Все тело горгоны покрывала крепкая, словно сталь, и блестящая, словно масло, чешуя. Руки ее оканчивались длинными когтями. Деми смотрела на гостью как кролик на удава — с той лишь разницей, что змей на голове Сфено было больше дюжины. То, что их переплели в некое подобие живых кос, лишь добавляли образу горгоны еще большего сюрреализма с нотками безумия. Змеи двигались, шипя и пробуя раздвоенными языками воздух.
Кивнув Кассандре, Сфено направилась прямиком к Деми — молча, не задав ни единого вопроса. Острый стальной коготь коснулся ее подбородка и приподнял его. Деми сглотнула, глядя в узкие красные глаза.
— Выходит, это ты та с-с-самая Пандора, чье появление вс-с-сколыхнуло Элладу?
Говорила Сфено и впрямь на чистом древнегреческом. И пусть Деми в некоторых моментах с трудом, но ее понимала, Ариадна всерьез приняла роль переводчицы.
— Вся Эллада знает, что я… здесь?
Горгона пожала плечами — слишком человеческий жест для такого создания.
— Быть может, и не вс-с-ся, но часть богов и инкарнатов знает. А значит, однажды узнает и Арес-с-с.
Деми облизнула пересохшие губы. Только сейчас — во всяком случае, за минувшее с нового рассвета время — ей пришла в голову пугающая мысль. Вряд ли Ареса обрадует новость о том, что Пандора, способная открыть пресловутый пифос… нашлась. И вернулась в Алую Элладу.
Второй была мысль о том, что же будет, когда он об этом узнает.
— Не будем терять времени зря, — с разницей в несколько мгновений повторила за Сфено Ариадна. — Смотри на меня, Пандора.
Сил отстаивать право на имя, которое ей дали родители, у Деми не осталось.
Косы Сфено расплелись сами собой. Змеи вокруг ее головы начали двигаться в такт мелодии, слышимой лишь им одним. Покачивались из стороны в стороны, удивительно слаженно и синхронно.
Деми заворожено наблюдала за причудливым танцем змей. Воздушные потоки вокруг нее сбились в невидимый водоворот, который она ощущала кожей. Воронка в его сердцевине с непреодолимой силой затягивала ее.
— Не с-сопротивляйс-ся.
— Хорошо, — выдавила Деми.
— Не разговаривай. Просто впус-с-сти меня.
Подчерпнутая откуда-то (наверняка из книг или фильмов), в голове всплыла фраза «Открой свой разум». Оказалось, это легче сказать, чем сделать.
Однако Сфено еще не закончила свою гипнотерапию. Змеи собрались в один клубок, прижавшись головами друг другу где-то на уровне носа горгоны и узкими телами полностью закрыв ее лицо. Дюжина глаз впилась в лицо Деми, и ее собственное тело будто растворилось. Стало легким, ничего не значащим, бесполезным. Отчасти она продолжала осознавать себя, но большую часть ее «я» змеи во главе с Сфено забрали себе.
В Деми вспыхнул протест — яркий, как фейерверк, и такой же непродолжительный. Ее волю гасила сила большая, нежели обычный гипноз.
— Кто ты?
— Я — Деметрия Ламбракис.
Ей не приходилось делать ни малейшего усилия — слова срывались с губ сами, а в голове, казалось, не было ни единой мысли. Она просто делала то, что ей велели, послушная, словно куколка… и такая же безразличная ко всему.
— Имя твоей души — Пандора. Вс-с-спомни, каково это — ею быть.
На мгновение Деми отчего-то испугалась боли от долгого пути сознания в прошлое. Но боль не тронула виски, а в сознании была лишь пустота. Черная, едкая, словно дым от костра, который не так давно — или, в ее случае, века и тысячелетия назад — еще горел.
— Я не знаю. Не помню.
— Почему не помнишь? — требовательно спросила горгона. — С-с-с тобой что-то с-с-сделали?
Деми молчала. Она не нарушала приказ — подавленная горгоной воля сделать бы это не позволила. Просто не знала ответа.
Сфено это поняла.
— Загляни внутрь с-с-себя. В память прошлых с-с-своих инкарнаций. Что видишь там?
— Ничего. Там ничего нет. Все стерлось. Кануло в Лету.
— Что последнее о с-с-себе ты помнишь?
— Себя в сегодняшнем дне.
Горгона задала еще с десяток вопросов, в которых были похожи не слова, но суть. И результат их был одинаков: плотная стена в сознании Деми и ее плотно сомкнутые губы.
В конце концов Сфено со вздохом сдалась. Прошептала что-то на древнегреческом, что нашло отражение в памяти ее души, а не тела. Деми очнулась. Кассандра выглядела разочарованной — то ли в ней, лишенной памяти Пандоре, то ли в Сфено и гипнотических умениях ее змей. Ариадна ободряюще улыбнулась Деми. Никиас, по обыкновению, был отрешенно-непроницаем, Харон, которого, вероятно, привлекла весть о прибытии горгоны — сосредоточен и хмур.
— Что это может значить? — суховато спросила Кассандра.
Вместо ответа Сфено острым когтем царапнула Деми запястье. Болезненно, до крови.
— Ай! — возмущенно воскликнула она. — Это еще зачем?
И снова горгона не ответила. Одна из ее змей — та, что росла ближе к правому виску, нежели остальные, потянулась к ранке раздвоенным языком и слизнула кровь.
— Я знаю лишь одно: эта печать буквально выжжена на твоей душе. Она не позволяет тебе помнить.
Возможно, впервые — не девушке с амнезией знать о том наверняка — история ее жизней, история ее души развернулась перед глазами словно панорама. Деми увидела себя, Пандору, шагающей по миру год за годом, век за веком. Меняя тела и лица, она продолжала идти. Жить. Продолжала страдать от амнезии, в стародавние времена даже не подозревая, от чего страдает. И даже когда появились и нужные медицинские термины, и лекарства, и врачи, она, девушка с сотнями имен, и лишь с одним истинным — Пандора, не понимала, что с ней происходит.
И только сейчас, уже наверняка, поняла. На ее душе печать, стирающая все воспоминания о минувших днях, обо всех реальностях, обо всех ее жизнях.
— Я не смогу проникнуть за эту грань. Печать, словно стена, меня не пускает. — Сфено сказала это так, будто в происходящем была виновата сама Деми. — А значит, понять, где скрывается пифос, мне не под силу.
Лицо Кассандры вытянулось и разом словно постарело. Харон подался к ней.
— Не переживай так. В этот поворот колеса судьбы мы и так продвинулись дальше, чем прежде.
— А толку? У каждой из инкарнаций Пандоры сохраняется эта печать, что порождает собой амнезию. Ее память не просто была когда-то стерта, она продолжает стираться до сих пор. И если даже Сфено не могла проникнуть сквозь печать…
— Я бы сказал, что все, кроме смерти, поправимо. Но это для жителей Изначального мира, а для нас поправима даже смерть. Мы найдем способ, Кассандра.
— Кто это сделал?
Деми вздрогнула. Никиасу столь хорошо удавалось притворяться тенью, что порой она начисто забывала о его присутствии.
— Что? — нахмурилась Сфено.
— Кто сковал ее душу печатью?
— Я не знаю, и мои змеи не знают. Но…
— Что? — Никиас шагнул к горгоне, без стеснения или толики страха врываясь в ее личное пространство. — Кто создал эту печать? Она сама или ей помогли?
— Этого я с-с-сказать, не могу.
— Хватит винить меня во всех грехах, — выпалила Деми.
О чем, конечно, тут же пожалела. Ведь рядом со Сфено стояла именно она, и выглядела она куда менее опасной, нежели женщина… создание с копной живых змей вместо волос.
Никиас сделал неуловимое, текучее движение, оказавшись в на расстоянии ладони от ее носа. Взгляд Деми метался между двумя половинами его лица, не зная, на какой остановиться. На той, что внушала страх? Гладкой, ощерившейся, чернильно-черной? Или на той, что была непостижима привлекательна? Ведь это несправедливо, что человек, ненавидящий ее, так красив.
— Ты не можешь винить меня в том, что сделала моя инкарнация. Это даже была не я — не я сегодняшняя. Я — я настоящая — никогда бы…
Деми осеклась. А правда ли то, о чем она говорить не стала? Она ведь совсем не знает саму себя. Один день, несколько часов — этого слишком мало. Мало всех на свете прочитанных дневников, чтобы понять, что заставило ее открыть пифос и поставить под угрозу весь мир.
— Ты, погрузившая Элладу в пучину войны, еще и смеешь оправдываться? — В голосе Никиаса звучало неподдельное изумление.
— Будь справедлив, Никиас, — мягко укорила Ариадна. — Арес, рано или поздно, все равно развязал бы войну, и без вмешательства Пандоры.
— Правильно сказала — вмешательства. Не вмешайся она в нашу мирную, спокойную жизнь, на невинных эллинов не обрушились бы голод, болезни и страдания. Не вмешайся она, Арес не призвал бы в свою армию тысячи химер. Не вмешайся она, и Зевс задушил бы войну в зародыше. Не вмешайся она, мы жили бы в мире, который не зовут умирающим!
Никиас сорвался на крик, и от ярости в его голосе что-то замерзло у Деми внутри. Он не знал, как настойчиво она гнала от себя мысли о том, что она собственноручно обрекла богов и людей на многовековую войну. Те, что терзали ее изнутри, впиваясь шипами в сердце.
— Когда будешь прикидываться невинной овечкой, которую обижает злой инкарнат, вспомни о том, что десятки людей прямо сейчас, прямо в это мгновение погибают из-за тебя, — припечатал Никиас.
— Не пугай ее, — неодобрительно нахмурилась Ариадна. — У них будет новая жизнь, а тех, кто достойно сражался на стороне Зевса, ждет награда. Божественное благословение.
— Такое утешение для людей, которые теряют своих любимых, а свою прошлую жизнь меняют на неизвестность.
— Никиас… Кем бы Пандора ни была тогда, сейчас… ей не все равно. А значит, любые упреки несправедливы. Я это вижу. Жаль, что не видите вы.
— Хватит. У нас сейчас есть заботы поважнее, чем выяснять, кто прав, а кто виноват.
То, как уважительно Ариадна, Доркас и обитающие в пайдейе Искры обращались к Кассандре, как внимательно слушали и терпеливо ждали ее ответа, то, как вела себя сама пророчица, и навело Деми на мысль, что именно Кассандра была здесь лидером. Однако она не сомневалась, что Никиас предпочтет оставить за собой последнее слово.
— А ничего выяснять и не нужно. Истина на поверхности.
Выстрелив словами в Деми, словно пулями, Никиас сделал еще шаг. Она вжалась плечами в стену, чувствуя себя как никогда слабой и незначительной. Хрупким созданием на пути разъяренного критского быка.
— И этот трюк с амнезией, который ты провернула… Да ты попросту эгоистка. И трусиха.
— Никиас… — Предупреждающим тоном обронила Кассандра.
Он лишь резко дернул плечом, словно отбиваясь от ее слов.
— Хочешь знать, как ты оказалась в Изначальном мире? Почему перерождалась там, а не в Алой Элладе? Ты убежала через порванную завесу, не желая видеть последствия своей ошибки. Ты не осталась, не помогла нам. Ты позорно сбежала.
— Нет, я не могла, — хрипло сказала Деми.
Все ее естество противилось этому обвинению. Но себе — почти незнакомке — безоговорочно верить она не могла.
Никиас ее слабый протест даже не заметил. Продолжал говорить, вкладывая весь запас своей ярости в каждый слог:
— Ты заставила себя забыть — как же это удобно! Боль от содеянного тобой ушла, верно? Но мы помнили. Каждый день, каждый час, каждую минуту мы сталкивались с последствиями твоего поступка лицом к лицу. Вместо маленькой трусливой тебя.
— Перестань, — устало сказала Ариадна. — Деми и без тебя уже знает, что произошло. И будет узнавать каждый рассвет, пока мы не сможем исправить то, что случилось с ее памятью. Каждый раз ей придется вспоминать, какую ошибку в прошлом она совершила.
— Ошибку? — Повернув голову в сторону Ариадны, Никиас все еще нависал над Деми, из-за чего она чувствовала себя загнанным в угол зверьком. — Ученик лекаря неправильно смешал зелья — это ошибка, пекарь передержал тесто и хлеб подгорел — это ошибка. А Пандора открыла треклятый пифос, напитав Ареса темной силой и выпустив на Элладу полчища монстров… Как удобно — назвать это просто ошибкой!
— Это она и есть. — Ариадна тряхнула светлым полотном волос. — Масштабы их разные, с этим я соглашусь. Но ты должен признать — в действиях Пандоры злого умысла не было.
— Этого мы не знаем.
Слова Кассандры, что своим голосом разрезала напряженный воздух, Деми неприятно удивили. Отчего-то казалось, пророчица будет ее защищать, как это делала Ариадна.
Кассандра пристально взглянула на нее.
— Я могу увидеть чужие воспоминания, но твоих не увижу. Для меня ты — незнакомка. Я знаю о тебе лишь по многочисленным слухам, по истории, лежащей в основе Эллады. Но мы найдем способ это исправить. С магией возможно практически все.
Деми сглотнула. И, когда — если — ее память вернется… Ее снова препарирует острый взгляд Кассандры.
— Нечего и думать. Она заставила себя все забыть.
— Мы этого не знаем, Никиас.
— Разве? — Он круто развернулся к Кассандре, воинственно сложив руки на груди. — Она исчезла, когда реальность раскололась на части. И вот мы наконец находим Пандору, и что мы узнаем? Она потеряла память. Заставила себя забыть.
— Мы. Этого. Не знаем. Не знаем, что случилось с ее воспоминаниями. Не знаем, кому принадлежит печать.
Никиас издал звук — нечто среднее между коротким рыком и раздраженным выдохом.
— Почему вы так упрямы? Почему защищаете ее?
— Я не защищаю, — пожал плечами молчавший до сих пор Харон.
Деми закрыла глаза. Не сойти с ума от окутывающего ее чужого презрения, жаркой ненависти или ледяной злости помогала только мысль об искуплении. Образ, что дарил почти успокоение.
Свет надежды в ее победно вскинутых руках.
Прерывая ссору, в комнату вбежал паренек лет двенадцати. Очень худой, кожа да кости, и очень невзрачный — увидишь такого в толпе, не запомнишь. Волосы светло-светло-русые, но без золотого отлива, как у Ариадны, ресницы им в тон, бесцветные и пушистые. А по лицу с лихорадочным румянцем рассыпаны веснушки. Поцелованный солнцем мальчишка взволнованно обратился к Кассандре:
— Опасное существо… В Акрополь проникло опасное существо. Я… видел это. Мне… сказали.
Последняя фраза заставила Деми вздернуть бровь. Наверное, каждый провидец (а мальчишка, судя по всему, был одним из учеников Кассандры) по-своему определял источник своих видений. Паренек, вероятно, был уверен, что ему их даруют высшие силы.
— Что бы мы без тебя делали, Лакис, — беззлобно хмыкнул Харон. — Горгона уже собралась уходить, а ты только обнаружил ее присутствие.
— Горгона? — Переведя взгляд на змеиноголовую, мальчишка побледнел.
Сфено, казалось, лишь польстило, что ее считают (впрочем, не без оснований) «опасным существом». Хорошо, что он не назвал ее тварью.
— Не кори его, — упрекнула Ариадна, взъерошив волосы Лакиса, из которых, казалось, вытянули весь цвет. Добавила, подтверждая догадку Деми: — Он же только учится. Самые великие его пророчества еще впереди.
Кассандра, однако, не сделала ни единой попытки приободрить стушевавшегося мальчугана. Невооруженным взглядом видно: сейчас ее занимают вопросы куда серьезней. Повернувшись к Сфено, она спросила:
— Что мы можем сделать?
— С-с-сломайте печать. Без этого ничего не выйдет.
— Спасибо за помощь, — устало произнесла Кассандра.
— Всегда к твоим услугам.
А Деми вдруг со всей отчетливостью поняла: прямо перед ней мило беседуют с друг другом царица-пророчица и сестра Медузы Горгоны. Эта мысль на какое-то время забрала воздух из ее легких, как хороший удар под дых. Наверное, рано или поздно Деми к привыкла бы к миру, что ее окружал. Вот только амнезия — печать на ее душе — не позволяла притупиться эмоциям от подобных осознаний. Все было внове, хорошо это или нет.
Сфено покинула пайдейю. Деми осталась наедине с людьми, возлагающими на нее надежды, которые она не могла оправдать. Слова застыли на губах — их перебил раздавшийся с улицы крик. Все, кто находился в комнате, бросились к окнам.
Эллины бежали куда-то сломя голову, а на площадке перед пайдейей замерло существо, что лишь притворялось человеком, но точно не являлось таковым. У твари были неестественно длинные руки, оканчивающиеся столь же несоразмерными пальцами и когтями.
— Гелло, — выдавила Кассандра. — Она пришла за моими детьми. — Пророчица запуталась пальцами в волосах, и так и застыла с гримасой неверия и досады на лице. — Я не видела этого. Я этого не предсказала.
Деми похолодела от осознания, сколько жертв демон может забрать в свое темное подземелье, если ему не помешать. Сколько юных Искр, обучающихся под надзором Кассандры.
— Что нам делать? — прошептала она.
Пророчица даже отвечать не стала — бросилась прочь из комнаты на защиту своих учеников. Тех, в ком все это время терпеливо и трепетно взращивала божью искру.
— Делай хоть что-нибудь или не путайся под ногами, — отрывисто сказал Никиас и последовал за Кассандрой.
— Лучше второе, — коротко заметил Харон.
Деми и не думала обижаться: для них она и впрямь бесполезна. Повернулась к Ариадне, что провожала взглядом остальных.
— Выходит, Кассандра может ошибаться?
