С площади открывался неплохой вид на взлётное поле, по которому ползали самолёты, разбегались и исчезали в низкой облачности, приземлялись, перетусовывались на стоянке и тому подобное; гул был слышен, но вполне терпимо из-за глушилок, расставленых по периметру аэродрома. 11:20, скоро должен появиться. Он и появился, подсвечивая облака посадочными фарами — издалека казалось, что это венерианский спускной модуль, пока из тумана не появилась вся тушка… всмысле ТУ-3034, самый быстрый и дальний. Честно сказать, на самолёт он уже был похож весьма отдалённо. Встречающие посмотрели, как огромная машина выпустила шасси и прокатилась по полосе, после чего пошли собственно встречать.
"Самая" тушка — это не среднемагистральный лайнер, из которого пассажиры выкарабкиваются по одному; аппарат открывал подобие здоровенного бомболюка в днище и выгружал герметичный салон весь сразу, после чего хватал другой, загруженный, и быстро отваливал. Ввиду этого близкий гул турбин и керосиновый выхлоп никто не наблюдал, а к таможне тягач подтаскивал "вагон", стыковавшийся к дверям. Между электронными табло, на которых светились таблицы отправления и прибытия, висел незамысловатый плакат, гласивший "Думай головой!"; поспорить было трудно.
Народу в "вагоне" оказалось немного; было полно негров, а также несколько тех, кто видимо не особо думал головой и летел с огромными баулами, считая что возможно унести три кубометра груза в руках. В не особо плотном потоке Кембрик быстро разглядел сестру и не удержался подкрасться сзади.
— Валька!
— Гришка! — крикнула молодая женщина, увидев его, и прибавила ещё что-то не по русски, — Кембрик!
Кембриком, она же изоляционная трубка, его погоняли со времён учёбы в радиотехническом техникуме; там их трое было, Кембрик, Клеммник и Канифоль, но это другой разговор. Обнявши сестру, Григорий убедился в том, что рад её видеть, чем и остался доволен; после чего заметил, что Валентина обвешана сумками если и не как ишак, то всё равно прилично. Взявши сумку, Кембрик чуть не грохнул её об пол, потому как весила она килограмм десять, чего никак нельзя ожидать.
— Ты что думаешь, у нас со свинцом туго? — усмехнулся он.
— Это намёк на что? — хмыкнула Валентина, — Да это эти… кристаллы…
Она приоткрыла сумку и показала, что та набита гранёными прозрачными камнями разного цвета и размера, но по большей части — примерно с яйцо, куриное.
— Да Фроська запилила, привези да привези, — засмеялась женщина, потирая руки, — Я посмотрю… Нет, я сниму! — какое у неё лицо будет. Ради такого и тащить не лень.
— А это вообще что? — осведомился Кембрик.
— Кристаллы. Ну там рубины, сапфиры, и всё такое. Их на станции знаешь сколько валяется!
Естественно, кристаллы пограничников не интересовали, зато сами пограничники могли заинтересовать, особенно того кто долго не бывал в Союзе. За конторкой, через которую проходили пассажиры, стоял чёрный кот! Не то чтобы совсем обычный, потому как стоял он на двух лапах и облачался в форму, в том числе и в зелёную фуражку, но это был определённо кот — животное поводило вибриссами, изучая документы, щёлкало по клавиатуре ЭВМ и что-то говорило с небольшим подмявкиванием.
— Там кот, — довольно спокойно сказала Валентина, показав на кота.
— Ага, — кивнул Кембрик, — Не делай вид, что тебя не преупреждали.
Само собой, её предупреждали. Однако одно дело предупреждать, и несколько другое — подойти к котяре размером с человека, который наверняка голову откусит и не поморщится. Тем не менее подходить пришлось, потому как иначе не выйдешь из карантинной зоны аэропорта. Чёрный кот меланхолично поковырял когтистым пальцем в куче кристаллов и сунул под сканер документы, потом пристально уставился на Валентину жёлтыми глазами.
— О порядке пребывания на территории Советского Союза для вашей категории осведомлены? — спросил он.
— А? — Валентина ещё не полностью избавилась от подсознательной установки, что глупо развговаривать с котом, — Да.
— Тогда добро пожаловать, — кот пробил таллон и отдал бумажки, — И думайте головой.
Категория у неё была вторая, потому что Валька просто работала в советской компании "ОчДальСтрой", которая в том числе возводила энергостанцию в Буркина-Фасо. Первую категорию присваивали по факту существования, вторую — по факту осмысленного сотрудничества с организацией, третью — по факту внесения гражданином некоторой лепты в функционирование этой самой организации; слово "государство" из употребления в Союзе уже вышло. У Гришки Кембрика была третья категория, потому как он отработал два с полтинной года в Трудовой Армии; Валентина не отработала просто потому, что жила при стройке в Африке.
