Наставники встали, а толпа притихла, когда Кейрон шагнул из дверей на балкон и прошел на его середину. Ночной ветер мягко колыхал его простой темно-синий шелковый наряд, и узкая серебряная отделка на подоле и рукавах поблескивала в свете ламп. По обычаю Целителей дар'нети серебристая лента удерживала левый рукав поднятым и обнажала шрамы на предплечье. Под распахнутыми полами виднелись меч и кинжал Д'Арната, висящие на поясе.
— Народ Авонара, храбрые воины, защитники Долин и нашего города, последней надежды миров! Я созвал вас сюда в скорби и надежде, чтобы рассказать вам о великих переменах в нашем мире.
По моей спине пробежали мурашки. Хотя он говорил без резкого крика, обычного для публичных выступлений, я слышала его так отчетливо, словно он стоял в трех шагах от меня.
— Четыре года назад я дал обет разорвать цепи страха, выкованные теми, кто правит в Зев'На. Я обещал служить вам так, как назначено Наследникам Д'Арната, исцелять раны, нанесенные войной, и воспитать из своего сына преемника, чтобы жизнь могла процветать и далее во всех мирах, отданных нашей заботе. Ни с чем из этого я не справился.
Ни вздох, ни крик, ни шепот не приглушили строгой ясности его суждения.
— Среди мужчин и женщин, что слышат меня сейчас, нет никого, кто не потерял бы близких по воле зла, которым является Зев'На. Вы видели, как ваших сыновей и дочерей, ваших родителей, братьев и сестер уводили в рабство, пытали, сводили с ума или убивали. Вы знаете, что моя семья страдала вместе с вашими и что лишь благодаря таланту и умению ваших Наставников я жив и хожу по великолепным холмам Авонара. Сегодня я должен сказать вам: на мне пресечется род Д'Арната.
Мое тело, разум и душа обратились в камень, а по площади наконец пронесся долго удерживаемый выдох слухов и обсуждений. То здесь, то там раздавались скорбные стенания, лишь затем, чтобы немедленно стихнуть, когда Кейрон заговорил снова.
— Мой сын, признанный Наставниками дар'нети пять лет назад, был совращен лордами Зев'На. Собственной рукой он сразил свою мать, мою возлюбленную супругу, его действиями были уничтожены Наставники Джарета и Гар'Дена и Круг, объединивший наших блистательнейших чародеев. Его вина очевидна, его подчинение лордам бесспорно, и завтра, через час после рассвета, он будет казнен за эти преступления. Собственной рукой я совершу это ужасное дело, потому что лишь Наследник Д'Арната вправе решить, что жизнь дар'нети стала слишком неправедна, опасна или извращена, чтобы ее продолжать. Это — горчайшая печаль для всей Гондеи, равно как и для меня, и мне понадобится вся ваша сила, чтобы совершить этот горький поступок.
Но вы не должны падать духом, ведь извилистые дороги приводят нас в самые неожиданные места, места, о которых мы не смели и мечтать, и для тех, кто следует Пути, наши печали дают нам силу. При выборе своего нового преемника мне пришлось задуматься обо всех наших бедах, о жизни, истории, силе и неудачах, о том, чем я — и вы — стали в этой бесконечной войне, и я пришел к убеждению, что перемены, обрушенные на нас этими страшными событиями, станут ключом к нашему будущему. Слишком долго был я поглощен собственным горем, гневом и решимостью исправить все зло, каким оно виделось мне, и потерял из виду Путь, потерял ясное видение, которое он предлагает нам. Многие из нас сбились с Пути за последнюю тысячу лет. Это величайшее зло, которое принесли нам лорды, — они заставили нас уничтожать все лучшее в себе.
Наставница Се'Арет поведала мне, как Наследник может назначить преемника не одной с ним крови, и завтра на рассвете я это сделаю. Авонар счастлив множеством достойнейших мужчин и женщин, и каждый из них хранит в сердце заботу о процветании нашего народа, каждый из них неусыпно стоит на страже против разрушений Зев'На, каждый из них неоспоримо отважен и предан. Но взгляд единственного человека позволил ему увидеть истинную угрозу, выдержать натиск клеветы, бесчестия и лживых обвинений, доказав свою стойкость. И я рассудил, что именно он более всего достоин наследия Д'Арната.
