Пыльная карта Сибири на полстены.
На карте ареалов обитания большое синее поле от Ледовитого океана до степей Казахстана и от Урала до маленькой речушки Ырташ — территория Волков. Рядышком прилепилась узенькая прослоечка алого цвета, жалкая и нетвердая — пантерьи земли. На границе фиолетовая клякса, мерзкий маленький камешек преткновения — бывшее пантерье "место силы", святилище Кошки-Саат. Чуть больше сотни лет назад Волки забрали этот клочок у обессиленных и малочисленных после эпидемии кошачьего поветрия Пантер, положив тем самым начало бесконечной клановой грызне и ненависти, и горю для многих поколений, и чему только не положили — даже постоянной головной боли очередного Координатора по Сибирской автономной области. Желтые пятна — территории Пернатых. Эти вечно всем недовольны, эти готовы поддержать любую оппозицию, даже если это движение защиты прав аборигенов Новой Гвинеи. Рыжие вкрапления означают Рысей. Рыси покладистые, молчат в тряпочку, потому что их всего ничего — около сотни. Ну и по северу, густым коричневым по побережью, перекрывая частично территорию Волков, михаилы потапычи наши косолапые, туповатые и трудные на подъем Медведи. У Сохатых вообще нет своих территорий, и ничего, истерик не устраивают.
Игорь с раздражением сгреб неопрятную гору бумаг со стола прямиком в мусорную корзину — все без разбора. Если будет война, бумажками этими разве что подтереться. А не будет — достанут из корзины, не переломятся. Кто-нибудь достанет.
Глянул в окно — там цвела поздняя и затяжная весна. Снег в этом году начал буреть только к концу апреля, проталины на загаженной городской земле проступили только в первых числах мая, одновременно же набухли и полопались почки сирени, побежали бурные ручьи по тротуарам, грязь взбилась в тугую кашу. Теперь же грязь почти высохла, наступила благодать — пенные острова сирени далеко внизу, среди мокрого асфальта, легкий зеленый дымок одевающихся листвой берез, чистое свежее небо, шестнадцать градусов тепла, детишки в песочнице галдят как растревоженное сорочье гнездо.
А за скрипучими дверями кабинета ровный тихий гул, редкие вскрики возбуждения. Игорь тоскливо вздохнул и поднялся. Пора возвращаться в зал. Пока вскрики не перешли в рычание и грызню.
Алина и Андрей.
Ночь тощего месяца.
В половине восьмого аппетитные запахи свинины по-французски потянулись по трехкомнатке советской планировки, а в заварку Алина бросила горстку смородиновых листьев из пакетика, найденного в шкафу, вдохновенно добавила по щепоти имбиря и корицы. Тихонько шелестело радио, удостоверяя девушку, что за неделю отсутствия ничего экстраординарного в городе не произошло, мир или там, на худой конец, краеведческий музей не рухнул, без Алины вполне справились. Было это открытие однозначно отрадным, но несколько лично для Алины обидным. Как же так, чтобы без нее, и всё как обычно?
Впрочем, ну его всё. Алина пребывала в благостном настроении в предвкушении ужина, намурлыкивала легкомысленную песенку и ждала, когда уже подойдет в духовке запекаемая с яблоками картошка. На маленькой кухоньке за клетчатыми шторами, из-за которых казалось — край земли, а больше и нет ничего — горела приятная желтенькая лампочка в розовом колпачке, батарея жарила как сковородка в аду, перемытая посуда сверкала. Очень было хорошо на кухоньке, хоть сворачивайся клубком, прижмуривайся и млей… Алина присела у стола, в блаженной усталости сложила на него локти и принялась с удовольствием вспоминать, какие сокровища хранятся у нового знакомца Андрея, и как он разрешил их хоть до дыр засматривать. Теплый медальончик-кошка приятно грелся под футболкой и, кажется, вибрировал в такт мыслям, что было очень странно и удивительно, но о чем задумываться пока не хотелось. Вообще задумываться было лень.
Радио отшуршало положенное, зашипело, затрещало и смолкло почему-то, но выяснять тоже было лениво, к тому же Алину вполне устраивала тишина. Минут через десять ужин будет готов, а пока… За окном тихо падал снег. Мелкий и почти незаметный, к тому же шторы… А вот чувствовала — падает. Наверху, этажом выше и немного правее, ритмично скрипела кровать. А еще выше лопотал что-то свое детское и важное какой-то ребенок. И больше ничего. Уютно. Засыпает спокойно родной город.