Они вышли из здания аэровокзала — точнее, это был только один из многих терминалов — и естественно, увидели снег, что для февраля в средней полосе далеко не аномалия.
— Даа, — протянула Валька, поёживаясь, — Когда тут зима зелёная, это ещё ничего, а вот когда белая…
— Ты куриц-то побереги, смехом уморишь, — заметил Кембрик, — Минус три градуса.
Он показал на небольшое табло на столбе, которое попеременно показывало: "11:37","05.02.2062","-3С", "Думайте головой" и так далее. Валентина припомнила аэропорт в Буркина-Фасо и поёжилась ещё раз: там разглядеть этот градусник было бы невозможно физически, за сотнями рекламных плакатов с иллюминацией и звукосопровождением, которые превращали любую площадь в дурдом. Сдесь же, кроме больших пушистых ёлок, засыпанных снежком, стояли только два ларька "соки-воды" и "союзпечать", да и то возле них не толпились. Кембрик снова выудил из кармана машинку, прочитал, что та написала на экране и успокоился.
Станция метро была круглая; на кольцеобразную платформу сходились пассажиры с нескольких терминалов аэропорта сразу, хотя толкучку это вряд ли могло вызвать, советское метро всегда отличалось просторностью. Катались по нему всё те же синие вагоны с полосами, только стали они побыстрее и потише — не до полной тишины впрочем, потому как это чревато. В соседнюю дверь вагона вошла какая-то гражданка, похожая примерно на человекообразную лошадь — правда форма головы была не совсем лошадиная, с короткой мордочкой, а так копыта, грива и уши присутствовали. Валентина сглотнула, глядя как настырный ребёнок дёргает длинный чёрный хвост лошади; та и ухом не вела.
— Валь, — усмехнулся Кембрик, — Во-первых ей до лампочки, даже если хвост оторвать. Во-вторых чтобы его оторвать, это гидравлические тиски нужны.
— Так это ммм… — повела в воздухе рукой Валя.
— Не шерсть, естественно. Ты знаешь, что Сами — вообще не организмы?
— Совсем?
— Нет не совсем, — на полном серьёзе ответил Кембрик, — Пока перевари, а потом я просвещу подробнее.
Та помотала головой и стала спрашивать про более понятные вещи, например на что он всё время смотрит в коммуникаторе. Кембрик не стал скрывать, что следит за сводками от своей же ЭВМ, каковая в свою очередь осуществляет контроль за производственным блоком в промзоне-ноль. Промзоной-ноль называли промышленные районы на Луне, где на все сто процентов работала автоматика, управляемая с Земли; находилась зона на той стороне спутника, что всегда обращена к планете, потому как многочисленные станции, челноки и планетолёты изрядно загазовывали пространство. Из-за этого обитаемые базы, в основном научные, были вынуждены со своими инстументами гнездиться на обратной стороне Луны. Невооружённым глазом этого было не видно вообще, но над "земной" стороной висела порядочная шапка от выхлопов двигателей, вызывавшая красочные светящиеся следы при пролёте аппаратов. Луна естественно она и в Африке Луна, так что все по ночам видали, как она мерцает огоньками на тёмной стороне.
Кембрик с сотрапами возился со стандартным блоком, каковой молол материал для термоядерных "свечек"; присутствие организмов рядом с радиоактивным и токсичным производством было крайне противопоказано, и без него прекрасно справлялись, потому как время отклика при управлении роботами не превышало пяти секунд, а надобности в прямом управлении возникало немного. "Свечками" назывались одноразовые микроканальные реакторы, которые натурально выгорали, но при этом имели энергоёмкость в сотни раз выше, чем у любого химического топлива. Применялись свечки по большей части в космосе, потому как без громоздкой защиты изрядно фонили гамма-квантами.
Волоча сумки с кристаллами, двое выбрались на поверхность на станции "Волжская"; с одной стороны торчали постройки госпиталя, а с другой имелся склон метров на двадцать и в низине — пруд. По дороге на дамбе, видной отсюда, прокатывались редкие грузовики и жёлтые круглобокие автобусы; привычного для Валентины шума города не наблюдалось — вместо постоянного гула было слышно за квартал, как приближается ЗиЛ, а потом соответственно как он удаляется.
— Тихо тут как, — Валя потеребила ухо, опасаясь что его заложило, — Машин нет совсем.
— Да кому они нужны? — пожал плечами Кембрик, — Если для перемещения, так в любую точку страны без вопросов.
— Кстати, мы в метро как зашли? — задалась вопросом Валентина, не припомнив опускания пятака в турникет.
— Ногами. Там сначала до двух копеек цену снизили, а потом вообще бросили это крохоборство. А то было бы вот так, — он достал из кармана монеты и показал ту, на которой было написано "одна сантикопейка".