Те, кто сидел на балконе, серьезно кивали на протяжении всей речи Кейрона, но теперь кое-кто принялся неловко ерзать. Старый Устель наклонился к Мен'Тору и, тыкая сыну пальцем в грудь, что-то зашептал на ухо. Но тот оттолкнул руку старика и оправил свое одеяние с таким видом, словно он уже вдыхал изысканный воздух царственности.
Кейрон не обращал внимания на шевеление за спиной.
— Когда дни мои будут сочтены и новому Наследнику придется занять мое место, его рука направит вас с мудростью и послужит вам верой и правдой. Он приведет вас к возрождению — не только Пустынь, но и вас самих. И тогда от каждого из вас, а не только от Наследника, будет проистекать сила, которая защитит Мост Д'Арната и восстановит наш мир. В эту полночь мой преемник встанет в одиночестве, недремлющим, на Мосту, и к завтрашнему рассвету он обретет знание Наследника, чтобы сохранить его до тех пор, пока не придет время, когда я не смогу больше служить вам. Этой ночью в присутствии всего Авонара я, Д'Натель, единственный законный Наследник великого Д'Арната, провозглашаю своим преемником Вен'Дара ин Кирана. Се'на давонет, Вен'Дар, тека Гире Д'Арнат!
В толпе нарастал ропот удивления, неверия, смятения и страха того, что принц сошел с ума, провозгласив преемником того, кого вот уже два дня слухи называли или погибшим, или обесчещенным. Но когда Вен'Дар шагнул из дверей на балкон, протянул ладони и преклонил колени перед Кейроном, ропот перерос в возгласы радости и одобрения, давно затаенной надежды и обновленной веры, пока звук не покатился по городу, словно ураган. Досада рокотала за этой бурей, раздавались и свист, и озлобленные выкрики, славящие Мен'Тора. Но когда Кейрон поднял Вен'Дара и обнял его, почти все голоса слились в едином реве:
— Се'на давонет, Вен'Дар, тека Гире Д'Арнат! — Славься, Вен'Дар, следующий Наследник Д'Арната!
— Вен'Дар! Вен'Дар!
Мем'Тара немедленно поднялась и преклонила колено перед Вен'Даром, и Се'Арет, после секундного замешательства, обняла Заклинателя, как будто он был одним из ее давно потерянных сыновей. Но Устель скрестил на груди руки и остался в кресле, а Мен'Тор, Радель и еще двое или трое человек стремительно покинули балкон.
— Он убил его, — проговорила я, обращаясь ни к кому и ко всем сразу.
— Разве он не сказал «завтра»? — тихо спросил Барейль из-за моей спины.
— Нет, не Герика — пока нет, — а Вен'Дара. Он умышленно унизил Мен'Тора перед всем Авонаром. Не считает же он, что Мен'Тор смирится с этим. Жизнь Вен'Дара в страшной опасности.
— Если так, то принц, без сомнения, будет бдителен.
«Без сомнения…» Конечно. Разозлить Мен'Тора, чтобы он совершил промах. Устранить угрозу, поймав его на несомненном предательстве. И провозгласить преемником Вен'Дара, чтобы, когда Герик умрет…
Как раскат грома следует за вспышкой молнии, так и я наконец увидела истину. Я не знала замысла Кейрона, но поняла, каким должен стать его итог. Он тоже собрался умереть — и не только той частью, которая была моим мужем.
В эти последние часы он решил, что не позволит Д'Нателю уничтожить Авонар.
— Сударыня, я должен… Вам нехорошо? Вы плохо выглядите.
Не проронив ни слова, я отмахнулась от руки Барейля. Мне было очень нехорошо.
— Я должен идти к принцу, сударыня, как мне и приказано. Хотите ли вы что-нибудь передать ему?
Да, я хотела передать слишком многое — даже для дульсе, способного вместить в себя знания сотен библиотек. Что я могла сказать?
— Просто передайте ему… я понимаю последствия его выбора.
