В школе все оказалось слишком привычно для человека, который только что начал жизнь с чистого листа. С белого листа, на котором еще на рассвете не было ни единой кляксы, слова, строчки, ни одного воспоминания о ней самой. Войдя в класс, Деми направилась к своему месту, хотя все попытки вспомнить, как она сидела за ним, оборачивались ноющей болью в висках.
Одноклассники вели себя с Деми вполне дружелюбно. Кто-то спросил, чем она занимается в выходные, чтобы пригласить на домашнюю вечеринку, кто-то был озабочен несделанным домашним заданием, а кто-то практиковался в остроумии, обсуждая новый роман математички.
Имена всех этих «кто-то» Деми знала. Не знала только свое отношение к ним. Нравятся ли они ей? Дружат ли они? Знает ли хоть кто-нибудь из них о том, что с ней происходит каждую ночь?
Знакомые лица учителей, одноклассников, школьной команды по легкой атлетике… Наборы лиц, живые фотокарточки, лишенные эмоциональной подоплеки. Лишенные какой-либо связи с ней.
В телефоне список номеров и гроздь эсэмэсок, показавших, что приятельско-дружественные отношения у Деми все-таки имелись. Вот только ни на парня, ни на лучшую подругу, о которых умолчала и мама, нет и намека. Вероятнее всего, дело именно в ее «особенности», которая намертво рушила все возникающие связи с первым же рассветом. Допустим, прониклась Деми к кому-то симпатией … а дальше-то что? Ночь пройдет, и эти люди — что подруга, что романтический интерес — превратятся в сухой список фактов из их биографий. Обезличенных, не имеющих никакого отношения к ней самой.
Одиночество накрыло ее тесным, жарким плащом, сдавило так, что она боялась задохнуться. Помог стакан холодной воды из питьевого фонтанчика.
А еще — крохотная, но надежда.
После школы Деми заглянула в кафе, которое встретилось по дороге к дому. Взяла по шарику клубничного, ванильного и шоколадного мороженого. Поняла, что последнее — вне конкуренции и сделала первую запись в блокноте. Вторая, неуверенная: кажется, ей все-таки нравится красный цвет, но и серебристо-серый тоже ничего. А еще красиво смотрится оттенок пыльной розы, как платье у девушки за барной стойкой.
Раздавшийся за соседним столиком рингтон заставил ее поморщиться. Деми уверенно вывела в блокноте — рок, эту грохочущую пародию на настоящую музыку, она терпеть не может. Осталось только узнать, какая музыка не входит в эту категорию. Наверняка классика, раз она играет на пианино… Или она мыслит стереотипно? Проще всего прослушать плейлист на смартфоне, но она была права тогда, хоть и не помнила, как говорила это Элени… Маме. Все эти вещи нужно пропустить через себя, чтобы понять, какое место они занимают в ее жизни.
Деми прогулялась по парку, вглядываясь в скользящие перед ней лица. Подумалось, что все возможные определения амнезия подменяла в ее голове словом «знакомый». Знакомое кафе вместо любимого, знакомый парень вместо парня, который нравился ей или который ее раздражал. Знакомая девушка вместо девушки, с которой они вместе ездили в летний лагерь, ссорились или сплетничали у питьевого фонтанчика. Так много фактов о проходящих мимо людях (Каламбака была совсем небольшим городком), но ничего, что бы связывало их с нею.
Весь этот день был экскурсией по лабиринтам собственного прошлого. Блуждая по городку, Деми мысленно отмечала все, что казалось ей знакомым, и за крючок вылавливала из глубин памяти воспоминания об этих местах. Смотрела афиши в кинотеатре, делая пометки, на какой фильм точно бы пошла, а описание какого вызывало лишь скуку или недоумение.
Сколько было таких дней, наполненных потрясением, узнаванием и попытками понять себя? Выходит, целая жизнь… И завтра все начнется сначала. Шокирующая правда, принятие и постепенно возвращающиеся воспоминания — не о Деметре Ламбракис, но о мире, что ее окружал.
А как насчет всех тех вещей, о которых мамы обычно не знали? Глупая детская влюбленность, мальчик, который впервые ее поцеловал, первые прогулянные уроки… Если эти секреты и существовали когда-то в голове Деми, никто их ей не расскажет. Они стерты.
Обычный день не самого обычного подростка прервало появление двух причудливых незнакомцев. У девушки на несколько лет постарше ее самой была светлая, почти прозрачная кожа, природный румянец и светло-золотистые волосы чуть ниже плеч. Нежная, хрупкая красота… Рядом с ней — высокий безбородый мужчина с хмурым лицом, полускрытым глубоким капюшоном. Выцветшие глаза по цвету — словно линялые джинсы. Уголки губ опущены вниз, годами продавливая носогубные складки. В купе с такими же глубокими бороздами меж бровей и тяжелым подбородком они создавали образ человека неизменно мрачного, вечно недовольного — если не собой, так окружающими его людьми.