Не сразу обратила внимание на возню за соседней стеной. Как если бы большая змея, удав… А когда заметила, угадать уже не успела — возня заменилась непонятными стонами и оборвалась — воплем дикого ужаса. Аж мурашки по коже и шерсть дыбом! шерсть… когда успела… о, черт!
Вопил Андрей. То есть, уже не вопил, просто сидел на кровати, тяжко от ужаса дыша, но никакой опасности, даже давешних зеленых паутинок, Алина, хоть убей, не ощущала. Сунулась на всякий случай под шкаф, под кровать, нюхнула для порядка пыли в углу. Нет, чисто.
Подошла. заглядывая в лицо — чего ты, дескать. А он, придурок, заррра…
— Apage, bestia! — как заорет внезапно! Да как…
Наизнанку вывернет…
А потом уже лежала на полу, на спине, глядела в темный потолок и всё пыталась отдышаться. И он сидит на кровати, слабо подсвеченный от дверного проема, таращится, и даже руки не подаст!
— Ты чего? Совсем дурной?! Мне же больно!
— Уф… Кошмар. Приснился кошмар. Просто сон. Что вроде как на меня целая стая Пантер нападает. И на части раздергивают, паразиты. И тут ты еще. Совпало. Ты…это… извини.
— Извини ему. Жрать пошли. Я ужин приготовила. И таблеток тебе купила.
Шумно втянул воздух носом, кивнул:
— И вправду ужин. Настоящий. Давненько я… Идем.
И снова на кухне стало тепло и уютно, только теперь уже на двоих. Андрей, взъерошенный после сна и остро пахнущий пережитым ужасом напополам с едким потом, вяло ковырялся в тарелке. Разговаривать, кажется, не настроен был, поэтому молчали. Против молчания Алина ничего не имела. Сидели долго, каждый в своих мыслях, и вечер медленно превращался в ночь, и сверху скрипеть перестали, а ребенка, наверно, уложили спать.
— Я там таблетки какие-то купила, погляди, подойдут тебе или нет. Я в них слабо разбираюсь, — озабоченно припомнила, больно уж розовый он сидел и заторможенный.
— А? Ага… Спасибо. У меня еще там в шкафу, на верхней полке пакетик. В нем корешки белые. Подай, пожую… что ли…
И вечер окончательно перетек в ночь. А снег перестал. Зато щуплый месяц выкатился и пялился в кухню через щель в шторах. Почему-то он начал вызывать смутное беспокойство и Алина сердито задвинула щель. И кухня стала совсем маленькая.
В девять радио опять включилось и пропиликало "московское время".
Андрей поднялся, зачем-то отдернул штору и выглянул в темноту, только ничего не увидел — черно и переливаются блестяшки ледяного узора на стекле.
— Спать хочу, — сообщил. — Нужно решить, кто где будет спать. Ты, наверно, на мою кровать ложись. У меня никаких, блин, и раскладушек-то нет… На пол, что ли…
— Холодно на полу, а ты весь… — неопределенно пожала плечами. — Ложись сам на кровать, а я найду, куда пристроиться. Я не замерзну.
— Точно? Просто неудобно… даму… на пол… Нужно будет потом купить хоть диван еще, что ли…
Замялся.
— Купишь. Когда будешь даму приводить домой. А не кошку вроде меня… Уф, — Алина криво улыбнулась, отвернулась к раковине. Раковина тут не в пример ванной комнаты — хорошая, дорогая. Беленькая и аккуратная, новая, наверно. И посуда хорошая, французская, словно бы Андрей этот не особо много внимания уделяет своему быту, но уж если решает что-то организовать, то делать это по высшему разряду.
Он совсем было собрался уходить, на пороге притормозил:
— Я сейчас найду, что постелить. Давай, ты у меня в комнате побудешь? Я не уверен, что на остальных порядок с барьерами.
— Конечно. Если я не слишком тебя стесню, — кивнула. Подумала, что какой-то фальшивый вышел диалог. " — Не изволите ли, миледи, переночевать… — Ах, сударь, не нарушу ли я вашего покоя…" После пьянок, бывало, кто где свалился, там и спит, и никакого… И этот хорош — мог бы уж просто признаться, что… что? Боится он, что ли? Кошмарики по ночам… Пантеры… на части раздергивают…
— Нет, всё в порядке. Тогда я постелю.
— Ага, стели.
И снова не ушёл. Нет, это определенно начинало напрягать. Вопросительно поглядела.
— Э… Кстати, хотел сказать спасибо. За ужин. Неделю назад и не думал, что когда-нибудь буду… Ладно, не важно. Пошёл стелить.
— Не за что.