И наконец я поняла, почему так важно было, чтобы я затаилась. Я была уликой против Мен'Тора. Если он заметит ловушку или решит выждать благоприятного времени, Кейрону потребуется свидетельство, чтобы в любом случае обвинить его. Он хотел дать Вен'Дару свободу учить и направлять народ Авонара без опасений, что Мен'Тор ему помешает. А я оставила в Доме Наставников Роксану, знающую о моем существовании и местонахождении.
«Дура, почему ты раньше не подумала?»
И во всем этом новообретенном понимании я не обнаружила никакой надежды для Герика. Тогда, в Калле Рейн, Кейрон обнаружил что-то, что лишь ускорило выполнение его запутанного замысла, и я не видела ни такого его поворота, ни намека в его словах, который сохранил бы Герику жизнь. Я смутно задумалась о том, чтобы снова спуститься в его темницу, но у камеры не было видимого запора, а у меня — ни капли колдовской силы. Я дошла до пределов своих способностей и понимания.
Так что я не сделала ничего. Пока взбудораженные толпы разбредались по общественным заведениям и домам, я сидела у окна, все еще представляя себе, как Кейрон стоит на опустевшем балконе и ветер ласкает его длинные волосы, словно рука любимой. Нежная Айме принесла мне шаль и чашку чая, надеясь унять мою дрожь, но, хотя ночи позднего лета и в самом деле уже стали прохладными, платок из гусиного пуха не смог меня согреть. Так что девушка отвела меня в озаренную свечами спальню, сняла мою обувь и накрыла мягкими одеялами, которые некогда выбрала именно для меня.
— Попытайтесь заснуть, сударыня, пока я схожу за принцессой. Я разбужу вас перед рассветом.
Я лежала, свернувшись в темном гнезде огромной кровати, и мне уже не оставалось ничего, кроме как позабыть обо всем. Я больше не могла думать, поскольку мысли о чем бы то ни было казались мне невыносимыми.
Глубокой ночью, уже после того, как прогорела оставленная свеча, я очнулась от тяжелой полудремы. Широкая ладонь лежала у меня на щеке, мягко стирая пролитые во сне слезы.
— Не плачь, любимая, — послышался в темноте голос. — Я сделаю все, что можно сделать. Слушай меня внимательно. Ты не должна сдаваться, даже в самом глубоком горе. Мне нужно, чтобы ты сыграла ту роль, которую, кроме тебя, никто не смог бы сыграть. Следуй Пути, любимая, и знай, что ты останешься со мной навсегда.
Прежде чем я смогла стряхнуть с себя сонную тяжесть или открыть глаза, чтобы увидеть его лицо, он мягко поцеловал мои веки, и я соскользнула в объятия мирной дремоты. Когда Айме разбудила меня в темный предрассветный час, чтобы сообщить, что Роксана все еще не нашлась, я могла бы посчитать все это лишь сном, если бы не огненно-красная роза, расцветшая у моей постели.
Д'Натель ненавидел ждать. Его раздражение начиналось с напряжения челюсти, продолжалось нервным покусыванием губ и пальцев, просачивалось беспрестанными движениями, все более разрушительными, и, наконец, прорывалось каким-либо словесным или телесным насилием, служившим лишь для того, чтобы выращивать темную, горькую сердцевину злобы, которая жила внутри него. Внутри меня.
Некогда в Авонаре, моем утраченном Авонаре, жил Садовник, который зачаровывал городские сады, чтобы те цвели каждый год на один день дольше. И спустя тридцать лет город стал известен чудесным климатом, позволяющим цветам не вянуть на месяц дольше, чем везде. Эту притчу рассказывали детям дж'эттанн, уча их терпению. В жизни, когда любая странность может привести тебя на костер, и среди людей, для которых наслаждение каждым мгновением, каждым ощущением вело к нарастанию великолепной силы в самой сути их естества, терпение числилось среди наивысших добродетелей.
Необходимость терпеть создавала одно из основных противоречий между мной и Д'Нателем. По этой причине он никогда не мог собрать достаточно сил, поэтому я не мог больше исцелять, и поэтому же я не имел возможности направлять дар'нети так, как должно. Это была, наверное, самая тяжелая истина, открытая мне обрядом очищения. Я вышел из озера Возрождения обновленный душой и нашел Сейри живой и настоящей: драгоценнейший из даров, которые я когда-либо просил у жизни, стоял передо мной, но я все же не мог насладиться этим мигом, потому что должен был — хотел — жаждал совершить казнь моего сына. Я был собой настолько, насколько это вообще возможно, но этого было недостаточно.
