— Бывший замок Руин, — поправил её молчаливый Каремас, скользнув по лицу археолога оценивающим взглядом.
— А что с ним случилось? — осведомился Гонкур, садясь на своё место.
Ему было очень неприятно, что Рената даёт влюблённому в неё юноше повод для ревности, но, чтобы не вызвать ещё большей неловкости в натянутых, несмотря на ночное объяснение, отношениях с Каремасом, приходилось делать вид, что он ничего не замечает.
— Всему своё время, — ответил старик, усмехаясь, но, помолчав, спросил. — Или ответить, сестра?
— Не надо, дедушка! — умоляюще закричал Витас.
— Не надо, пусть господин Гонкур потом всё узнает, — попросила Рената и посмотрела на заинтересовавшего её молодого человека.
— Не надо, — поставила точку госпожа Кенидес.
Гонкур демонстративно вздохнул и грустно сказал:
— Придётся подождать.
После отъезда госпожи Васар он почувствовал себя легче и свободнее в этом странном семействе. А госпожа Кенидес ему очень нравилась, несмотря на её пристрастие к мистическому толкованию явлений. Он взял вилку и скорбно пошутил:
— Если бы вы знали, как печально поедать это чудесно приготовленное сердце в обрамлении соблазнительных овощей, когда собственное сердце трепещет и душа в смятении, предвидя тайны и ужасы.
Послышались смешки, и даже госпожа Кенидес не смогла удержать довольной улыбки, причём в самый неудачный момент, когда рот был набит и смеяться было неприлично, а потому она излишне низко склонилась над тарелкой. Когда она вновь выпрямилась, то взгляд её был по-прежнему доброжелателен и строг.
Гонкур случайно поймал любопытный взгляд Клодии и сразу вспомнил о записке. Он подозревал, что послание от Ренаты, но всё-таки ему с непреодолимой силой захотелось его прочитать. Чтобы не терзаться понапрасну, он попытался забыть о записке, но, как всегда бывает в подобных случаях, сложенный листок бумаги явственно стоял перед глазами, а рука сама, помимо его воли, тянулась за ним в карман. Он посмотрел на строгую Мигелину. Кого-кого, а уж её нельзя было заподозрить в таком легкомысленном поступке, как сочинение любовных записок. Может, по сути своей она очень живая и весёлая девушка и лишь скрывается за неприступной маской, но попробуй, пробейся к её душе сквозь толщу внешнего льда.
Чувствуя неотступный взгляд, Мигелина сурово посмотрела на забывшегося гостя и сразу же заговорила с Каремасом. Гонкур опустил глаза и подумал, что Рената права и в глазах Мигелины ни один молодой человек не идёт ни в какое сравнение с её братом.
— Госпожа Кенидес, — обратился он к старой даме, чтобы рассеять неловкость от молчаливого и не очень приятного диалога с её дочерью, — а вы сами видели Нигейроса?
— Нет, — ответила та и, подумав, чистосердечно призналась. — И не стремлюсь.
— А я мечтаю его встретить, — шепнул Гонкуру Витас, севший рядом с ним без разрешения матери.
Гонкур повернулся к нему и, прищурясь, тихо спросил:
— Так ты его не видел? А мне-то рассказывали, что ты беседуешь с ним ночи напролёт.
Витас хмыкнул.
— Мало ли что я рассказываю девочкам…
— Значит, у тебя две правды? — как можно строже осведомился Гонкур. — Одна — для девочек, а другая — для меня?
Витас не придал значения нравоучительной беседе. Он придвинулся поближе к Гонкуру и горячо зашептал:
— Господин Гонкур, мне очень хочется проследить за Нигейросом, но один я не решаюсь. Хотите, я покажу вам его портрет? Я вас туда проведу этой ночью. Мы где-нибудь спрячемся и будем на него смотреть до самого утра.
— А если он не оживёт? — спросил Гонкур с самым серьёзным видом.
— Тогда мы придём следующей ночью. Но он не может не сойти с портрета сегодня, ведь произошло столько событий… Пойдёте?
Гонкур вспомнил уговор с Медасом.
— Витас, — помолчав, сказал он, — я, пожалуй, схожу с тобой к Нигейросу, но только не этой ночью.
Лицо Витаса стало упрямым и сердитым. Он презрительно тряхнул головой и хотел отодвинуться от Гонкура подальше, но тот ловко поймал его под столом за локоть и притянул к себе.
— Я же сказал, что пойду, — шепнул он.
— Когда? — сейчас же поинтересовался не терпящий отлагательств мальчик.
Гонкуру вовсе не улыбалась мысль сидеть, скрываясь за каким-нибудь столом, и временами выглядывать из укрытия, чтобы показать свою заинтересованность в действиях нарисованного Нигейроса. Но он взглянул на решительное лицо Витаса и хмуро подумал, что идти придётся. "Если я не соглашусь, — размышлял он, — то мальчик, чего доброго, пойдёт один. Всю ночь он, разумеется, не высидит, но кто знает, как подействует на него этот поход. Даже мы с Медасом испугались, а он… Придётся идти. По крайней мере, я смогу отвлечь его от лишних страхов".
— Следующей ночью, — ответил Гонкур.
— А почему не этой? — подозрительно спросил Витас.
— Ты пойми, — терпеливо начал объяснять Гонкур. — Я только вчера приехал, страшно устал в дороге, полночи мы проговорили с господином Вандесаросом, потому что давно не виделись, потом я не мог уснуть на новом месте. Разве смогу я неподвижно сидеть в укромном уголке и смотреть на портрет? Я сразу же засну, и никакой Нигейрос меня не разбудит, даже если будет трясти за плечо. Какой из меня сейчас сыщик? Дай мне выспаться этой ночью, а завтра я в полном твоём распоряжении. Мы и за Нигейросом проследим и в картишки перекинемся, чтобы скучно не было.
Он заговорщески подмигнул Витасу, и мальчик просиял.
— Идёт? — спросил Гонкур.
— Идёт! — восторженно прошептал Витас и тут же деловито спросил. — По рукам?
— По рукам, — серьёзно ответил Гонкур.
Они скрепили уговор рукопожатием, и Витас проделал под столом какие-то секретные, недавно им придуманные, но очень действенные знаки, делающие соглашение нерушимым.
— Ну-ка скажи, почему ты именно мне предложил эту вылазку? — поинтересовался Гонкур.
— А кому ещё? — удивился мальчик.
— Каремасу или хотя бы Медасу.
Витас скорчил презрительную мину.
— А почему мне можно? — не понял Гонкур.
— Вы же не такой, как они, — доходчиво объяснил Витас. — Вы свой.
— Да? — неопределённо произнёс молодой археолог.
Ему было лестно, что мальчик доверяет ему свои секреты, но теперь он окончательно понял, что серьёзная Мигелина никогда не удостоит его своим вниманием.
— Господин Гонкур, — вкрадчиво сказал Витас.