреженном воздухе.
Мы наблюдали за наделом с раннего полудня, когда я заметил овцевода, в котором легко узнал рассказчика из Прайдины. Когда он закончил чинить ограду загона, мы проследили за ним до самого дома. И у пастуха, и у его сына были луки. Мне не хотелось проверять быстроту их рук, если они примут нас за волков или воров, так что я решил подождать темноты, чтобы обойти долину, не потревожив их. Луна должна была вскоре взойти, и, хотя она еще была молодой, света от нее было достаточно, а ночь стояла ясная. Она укажет нам дорогу к нашей цели. А там уж мы увидим, что сможем.
Крепкого сложения молодой парень подоил коз и отнес ведра в крытый дерном сарай, припавший к земле посреди долины. Вкусные запахи струились из дымохода. Когда девичий голосок крикнул, что ужин готов, заурчало уже и у меня в животе. В долине стало еще тише, когда дородный овцевод отложил молот и направился в дом. Мы с Паоло разделили черствые остатки мясного пирога, который Вроун добыл нам дня три назад. Но мясо уже подванивало, так что, не желая рисковать, мы выбросили начинку и сжевали лишь черствую сальную корку.
После того как сумерки сгустились в ночную тьму, семейство появлялось лишь ненадолго: девочка выплеснула ведро воды в небольшой огородик и снова наполнила его из прудика, парень справил нужду у загона для овец, а седобородый овцевод выкурил трубку. Вскоре все уже были в доме и потушили свет.
Паоло вернулся на холм, чтобы забрать лошадей, и мы тихо провели их по краю надела, держась с подветренной стороны от овец и собак. Крупный и желтый серп луны висел над горизонтом на юго-востоке, и в его свете мы отыскали чахлую елочку, которая, по словам овцевода, отмечала вход в скальное ущелье. Мы протиснулись туда, ведя за собой лошадей и радуясь, что стены его не настолько высоки, чтобы совсем спрятать в тенях ненадежную тропу. Ущелье вывело нас на вершину низкого, узкого гребня, тянущегося к северу.
— Ты уверен, что это верный путь? Это не похоже на дорогу.
— Это именно то, что он мне описал. Он Очень подробно рассказывал, думаю, хотел доказать, что не выдумал все это. Высматривай заросли можжевельника, похожие на огромный разлапистый куст. В сотне шагов за ними дорога и гребень повернут на восток. Там и начнем поиски.
Именно там, где гребень горы внезапно сливался с крутым горным склоном, мы нашли пирамидку из камней и плоский валун, на котором пастух со старшим сыном обнаружили вещи мальчика в день, когда он пропал.
— Ничего я тут не вижу, — сообщил Паоло, почему-то шепотом, когда мы обшарили в лунном свете камни и мягкую ровную землю.
Лишь несколько приземистых кустов росли на скале. И лишь горный козел мог взобраться на отвесный склон за пирамидкой, и повсюду вокруг виднелись только бесконечные уступы, покрытые коротким, жестким дерном, бесконечные овечьи катышки и бесконечная ночь. Ни дороги. Ни черно-пурпурного неба. И звезды были белыми, как обычно, а не зелеными.
— Может, это неправильное место или время. И чего я ожидал? Я был так уверен…
Паоло фыркнул и зачерпнул из мешка неполную пригоршню овса, извиняясь перед Молли и Ясиром за долгую и трудную погоню за капризом.
Нам не оставалось ничего другого, кроме как лечь спать и с утра все заново обдумать. Я мог бы поговорить с овцеводом, убедиться в том, что история правдива, а место и время Сплетающий Души правильны. Это должно быть так. Других подсказок у меня не было.
Мы расстелили одеяла на сырой земле, и вскоре Паоло уже похрапывал. Он мог спать хоть на ветке дерева, хоть в седле… хоть полумертвым, привязанным к стене стойла, как в ту ночь в Зев'На, когда мы с ним подружились.
Я ненавидел воспоминания о Зев'На. Я жил там немногим дольше года и все же до сих пор мог закрыть глаза и ощутить кожей палящее солнце пустыни, вдохнуть пыль, гарь и кровь тренировочных полей зидов. Жизнь до Зев'На казалась ненастоящей, как будто ее прожил кто-то другой — в чем-то так оно и было. Комигор походил на сказочный замок. Мне было проще вспомнить цветочный запах уродливых покоев Филомены, чем ее лицо. Было нетрудно свыкнуться с мыслью, что она не была мне матерью. Она никогда не вела себя как мать. Она, как и я, никогда этого не чувствовала.
Проще было вспомнить папино лицо — лицо Томаса, хоть оно и сливалось с обликом моей настоящей матери. Брат и сестра были очень похожи. Как я любил, когда Томас возвращался домой из поездки, потому что тогда от него пахло лошадьми, кожей и маслом, которым он смазывал клинки! Пробыв дома некоторое время, он начинал пахнуть, как спальня Филомены.
Я многим обязан Томасу. Он так никогда и не узнал, что Зиддари-Изгнанник, лорд Зев'На, подменил обреченного на смерть младенца его сестры Сейри на его собственное дитя. Томас старался быть хорошим отцом, но я боялся, что он распознает во мне колдуна и арестует меня. Десять лет Зиддари искажал разум Томаса и втянул его в войну, в которой ему не было места. Что сталось бы со мной, если б он не вспомнил обо мне перед смертью и не попросил сестру передать мне, как сильно он меня любит? Возможно, ничего из этого не произошло бы, и сейчас я уже стал бы герцогом Комигора, сражался бы за честь короля Эварда и, может, обручился бы с королевской дочерью Роксаной. Так задумывали Томас с Филоменой. Или, может, меня выследили бы лейранские шерифы, чтобы сжечь на костре, как моего настоящего отца. Но, вероятнее, Зиддари обнаружил бы чары, связавшие моего покойного отца с принцем Д'Нателем, и тоже забрал бы меня в Зев'На. Но тогда там не случилось бы моей матери, чтобы удержать меня от разрушения Моста. От порабощения мира ради лордов.
Я натянул поверх плаща одеяло и подоткнул его под спину, между собой и скалой. Ночь становилась все холоднее. Я пожалел, что не могу поговорить с матушкой. Попросить у нее совета. Она отлично умела разгадывать загадки и так много обо всем знала. Иногда меня подмывало рассказать ей больше о том, что со мной происходит. Но она лишь ужаснулась и огорчилась бы, поскольку с этим ничего нельзя было поделать. И мне не хотелось, чтобы она пересказывала это принцу; а она не любила ничего от него скрывать. Теперь же я даже не знал, жива ли она.
Я долго не мог уснуть той ночью. За несколько дней нашего с Паоло путешествия я выспался так, как мне не удавалось с самого возвращения из Зев'На, так что сейчас сон не шел ко мне. Вместо этого мои мысли бродили по кругу, я тревожился о матушке, о принце, который желал мне смерти, и о лордах, которые просто желали меня.
К тому времени, как луна пересекла небо и повисла над горизонтом прямо передо мной, мои мысли окончательно разбрелись. Я просто смотрел на ее серп, становившийся все больше и ярче, пока не заполнил собой все мое поле зрения. Когда свет окутал меня и проник внутрь, мир отступил. Сопение Паоло звучало тихо и отдаленно. Я больше не дрожал от холодного ветра и едва чувствовал связь с жесткой, стылой землей. Только луна была в моих глазах… луна… Что там говорил овцевод?
«Том вернулся домой поздно, и луна была в его глазах».
— Паоло! Проснись!
Я потянулся к нему, не поворачивая головы, его рука, казалось, была дальше от меня, чем луна. Я почувствовал, как он заворочался. Осторожно, чтобы взгляд ни на чем больше не задержался, я сомкнул веки и развернулся лицом к камню позади. Я снова открыл глаза — и увидел лунную дорожку, уходящую прямо в склон холма. Только самого склона там больше не было. Я смотрел на совершенно иную местность. Там тоже была ночь, но другая. Небо было пурпурным и черным, и совсем непохожие на те, что остались у меня за спиной и над головой, горели зеленые звезды.
— Скорее! — Мой голос донесся откуда-то издалека, едва различимый, хотя я не пытался шептать. — Отвяжи лошадей, брось все. Возьми меня за руку.
И оттуда же издалека я услышал голос Паоло, отвечающий мне:
— Добрый Джеррат, сохрани нас! Твои глаза пожелтели! Что стряслось? Ты?..
— Не беспокойся. Я вижу дорогу. Поспеши. И держись крепче. Я не чувствую твоей руки.