Дорога в это время, когда на шоссе мало машин, должна была занять не больше часа. Таким образом, миссис Кроуди должна была приехать не позже десяти. Джон еще немного почитал книжку — какой-то фантастический боевик — а потом решил приготовить, наконец, ужин; можно было дождаться матери, но ему хотелось продемонстрировать ей, что он вполне способен решать бытовые проблемы. Большого труда это не требовало — в холодильнике еще оставались полуфабрикаты, которые оставалось лишь засунуть в микроволновку. Затем он решил еще заказать пиццу и позвонил в круглосуточную пиццерию.
Там вышла какая-то заминка, и пиццу доставили с опозданием было уже 10:12. Однако миссис Кроуди все еще не было. Джон выразил свое неудовольствие разносчику и вернулся в дом. «Наверное, она уехала не сразу, а еще трепалась с тетей Анжелой», — подумал он. «Однако, этак еда остынет.» Прошло еще 10 минут. Потом еще и еще.
В 10:45 Джон, давно уже барабанивший пальцами по столу, встал и нервно заходил по кухне. «Ну, где ее черти носят?» Он решил есть один и сделал это без особого аппетита, нарочито медленно и избегая смотреть на часы. Затем все-таки посмотрел. 11:03.
«Если бы они так заговорились, она бы позвонила, что задерживается. Наверняка бы позвонила. Неужели решила меня проучить? На нее это совершенно не похоже.» Он мог бы сам позвонить тете, но гордость не позволяла. «Наверняка ведь нажаловалась ей на меня! Еще не хватало теперь увещевания от тетки выслушивать!»
В 11:15 он все-таки снял трубку и позвонил. Тетя Анжела была откровенно испугана, когда услышала, что миссис Кроуди до сих пор нет. «Она выехала сразу же, в девять. Ну, может, пять минут десятого. Пожалуйста, Джонни, пусть она позвонит сразу же, как приедет. Я понимаю, что ты волнуешься. Я тоже теперь не усну, пока не узнаю, что все в порядке», — у тети Анжелы всегда было что на уме, то и на языке, и она даже не попыталась сделать вид, что в происходящем нет ничего особенного.
Джон медленно опустил трубку на рычаг.
— Ну, где она?! — крикнул он пустой квартире. — Где?!
«Ничего же не случилось, — повторял он про себя. — Ведь правда, ничего не могло случиться?»
Логика, однако, подсказывала обратное. Стояла осень, днем моросил дождь, дорога была скользкой. Да и в темноте легче чего-нибудь не заметить. Особенно, если ты спешишь домой, а чувства твои расстроены из-за ссоры с сыном.
«Надо лечь спать, а когда я проснусь, она будет уже дома», - решил Джон. Он плюхнулся, не раздеваясь, на кровать, но сон не шел к нему. В животе словно разливался жидкий азот. Джонни встал, снова зажег свет, снял с руки часы и сунул под подушку, чтобы не видеть. Он хотел развернуть к стене часы на шкафу, но прежде взгляд его упал на циферблат. 11:38. Долго удерживаемые слезы разом прихлынули к горлу, и Джонни зарыдал в голос.
Отчаяние не позволяло ему оставаться на одном месте; он ходил по всей квартире, оглашая ее рыданиями и размазывая слезы и сопли по лицу. Иногда он падал на пол и принимался стучать по нему кулаками; иногда кусал себе губы и пальцы — больно, но все же не до крови. Мысль о том, что в случившемся виноват он сам, заставила его подумать о самоубийстве, однако даже и на пике истерики он сохранил достаточно разума, чтобы не принять эту идею всерьез.
«Она жива,» — повторял он, как заклинание, — «просто попала в больницу. Не во всех же авариях гибнут люди!»
Затем ему пришла в голову мысль, что, если бы произошла авария — а она должна была случиться часа два назад — то ему бы уже сообщили из полиции, ведь у матери были с собой документы. Потом он услышал шум подъезжающей машины и бросился к окну. Автомобиль завернул за угол дома, но Джон успел увидеть, что эта машина ему незнакома, и снова в отчаянии сел на пол.
Затем в замке повернулся ключ.
Миссис Кроуди вошла, чуть прихрамывая, но Джонни в первый момент этого не заметил. Он бросился к ней. Рыдания его сразу прекратились, но слезы продолжали катиться.
— Мама… мамочка… где же ты была… я чуть с ума не сошел… — всхлипывал он, обнимая ее.
