К горлу подкатывала тошнота. Я потянулся к поверхности, но не смог найти ее.
«Расслабься… плыви по течению… убедись, в какой стороне верх. А теперь тянись снова».
По-прежнему ничего. Сердце заколотилось чаще.
«Тише, тише. Вен'Дар следит. Тебя не бросили тонуть в прошлом».
В озере Памяти ощущалось биение, пульсация жизни где-то в его глубинах, поначалу далекое, когда я только вошел в него, но становившееся все сильнее, пока я барахтался, пытаясь найти выход. Ритм увлекал меня в том направлении, которому противились все мои инстинкты. Глубже. В ужасе я рванулся против течения и, открыв глаза, увидел темное пятно на слоистом каменном карнизе. И хотя все мое тело требовало воздуха, я заставлял себя втягивать эту грязную жижу. Пятно росло — крутящаяся воронка с бездонной черной сердцевиной. Я уже не мог вырваться, и медлительный водоворот неумолимо увлек меня в темную глубь, скрутив клубком.
Какое-то плотное, волокнистое, упругое вещество окутало мои молотящие конечности, сжимаясь плотнее и плотнее, пока даже болезненная желтизна озера не затерялась в темноте. Пульсация продолжалась, выдавливая желтую массу из моего тела, но не позволяя мне дышать ничем другим.
И спустя один душный, давящий миг слепого ужаса и безысходности меня выбросило в озеро холодной, кристальной воды. И с первым отчаянным глотком воды из озера Возрождения нахлынули чувства, которых я так боялся, — безбрежная вселенная ощущений. Любовь, одиночество, горе, радость — вся радость, какую я только знал, — и весь мой гнев тоже, и ненависть, и ужас, но в должном равновесии и соотношении. В течение часа я тонул в чувствах двух жизней, ощущая, как они обосновываются на правильных местах, словно песок в трещинах мостовой.
Такова способность нашего народа — воспринимать все, что дает жизнь, с верной точки зрения, на фоне величественного полотна вселенной, принимая и смакуя равно хорошее и дурное. Смотреть на жизнь без шор — тяжело и больно, поскольку вам не остается ни малейшей возможности самообмана, но из этого видения рождается наша сила.
Лицом вниз я качался на прохладной, ласковой зыби озера, словно обломок кораблекрушения в приливе, позволяя ей нести меня, как пожелает, вперед и назад. У меня уже не осталось сил что-то менять, равно как и желания. Некоторое время спустя палец ноги царапнул по камню. Я слегка шевельнулся. Мои ступни протащило по каменистому дну, а чуть погодя — и колени. И только тогда я выполз, изможденный, на галечный берег.
Я стоял на четвереньках, выхаркивая воду, руки едва удерживали меня, и холод пещеры вскоре объял меня и пробрался внутрь. Как и прежде, белая хламида легла мне на плечи, и рука протянулась, чтобы помочь мне подняться. Но эта рука не принадлежала Вен'Дару. Она была тонкой и бледной, с длинными, изящными пальцами, которые выглядели сильными и искусными.
Я коснулся руки, убеждаясь в ее реальности, прежде чем осмелился взглянуть дальше, но никакая бледная игра воображения не могла состоять из столь милых мне плоти и крови. И я поднял глаза на сияющее лицо моей возлюбленной Сейри и в усталой скорби оплакал боль, которую мне придется принести ее прекрасным глазам.
— Ждите моего знака: две вспышки, перерыв, потом еще одна. Все будет хорошо, сударыня. Вот увидите.
Коснувшись моей руки, Паоло исчез в ночи. Очень темной ночи.
Развалины Калле Рейн — Львиного грота — лежали, словно пятно копоти на черном плаще пустынной долины. Лишь несколько звезд мерцали в окутывающей меня полуночи — последние предвестники сияющих небес Авонара, точно так же, как клочковатый терновник и серая ломкая трава, упорно пробивавшиеся сквозь щебень, были последними остатками жизни, отмечавшими границу Пустынь. Даже порыв ветра не колыхал холодного воздуха, и только уханье охотящейся совы, отдававшееся эхом в пустынных каменных утесах за моей спиной, нарушало тяжелую тишину.
Там… Крошечный огонек сверкнул в руинах, словно одна из одиноких звезд оставила попытки рассеять подступающую тьму и упала в долину. Заметил ли кто-нибудь темную фигуру, так осторожно спускающуюся к огоньку по скалистому склону? Кто ждал там, в развалинах каменных стен далеко внизу?
Как бессмысленны все наши предосторожности. Если тот, кто ждет нас в Калле Рейн, окажется не тем, кем назвался, то и это место, без сомнения, окружено сторожевыми чарами, которые дадут ему знать, что его ловушка захлопнулась. Но если он — лишь тот, кем себя называет, то он один и нам нечего бояться.
Волнение и предвкушение, обострявшие мое зрение и слух, заставлявшие мурашки бежать по коже от каждого звука, не имели отношения к правде о событиях той ночи. Они, должно быть, остались еще от той первозданной невинности, когда жизнь была непрерывным чудом, а выживание зависело от запахов и звуков, приносимых ночным ветром.
Ужас был моим верным спутником, когда я пряталась в скалах над Калле Рейн, и его сестра, печаль, нависла над темным горизонтом, ведь если только не вмешается какое-нибудь чудо, мое дитя погибнет еще до рассвета, и истинное сердце моего супруга умрет вместе с ним. Это было обоюдное самопожертвование, настолько невероятное, что его могло требовать лишь спасение трех миров. И я — женщина с некоторым жизненным опытом, но без малейшей капли колдовской силы — была единственным голосом, смеющим кричать, что цена слишком высока. Я не могла допустить этого. Даже если бы сами лорды Зев'На умерли вместе с моим сыном, гибнущим от руки отца, — даже ради такой цели я не могла этого допустить.
Я оставалась с Кейроном все время обряда очищения, скрываясь в тенях, пока он боролся со своими демонами. Никакие заверения Вен'Дара не могли умерить моего ужаса, когда он опускался под воду каждого из озер и не выныривал в течение нескольких часов.
— Неужели это действительно необходимо — чтобы он прошел через все это, Наставник? — спросила я после того, как моя любовь слепо проковыляла от озера Тьмы к озеру Забвения. — Если это не обратит изменений…
— Он — Д'Натель, сударыня, — ответил Наставник. — И хотя столь дорогая вам сущность все еще является его частью, она стала зависеть от страстей Д'Нателя. Обряд может вернуть человека в границы переносимого, и если что-то и способно успокоить ярость, снедающую его, поднять из глубины хоть маленькую частичку того, кем он был когда-то, то только это.
Так что я не знала, чего мне ожидать, когда Кейрон выбрался на берег из озера Возрождения, и даже не пыталась истолковать слезы, умерившие его улыбку. Но в чем бы ни была суть этого обряда, я чувствовала бесконечную любовь в его сильных объятиях.
— Про эту часть, Вен'Дар, ты не упоминал! — хрипловато сообщил он человеку, стоящему за моей спиной. — Я бы ни за что не стал мешкать так долго, если б только знал, что за чудо ожидает меня.
— Этот приз я добавил специально для вас, государь. Но, если помните, я с крайней уверенностью говорил вам, что по окончании обряда вас будет ждать госпожа.
— Какое заклинание тебе пришлось сплести, чтобы сделать возможным этот величайший из даров?
Его холодные пальцы гладили меня по лбу, щекам, губам, шее.
— Это не только моя заслуга, но рассказ об этом последует вместе со всем прочим. А пока я позабочусь об огне и нашем ужине.
Улыбающийся Наставник поклонился и удалился в смежный зал пещеры.
— День видений. Если ты всего лишь одно из них — не говори мне об этом, — попросил Кейрон, зарываясь лицом в мои волосы, едва способный говорить из-за сотрясающей его дрожи.
— День волшебства, — ответила я, целуя его плечо и шею. — Во всяком случае, больше чем просто день. Я торопила его последние часы, а теперь не хочу, чтобы он заканчивался.
Он чуть отстранился, и я увидела тень грусти, набежавшую на его лицо.
— Сейри, я должен сказать тебе…
Я накрыла рукой его губы.
— Не сейчас. Наставник уже развел огонь в соседней пещере. И как бы мне ни хотелось остаться с тобой в этом прекрасном месте, я уже вся промокла и вскоре замерзну, как и ты сам. Все остальное подождет.
Тугой узел в моей груди, ослабший на какой-то миг, затянулся снова.
В смежной пещере Вен'Дар приготовил не только огонь, но и суп, чай, сухую одежду — и Паоло. Мы долго спорили, оставлять ли его вместе с нами, и пришли к заключению, что отсрочкой мы ничего не добьемся. Кейрон будет ожидать его. И в самом деле, увидев нашего юного друга, присматривавшего за костром и почти не осмеливающегося выглянуть из-под взлохмаченной челки, он лишь сдержанно кивнул Вен'Дару.
Какое-то время мы не говорили ни о чем, кроме еды, костра и того, как нам лучше рассесться. Действительно важные вещи казались слишком тяжелыми, а все остальное — поверхностным.
Кейрон выпустил мою руку лишь для того, чтобы натянуть штаны, рубашку и шерстяную куртку, которые дал ему Вен'Дар, и стянуть сзади мокрые волосы кожаным шнурком. Но как только мы уселись рядом на полу пещеры, он обнял мои пальцы холодной левой ладонью, пока правую использовал для того, чтобы выпить три кружки дымящегося супа, а потом еще три чая. Но когда мы наконец закончили есть, он поцеловал мою руку, осторожно положил ее мне на колено и привалился спиной к гранитной глыбе, оглядывая нас, словно мировой судья — трех карманников.
— Итак, кто начнет?
— История юного Паоло, государь, наиболее занимательна, — ответил Вен'Дар. — Но я начну с небольшой ее части, коей сам был свидетелем, и с моих теорий о природе наших затруднений. Полагаю, они позволят воспринимать рассказ Паоло беспристрастно. Ваша супруга одновременно будет и нашим свидетельством, и нашим адвокатом.
— Значит, теперь ты можешь со мной говорить? — спросил Кейрон Паоло, вздернув бровь.
— Это было не мое решение, государь. Вы поймете.
— Тогда рассказывайте мне свои сказки, все вы. Я весь внимание.
Вен'Дар начал рассказ с истории его заключения у Раделя и уверенности, что Мен'Тор и Радель намеревались подстегнуть гнев Д'Нателя, чтобы Кейрон стал восприимчивее к их убеждениям, касающимся ведения войны. Затем Наставник рассказал о заклятии Раделя и о том, как Паоло открыл секрет списка даров, который и позволил Вен'Дару освободить нас.
— Он мечтает стать Наставником. Его церемониальное одеяние готово вот уже долгие годы, — пояснил Вен'Дар.
— Он сможет носить его в Пустынях, в изгнании! И ведь это ничего не меняло. Заставить Сейри умолкнуть — да, пожалуй, это ускорило то, что и так уже происходило со мной. Но ваша история не меняет ничего действительно важного: Джарета, Гар'Дена, предательство, покушение на жизнь Сейри. Радель обыскивал руины поместья, когда ее ранили, — я видел, как свет его фонаря мелькал в окнах. Мы застали Герика, когда он стоял над Сейри с окровавленным ножом в руке. И Паоло заметил, как Герик, а не Радель попятился от нее и бросился прочь.
— Но, государь, моя история меняет многое, — ответил Вен'Дар. — Вы услышали только первый намек на истинную загадку. Забудьте пока о Мен'Торе и Раделе и снова прислушайтесь к моей истории. Как мне удалось воспользоваться открытием Паоло, когда я не мог и дня от ночи отличить? Я не владел собственными мыслями. Что-то еще… кто-то еще вмешался…
И когда Кейрон подался вперед, внимательно вслушиваясь в его рассказ, Вен'Дар описал влившуюся в него таинственную силу, которая помогла ему освободить себя, а потом и меня.
— …Никто не внушал мне этого списка, знание было моим собственным, выраженным в словах, которыми я излагал его вот уже тридцать пять лет. Но мне дали силу, внимание и рассудок, Чтобы воспользоваться тем, что я знаю. Вторую подсказку я получил, когда ваша супруга пришла в себя, заглянула в глаза вот этого вот юноши и увидела там нечто нежданное. А третья последовала, когда я проснулся в своей башне следующим утром и обнаружил письмо вашего сына…