Ты — ничтожество. Никто. Капля в море себе подобных, бездарное убогое ничто. Не припоминаю, когда успела напроситься на подобное бесчестье, — подобное сравнение возмущает.
Вот значит как. Что ж, заверяю, и вы мне отнюдь не милы.
Мы очутились в величественном, ярко освещённом зале, выложенном бело-серым мрамором; ряд высоких, прямоугольных окон освящался массивными канделябрами. (Не повидай я прежде Небеса, растеклась бы лужицей в всохищении от подобной роскоши.) Оба конца придворных палат венчали двойные двери из полированного тёмного дерева; похоже, что открой мы их, очутимся лицом к лицу к искому господину. Из открытых окон доносилось словословье торговцев, на все лады расхваливающих свои товары, крики ребятишек, ржание лошадей, женский смех. Одним словом, повседневная городская суета.
Вокруг не было ни души, хотя вечер только подступал и солнце ещё не скрылось полностью за горизонтом. Я слишком хорошо знала Ньяхдоха, чтобы не дать волю подозрениям: неспроста это, неспроста.
Я кивнула в сторону двери:
— Джемд не один?
— Нет, с ним охрана, соратники и советники.
Ну, конечно. Войны в одиночку не разжигают. Я было со злостью прикусила губу, но, спохватившись, шикнула на саму себя. В нынешних обстоятельствах мне нужна ясная голова. Целью был выигрыш времени… перемирие, и чем дольше, тем лучше. И гнев тому плохая подмога.
— Пожалуйста, постарайтесь никого не убить, — пробормотала тихо, пока мы подходили к дверям. Ответа так и не дождалась, но воздух вокруг враз отяжелел. Свет поблек, словно прячущаяся по углам тьма подползла поближе; резко вспыхнувшие факелы мигнули, и отбрасываемые ими тени истончились, отточившись до бритвенной остроты.
Что-что, но одно мои арамерийские прародители выучили назубок, ценой собственной крови — и душ: Владыку Ночи не удержать ни на каком подвоке. А вот спустить с него — запроста. Вынуди меня Джемд прибегнуть к сила Ньяхдоха…
Остаётся хорошенько молиться, чтоб в том не сказалось нужды.
Я сделала шаг вперёд.
Потом ещё один, и дверные створки отшвырнуло по сторонам с такой силой, что грохот удара об стены, должно быть, разнёсся по всему дворцу; клянусь божественными именами, что вскоре сюда со всех ног примчится добрая половина здешней стражи, — ну, разумеется, если те так же хороши на деле, как и на словах. Неудивительно, что моё своеобразное, и более того, ошеломляющее, пришествие прошло под этакое хоровое приветствие — из удивлённых криков и возмущённых проклятий. Мужчины, грудившиеся вкруг загромождённого бумагами, от края до края, стола, торопливо повскакивали, кто нащупывая оружие, кто молча пялясь во все глаза. Двое из присутствующих носили тёмно-красные накидки; привычный наряд для воинов из Тока, опознала я безошибочно. Так вот чьи земли объединились с Менчи в преддверии войны. Сидящему же во главе стола было на вид лет шестьдесят: богатая одежда, волосы, подёрнутые сильной проседью, лицо, словно высеченное из камня, глаза, сведённые в стальном прищуре. Он напоминал Декарту, но одним лишь своим видом, не обличьем; будучи Менчи, а значит, таким же уроженцем Крайнего Севера, как и Дарре, наружностью он более напоминал последних, иначе амнийцев. Полупривстав, мужчина так и завис в "подвешенном" состоянии, не двигаясь, — более, впрочем, удивлённый, чем исполненный злости.
Я остановилась на нём, хоть и знала, что, как и в Дарре, меж Менчи тот считался скорее советником, нежели вождём. В некотором роде мы, он и я, были всего-навсего дешёвой фикцией, разменными пешками. За вычетом того, что в этом противстоянии ему выпало послужить ключевой фигурой.