— Если ошибаются даже боги, чего ты ждешь от людей? Моя нить порой заводит меня в тупик, оружие, созданное Искрами Гефеста, раскалывается от одного удара, Искры Афины не выигрывают битвы и получают ранения. Даже Харон порой застревает в стенах — и бессмертие не повод быть всесильным. Не всесилен и Зевс, который не может одержать верх над Аресом. Уязвим по-своему и сам Арес.
К удивлению Деми, пайдейю поспешила покинуть и сама Ариадна — та, что казалась ей созданием мягким, почти безобидным.
Приникнув к стеклу, Деми напряженно вглядывалась в пространство за окном, в переставший быть безопасным Акрополь. Искры постарше защищались как могли и защищали младших. Однако Гелло легко ускользала от ударов, исчезая, растворяясь прямо в воздухе, а мгновениями спустя проявляясь за чужими спинами. Оружием ей служили длинные и наверняка острые, словно лезвия, когти.
Харон бросился в храм Гефеста — то ли в кузню за оружием, то ли за подмогой, хотя на площадке перед пайдейей и без того оказалось достаточно Искр. Ариадна и Никиас за ним не последовали.
Как оказалось, Ариадна может использовать свои нити не только для поиска людей… но и для нападения. Она выбросила вперед руки, озаренные серебряным сиянием — пальцы уже начали опутывать сверкающие нити. В клубок они не собрались — плетельщица не позволила. Вместо этого она оплела нитями Гелло, подобно причудливому и несомненно прекрасному пауку.
Вряд ли зачарованные путы могли надолго удержать демона. Однако, пока длинные руки Гелло были крепко прижаты к бокам, у других они были развязаны. Никиас вдруг сдернул перчатку. Ариадна, находящаяся к нему ближе всех, резко отшатнулась — то ли он прикрикнул, то ли решила так сама, испугавшись. Но чего?
С высоты четвертого этажа Деми не сразу смогла разглядеть происходящие перемены. Никиас стоял, протягивая вперед непривычно обнаженную руку. Но его бездействие было обманчиво. Вокруг него, словно облако, сгущалась тьма. Казалось, она вытекает из-под его плаща… из-под его кожи. Расплескивается по площади Акрополя, поглощая свет, омывая холодный, не согретый солнцем камень.
Гелло не видела, что происходит за ее спиной, лишь билась зло, пойманная и, как куколка бабочки, замотанная в кокон из серебристых нитей. А тень за ее спиной все увеличивалась в размерах. Набросившись на тень Гелло, она поглотила ее саму.
Деми только сейчас поняла, что все это время стояла с прижатой ко рту рукой, и, кажется, вовсе не дышала. Отняв ладонь, она тяжело сглотнула.
Никиас… Кто же он такой?
Эта тьма была слишком самостоятельной и живой. Слишком живучей, потому что существовала днем, а не во время царствования Нюкты-ночи. И слишком голодной. Деми отвернулась, чтобы не видеть, как Гелло поглощает нечто темное. Нечто живое. Нечто, живущее у Никиаса внутри.
Первой вернулась Ариадна. Деми, что без устали расхаживала взад-вперед вдоль окна, словно большая кошка в зоопарке, бросилась к ней.
— Что Никиас сделал с Гелло?
— Просто вернул обратно во тьму, из которой она и явилась, — выпалила та, будто пытаясь его защитить. Будто пытаясь оправдать тот кошмар, что предстал глазам Деми.
— По кусочкам?
Ариадна отвела взгляд. В комнату вошел мрачный что туча Харон. Он сжимал в руках клинок, который так ему и не пригодился. Кассандра не пришла — осталась наводить порядок и успокаивать юных Искр. Никиас не вернулся тоже.
— Что это за сила?
— Тебе лучше не знать, — хмуро отозвался Харон. — Плохо будешь спать по ночам.
То ли он забыл об амнезии Деми, не подпускающей к ней кошмары, то ли это была неуклюжая шутка… Как бы то ни было, она предпочла пропустить слова перевозчика душ мимо ушей.
— Что Никиас прячет под маской? — не сдавалась Деми.
Под глазами глядящей на нее Ариадны залегли глубокие тени.
— Тебе лучше этого не видеть, — тихо сказала она.
Деми нервно комкала край пеплоса. Ей не стоило даже думать о нем… но отчего-то не получалось. Отчего-то мысли раз за разом возвращались к нему.
Маска Никиаса была слишком пугающей и чужеродной, чтобы хоть когда-нибудь показаться привычным, незыблемым продолжением его лица. И все же мелькнуло странное чувство: то, что она прятала, могло оказаться еще страшней.