Так что, прячась сразу же за Воротами на Мост Д'Арната, наблюдая через стену белого пламени, как мой друг Вен'Дар преклоняет колени в безмятежном размышлении и ожидании того, кто придет убить его, я вдруг осознал, что стискиваю зубы и снова и снова вонзаю кинжал в холодную слякоть перед моим лицом. Холодная слякоть была нынешним воплощением того маленького островка постоянства, который я мог создавать из изменчивого хаоса по ту сторону Ворот. После сегодняшнего дня… не будет. Не будет больше крови на моем мече. Не будет той бодрящей волны чар, накатывавшей, когда я шагал через ревущее пламя Ворот, Не будет бесконечных споров между человеком, которым я был, и человеком, которым я хотел быть. Не будет больше ничего, если все выйдет так, как я задумал. Погружая кинжал в жидкую грязь, я едва не расхохотался в голос при этом слове — «задумал». Комета, проносящаяся через скопления планет, и то была мне в большей степени подвластна, чем предстоящие события.
Вен'Дар вот уже несколько часов неподвижно стоял на коленях на жемчужно-сером камне, протянув руки, чтобы обнять пламя Д'Арната. Скорее всего, он замерз. Его белое одеяние было тонким, а Привратный зал — холодным, в сиянии Ворот проявлялись скорее чары, чем настоящий огонь. Но холод, подступающий страх перед ножом, метящим в спину, ноющая тревога — ждет ли все еще там, за ревущей завесой пламени, его друг, принц Авонара, не спит ли он, наблюдает ли, в своем ли он уме — были терпеливо вплетены в гобелен Вен'Даровой жизни, когда он сделал новый шаг по Пути. Я завидовал терпению, холоду и страху Вен'Дара. Д'Натель не понимал Пути и делал все, чтобы не дать мне почувствовать ничего, кроме его ярости.
«Думай. Используй время. Планируй. Что, если Мен'Тор не заглотит наживку? Что, если рассветет, а Вен'Дар так и не подвергнется нападению? У тебя останется лишь час на то, чтобы привести Сейри, Вен'Дара и Паоло к Наставникам, подтвердить преемство Вен'Дара и убедить совет, что Мен'Тор и его сын — убийцы. Опасно. Ненадежно». Оружие, выхваченное из руки нападающего, запечатлевшее его желание убить, окажется куда более весомым доказательством. Даже Устель не сможет это оспорить. Так я сделаю все возможное ради будущего моего народа и смогу наконец спокойно приступить к оставшимся на повестке дня вопросам: сыну, лордам Зев'На и своей смерти. «Мог бы оставить себе и побольше времени». Да, спешка была необходима, чтобы выбить у них почву из-под ног, но столько всего могло пойти не так. А я просто хотел поскорее закончить с этим.
К моему облегчению, лишь немногим позже дверь в Привратный зал — осознанно и открыто оставленная без охранных чар, когда Вен'Дар начал бдение, — распахнулась. Мен'Тор, все еще облаченный в роскошный наряд, вошел в зал. Я стер грязь с кинжала, обнажил меч и низко пригнулся, готовый к прыжку. Главное — рассчитать время. И жизнь Вен'Дара, и вину Мен'Тора необходимо сохранить. Я не чувствовал ни удовлетворения, ни страха, только потребность покончить с этим.
Мен'Тор пришел один, и руки его были пусты, когда он встал, глядя сверху вниз на моего друга, словно суровый отец, готовый наказать непутевое чадо.
— Какое заклинание ты сплел, Вен'Дар, чтобы заполучить в руки руины Авонара? Какими чарами заставил безумного принца отречься от этого великолепия — святого пламени Д'Арната — и сложить его горящим к ногам посредственного чародея?
Я едва мог расслышать резкие слова, которые с ледяным хладнокровием цедил Мен'Тор. Вен'Дар, погруженный в размышления, не выказывал даже осведомленности о его присутствии.
— Из всех препятствий на моем пути я не предполагал споткнуться именно о тебя. Я не отдавал должного твоей хитрости. Почему ты не мертв?