— Ох, сыночек, прости меня, пожалуйста, — у нее самой слезы подступали к глазам от этой сцены, — прости, милый… Понимаешь, просто какой-то каскад невезения. Я была как раз между Гринстауном и шоссе, когда вдруг спустило колесо. Машину вынесло на обочину, но ничего, мне удалось нормально остановиться. Ну, я включила огни, жду, пока кто-нибудь проедет мимо и поможет. А эта проселочная дорога как вымерла. Ни туда, ни обратно ни одной машины. Я ждала-ждала, потом поняла, что надо идти либо назад в Гринстаун, либо вперед до шоссе — там все-таки и в это время суток движение есть. До шоссе было ближе, зато из города сразу можно было позвонить. Но только я вылезла, как в этой темноте поскользнулась на глине и подвернула лодыжку. Ну ты представляешь? До Гринстауна я бы уже просто не дошла, уж и не знаю, как до шоссе доковыляла… Да еще не первая машина остановилась… Зато этот джентльмен был так любезен, что подвез меня прямо до входной двери. Я бы могла попросить его остановиться у автомата на окраине и позвонить, но это было бы лишь на десять минут раньше, я решила, что лучше уж быстрей доеду…
— Мамочка… — рыдания снова подступили к горлу Джонни, — ты прости меня за все… что было… я…
— Все будет хорошо, сынок, — она гладила его волосы. — Мы снова друзья, да?
— Мамочка… мамочка…
Таким образом, вся тщательно спланированная теория Джона рухнула — а заодно он получил представление о том, что его ждет, когда мать умрет. Представление сильно смягченное, ибо в этот раз он и на пике отчаяния сохранял надежду, что она жива.
На следующий год Джон заканчивал школу, а его матери исполнялось 60. Еще до того, как произошли два эти события, у миссис Кроуди впервые случился сердечный приступ.
Врач, приехавший по вызову, дал ей лекарство и сказал, что хотя обследоваться нужно, ничего особо опасного, по всей видимости, нет — обычные возрастные явления; нужно лишь принимать таблетки, если что-нибудь подобное повторится. Обследование вроде бы подтвердило его слова. Тем не менее, Джон был не в себе несколько дней; ледяные когти страха терзали его изнутри, не оставляя практически ни на минуту; к тому же он страдал и от мысли, что сам подорвал здоровье матери, воплощая в жизнь свою «теорию». И слова «возрастные явления» его не успокаивали. Смерть — это тоже возрастное явление.
В эти дни он даже провалил контрольную по химии, ставшей в выпускном классе его любимым предметом. Потом он, конечно, наверстал упущенное. Он уже знал, что будет поступать в университет штата на химический факультет. Тот находился недалеко — всего в двух часах езды; стало быть, каждый уик-энд Джон проводил бы дома. Однако на неделе все равно нужно было жить вдали от дома и от мамы, и это сильно омрачало его радость по поводу окончания школы.
В день выпуска Джон пришел только на официальную часть; получив аттестат, он немедленно и навсегда покинул школьные стены, оставив бывших одноклассников веселиться на выпускном балу. Некоторые из них проводили его удивленными взглядами, другие отнеслись к этому как к должному. В старших классах стена отчуждения вокруг Кроуди уже не была такой прочной, и он вполне мог бы ее разрушить, если бы захотел — но он совсем не хотел этого.
Миссис Кроуди, конечно, знала заранее, что он не останется на бал. Она не была от этого в восторге; хоть в глубине души ей и было приятно, что сын предпочитает ее общество, она понимала, что, если он не научится ладить с людьми, это будет здорово мешать ему в жизни. Она утешала себя, что, когда он станет студентом, все переменится — ведь сверстники уже не будут ассоциироваться у него с детскими обидами.
В тот день она испекла яблочный пирог, и они вдвоем отпраздновали окончание школы. Позже, когда миссис Кроуди уже легла, Джон достал фотографию класса, которую ему вручили вместе с аттестатом. Первым делом он аккуратно вырезал из нее собственное изображение и сунул его в семейный альбом. Затем пошел на кухню. Там он положил фотографию на разделочную доску, взял большой нож с острым концом, улыбнулся, предвкушая, а затем принялся яростно колоть ненавистные лица. Он надеялся, что мать не услышит — это было не совсем так, стук доносился и к ней в спальню, но слабо; она слышала его сквозь сон, но не проснулась.
Наконец, фотография вся была издырявлена. Джон отложил нож, пошел в туалет и бросил ее, смяв, в унитаз, а затем помочился на нее. Потом плюнул сверху и спустил воду.
— Вот теперь я окончательно закончил школу, — сказал он вслух.
Потом были вступительные экзамены, которые Джон успешно выдержал, а осенью началась учеба в университете.
Естественно, мысль о том, чтобы жить в общежитии с другими студентами, была для него невыносимой; он снимал маленькую квартиру на окраине городка. Это обходилось дороже, но отцовских денег пока хватало, тем более что в скором времени Джон, как способный студент, был освобожден от платы за учебу.