***
… Алина сидела на мостках, свесив голые ноги в теплую воду. Вода была прозрачная с теплым янтарным отсветом, в ней сновали шустрые любопытные мальки, щекотали пятки, но стоило только дернуть ногой — тут же пугались и шарахались густым косяком дальше в таинственную зеленую глубину. На неспокойной водной поверхности бликовала рябь, приплясывало алинино встрепанное отражение.
Утреннее солнышко пригревало, но еще пока не жарило. Приятные мурашки бежали по коленкам и выше каждый раз, когда какой-нибудь глупый малек тыкался в лодыжку. Алина жмурилась на солнце, прислушивалась к высоким пронзительным вскрикам чаек… Рядом сидел человек. Мужчина. Темные грустные глаза, а больше она про него ничего не знала и знать не желала. Только знание как-то приходило само, почти против воли, вместе с чаячьими вскриками. Чайки суетились, белыми кульками валились к поверхности, а поднимались уже с трепещущими серебринками в клювах… Где-то далеко, в другом городе… вот таком большом городе! большом-большом! Таком, что чтобы доехать от дома до папиной работы, нужно сесть сначала на один автобус, потом на другой, а после еще пройти пешком и всё это займет полтора часа… или еще можно на метро… так вот, в городе жил мальчик Славка. Хороший мальчик, ни с кем во дворе не дрался, маму с папой слушался, и в школу ходить любил, и даже уроки делать тоже любил. Увлекался военной техникой и мечтал стать военным инженером, когда вырастет. Сам клеил модели БТР-ов и танков. Еще Славка хотел стать большим и сильным Котом, чтобы быть похожим на папу. Папа — один из лучших Котов клана! Он много раз побеждал в соревнованиях! Вот даже на фотографии, которая с позапрошлогодних игр, папа — большой, черный и очень сильный, на целых пятнадцать сантиметров выше дяди Влада!… Еще Слава был очень способный мальчик — обернулся впервые в полгода, раньше, чем начал ходить и говорить. Недавно вот научился наводить морок… А потом случилась со Славкой беда. Славка заболел…
Глупые рыбешки щекотались, солнце начинало припекать. Чайки летали уже тяжело и сыто, почти совсем не вопили, а только посмеивались изредка. Мужчина, который рядом на мостках и смотреть на которого не хотелось, закурил. Табачный терпкий дым на миг заслонил солнце, а потом осел к воде.
…Славка заболел сильно, и тем заболел, от чего не лечат в обычных больницах, и от чего не поможет ни одна таблетка. Славка очень мучился и начинал подозревать, что военным инженером никогда не станет. И он не понимал, за что ему, хорошему мальчику, такое. И никто не знал, даже мудрый и добрый глава клана Ингмар. И мама не знала. Это очень страшно, когда мама потихоньку плачет в ванной, а потом приходит, а у нее красные глаза, она всё равно улыбается…
… А в другом городе, маленьком и сонном, жила девушка. Обязательно, конечно, хорошая, она тоже, когда была маленькая, любила ходить в школу, и тоже имела мечту. Она хорошо училась, потом поступила в университет. А потом исполнила свою мечту и стала археологом. Она, правда, оборачиваться до последнего времени не умела, зато ловко зарисовывала горизонты и с ходу отличала Зарубинецкую культуру от Верхнеобской. Она много раз бывала на раскопах, знала, каково на вкус раннее осеннее утро, как жужжат шмели над васильковым полем в жаркий полдень, как смола сочится янтарными слезами по стволам сосен, а сами сосны подымаются высоко-высоко и там обнимаются с голубыми небом, как хорошо спать, утащив спальник подальше от лагеря, где-нибудь между хвойных лап и корней, а вечером слушать, как бренчит гитарой "козлетонистый" Серега…
Мостки нагрелись и пахли тиной и смолой. Рыбешки прятались в тень и там сонно колебали хвостиками, как серенькие водоросли.
… Так вот, алинины археологические мечты уже сбылись. Она попробовала и пережила многое, она была счастлива с своем тихом и сонном городке. А Славка так и не станет военным инженером. Он, конечно, не знает, но жить ему осталось, в лучшем случае, до следующего лета. Но чувствует — это неправда, что дети ничего не знают и не видят. Но вот про шмелей над васильковым полем он, кажется, так и не узнает.
И тогда от отчаяния пронзительно заорала чайка и камнем рухнула в воду, обдав Алину брызгами и ознобом с ног до головы. Следом полетел окурок — зашипел и утонул, словно бы не окурок, а кирпич. И следом же мужчина, которого Алина никогда не знала, славкин папа, который самый сильный из всех клановых Котов и самый из них смелый, заплакал.