- Да какие уж гости с моею бедой? - для виду стала было отнекиваться. А сама впереди хозяйки и в сени, и в горницу.
- Думаю вот, как бы вам помочь, - сказала Инна Кузьминична.
- Сказывают, можно жаловаться выше.
- Толку-то. Теперь вы, насколько я понимаю, одна?
- Одна, касатка, одна. Как перст, одна.
- Где теперь ваш младший?
- Еще не вернулся, касатка.
- Но срок уже вышел или нет?
- Писал, что скоро отпустят.
- Ну что мне вам посоветовать? Вы знаете, что Антон Терехов погиб из-за Титовой?
- Да вроде бы слышала, только как оно там было - откуда же знать.
- Ну так вот. Сильно тогда ушибся Антон. По правилам врач не должен глаз сводить с такого больного. А Титова бросила его и ушла домой. Вот он и помер, бедняга. Что за это полагалось Титовой?
- Известно что, касатка.
- То-то, что известно. Тюрьма. Да нашлись защитнички, выгородили. А теперь она других сажает в тюрьмы. Сказала бы: я, мол, Николая не виню, наказания для него не требую - совсем бы по-другому дело повернулось.
- Твоя правда, касатка. Как есть, по-другому.
- Чтобы я вам посоветовала. Пойти к Титовым. Сейчас самое время. И сказать: так и так, вызволяй, Наталья Николаевна, сына из неволи. А если начнет артачиться, то прямо скажите, что напишете жалобу прокурору: она, мол, убила Антона Терехова. А если и это не поможет, пригрозите: скоро-де вернется младший сын, спросит за брата.
- Пригрозить-то можно. А вот с жалобой... Я и писать как следует не умею...
- В этом деле большой грамоты не нужно. Чем проще, тем лучше. Только уговор: обо мне никому ни слова.
- Что ты, что ты, касатка. Бог с тобою!
Анисья Антиповна уходила от Норейко скорее сбитая с толку, чем успокоенная. Шла за помощью, а уходила с тяжестью на душе. Ничего себе добрая и отзывчивая. Она такого насоветует, что все кругом огнем займется. Надо же: Антона вспомнила. Знает, что для Наташки это - нож в сердце! Что, как малая прослышит? Эх, Колька, Колька! Что делать, нужно идти к Титовым. Хоть и поздно, а надо.
Дома были все: Марья Саввишна, Наталья и Оксанка. Давно Анисья не захаживала к Титовым. Считай, с тех пор, как Миколка с дружками устроил нападение на Титова. Да сказать по правде, Марья Саввишна не очень-то привечала Пашуков. Когда Анисья вошла в дом, не сразу нашлась, что сказать. Уж слишком неожиданным был приход Анисьи. Но та не подала и виду, что между ними когда-то пробежала черная кошка. Елейно поздоровалась, даже извинилась за поздний приход.
- Иду мимо, вижу: в окнах свет. Значит, еще не спят. Дай, думаю, зайду.
- С чем пожаловала, Анисья? Поди, с угрозами? - спросила Марья Саввишна, не принимая елейного тона Пашучихи, как называли Анисью соседи.
- Да бог с тобой, касатка. Нешто мы нелюди или звери какие? У каждой матери болит сердце за своих детей.
- У кобры тоже болит сердце за змеенышей, - ответила Марья Саввишна.
- Бог тебя простит, Марьюшка, за твои слова. А я пришла просить твою Наташу, чтоб она простила моего непутевого. У нее, я знаю, доброе сердце, и она уважит старую женщину. Не помирать же мне одной, неприкаянной.
- Чем же я могу помочь вам, Анисья Антиповна? - спросила ее Наталья.
- Только ты и можешь помочь, моя касатка.
- Что для этого я должна сделать?
- Напиши, касатка, письмо: мол, нет у тебя полной уверенности, что Коленька был, значит, пьян.
- Ага, - подхватила Наталья, - тогда получится, что я его оскорбила, вызвала на угрозы и ему ничего не оставалось, как привести их в исполнение. Но это же неправда!
- Правда, касатка, все то, что не вредит человеку. Я знаю, ты, касатка, ученая, и мне трудно с тобою спорить. Но люди советовали поговорить с тобою. Твоя доброта, говорят, известная.
- Хитрите, Анисья Антиповна. Это ваше дело. Но писать я ничего не буду.
- Не хочешь? Вот и мне не хотелось писать, - сменила тон гостья. - Не хотелось, да, видно, придется. Сказывают, что Терехов Антон не по своей воле того...
- Что? - похолодела Наталья.
- Может, люди и брешут. А только есть слушок, будто ты, касатка, его недоглядела. Ушла домой, а он, бедняга, и помер.
- И что дальше?
- А то, бают, что это судом пахнет. - Про Оксанку сказать все-таки язык не повернулся.
- Ну и порода! - вмешалась Марья Саввишна. - Говорить с ними по совести, все равно что воду в ступе толочь. Вот что, моя хорошая, иди-ка ты с богом из моей хаты и не трави ты душу людям, не мути тут воду.
Говорилось это как будто спокойно. Так же спокойно Марья Саввишна выпроводила гостью в сени и дальше, на улицу. Однако Наталья видела, что она не на шутку испугалась. Не за себя, а за нее, за дочь. Испугалась еще тогда, когда Николай Пашук зверски ее избил. Болит у нее сердце за Наталью. Вот и сейчас с болью заговорила:
- Чует мое сердце, дочка, что Пашуки на этом не остановятся. Хлебнем мы от них горя. Может, отступилась бы?
- Как отступилась? - не поняла Наталья.
- Ну, написала бы, что требует Анисья. Ты же слышала: возвращается младший Пашук.
- Ну и что?
- Не дай бог с тобою случится, что уже раз случилось. Я не переживу. А Оксанку тогда на кого? Скитаться по людям?
- Ой, мама. Ты своими разговорами кому хочешь душу разбередишь. Ну пойми же ты, наконец: если перед такими, как Пашуки, ходить на цыпочках, то они совсем обнаглеют и не будет с ними никакого сладу. Ничего. Ты же сама иногда говоришь: бог не выдаст, свинья не съест. К тому есть еще и милиция.
- Да, есть. Калан какой-то, сказывают.
- Не какой-то, а тот самый, что лежал у нас в больнице. Хороший человек.
- Женатый или нет? - вроде ненароком спросила Марья Саввишна.