Долгое, долгое молчание. Разные оттенки глухого беззвучия, давящей на уши тишины.
После их с Хароном возвращения из Эфира, после памятных слов Никиаса никто больше не говорил. Его голос, однако, до сих пор звучал в голове Деми, словно песня, которую повторяли снова и снова, исключительно для нее. Слова, пропитанные ненавистью и ядом, оставили следы в ее сознании. Нет, не следы — шрамы.
Харон перенес их в какую-то комнату. Никиас, велев ждать, почти сразу же исчез за дверью. Казалось, он просто не мог находиться в одной комнате с Деми, хотя истинные его чувства разгадать было невозможно — их надежно скрывала маска. Он будто намеренно поворачивался к ней именно этой, пугающе-черной стороной.
Деми надоело молчать. Она пресытилась зреющим в ней ужасом, что с каждым мгновением становился лишь сильней. И до наступления вечера — если только время в обоих мирах двигалось с одинаковой скоростью — времени оставалось все меньше. Она должна была узнать все. Немедленно.
— Я — Пандора.
— Да, — после секундной паузы отозвалась Ариадна. — Очередное ее воплощение.
Но она никак не могла быть той самой Пандорой, по глупому любопытству открывшей ларец, что заключил в себе все беды мира и одинокую надежду.
— Это какая-то ошибка, — упрямо заявила Деми. — Я обычная…
Она стушевалась. Ариадна смотрела участливо, что придавало сил.
— Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я — Деметрия Ламбракис…
— Неважно, какое имя тебе дали. Важно лишь имя твоей души.
— Имя души? — растерянно переспросила она.
— Как и я, как большинство смертных, живущих в Элладе, ты — инкарнат. В отличие от богов, ты, конечно, смертна, но душа продолжает жить и после смерти тела… Разве Изначальному миру об этом неведомо?
— Подожди, — мучительным тоном выдавила Деми. — Мне нужно… Просто остановись.
Ариадна, глядя на нее своим ясным, понимающим взглядом, послушно сомкнула губы — чуть более нарочито, чем требовалось, чтобы просто замолчать.
— Почему тот парень в маске… Никиас… говорил про какой-то сосуд?
— Пифос, — уточнила Ариадна. — Тот, который ты открыла.
— А мы говорим «ящик Пандоры», — пробормотала Деми.
Мысленно обругала себя — разве это сейчас важно? Отчего ее внимание заострилось на таком пустяке? И вдруг поняла: рассудку, который грозил расколоться на части, нужны эти детали — малозначительные на масштабном полотне происходящего. Потому что если взглянуть всей этой сумасшедшей правде в глаза, легко и самой стать сумасшедшей.
— Вероятно, кому-то из ваших умельцев перевод с древнегреческого на современный оказался не под силу, — с усмешкой заметил Харон.
Снова повисла тишина. И если перевозчик душ в коконе молчания чувствовал себя комфортно, а Ариадна покусывала губы, из-под пушистых светлых ресниц поглядывая на Деми, то сама она места себе не находила. Тряхнув головой, через окно взглянула на небо. Молнии были заметны сквозь пелену туч, а вот монстры, которыми кишел Эфир, к счастью — нет.
— Гром и молнии… Это ведь оружие Зевса?
— Верно. То, что ты видела там — его воплощение, — сказал Харон. — Так близко, как тогда, к богу ты никогда больше не будешь.
У Деми по спине пробежали мурашки. Она стояла на одном поле боя с Зевсом, пускай даже не видя его…
— Выходит, он сражается с собственным сыном, — медленно произнесла она. — И, по совместительству, с богом войны… А вы…
— Мы, разумеется, на стороне Зевса, — обронила Ариадна, опережая ее вопрос. — Мы бы сражались, но у нас своя цель. Своя… миссия.
— Какая? — устало выдохнула Деми.
— Найти Пандору.
— Это я уже поняла, но… зачем?
Харон и Ариадна обменялись недоуменными взглядами. Может, ответ был очевиден для них, но только не для Деми. Слишком много чуждости, странностей… и алого безумия за неполный день.
— Найти пифос. Открыть его. Выпустить то, что осталось на дне. Что спустя века ожиданий люди называют просто надеждой.
— И что же это?
— То, что переломит ход истории, ход войны. Элпис — дух, само воплощение надежды. Свет, несущий в себе невиданную доселе, сильнейшую в мире магию. Способный разогнать любую тьму, уничтожить вырвавшиеся из пифоса болезни, несчастья и беды, изгнать в Тартар созданных Аресом химер и воцарить на Алой Элладе долгожданный, выстраданный мир.
— Откуда вы знаете о том, что внутри осталась надежда?
— От Кассандры, — с благоговением выдохнула Ариадна. — Это она велела нам однажды отыскать тебя.
— Пророчицы из Трои? — изумилась Деми. — Но разве она не известна тем, что ее предсказаниям никто не верит?
— Не верили, — с явным неодобрением поправил Харон, прохаживаясь мимо открытых окон. — Поверили, когда сбылись ее слова о нападении Ареса и о надвигающейся на Элладу беде.
— Кассандра будет рада узнать, что мы тебя нашли. Так же, как и я, она проживала десятки своих жизней с одной-единственной целью — найти Пандору.
Деми изумленно воззрилась на Ариадну.
— Десятки жизней? — эхом отозвалась она.
— Тебе известно, что такое метемпсихоз[1]? — спросил Харон таким тоном, будто Деми была обязана утвердительно закивать.
Она покачала головой, вызвав хмурую (еще более хмурую, чем прежде) гримасу на лице перевозчика душ и его неодобрительно поджатые губы.
— Брось, — мягко рассмеялась Ариадна, — это древнегреческий термин. Не все обязаны его знать. Деметрия, тебе…
— Деми, просто Деми, — вырвалось у нее.
Так называли бы ее друзья, если амнезия позволила бы их иметь. Ариадна была для нее незнакомкой, но располагала к себе с первых мгновений.
— Деми, — улыбнулась та. — Тебе наверняка известно иное понятие — реинкарнация. Перевоплощение душ.
Она с облегчением кивнула.
— Так вот инкарнаты — это обитающие в царстве Аида души, что получили воплощение. Одним досталась лишь новая жизнь, другим же боги подарили память об их прошлых инкарнациях или дар, что принадлежал им при жизни.
— И ты, Деме… Деми… Ты — инкарнат. Твое тело, быть может, и принадлежит обычной греческой девушке Изначального мира, но твоя душа — это душа Пандоры. Ты — ее инкарнация. Знаю, это непросто принять, но…
Деми долго молчала. Закрыла глаза, чтобы хоть на мгновение отрешиться от мира. Чужого мира, что был для нее ожившей Древней Грецией, а назывался Алой Элладой. Но, беги, не беги, а некоторые воспоминания способны настигнуть тебя где угодно… даже если ты страдаешь амнезией.
Химеры — так, кажется, орды монстров назвали Харон и Ариадна.
Керы, что уносили в когтях мертвых.
И, конечно, небо, алое, словно кровь. Небо, что полнилось кровью.
Мысль обожгла кислотой: во всем этом ее вина. Ее, той самой легкомысленной Пандоры. Паника подступила к горлу, да так стремительно, что перекрыла воздух. Подавшись вперед, Деми пила его маленькими глотками. Не помогало — в грудь словно вдавили бетонную плиту.
— Харон, — донеслось до нее обеспокоенное.
Ариадна, конечно.
Пока Деми пыталась выиграть борьбу за кислород у собственных легких, панической атакой сжатых в тиски, Ариадна успокаивающе гладила ее по волосам. Спустя всего минуту короткого, прерывистого дыхания в руки Деми ткнули стакан, полный холодной воды. Мелкими глотками она осушила его до дна. Резко вскинула голову, возвращая стакан Харону.
— Вы хотите сказать, что из-за меня гибнут люди, которые сейчас сражаются там, наверху? На войне между Аресом и Зевсом?
— Именно об этом я и говорил, — проронил перевозчик душ, глядя на нее из-под насупленных бровей.
— Харон… — устало попросила Ариадна. — Ей и без того сейчас тяжело.
— Предпочитаешь замалчивать правду?
Медленно выдохнув, Деми обхватила голову ладонью, чувствуя, как кто-то отчаянно бьет невидимыми молоточками по ее виску. Выходит, это правда… Ее инкарнация, ее душа, заключенная в сосуд другого тела, века назад открыла злосчастный пифос и выпустила в мир несчастья и беды.
Мысли рассыпались. Все произошедшее и происходящее слишком странно, слишком жутко, слишком противоестественно.
Просто слишком.
«Я — Пандора». Нужно было время, чтобы принять эту мысль. Нет, не так.
Чтобы смириться.
— И ты каждую свою жизнь, раз за разом, тратила на то, чтобы найти Пандору?
«Чтобы найти… меня?»
Вина подступила к горлу волной горечи. Ариадна, с легкостью распознав чувства Деми, осторожно тронула ее рукой.
— Но это честь для меня — искать ту, что способна остановить нескончаемую войну.
— Честь? Как насчет того, что Пандора в лучшем случае лишь исправит то, что сама же и натворила? — раздался ледяной голос. Резкий, словно щелканье плети.
Она вздрогнула — Никиас возник словно из ниоткуда. Из притаившейся по углам темноты.
— Не называй меня Пандорой. Я — Деми.
— Да мне плевать, — отчеканил Никиас. — Никого во всей Элладе не интересует девушка по имени Деми.
— Его слова резки, но в чем-то он прав, — нараспев произнесла незнакомка, что вошла в комнату вслед за ним.
Высокая, уступающая Ариадне в красоте, но вместе с тем обладающая каким-то особым шармом, что прятался в мягких линиях лица и густой копне каштановых волос, она была облачена в простой песочного цвета хитон.
— Кассандра? — догадалась Деми.
— Именно она, — отозвалась та без улыбки. — Я рада видеть тебя. Это были долгие поиски.
Одна часть лица Никиаса, закрытая маской, осталась жуткой, даже уродливой, но безучастной к словам Кассандры. Другую, что отличалась надменной красотой, исказила презрительная гримаса. От этой двойственности Деми было не по себе. Ровно как и от чувств Никиаса, скрыть которые он даже не пытался.
— Пойми, Пандора, — остановившись у окна, сказала Кассандра, — ты нужна нам, чтобы покончить с войной, которая идет целые века. Нам нужны союзники. Люди и боги, воины и Искры разрываются между светом и тьмой. Многие в силу своей натуры делают ставку на победителя. А победитель не ясен: в одних битвах вверх одерживает Зевс, в других — Арес. И оба они бессмертны, как и те боги, что за них сражаются.
Она говорила хорошо поставленным, словно бы выверенным голосом, но говорила… странно. Многие слова упорно ускользали от понимания, так что приходилось додумывать их смысл. Это точно не димотика — разговорная, упрощенная форма греческого языка. Консервативная кафаревуса, что изобиловала устаревшими словами?
«Нет, — мысленно ахнула Деми. — Самый что ни на есть древнегреческий».
— На заре времен едва ли не все боги были на стороне Зевса. Они понимали, насколько разрушительна сила Ареса, насколько чудовищен он сам, — продолжала Кассандра. — Теперь все, к сожалению, не так однозначно. Чаши весов постоянно склоняются то в одну, то в иную сторону. Боги заключают и разрывают союзы, начинают вражду и плетут интриги. Цель, разумеется, одна — Олимп. Тот из двух богов, что одержит победу, одарит своих сторонников всеми благами. Проигравшая сторона на веки вечные окажется заключенной в Тартар. Никто из богов не хочет ошибиться. Поэтому так шатки союзы и столь нередки предательства. Боги делают свои ставки — так же, кажется, говорят в вашем мире? — и ведут войну. Наша же доля — выживать в мире, который после нее остается.
Деми замотала головой.
— Но это безумие… Я ничем не могу вам помочь!
Почти обыкновенная девушка в мире оживших преданий… Крохотная шестеренка в монструозном механизме древних богов.
— На стороне Ареса тьма, которая лишь множится с каждым годом. — Кассандра будто не услышала ее, не почувствовала звенящего отчаяния в ее голосе. — У сторонников Зевса, что избрали путь света, есть только одна надежда — та, что заключена в твоем пифосе. Я безуспешно пыталась найти его все эти долгие годы. Если кто и сможет помочь мне в этом, так это ты. А пока пифос не найден… Одно твое присутствие склонит чашу весов на нашу сторону. Теперь, когда ты вернулась в Алую Элладу, мы можем привлечь выбирающих сторону богов в воинство Зевса. Нам нужно имя твоей души. Нам нужна Пандора.
— Уверены, что это благоразумно — открыто рассказывать всем о том, что она здесь?
— О, и эллины[2], и боги узнают об этом сами, — усмехнувшись, заверила Кассандра Харона. — Не я стану той, кто поднимет эту волну, но и остановить ее я не сумею.
Деми прикрыла глаза. Скоро вся Алая Эллада будет гудеть подобно растревоженному улью. И предметом всех разговоров станет она.
— Из того, что сказал мне Никиас, я поняла, что память о твоих прошлых жизнях и самой первой твоей инкарнации к тебе еще не вернулась. Такое случается, но кому, как не тебе, Пандора…
— Деми, — поправила она упрямо.
Быть может, глупо цепляться за собственное имя. Однако Деми узнала его лишь сегодня утром, с дюжину часов — и дюжину вечностей — назад, и не хотела так скоро его терять.
Никиас только хмыкнул — все с тем же презрением, как ей показалось. Из-за проклятой маски (он снова, будто намеренно, стоял к ней полубоком) нельзя сказать наверняка. Вопросы о предназначении маски в голове Деми крутились среди прочих, но их она отодвигала пока на второй план.
С первым бы разобраться.
Кассандра мягко, по-кошачьи, улыбнулась. Улыбка преобразила ее, наполнила еще большим очарованием. Поучиться бы Никиасу у нее…
— Кому, как не тебе, Деми, под силу отыскать пифос и явить миру таящуюся на его дне надежду? Твои воспоминания — это ключ. В них кроется тайна нахождения пифоса, которая никем из обеих сторон еще не раскрыта.
Взгляд Деми на мгновение приковал рисунок на полу, геометрическое переплетение линий. Однако слова Кассандры заставили ее резко вскинуть голову.
— Арес тоже ищет пифос?
— Да. Чтобы уничтожить его. Чтобы не дать Элпис появиться на свет.
Горло разом иссохло, желудок словно стянули в узел. Бог войны искал ее. Не ее, Деметрию Ламбракис, но ее, Пандору.
Однако и кое-что еще, сказанное пророчицей, вызывало не меньшую тревогу. Она не помнила, каково это — быть Пандорой и, конечно, ничего не знала о пифосе и о той, прошлой жизни. Хуже того — она и нынешнюю забывала каждый рассвет.
— Вы все это время искали меня… Значит, умирая и возрождаясь, вы знали, кто вы, и помнили, какова ваша цель?
— Вспоминала, — уточнила Кассандра. — С течением времени воспоминания о прежних инкарнациях приходили сами собой.
— Но… как? Как это возможно?
— В Элладе существует обряд, что ставит печать на наши смертные души. Она позволяет нам не забывать, кем мы были в прошлой жизни, кем остается наша душа, изменившая телесную оболочку. Взрослея, мы вспоминаем все, перенимая опыт наших прошлых жизней. Случается так, что душа преодолевает завесу между нашими мирами и проникает в твой. И тогда на Земле рождается тот, о ком прежде слагали легенды — Тесей и Гиацинт, Персей и Ахилл, Геракл и Одиссей. С печатью на душе инкарнаты рано или поздно вспоминают, кем были когда-то. Взывают к своим богам и те распахивают для них завесу, или же Харон, откликнувшись на зов, переносит их домой. В Элладу. Те же, кто не проходили обряд, остаются на Земле.
— Хотите сказать, в моем мире проживают свои новые жизни те, кто когда-то был частью древнегреческих мифов? — ахнула Деми.
— Те, кто вписал свое имя в анналы истории, — со сдержанной улыбкой поправила пророчица. — Да.
— Но что заставляет инкарнатов отказываться от обряда, от печати?
— Мы проносим благословения богов — их дары — сквозь года, в наши новые жизни. Быть может, некоторые из инкарнатов устали от дарованной богами силы и захотели стать обычными людьми. Быть может, они устали от войны. Отринув память об Алой Элладе, ты не вспомнишь и о том, что дало ей такое название. Не все инкарнаты — великие герои, и не все хотят ими становиться.
— Или они желали начать жизнь с чистого листа, — вполголоса сказала Ариадна. — Не все могут похвастаться счастливым прошлым. Инкарнаты могли потерять любимых, пережить предательство или всю свою жизнь преодолевать сонм ниспосланных им богами испытаний. А к чему помнить о том, что причиняет боль?
— А может, им просто было что забывать. Может, они хотят забыть свои прошлые ошибки. — Угрюмый взгляд Харона снова был прикован к лицу Деми.
Вспыхнув, она закусила губу. Обижаться на его прямоту бессмысленно. Если она и впрямь — Пандора, а все происходящее — явь, а не долгий, странный и безумный сон… Она виновата. Нет, не так — виновна, пусть ее вину еще никто не доказал…
— Может, на моей душе тоже нет печати? И я никогда за все эти жизни не взывала к богам или к Харону, потому что никогда не вспоминала об Алой Элладе?
— Или ты просто трусиха, постоянно бегущая от войны.
Деми успела забыть о присутствии Никиаса, но он не преминул напомнить. Да так, что ее внутренности словно обожгли кислотой.
— Когда ты открыла пифос, бедствия разлетелись по всему свету. Мир не был к этому готов. — Кассандра отвела взгляд. — Я пыталась предупредить их, но… меня никто не слушал.
Деми с усилием кивнула, чувствуя нарастающую дрожь. Вещая дочь троянского царя посмела отвергнуть любовь самого Аполлона, за что и поплатилась проклятием. По воле бога никто верил ее предсказаниям. Страшно подумать, какие муки испытывала Кассандра, предвидя надвигающиеся беды и не имея возможности их предотвратить.
— По миру разгулялось зло. Страшные болезни косили людей беспощадно. Происходящие с людьми несчастья, разочарование и жадность порождали ненависть — то, чего прежде они не знали. А та плодила новую ненависть. Пороки завладевали человеческими сердцами и распространялись словно пожар. И конца всему этому не было.
— А что же боги? Были заняты пиршествами на своем Олимпе?
Харон неодобрительно нахмурился. Кассандра пригвоздила Деми к полу взглядом карих глаз.
— Они пришли на помощь, как только поняли, что человечество нуждается в ней. Но было уже слишком поздно. Человеческие тела хрупки, и порой еще слабее их воля. Греция захлебнулась кровью и тьмой. Она была уничтожена. Остальной мир вскоре последовал за ней, стертый с лица земли Великим потопом.
— Моя Греция? — выдавила Деми. — Мой… мир?
— Наш мир, — охрипшим от ненависти голосом сказал Никиас. — И мы видели все это. И не смогли ничего сделать. Ничего.
Он помнил. Помнил, как на его глазах умирал целый мир.
— Хронос — единственный, кому под силу было все исправить. — Кассандра говорила негромко, и вместе с тем казалось, что ее сильный, ровный голос раздается у Деми в голове. — Он породил время, он — само время. Он же время в мире Изначальном и остановил. А затем повернул вспять, ломая им самим созданные когда-то законы, пойдя против устоев, что были укоренены, вшиты, врезаны в канву этого мира. В этой реке времени, текущей вспять, против собственного же течения, Хронос отыскал миг, ставший началом конца. То самое мгновение, когда ты, Пандора, открыла пифос.
— И он сделал так, чтобы этого не случилось? — пораженно спросила Деми. Магия такого масштаба просто не укладывалась у нее в голове.
— Да. Изначальный мир вернулся таким, каким мы его помнили. Мы думали, что спасены, но мы ошибались. За нарушение законов мироздания даже богам, рано или поздно, приходится платить. Хронос истратил почти все свои силы на эти чары, но и такой великой цены оказалось недостаточно. Наша хрупкая реальность не выдержала столь сильных, масштабных чар. Она попросту раскололась на две части в той точке, где все и произошло. Изначальный мир продолжил существовать как прежде. Запечатанный пифос боги выбросили в океан, в Саргассово море. Туда, где его никто и никогда не сможет отыскать
— Саргассово море… Вы говорите о…
— Бермудском треугольнике[3], — кивнула Ариадна. — Это одно из немногих мест на Земле, что сохранили древнюю, первородную магию.
— Однако мироздание, храня воспоминание о прошлом, не желало так просто его отпускать. Другой реальностью стала Эллада, ставшая Алой лишь недели спустя. Здесь течение времени не было нарушено, и Пандора открыла пифос. Зная, какая судьба уготована миру, на этот раз боги сумели его спасти.
— Вот только боги спасают лишь тех, кто взывает к ним с молитвами.
Мрачный голос Харона заставил Деми обернуться в его сторону. Однако смотрел переводчик душ не на нее, а на Кассандру.
— Ожидаемо, что боги Олимпа услышали лишь голоса эллинов. — В словах Харона почти слышалась желчь. — Непонятно только, почему они и не подумали о том, чтобы спасти и другие народы.
Ошеломленная всей обрушенной на нее правдой, Деми все же почувствовала растекшееся в воздухе напряжение. Кассандра смотрела на Харона уже знакомым ей тяжелым, пронзающим взглядом.
— Ты подвергаешь сомнению добрую волю богов?
— А тебе эти сомнения будто незнакомы, — усмехнулся Харон.
— Боги сильны там, где в них верят, среди тех, кто верит в них, — отчеканила пророчица.
— Мы говорим о богах. О тех, что посылают молнии с неба, что поднимают на дыбы саму землю, а моря заставляют вскипать. Они буквально вылепили однажды этот мир.
— Не третье поколение богов. Не олимпийцы.
— И ты правда думаешь, что нельзя было найти иной способ?
— Им ведомо больше, чем ведомо нам. Потому боги делают лишь то, что считают необходимым.
— Для себя, но не для людей.
Кассандра молча смотрела на Харона. В глазах ее застыло… нет, не неодобрение. Что-то более глубинное, темное. Над ее предсказанием о, ни много ни мало, конце света лишь поглумились — или же и вовсе пропустили мимо ушей. Однако она упорно защищала богов, один из которых ее и проклял, обрекая тем самым целый мир на погибель. Слепая ли это преданность или безграничное великодушие и всепрощение?
Диалог двух взглядов продолжался не меньше пары минут. Ариадна явно желала исчезнуть, обернуться тенью. Никиас замер у окна, сжав руки в кулаки и крепко стиснув челюсть. Что он проживал сейчас там, внутри? Какие воскрешал воспоминания? Деми догадывалась, что знает ответ, но не хотела допускать его до сердца.
Закончив прожигать Харона взглядом, Кассандра снова обратилась к Деми:
— Гера и преданные ей ореады[4] вздыбили землю вокруг Эллады, окаймляя ее цепью гор, своими вершинами касающихся самого неба. Они спасли Элладу, но остальной мир был уничтожен.
— Выходит там, за горами…
— Там нет ничего, кроме безбрежного океана.
Кассандра помолчала, давая ей время все осознать. Как будто даже вечности для этого будет достаточно.
— Я не понимаю… Что стало с людьми и богами, когда мира стало два?
— Боги цельны, едины, они всегда существовали будто над этим миром, а не в нем. Перемену они заметили, но на них она не отразилась. А вот люди… Их души раскололись надвое, пусть и почувствовали это не все. Представь, что душа человеческая — это горсти солнечных искр. Возьми тысячу их и раздели наполовину. А затем возьми две горсти и тоже раздели. Как думаешь, почувствует ли разницу тот, в ком вместо двух горстей осталась одна?
— Расколотая надвое душа высвобождалась со смертью тела и лишь тогда становилась цельной, — тихо добавила Ариадна. — Но до тех пор… Эллины Изначального мира и Алой Эллады порой сходили с ума от двойственных воспоминаний, осознания существования двух реальностей, двух наших версий.
— После того, как наши души стали цельны… Каждому из эллинов пришлось делать выбор — жить ли в безопасной реальности или уйти в Алую Элладу. Мы, — Кассандра обвела присутствующих рукой, — и все те, кого ты еще увидишь, решили сражаться. За Грецию — пускай, и лишь ее отголосок. За Зевса. И всю магию мы — боги и герои, воины и колдуны — забрали с собой, в Алую Элладу.
— А я, — сдавленно произнесла Деми, — не пошла?
— А ты сбежала, отрезала себя от Алой Эллады — как ты думала, навсегда, — источая ядовитую ненависть, процедил Никиас. — Здесь твою копию убил Арес. Чтобы ты не открыла проклятый сосуд снова и не выпустила надежду, которая поможет нам победить.
Оглушенная, Деми потерла ладонями уши. Две реальности. Мир-война и мир, который покинули боги. Ее копия, уничтоженная Аресом. Но было и кое-что страшней.
Она, Деметра Ламбракис, однажды уничтожила целый мир.
[1] Метемпсихоз (греч. μετεμψύχωσις, от μετα- − пере- и ἐμψύχωσης — одушевление, оживление, собственно — переодушевление) — один из терминов для обозначения переселения душ, группа религиозно-философских представлений и верований, согласно которым бессмертная сущность живого существа (в некоторых вариациях — только людей) перевоплощается снова и снова из одного тела в другое.
[2] Эллины — самоназвание греков с VII века до н. э.
[3] Бермудский треугольник — зона в Атлантическом океане между штатом Флорида, Пуэрто-Рико и Бермудскими островами, где, согласно одной из версий, происходят таинственные исчезновения морских и воздушных судов и прочие аномальные явления.
[4] Ореады — нимфы гор и древнейшие из нимф