– Нет – никак нельзя. Они будут очень злы. Им нужно расслабление. Или устроят драку в лагере. Меня могут снять с должности. Я, со своим отрядом, итак уже на плохом счету… Ну, вот скажи – ты думаешь о военной карьере?..
Волод сжал кулаки, прохрипел:
– Ну, конечно, отец…
– Так что – терпи!..
С девушки начали срывать одежды. В ее руках блеснул нож. На нее навалились – вывернули руки. Несколько раз ударили.
– Стерва – убить хотела! Ну, будет тебе любовь!..
С безграничном спокойствием отвечала она:
– Вы итак уже мертвы. Сейчас свершиться еще один грех. К сожалению, причиной этого греха стану я. Я хотела лишить себя жизни. Ради бога, простите, что не смогла…
Ее непонятные, добрые слова раздражали. И вот рот девушки перетянут жгутом, узлами скручены руки и ноги – так поволокли ее под телегу… Грязные, потные, заползали туда по двое, по трое – но их было слишком много.
Тянулись часы…
Творимир и Волод сидели в стороне – ничего не говорили, ни о чем не думали.
Подошел пьяный, раскрасневшийся мужик и начал ругаться:
– А че мне первым не дали? Нас еще много, а девка ужо кончается!.. Совсем ее замяли!.. Забили! А мне что?! А?! От нее уже как от свиньи несет! Вся в синяках, дура! Все бабы дуры! Мне на что такая свинья?! И другие все так думают! Надо е кончать!
– Надо кончать. – прошептал, глядя прямо перед собой Творимир. – Вам нужно расслабление. Ну вот и кончайте. Поскорее только.
Но он уже знал, что «поскорее» не выйдет.
Волод обернулся к отцу, и страстно спрашивал:
– А ведь, правда – про озеро – только сон? Есть только служение Царю, осада Гробополя, и… военная карьера?
– Ну, да…
– А этой птицей не стоит себе голову забивать! Все это – бред!
– Ну, да…
– Мы, истинные воины, должны думать только о войне, о нашем Великом деле. И не расслабляться на всякие непонятные, ненужные чувства.
– Ну, да…
– Эта девка – она только мешает. Не было бы ее, так все бы прошло легче. А с ней – беда. Надо ее поскорее раздавить, и продолжать наше дело.
– Ну, да…
– Так что мы правильно поступили, и нечего здесь терзаться.
– Ну, да…
Слышались сильные удары по живой плоти – и Волод, не глядя в сторону телеги, все говорил, а Творимир отвечал бесцветное: «Ну, да…»
Но все же они обернулись и видели. Уже сильно избитую, кровоточащую девушку вытащили на поводке, и валяли в грязи, сильно били ногами, и мочились на нее, и втаптывали в грязевые лужи. Ревели:
– У–у, шлюха!.. На еще!.. Еще!.. Вы только поглядите, какая она уродина!.. Гадина!.. Да она на крысу похожа! Крыса! Крыса!.. Бей!.. Бей!.. Уже не шевелиться!.. А теперь мечами ее!.. Тычь! А–ХА–ХА!.. Дергается еще!.. Сильнее тычь! А–А–А! Застонала!.. Тычь!.. Кровищи то!.. Крыса! Крыса!..
Ни Творимир ни Волод, так и не остановили происходящее.
Когда вернулись в лагерь, пили больше обычного, а на следующий день разразился затяжной, тяжелый бой.
Они бились на подступах к Гробополю. Ворота неожиданно раскрылись, плеснули большим конным отрядом защитников, и отряд Творимира попал в окружение. Один за другим, заливаясь кровью, падали вчерашние насильники. Осталось лишь несколько человек, и они были обречены.
Вдруг взвыл ледяной ветер, чернотой дыхнул…
Когда прояснилось, оказалось, что Творимир и Волод единственные уцелевшие. Кругом лежали иссушенные, похожие на мумии тела.
Только чудом командиру и его сыну удалось добраться до родного лагеря…
Говорили, что это от далеких южных гор сошел УЖАС, забрал себе «урожай». Ждали, что это повторится, но не повторилось.
И понеслись в нескончаемой веренице однообразные кровавые военные будни…
* * *
Крыса–Волод очнулся прикованным к ледовой стене. Острые уступы впивались в спину, холодом жгли. Ломило избитое тело – ни одного живого места не осталось. Но боль физическая отступала перед болью душевной. Хотя его шею давил ошейник, и он не мог повернуть голову – Волод чувствовал близость девы–крысы. Хотел заговорить, но оказалось, что ему выдрали язык.
Остро взвизгнул ветрило, и тут почувствовал Волод, что снаружи наступает ночь, и сейчас отправится на охоту свора снежных духов.
Быстро понеслись мысли:
«Теперь я понимаю. Они (по крайней мере, большая их часть) - те самые Гробопольские насильники. Они забыли свое прошлое! Да и не удивительно – ведь и я забыл!.. Итак, сегодня решающий день. Либо они поглотят Царя, воинов, и моего отца – тогда никогда уже не удастся вырваться из этой тюрьмы. Вечные побои, ужас, боль. Быть может, в конце концов, я не выдержу – сломаюсь, подчинюсь… Либо – сегодня я что–то должен сделать. Изменить! Вырваться!.. ВЫРВАТЬСЯ!!»
Стены дрогнули, затрещали, сыпанули ледяным крошевом. Драные тени беспорядочно заметались, заверещали. Сдержавшие Волода цепи раскололись, и тут же он оказался в стремительном вихре. Помчал по пустынным коридорам, и все молил на пределе сил:
– Вырваться!.. Освободиться!.. Вырваться!..
А еще была мольба о прощении. Он знал, что Дева никогда и не держала на него зла, но сам себя не мог простить, а потому молил…
И вновь он в вихре – мучительно сплетенный с иными телами. Жгут холодом изумленные и злые голоса:
– Опять с нами?!.. Ты же Крыса!.. КРЫСА!!!.. Неужели ты прощен?!.. Быть такого не может!..
А Волод действительно не знал, почему он прощен. Разве что чувствовал: все здесь взаимосвязано, и раз уж он истину вспомнил, и вырваться пожелал – так и получилось…
Снежные духи чувствовали предстоящую обильную трапезу, потому быстро оставили «неугодного» Волода, а он кружился среди них – обдумывал, что делать дальше. Когда достигли царевых воинов, Волод вырвался из общего потока.