Вот и сейчас, скрестив руки на груди, он исподлобья изучал Деми. Будто пытался понять, достойна ли она здесь находиться. И хоть в его взгляде не было откровенной враждебности, от столь пристального внимания стало неуютно.
Оба незнакомца были облачены в странные наряды. Мужчина в темно-сером, похожем на рубище[1], длинном балахоне. На девушке — невесомое платье из нескольких слоев полупрозрачной белой ткани, перехваченное поясом на талии (пеплос, подсказала ее причудливая память), и серебристые сандалии.
— Гея животворящая… — выдохнула хрупкая незнакомка. — Это она. Мы нашли ее… Слышишь? Мы ее нашли!
— Уверена? — с явным недоверием спросил мужчина.
Голос глухой, словно доносящийся из глубокого колодца. Незнакомка с усилием кивнула.
— Нить не ошибается.
Нахмурившись, Деми и впрямь увидела сверкающую серебром нить, что оплетала ее запястье. Взмах ресниц — и та исчезла.
— Прости, — смущенно произнесла незнакомка. — Невежливо так смотреть на тебя и говорить, словно тебя нет рядом. Я просто едва могу поверить, что это наконец случилось. Я думала, никогда тебя не найду.
— Кто вы? — чуть резковато спросила Деми.
Не терпела, когда ее разглядывали так, словно она — музейный экспонат. Добавить бы этот факт в блокнот, но момент, пожалуй, не самый подходящий.
Незнакомцы переглянулись.
— Долгая история.
Как и воспоминаний о себе, времени у Деми было немного. Оно утекало золотистым песком из одной стеклянной чаши в другую, с каждой песчинкой лишая ее шанса узнать что-то о себе. И так будет продолжаться, пока не станет поздно.
Пока не наступит рассвет.
— Хорошо, зайдем с другой стороны. Зачем вы меня искали?
— Ты нам нужна.
— Зачем? — нетерпеливо повторила Деми.
— Чтобы ты исправила то, что натворила, — отрывисто произнес мужчина в балахоне.
Девушка легонько ударила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил.
— Будь с ней помягче.
— Я лишь говорю правду, — пожал он плечами. — Разве нет?
Деми отступила на шаг, будто неосознанно пытаясь защититься от чужих обвинений. Какова вероятность, что она совершила что-то, о чем не помнит? Если принимать в расчет ее загадочную амнезию… прямо скажем, очень велика.
У нее было слишком мало времени, чтобы узнать саму себя, чтобы успеть понять, какая она, Деметрия Ламбракис. И все же некая часть ее существа сопротивлялась мысли, что она могла совершить нечто по-настоящему плохое.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Ну конечно ты не понимаешь. — В голосе мужчины не было злости, лишь мрачное… предупреждение. — Именно поэтому ты сбежала.
В горле пересохло. Сбежала? Откуда? И что же такого она могла натворить?
— Тебе придется пойти с нами, — мягко сказала золотистоволосая незнакомка.
— Ну уж нет.
Деми отшатнулась назад.
— Придется, — припечатал незнакомец.
Шагнул вперед, собираясь схватить ее за руку и куда-то увести за собой.
Глухо вскрикнув, Деми развернулась и помчалась прочь. Не помнящая себя, она знала этот парк как свои пять пальцев, и очень скоро затерялась в лабиринте деревьев, скамеек и дорожек. Преследовали ли ее незнакомцы? Оставалось надеяться, что они давно поотстали. Деми отчаянно хотелось знать, в чем ее обвиняют, только она сильно сомневалась, что эти двое настроены на спокойное обсуждение и конструктивный диалог.
Элени дома не оказалось. Деми восстановила сбившееся после бега дыхание, успокоила рой спутанных мыслей. Это все какая-то ошибка, убеждала она саму себя. Ее просто приняли за другую. Прогнать тревогу помог горячий душ и чай — такой горячий, что обжигал пальцы. Кажется, она не любила холод… Или и душ, и чай сейчас — лишь верные средства, чтобы унять нервную дрожь?
Окончательно успокоившись, Деми продолжила подбирать недостающие пазлы, что, сложившись, должны были составить картину ее личности. Вряд ли на это хватит одного дня, но… Она могла хотя бы попытаться.
Деми просмотрела корешки всех найденных в доме книг, чтобы понять, какой жанр ей ближе. Прослушала с десяток песен, посмотрела фильм… Однако чем бы она ни занималась, недавний разговор с парочкой из парка не выходил из головы.
«Вдруг они искали именно меня? Но что я сделала? Что я, с утра не знающая даже собственное имя, могла сделать?»
И так раз за разом, снова и снова — будто заевшая пластинка. Знала бы Деми, что совсем скоро будет кому задать волнующий ее вопрос.
За входной дверью раздались шаги и приглушенные голоса. Деми, выскочив на порог спальни, замерла. Тело сковало напряжением. Рука до побелевших костяшек вцепилась в дверной косяк.
«Глупая, ты чего боишься? Они же не могут…»
В замочную скважину скользнуло тонкое дымчатое щупальце. Показавшиеся следом собратья-тени оплели замок, что-то щелкнуло, и входная дверь распахнулась.
Теперь чужаков было трое. Знакомая красавица и хмурый мужчина, а с ними — молодой, на пару лет постарше Деми, незнакомец в наглухо закрытом темном плаще, что опускался до самых пят.
Он стоял к ней боком, будто специально для того, чтобы продемонстрировать эталонный греческий профиль: прямой нос, плавной линией идущий ото лба, широкая, четко очерченная челюсть и выдающиеся скулы. А еще тонкие губы, что после ответа девушки неодобрительно сжались в полоску.
Деми сочла незнакомца до неприличия красивым… и считала так ровно до тех пор, пока он не повернулся. Всю правую половину его лица закрывала эбонитово-черная полумаска с изогнутыми рогами. Не бык, но… минотавр. Как она крепилась на голове? Почему лицо незнакомца так плавно перетекало в маску, будто та была врезана в кожу? И зачем кому-то столь красивому нечто столь уродливое?
«Чтобы вызывать страх», — содрогнувшись, подумала она.
В нее впились ярко-синие глаза. И не взгляд вовсе — бритвенное лезвие. Приросшая к полу, Деми с трудом отвела собственный.
— Как вы меня нашли? — выдавила она.
Незнакомка с золотым полотном волос отчего-то рассмеялась.
— После всех этих веков, что я искала тебя по всей планете, найти тебя в маленьком городке не составило труда.
Деми решила, что ослышалась. Веков?
— Нить Ариадны привела меня к тебе. Моя нить. Слышала когда-нибудь о подобной?
— Конечно. — Память откликнулась мгновенным узнаванием. — Это один из древних мифов.
— Тогда и ты — миф, — со странной интонацией произнесла та, то назвала себя Ариадной.
Деми лишь помотала головой. Что за странная игра с оттенком сумасшествия?
— Смотри.
Ариадна перешагнула порог. Сложила изящные ладони ракушкой и медленно развела их в стороны. В воздухе повис ослепительно сверкающий, словно солнце, клубок. Прикрыв глаза, Ариадна коснулась его кончиками пальцев. Клубок засиял и начал разматываться сам по себе, больше не требуя ее прикосновений. Тоненькая, словно паутина, серебристая нить потянулась к Деми. Та ошеломленно коснулась нити, но рука прошла сквозь воздух.
— Как… Как это?
— Я думаю о тебе, и к тебе нить меня приводит. Было непросто, правда, найти тебя в череде людей. Этот мир… он слишком огромен.
Находясь в некоей прострации, Деми снова пыталась схватить нить. Бесполезно — не легче, чем поймать в ладонь солнечный луч.
— И никто за все время ее не обнаружил?
Что могли подумать люди, увидев в толпе странную серебряную нить, которая и существовала, и не существовала одновременно?
— Не все те, кого я ищу, желают, чтобы их находили. — Ариадна улыбнулась краешком губ. — Потому я могу сделать так, чтобы нить была видима только мне одной.
Деми упрямо мотала головой. Что бы ни предстало ее глазам, это никак не могло быть нитью Ариадны из древних мифов, которые хоть раз в жизни прочитал каждый уважающий себя грек.
— Хватит раскланиваться перед ней, — прервал ее парень в маске. Речь его звучала резко, отрывисто, словно он пересиливал себя, и вовсе не желая говорить. Или не желая здесь находиться. — Нам пора. Мы и так слишком долго ждали.
Если Ариадна и мужчина в балахоне говорили гладко, то в речи Маски мелькали незнакомые Деми слова, отчего понять его становилось куда сложнее. И все же она понимала.
Эмоции чужаков разнились: Ариадна смотрела с сочувствием, безымянный пока мужчина — со странной смесью хмурой недоверчивости и настороженности. От третьего же волнами исходило… Нет, не презрение даже — холодная ненависть. Этот взгляд, эти поджатые губы… Линий его лица и бритвенно-острого взгляда достаточно, чтобы понять, как он к ней относился. Но чем она это заслужила?