Между территорией госпиталя и прудом был лес — не то чтобы парк, а натуральная лесополоса, в которой осенью немудрено и грибов набрать. Среди заснеженных веток мельтешили разнообразные птицы, чивкали белки и клесты с хрустом лупили еловые шишки, разбрыливая шелуху. Навстречу по дорожке неспеша шлёндала лошадь с тележкой берёзовых чурбаков, и бубнила идущему рядом мужику "Петрович, да мне не то чтобы лень, но газовый генератор всё равно ставить надо когда-нибудь, туда-растуда". Петрович отмахивался и цитировал классику про лошадку, везущую хвороста воз. Кстати хвороста, всмысле всяких чурбаков и веток, на ручных тележках и санках попадалось на глаза весьма много.
— Любители печного отопления, чтоли? — спросила Валя, кивая на мелких, прущих полные санки веток.
— Почему любители? Профессионалы!… Кхм. Да не, тупо жечь органику — это тупо. Это для гидропона… кстати пару поленьев не мешало бы, — повёл носом Кембрик, но бесхозных поленьев не обнаружил, — Ладно, Елька принесёт.
Дома в этом районе как были пятиэтажные, так никуда и не делись за последнюю сотню лет; панельные столько бы не протянули, но эти были кирпичные, с толстенными стенами, возведённые ещё после войны — Великой Отечественной, естественно, — немцами, в принудительно-добровольном порядке. Дома что были построены в начале двадцать первого века уже все посносили, а этим хоть бы хны. Впрочем, пятиэтажка даже по виду снаружи никак не могла попасть в 1946 год, потому как под многими окнами висели большие стеклянные ящики-оранжереи, а стена почти сплошь покрывалась виноградом; на крыше торчали небольшие мачты, увешанные радиоаппаратурой и переплетённые сетью кабелей, так что создавался сплошной лесок. По краю крыши прокатился небольшой агрегат, набросившийся на едва выросшую сосульку, как муха на мёд, и покрошивший оную в ледяную муку.
К подъезду вела только неширокая дорожка, зажатая заснеженными кустами, как стенами, и как раз за кустами что-то хрюкало и возилось. Внутри, как оно часто и бывало, располагались почтовые ящики и рядом с ними — полки со старыми книжками и оптическими кассетами, какие выкинуть жалко, а положить некуда, навроде "определителя кольчатых червей". Лифта в пятиэтажном доме не водилось, хотя вдоль лестничных пролётов протянулись рельсы транспортёра, который при желании транспортировал, если что тяжёлое или ноги не идут; у большинства же ноги шли, так что мышечные волокна получали порцию нагрузки. Под окнами опять-таки гнездились ящики с растениями, судя по всему с овсом, и как раз на них светили бело-жёлтые светодиодные лампы, сильно похожие на солнечный свет.
В квартире имелись две комнаты, в одной из которых Кембрик гнездился лично, а в другой была устроен гидропонный огород, как это часто называли. При открывании двери раздалось мурчание, но едва почуяв Валентину, два кота испарились, ухитрившись куда-то спрятаться, хотя казалось что особо и некуда.
— Это в новых башнях внутренние объёмы делают для гидропона, — сказал Кембрик, стаскивая валенки, — А тут так, переделали что было, воимя наименьших затрат. Вон, тапки возьми.
На кухне, которая объёмом не отличалась, ждала вкусняшка — завёрнутая в полотенце кастрюля гречки с луком. Гречку "на экспорт" выращивали в 46й квартире, как припомнил Кембрик, лук — в соседнем подъезде…
— А нашиша? — спросила Валя, уплетая кашу, — Всмысле, гречку дома растить?
— Потому что всё равно придётся растить, — показал на тарелку Кембрик, — А из-за современных технологий, для этого достаточно по большому счёту нажать пресловутую пусковую кнопку. Ну и органики в конвертер насыпать, зачем хворост и собирают. Вон картоха — вся со своих грядок, как-грится…
Валентина пораздумывала, закончила разговор с гречихой и пошла убедиться лично, потому как в филиал агропромышленного комплекса на десяти квадратных метрах верилось не очень. Тем не менее он был налицо — оклееная отражающей фольгой комната, освещённая светодиодными лампами и заставленная стелажами с гидропонным оборудованием. То в одном, то в другом месте начинали жужжать насосы, перекачивая раствор, и щёлкали релюхи. Вообще большая часть квартиры выглядела как отсек подводной лодки, потому как по стенам тянулись многочисленные кабели и даже трубки с жидкостью; ближе к окнам их просто не было видно из-за обилия зелени в обычных горшках, и там уже росла не пища, а так — кактусы, герань и тому подобное. Конечно, всё это можно было упрятать, но Кембрику оно так больше было по душе.
Сам же обитатель квартиры, накормивши сестру, уселся к ЭВМ и в очередной, многотысячный по счёту раз проверил, как оно. Оно было в рамках, так что возиться и раздумывать Кембрик не стал, только записал, что есть нужда в плановой проверке запасного передатчика — чтоб не забыть. Записав и забыв, он повернулся к Валентине: