Деми осторожно приоткрыла крепко зажмуренные глаза, но видение не ушло. Но так ведь не может быть. Так не бывает. Она не могла просто взять и исчезнуть из родного мира, которую подменила пугающая чужая реальность.
Хрупкое подобие нормальной реальности, по кирпичику выстроенное ею за неполный день, грозило разлететься на осколки. Ведь небо так и осталось алым, словно плачущим не дождем, но кровью.
— Где мы? — хрипло спросила Деми.
Кажется, она повторяется…
— Афины.
В Афинах Деми была, и поняла это, как только название города отыскало в ее памяти нужную тропу. Она помнила увитые зеленью улицы Плаки и беленые здания Анафиотики, помнила Акрополь и Панатинаикос[1] с его белоснежными трибунами, площадь Монастираки и храм Эрехтейон.
Но то, что она видела перед собой, никак не могло быть теми Афинами.
Деми стояла на скалистом холме, с высоты глядя на расстилающийся внизу нижний город. В тусклом свете пасмурно-алого дня она видела мощеные щебенкой и каменными плитами улицы, двускатные крыши домов, крытые глиняной черепицей. Простирающаяся на пологом склоне площадь, окруженная зданиями со всех четырех сторон, выделялась на фоне всего остального города, открытым пространством приковывала к себе взгляд. Агора[2].
Под портиками — крытыми галереями с колоннадой — прогуливались облаченные в хламиды и хитоны люди.
На вершину холма, где застыла Деми, вела выложенная по пологому склону мощеная дорога. Оборачиваясь, она уже знала, что увидит — застывший во времени, будто неподвластный силе самого Хроноса[3] древний Акрополь. Знала, но от увиденного все равно перехватило дух.
Облицованные мрамором стены храмов и святилищ, возвышающиеся над людьми статуи богов… Торжество симметрий и прямых, четких линий. Геометрически выверенные прямоугольники окруженных колоннадами зданий.
Прекрасный мир под алым небом. Древний, вероятно, мир.
— Невероятно, — прошептала Деми.
— Я скоро вернусь, — бросил Харон.
И исчез.
Деми пыталась убедить себя не бояться, в отчаянии вонзая ногти в ладонь. Ее оставили одну в незнакомом мире — а сомнений в том, что мир был иным, у нее не осталось. Достаточно оглядеться по сторонам… или поднять взгляд в небо. Обхватив себя руками за плечи, она просила себя просто подождать. Рано или поздно наваждение схлынет или случится что-то еще… Рано или поздно все встанет на свои места. Рано или поздно…
Харон появился пару минут спустя в сопровождении Ариадны и Маски.
— Где мы? — тихим от надвигающейся истерии голосом спросила Деми.
Она не отступится, пока не услышит исчерпывающий ответ. Ответ, не оставляющий новых вопросов.
— Мир-тень, мир-война, — глухо обронил Харон. — Отраженная Древняя Греция.
— Умирающая Алая Эллада, — с мукой в голосе прошептала Ариадна.
Деми стояла, запрокинув голову, и неверяще смотрела в небо. Одно дело — узнать, что не помнишь половину собственной жизни. Ту ее часть, что связана с самой тобой. Другое — обнаружить, что мир совсем не такой, каким представлялся тебе семнадцать лет. Что у него, у привычного мира, есть оборотная сторона. Сторона иная. Однако Деми видела его собственными глазами… если они ее, конечно, не обманывали.
— Это небо… Почему оно… такое?
— Из-за войны, что не может оставить этот мир, — прошептала Ариадна.
— Из-за пролитой на облака крови, — с какой-то тихой яростью бросил Маска.
Голова Деми потяжелела от зарождающейся в висках свинцовой боли. Кровь в облаках… Нет, лучше об этом не думать, иначе недолго сойти с ума. Не стоило задавать и следующий вопрос, но промолчать она не сумела.
— Но почему Алая Эллада зовется умирающей?
— Ее убивает война между Зевсом и Аресом. Медленно, по капле убивает.
— Зевс и Арес, — медленно повторила Деми. — Бог неба, грома и молний и бог войны. Боги Олимпа. Боги.
Ариадна улыбнулась.
— Разве в вашем мире нет богов?
Деми открыла было рот, но тут же с легким стуком его захлопнула. Объяснить всю глубину ее шока было непросто. Пожалуй, невозможно даже.
— Не понимаю… В каком же тогда мире живу я?
— В мире Изначальном, — сухо поведал Харон, — отделенном от Алой Эллады непроницаемой завесой. Той, которую обычным людям без помощи извне не преодолеть.
Деми стиснула руки, ощущая, как их охватывает дрожь. Такой долгий день, такой до безумия странный…
Если на мгновение забыть об амнезии (забавный выходил оксюморон), еще несколько часов назад она была обыкновенным подростком. Выбирала наряд в школу, ела тиганитес на завтрак, слушала музыку, изучала город… и готовилась повторять все это день за днем, снова и снова. А затем всю ее жизнь перевернули с ног на голову.
— Но я не понимаю…
— Хватит. Этих. Вопросов, — обрубил Маска. Только сейчас Деми заметила, что его правая рука затянута черной кожаной перчаткой. — Надо возвращаться, пока не наступила ночь. Мы потеряли слишком много времени, бегая за тобой по всему городу.
— Это ты-то бегал? — мрачно хмыкнул Харон. — Мы вызвали тебя в последнюю минуту.
— Зачем?
Не самый приоритетный вопрос из списка в голове Деми, он вырвался сам собой. В Алую Элладу перенес ее Харон, так зачем нужно было вызывать Маску? Чтобы без устали пронзал ее ненавидящим взглядом синих глаз?
— Мы думали, ты будешь сопротивляться, — смущенно ответила Ариадна. — Думали, у тебя есть сила. А Никиас… Скажем так, он сумел бы с ней совладать.
— Сила? — нахмурилась Деми.
— Дар богов.
— Ах, ну да. Боги. Как же я могла забыть.
Она помассировала пальцами виски. Чувство нереальности происходящего не отпускало. Вопросы множились и распирали голову изнутри.
— Хотите сказать, что все, абсолютно все древние мифы о богах и героях — правда?
Она бы не поверила в это ни на мгновение… Если бы незнакомец по имени Харон собственноручно не перенес ее из родного мира в мир чужой и, кажется, смертельно опасный.
— Просто убери слово «миф» и замени его словом «история», — бросил Маска… Никиас. — И все сразу встанет на свои места.
— Называть ее мифами придумали те, кто не видел, как они превращаются в правду, — проронила Ариадна, отрешенно глядя куда-то поверх ее плеча.
Деми на мгновение прикрыла глаза. Примириться с реальностью все еще не удавалось.
— У меня нет никакой силы. И быть не может. Я вообще не понимаю, зачем я здесь. Где я, я не понимаю тоже, но…
— Покажи ей Эфир. — Глаза, видимые через прорези маски, сощурились.
— Никиас…
— Покажи.
Не просьба даже — почти приказ. Никиас подался вперед и произнес странно прозвучавшие слова, не вызвавшие в сознании Деми никаких ассоциаций. Шагнув к ней, Харон стиснул ее запястье. Она и запротестовать не успела, как мир переменился.
В очередной раз.
Вокруг нее разлился алый сумрак — густой, плотный, почти осязаемый. Небо заволокло пеленой… Впрочем, оно было всюду, это небо. Землю здесь заменяли облака… нет, грозовые тучи. Дымную серость вдалеке с грохотом разрезали пламенные вспышки — летящие откуда-то сверху огненные молнии. Сам воздух здесь полыхал, полыхало небо, словно молнии были способны зажечь облака. В ноздри бил запах гари, дыма и чего-то еще — незнакомого, но побуждающего прикрыть нос рукой.
— Мы сейчас между небом и землей. Не так романтично, как звучит, правда? — с мрачной усмешкой поинтересовался Харон.
Алый сумрак разрезали крики боли и ужаса, приглушенные, казалось, доносящиеся до Деми через плотный слой ваты. Прогремел раскат грома, содрогнулась земля… или то, что здесь ее заменяло. Она закрыла ладонями уши, беззвучно крича, сотрясаясь всем телом. Его, словно хрупкую статую, разбивал на части оглушительный рокот.
Деми пошатнулась, с трудом убеждая ослабевшие колени удержать ее на месте. Ботинок по самый каблук утонул в облаках. Хлыстом, хлесткой пощечиной ударил страх, что она провалится в эту неизмеримо странную алую трясину. Но под мягким дымчато-алым покровом чувствовалась твердыня. Деми осторожно топнула, словно пробуя на прочность подтаявший по весне лед, и вопросительно взглянула на Харона.
Он дождался, когда поутихнет шум.
— Это барьер, воздвигнутый Эфиром, чтобы защитить смертных от бессмертной войны.
Бессмертной? Харон говорил о богах или о том, что война нескончаема? Впрочем, ей не стало бы легче от любого из ответов.
Эфир… Не просто бог изначального света, но олицетворение неба и воздуха — верхнего слоя, что окутывал облака и горные вершины, высшая оболочка мира и колыбель богов. Эфир заполнял собой пространство от небесного купола до прозрачной кисеи земного воздуха, что предназначался смертным. У последнего имени не было или же Деми его позабыла.
— Порой, когда Эфир слабеет, молнии прорывают барьер. Тогда на землю Эллады проливается алый дождь. Для чужачки, наверное, выглядит жутко. Но ты привыкнешь.
«Привыкну?» — отразилось в голове смятенным эхом.
Алый дождь? Но как он может быть алым, если… Не успев додумать, Деми наклонилась и зачерпнула ладонью низинный воздух. Кончики пальцев окрасились алым.
Пространство Эфира сочилось кровью, что лилась на облака.
Будто привлеченная словами Харона, огненная стрела ударила совсем рядом с Деми. Взвизгнув, она метнулась к нему. Не сказав ни слова, Харон одним движением задвинул ее себе за спину. Очень вовремя, потому что Деми оцепенела. Разорвись сейчас бомба рядом с ней, вряд ли она смогла бы даже пошевелиться.
Вспышка молнии обнажила то, что было сокрыто прежде. Сумрак оказался искусственным: в царстве Эфира был такой же алый день, как и внизу. А тот самый полумрак создавали полчища монстров, заполонившие собой, казалось, все пространство и заслонившие свет.
Деми не могла поручиться, что никогда не чувствовала такого сильного, удушающего страха. Страха, что медными цепями сковывал тело, вонзался в конечности ледяными шипами, замораживая внутренности и делая гусиной кожу. И все же что бы ни прятала ее память за глухой стеной амнезии, вряд ли оно страшнее увиденного в мире греческих богов.
Черные, как ночь, твари. С крыльями и клыками, с копытами и рогами, с шипастыми и гладкими, словно хлысты, хвостами, с глазами цвета крови и шкурой цвета тьмы.
Градом стрел летящие с высоты огненные молнии. Вот откуда этот запах, незнакомый Деми прежде, но очевидный теперь. Пропитавший воздух — сам Эфир — запах горелого мяса и дымящихся шкур.
Воины в доспехах из кованого металла. Мужчины и женщины, что сражались с немыслимыми тварями среди алых облаков. В руках мечи и что-то, похожее на прирученный огонь — рассмотреть мешал кружащийся каруселью хаос. И она, Деми, была в его сердцевине. С ногами, приросшими к земле, которую здесь заменяли обагренные кровью облака, с одной лишь мыслью, бьющейся в голове, что смерть очень близко.
Десятки, сотни, а быть может даже тысячи чужих смертей.
Деми взвизгнула, когда в шаге от нее в кровавое облако вонзилось что-то, отдаленно похожее на метательный нож. Вгляделась в «небо», которое здесь заменяло плотное сумрачное ничто, но во вспышке очередной молнии смогла разглядеть лишь птицу. Расправившая крылья над ее головой, птица оказалась небольшой и… железной?!
— Берегись их перьев! — крикнул Харон.
— Что?
Метательным ножом и впрямь оказалось железное перо. Его собрат едва не пригвоздил ногу Деми к облаку. Одним прыжком переместившись вправо, она воззрилась на Харона.
— Что за птицы способны метать свои перья? — вырвалось у нее истерическое.
— Стимфалийские птицы, натасканные самим Аресом, — мрачно отозвался Харон. — Медные перья — их оружие.
От раската грома задрожали облака. Молнии стали ударять все чаще.
Прямо на глазах Деми притворяющаяся человеком тварь с тонкой талией, длинными волосами и пеликаньим клювом вместо рта и носа проткнула насквозь грудь одного из воинов. Захрипев, он упал. Тварь, радостно взвыв, унеслась прочь в поисках новых жертв. Однако покой, предназначенный мертвым, воину не даровали. Вниз спикировала женщина в окровавленном одеянии, с крыльями, словно сотканными из самой ночи, и черными по самые плечи руками. Она подлетела к едва живому воину и припала алыми, как облака Эллады, губами к ране на его груди. Оторвавшись, жадно взглянула на Деми. Та обмерла, но крылатая лишь разочарованно отвернулась.