— Ты нужна нам, — проникновенно сказала Ариадна. — Не волнуйся, дорога не займет много времени. Харон нас перенесет.
— Х-Харон?
— Проводник в мир мертвых. Перевозчик душ. Да, ты все верно поняла. Тот самый Харон, — бросил Маска.
— Не пугай ее, — неодобрительно нахмурилась Ариадна. Перевела взгляд на Деми. — Он может перемещаться не только между миром мертвых и миром живых. Между двумя другими мирами тоже.
— Ах, вот как, — пробормотала Деми, отступая назад.
План прост — ретироваться в комнату, к лежащему на тумбочке смартфону и вызвать полицию… или санитаров. Для верности — и тех, и других. И конечно, никуда идти с этими сумасшедшими она не собиралась. Пусть преимущество не на ее стороне, но без боя (что, судя по всему, заключался в барахтании в крепкой хватке мужских рук) она не сдастся. В конце концов, можно зацепиться обеими руками за дверной косяк и кричать на весь дом — вдруг кто-то из соседей или прохожих услышит.
— Придется, — лаконично ответил Харон.
Ему понадобилось лишь несколько широких шагов, чтобы оказаться очень близко от Деми. Протянутая рука, коснувшаяся ее локтя и крепко его обхватившая…
И дом исчез.
Он распался в воздухе темными хлопьями, словно кто-то поджег его, а затем многократно ускорил время, превращая камень в пепел. И когда тот опал на землю, ничего не осталось.
Окружающее пространство было окутано тьмой или тьмой и являлось. Деми задохнулась паникой, замолотила руками перед собой. Чтобы обрести хоть какую-то опору, хоть какое-то понимание, где она и что с ней произошло.
— Не бойся. — Глухой голос Харона не вселил в нее ни толики уверенности. — Идем.
Он взял Деми за запястье. Первым порывом было отдернуть руку, но мысль остаться одной в темноте пугала еще сильней, чем прикосновение странного незнакомца. Окружившая ее черным саваном тьма была неправильной. Неестественной. Чужеродной. Отчасти оттого, как стремительно она пришла на смену дню. Казалось, тьма, подобно некоему хтоническому зверю, просто поглотила дом Деми. И, быть может, ее саму.
Харон повел ее куда-то вперед. Звук его шагов был неслышим. Может, и его поглотила тьма?
— Где мы? — Голос дрожал.
Раздался еле слышный шелест — в воображении Деми неразличимый сейчас Харон пожал плечами.
— У этого места нет названия. Его называют переходом, тоннелем или даже порталом.
— А на самом деле?
Ей нужно было говорить, нужно было занимать чем-то мысли, пока Харон вел ее по одному ему ведомому пути.
— Это часть прежнего, древнего мира. Часть Хаоса, из которого наш мир и появился. Длинный и узкий тоннель, соединяющий два мира…
— Как Стикс? — вдруг вырвалось у нее.
Деми сама не верила, что пытается найти в происходящем какие-то параллели. Какое-то… рациональное зерно. Особенно забавно, если учесть, что их она искала… в мифах.
Однако Харону сравнение пришлось по вкусу, судя по сорвавшемуся с его губ короткому смешку.
— Верно. Как Стикс. Я сам однажды проложил этот тоннель.
Голова раскалывалась все сильнее. Реальность пыталась убедить Деми в том, что она шла, ведомая самим Хароном… От жуткого осознания желудок скрутился в узел. Она примерзла к земле — или к тьме, что ее заменяла.
— Ты ведешь меня в Царство Мертвых? — Вышло хрипло и сдавленно.
— Нет.
И все. Просто «нет». Харон не пытался ее успокоить, не пытался ничего объяснить.
— Идем. Задерживаться тут не стоит.
— Иначе что?
— Если какая-то сила выдернет меня отсюда, как корень из земли, ты, потеряв проводника, навеки здесь останешься. Навеки застрянешь в темноте между мирами.
Деми, что еще мгновение назад отчаянно желала сбросить руку Харона с запястья, сама вцепилась в его плечо. Задавать вопросы перехотелось. Хотелось просто идти.
К этой темноте глаза не привыкали — и не привыкнут, наверное, и вечность спустя. Ей бы хоть искру света… или зрение, как у кошки. Наконец незыблемость темноты чуть пошатнулась. Впереди чернота стала зыбкой, начала расползаться клочками, словно выеденная кислотой ткань, уступая дорогу краскам и приглушенному свету.
Мир, открывшийся ее глазам, без сомнения, был чужим. День в нем — кроваво-алым.
Потому что алым было небо над ее головой.
[1] Рубище — одежда из грубой ткани.