Надежды миссис Кроуди на то, что он сойдется с новыми товарищами, не оправдались. Правда, конфликта, как в школе, уже не было, но Джон держался с остальными студентами холодно и отстраненно. Большинство из них он презирал — они были столь же примитивны, как и его одноклассники, с такими же тупыми интересами и вульгарными манерами. Вскоре его перестали звать на вечеринки, и даже любители пообсуждать свои сексуальные похождения смущенно примолкали в его присутствии. Джона это полностью устраивало.
Единственным, что его не устраивало, была разлука с матерью. Дело было даже не в том, что ему не с кем было пообщаться — он занимался химией всерьез, и учеба практически не оставляла ему времени ни на что другое. Но теперь, вдали от матери, зная о неладах с ее здоровьем, он еще острее чувствовал страх за ее жизнь. Старые кошмары мучили его чаще, чем раньше; он звонил домой каждый день. Миссис Кроуди неизменно отвечала ему, что с ней все в порядке, но это было не совсем так. За первый год учебы Джона ее здоровье ухудшилось; было еще несколько приступов. Он ни о чем не знал до тех пор, пока однажды — Джон в это время учился уже на втором курсе ее не забрали в больницу.
Он примчался к ней посреди недели, бросив занятия. Врач заверил его, что жизнь миссис Кроуди вне опасности, и она скоро сможет вернуться домой. Тем не менее Джон проводил по много часов в ее палате. Мать уверяла его, что все это пустяки, что ему нужно вернуться и продолжать учебу, но Джон попросту не мог этого сделать. Он знал, что это бесполезно: лекции будут проходить мимо его ушей, глаза будут бессмысленно соскальзывать со строк учебников. Наконец, миссис Кроуди выписали, и Джон вернулся в университет, где ему предстояло наверстывать пропущенное. Отныне страх не оставлял его ни на минуту.
Некоторые из одногруппников заметили, что Кроуди стал еще мрачнее, чем обычно. Однако его репутация не располагала к выражению сочувствия; если кто и готов был проявить к нему участие, то просто не решался. И действительно, скорее всего такая попытка вызвала бы раздраженный ответ «Оставь меня в покое!» Джон боролся со своим страхом, пытался еще больше загрузить себя учебой, чтобы вытеснить мысли о матери; иногда это срабатывало, но ненадолго. Однажды вечером Джон купил бутылку виски и впервые в жизни напился. Наутро, однако, ему было так плохо, что он решил не повторять эксперимент.
Когда миссис Кроуди оказалась в больнице во второй раз, Джон учинил врачу форменный допрос, требуя сказать ему все.
— Мы делаем, что можем, мистер Кроуди, но медицина не всесильна, — сказал доктор, протирая очки. — Положение вашей матери отнюдь не трагическое, но тем не менее половина людей на земле умирает от сердечно-сосудистых болезней. Хотя наука делает большие успехи, в таких случаях, как этот, мы пока не можем вернуть человеку здоровье. Мы можем лишь препятствовать развитию болезни…
— Короче, сколько еще проживет моя мать? — резко прервал его Джон.
— Так вопрос не стоит. Миссис Кроуди может жить еще долгие годы. Но сказать, что риска совсем нет, значило бы обманывать вас. При внезапном сильном приступе и несвоевременно оказанной помощи роковой исход, к сожалению, возможен. Повторяю, вероятность этого невелика, требуется особо неблагоприятное стечение обстоятельств…
— Может быть, нужна операция?
— Увы, мистер Кроуди, пока в нашем арсенале нет операции, способной омолодить сердечную мышцу.
На протяжении летних каникул Джон почти не расставался с матерью, и та уже сама беспокоилась, видя, что сын боится и на минуту оставить ее одну.
— Джонни, милый, я не такая уж старая развалина, как тебе кажется, — говорила она с улыбкой. — Подумаешь, пару раз полежала в больнице. Если что, мое лекарство со мной. Живи так, как тебе хочется, я совсем не хочу тебя стеснять.
Но эти слова приносили не больше плодов, чем зерна, упавшие на бетон. Летом, живя с матерью, Джон еще мог как-то бороться со своими чувствами, но когда осенью начались занятия на третьем курсе, его жизнь превратилась в ад, где дневной изнуряющий страх сменялся ночными кошмарами. Ему становилось все труднее сосредотачиваться на учебе, он делался рассеянным, однажды в лаборатории перепутал реактивы, пробирка взорвалась, и брызгами кислоты ему обожгло лицо.
В конце концов даже его научный руководитель не выдержал и спросил напрямую:
— Кроуди, что с вами творится?
— Вас это не касается, — грубо ответил Джон.
— Я уважаю ваше право на частную жизнь, но меня не может не касаться, когда один из лучших моих студентов начинает сдавать в учебе. В каком состоянии ваш курсовой проект?
— Я… ну в общем я изучил материалы…