Острые когти длиной с целую ладонь, увенчавшие черные руки, подхватили мертвого воина, зажали в тиски. На своих эфемерных крыльях создание поднялось ввысь, сжимая в руках добычу, и вскоре затерялось в сумраке среди сонма тварей. Улетело, унося с собой павшего воина.
В тут и там прорезавших пространство вспышках света, Деми разглядела и других крылатых. Они бродили по полю боя, ликующе вскрикивая, когда смерть сражала кого-то, налетали на павшего, словно стервятники, били друг друга когтями и крыльями, сражаясь за умирающих, чтобы жадно опустошить их и забрать куда-то обескровленные тела.
— Г-гарпии? — запинаясь, спросила Деми.
Этот образ — крылатый, жестокий и неистовый — подсказала ей своенравная память.
— Керы, — мрачно обронил Харон.
Теперь она вспомнила и их. Лучше бы, правда, не вспоминала.
По легендам, в кер перерождались души умерших насильственной смертью. Кто знает, отчего так произошло. Может, их кончина была слишком жестокой? Повисла на душе, обременяя ее тяжелым грузом, не позволяя воспарить ввысь и обрести покой. Вот отчего, воплотившись в крылатых демонов, керы продолжали приносить людям страдания и сеять смерть. Столь же кровавую, как та, что когда-то настигла их самих. Вечный круговорот жестокости и боли…
Увидев кер однажды, Деми при всем желании не сможет их забыть. Они и вовсе снились бы ей в кошмарах… если бы только она могла помнить собственные сны.
— Куда они уносят тела? — сдавленно спросила она.
— Когда-то они относили их к вратам Царства Мертвых. Сейчас же души они отдают не Аиду, союзнику Зевса, а самому Аресу. А вот тела оставляют себе. Людская кровь — то, что питает их, то, что придает им сил.
— Чтобы снова пировать на поле битвы, — произнесла она с содроганием.
Они были всюду. Деми видела эти странные крылья, разрезающие воздух, мелькающие среди людей и еще более уродливых и жутких, чем сами керы, тварей. Видела, как керы взмывают ввысь с новыми жертвами в когтях.
Крики боли и ярости, мольбы и предсмертной агонии, треск молний и раскаты грома заполонили окружающее пространство. Ненависть, жажда крови и страх… Легкие переполнились запахом крови и пепла. Согнувшись пополам, Деми хватала ртом воздух.
— Забери меня отсюда, — дрожа всем телом, крикнула она.
Не видела Харона, но почувствовала его прикосновение. А после — короткий, мучительный полет вникуда. Оказавшись перед Никиасом и Ариадной, на настоящей, твердой земле, Деми неловко упала на колени. Ослабевшие ноги больше ее не держали.
— Зачем? — хрипло выдавила она.
Никиас знал, кому этот вопрос адресован. Наклонившись к ней, вкрадчиво произнес:
— Потому что все это — твоя вина.
Деми ничего уже не понимала. Даже если допустить существование Эллады, где все еще жили боги, которых люди всего мира — ее мира — воспринимали не более, чем миф… Она — обычная девушка, разве только с исключительной болезнью.
Она не могла развязать между богами войну.
Ариадна подошла к Деми, протянула руку, чтобы помочь подняться. Оттеснив ее плечом, чтобы не позволить это сделать, Никиас наклонился еще ближе, к самому уху обомлевшей Деми. Из потока незнакомых слов она неведомым образом сумела понять только «смерть», «нет» и «прощение». Но и услышанного оказалось достаточно, чтобы похолодеть.
— Я не понимаю.
Никиас скривился.
— Ну конечно, ты не понимаешь.
В его голосе звучала неприкрытая ненависть, хотя он тщательно подбирал слова, чтобы Деми поняла их смысл.
— Это ты открыла сосуд, выпустив на Элладу все беды мира и, испугавшись, захлопнула крышку, оставив надежду внутри. Ты подарила Аресу шанс на победу. Благодаря тебе он стал так силен. Благодаря тебе решил восстать против Зевса и отобрать у него трон Олимпа. Все, что ты видела в Эфире, вся эта война, что длится века и тысячелетия — это твоих рук дело, Пандора.
[1] Панатинаикос — стадион, на котором в 1896 году были проведены первые в современной истории Олимпийские игры.
[2] Агора — городская площадь Афин, в древности — центр спортивной, художественной, деловой, общественной, духовной и политической жизни города.
[3] Хронос — изначальный бог времени в древнегреческой мифологии.