— Министр, — произнесла на сенмитском, — примите мои приветствия.
Его глаза хищно сузились.
— Так вот ты какая, даррийская потаскуха.
— Одна из многих, если быть точной.
Обратившись к одному из своих людей, Джемд пробормотал что-то неслышное, и тот поспешил прочь. Без сомнения, проверить охрану и удостовериться, как я смогла сюда пробраться. А затем оглянулся, окидывая меня настороженно-оценивающим взглядом.
— Тогда отчего эти многие не с тобой? — произнёс он с расстановкой. — Или я не прав? Надо быть полной дурой, чтобы заявиться к нам в одиночку.
Что сказать, своевременный вопрос, — я задалась тем же, стоило осмотреться по сторонам. Идеальным выбором для Ньяхдоха было не проявлять своё присутствие вовсе. Несмотря на все заверения Энэфадех о поддержке, один вид Владыки Ночи, нависающего надо мною подобно взметнувшейся вверх гигантской тени, враз подорвал бы тот немногий вес, что моя персона имела в глазах собравшихся здесь.
Но падший и не думал исчезать. Я ощущала: он рядом.
— Но явилась же, — сказала в ответ. — Правда, не одна, если так можно выразиться. Иначе какая б из меня была Арамери, разве не так?
Один из приспешников Джемда, вырядившийся не хуже предводителя, хищно вызверился со злостью:
— Ты не Арамери! — прорычал мне. — Тебя так и не признали за все эти месяцы!
— Так вот почему вы отважились на сей союз? — поинтересовалась я, снова ступая вперёд. Кое-кто из вскочивших ощутимо напрягся, но большинство безразлично провожало меня взглядами. Очевидно, что устрашать одним своим видом мне не под силу. — Но не вполне понимаю, на кой он вам? Раз Арамери от меня никакого проку, с чего бы Дарру становиться угрозой?
— Дарр сам по себе извечная заноза в заднице, — проворчал кто-то ещё. — Проклятые шлюхи, грязные поедательницы мужчин…
— Довольно! — приказал Джемд, и сквернословящий стих.
Боги, кажется, я недооценила его влияние.
— Значит, дело далеко не в том, признана я Арамери или нет? — подытожила, разглядывая мужчину, которого советник заставил замолкнуть. — О, кажется догадываюсь. Старая вражда взыграла в крови, верно? Пальцев не хватит подсчитать, когда меж нашими людьми отгремела последняя схватка, и то хорошо, если кто есть из здесь сидяших упомнит точный срок. Или я ошибаюсь, и менчийцы до сих пор не распрощались со скверной памятью?
— В ходе той битвы Дарр отхватил себе плато Этр, — тихо произнёс Джемд. — И ты знаешь, что мы хотим его назад.
Я знала, знала, что более дурацкой, более смешной причины развязать смертоубийство, ещё поискать надо. Жители Этра давным-давно позабыли даже само менчийское наречие. Боги, какая жуткая бессмыслица! Но и её хватило, чтобы заставить взыграть мой и без того всплыльчивый нрав.
— Кто? — процедила сквозь зубы. — Кто из моих кузенов дёргает за ниточки это действо? Релад? Скаймина? Или кто-то из их прихлебателей? Перед кем вы раздвинули ноги, а, Джемд? За сколько монет Менчи готовы прогнуться перед каждым, кто заплатит?
Джемд скрипнул челюстями (и вздув щёки желваками), но смолчал. А вот у его людей с выдержкой было хуже: менее вышколенные, они зло ощетинились, свирепо сверкнула кинжальная сталь. Однако, не все последовали их примеру. Кое-кто неловко прятал голову, делая очевидным для всех, через кого действовала Скаймина, или кто там ещё из моих дражайших родственничков.
— Вы здесь — незваный гость, Йин-эн'ну, — сказал наконец Джемд. — А, мне же следовало обратиться: леди Йин. Вы отрываете меня от дел. Так что говорите побыстрее, зачем явились, а потом, будьте добры, исчезнуть.
Я склонилась в около учтивом поклоне.
— Откажитесь от своих планов напасть на Дарр.
Джемд ответил, выждав мгновение:
— Или?..
Я тряхнула головой.
— Другой возможности не будет, министр. За последние дни мои арамерийские родичи меня много в чём просветили, в том числе открыв глаза и на одно изящное искусство, а именно — умелому обращению с безграничным всевластием. Мы не предъявляем ультиматумов. Мы лишь отдаём приказы, и те послушно выполняются.
Развернувшись, мужчины переглянулись друг с другом, меняя выражения лица с лютого бешенства до безмолвного неверия. За исключением двоих, умело скрывающих за невыразительными масками истинные намерения, — того богато одетого типа рядом с Джемдом, и собственно самого предводителя. В их глазах отражались деловитое прикидывание и примеривание.
— Вы не обладаете абсолютной властью, — сказал первый из них. Нарочито безразличным тоном, знаком того, что колеблется, сомневаясь в своих словах. — Даже не были названы наследником.
— Истинно так, — подтвердила я. — Один лишь милорд наш Декарта держит в руках судьбы всех Ста тысяч Королевств, целиком и полностью. Будь то процветание. Будь то увядание. Будь то изничтожение и забытие. — Джемд напряг лоб, шевельнув готовыми враз насупиться бровями. — Эта власть принадлежит моему деду, но он, разумеется, волен выбирать себе посланников из числа тех, кто в Небесах пользуется особым его покровительством.
Я даю им время проникнуться мыслью, вхожу ли я сама в это число, или нет. Сойдёт ли за знак благосклонности призыв меня в Небеса и зачисление в ранг чистокровной?
Прежде чем разразиться ответной речью, Джемд бросил взгляд на стоящего рядом мужчину.
— Вы должны осозновать это и сами, леди Йин, — трудно остановить привидённые однажды в движение замыслы. Нам нужно время обсудить ваш… ваше требование.
— Разумеется, — сказала я. — У вас в запасе целых десять минут. Не беспокойтесь, я подожду.
— О, но для… — Это вмешался уже другой, помоложе и помассивнее предыдушего оратора, как я заметила, один из ручных зверьков, заклеймённых рукой Арамери. Он зыркал на меня с таким видом, словно я была дерьмом на подошвах его сапог.
— Министр, вы же несерьёзно?! Её требования смехотворны!
Джемд предупреждающе уставился на него, но безмолвный выговор не возымел никакой силы. Отлепившись от стола, парень, угрожающе набычившись, двинулся ко мне. Любую даррийку с детства учат, как управляться с подобным настроем противника. Чисто животная хитрость, и ничего более, подобно тому, как собаки вздыбливают шерсть, издавая угрожающий рык. Лишь в редких случаях за этим жестом кроется подлинная опасность, и истинная сила женщины в умении распознать разницу, отличив явное от мнимого, риск от шумно распущенного хвоста. Сейчас имело место последнее, но стоило держать ухо наостро и вовремя озаботиться, дабы не допустить перемен к худшему.
Вразвалку подбоченясь передо мной, забияка обернулся к приятелям, тыча в меня пальцем.
— Вы только гляньте на неё! Небось, не обошлось без руки скриптора, подмогнувшей доказать, что эту суку вытряхнули на свет из дырки меж арамерийских ляжек…
— Риш! — Глаза Джемда сверкнули бешенством. — Место!
Наплевав на недвусмысленный приказ мужчина — Риш — развернулся ко мне, и мои дурные предчувствия стали неоспоримой явью. За него говорило собственное тело: вызывающая поза, наклон плечей, правая рука, упёртая в бок. Он нацелился врезать мне, наотмашь, слева. Оставались считанные секунды, выбрать одно из двух: уклониться, уйдя с линии удара, или ответить — выхватив звенящую сталь из ножен…
И в эти, рвущиеся в клочья последние мгновения, я вдруг ощутила змеящуюся вкруг меня, сплетающуюся со мной, какую-то остервенело бешеную и безжалостную злую силу… силу, вмиг ощерившуюся смертоносными остриями…
То был знак, упреждающий знак — пришедшее на ум невольное сходство.
Риш покачнулся. Сжатая как пружина, я по-прежнему была готова к удару. В трёх дюймах от моего лица кулах Риша, казалось, скользнул, словно походя задевая что-то невидимое — и в тот же миг раздался громкий раскатистый треск, будто заскрежетали два камня, обрушившись друг на друга.
Риш испуганно шарахнулся от меня, отдёрнув руку, похоже, озадаченный провалившейся попыткой поставить даррийскую шлюху на место. Он перевёл глаза на всё ещё сжатый кулак, зияющий чёрной латкой. Внезапно явившаяся из ниоткуда, та посвёркивала шлифованными гранями у самых суставов. Будучи вблизи, я видела, как пузырится волдырями вдоль отметиы розоватая плоть, покрываясь мелкими, как бисер, капельками влаги, подобно тому, как выступает сок на трещащем от жара мясе. За вычетом того, что то был след не пламени, но ледянящего холода; я чувствовала дуновение холодного воздуха рядом с собой. Впрочем, без разницы, иссохни и осыпись та от стыни или обуглись от огня, не сырая плоть вскрылась под чернотой раны, но камень.
Удивляло, что Риш запоздал с воплем ужаса и боли.
Никто из собравшихся в комнате мужчин не остался в стороне. Один, остуцившись и зацепив боком стол, едва не повалился на кресло. Парочка бросилась к Ришу, с тщетной попыткой помочь раненому. Джемд тоже было собрался метнуться следом, но тут, должно быть, сработали защитные инстинкты у пресловутого щёголя неподалёку; он придержал предводителя, перехватив за плечо. Разумное решение, ибо первый из бросившихся на подмогу — кто-то из Ток, — уже щупал запястье Риша, в попытке понять, в чём дело.
Чернота распространялась с поразительной быстротой; уже почти вся рука, вплоть до запястья, была цельным куском, блестящим монолитом чёрного кристалла, в грубом подобии кулака. Одни лишь кончики ришевых пальцев оставались пока что живой плотью, но уже и они преображались, очерняясь прямо на глазах. Лишившись рассудка от непереносимых мучений, Риш схватился с токкийцем, начав слепо бороться с соратником; в попытке удержать обезумевшего на месте, тот дёрнул его за пострадавший кулак. И тотчас отпрянул, взбрыкнув, сам, будто тронутый камень на ощупь разил могильным холодом — а после глянул на собственную ладонь: чёрные отметины, ровно зараза, поползли и по той.
Нет, то был не просто кристалл, дошло до меня частицей разума, нескованной покуда ледянящим ужасом. Чёрная субстанция была чересчур красива для обычного кварца, чересчур безупречна в превосходной чистоте огранки. Камень переливался на свету, ровно алмаз; впрочем, не ровно, а именно — именно алмазом чистейшей воды и обратилась изменённая плоть. Чёрным адамантом, редчайшим и ценнейшим среди прочих.
Ток зашёлся пронзительным криком. И не только он, к всеобщему воплю присоединились и другие заговорщики.
Лишь одна я пребывала в прежнем расположении духа, храня на лице бесстрастную маску полнейшего безучастия.
Он виновен. Ему не стоило пытаться ударить меня. Он сам заслужил эту участь. Ему не должно было даже пытаться ударить меня.
А тот, кто бросился ему на помощь? Тоже… заслужил?…
Все они — враги, мои враги и враги моего народа. У них не было права… Они не должны были… не… о, боги…. Боги.
Владыка Ночи не из тех, кто усидит на привязи, дитя. Но запросто с неё сорвётся. Или высвободится. А ты ведь просила его: не убивай. Никого.
Мне не подобало выказывать слабости.
Иначе говоря, пока те двое, визжа, бились в корчах, я, плавно обойдя их, приблизилась к столу. Джемд в неверии кривил рот, взгляд его был полон отвращения.
Что ж, любезное:
— Можете не торопиться и вдоволь наобсуждать моё… требование. — И я решительно развернулась, собираясь уйти.
— С-стойте.
Джемд.
Я придержала шаг, усилием воли заставляя себя не смотреть на разворчивающееся рядом отвратитное действо. Риша уже почти наполовину поглотила алмазная друза; камень схватил всю руку целиком, грудь, и теперь сползал вниз по ноге — и подбирался по шее к лицу. Повалившись на пол, парень уже не кричал, но тихо причитал полным непереносимой агонии голосом. Возможно, алмаз добрался уже и до горла. Другой ещё тянулся к сподвижникам, прося о мече, чтобы обрубить затянутую по плечо чернотой руку. Юноша — один из наследников Джемда, если судить по схожим чертам лица, — выхватил клинок и рванулся к собрату, но его тут же перехватили и силком утянули обратно. Мудрое решение: крохи чёрной порчи размером с песчинки испещряли, поблёскивая и пол вкруг обоих страдальцев. Ошмётки преображённой ришевой плоти разлетались по сторонам, покуда тело билось в судорогах. А теперь на моих глазах рухнул навзничь и Ток, — прямо на здоровую руку, зацепив большим пальцем одно из свежевозникших пятен. Изменение грянуло с новой силой.
— Остановите их… — проскрежетал Джемд.
— Не я начала это.
Он поспешно разразился невнятным проклятием на языке менчи.
— Да прекрати же, будь проклята, о боги! Что же ты за чудовище такое?
Я не могла удержаться от злого смешка. Им не понять, нет, не весалье крылось за ним, одна лишь горькая ненависть. К самой себе.
— Арамери, — произнесла в ответ. — Я — Арамери.
Один из кричавших за нашими спинами отрывисто затих, — я развернулась. Нет, не Ток; тот всё ещё пронзительно оглашал комнату диким ором, пока чернота вершила свой путь, пожирая клок за клоком спину. Метнувшийся вверх адамант запечатал Ришу рот и теперь вплотную занялся нижней челюстью парня. Казалось, приостановившись на туловище, тьма готовилась и дальше объять оставшуюся целой ногу. Я подозревала, что полностью та замрёт, лишь истребив нежизненно важные органы, оставив бедолагу изувеченным, возможно, двинувшимся умом, но живым. Относительно. В конце концов, я же сама чётко просила Ньяхдоха: не убий.
Я отвела в сторону глаза, чтобы не выдать подступившую к горлу тошноту.
— Судите сами, — сказала я. В голос вкрался скопившийся в сердце ужас, углубляя тембр и добавляя убедительной тяжеловесности, коей я прежде не обладада. — Если их гибель повлечёт спасение моего народа, — значит, они умрут. — Я наклонилась вперёд, упираясь руками в столешницу. — Если спасение моего народа обеспечит смерть всех и каждого в этой комнате, даже в целом дворце, знайте, Джемд; я убью их, не задумываясь. И вы сделали бы тоже самое, будь на моём месте.
Он поедал глазами Риша. Теперь же резко рванулся ко мне, и взгляд его вспыхнул мгновенным пониманием — и ненавистью. Ненависть только ко мне или к себе тоже, вот в чём вопрос? Неужто мои слова, насчёт "того же", были истинной правдой? Ибо так оно и являлось взаправду. Не он один, любой поступил бы так же, пришло понимание. Зайди речь о защите наших близких, и ради этого мы, смертные, пойдём на возможное — и неможное.
Весь остаток жизни я буду повторять это себе.
— Хватит! — Я с трудом расслышала окрик Джемда, лишь видя движения его челюсти. — Довольно. Я отзову войска.
— И распустите альянс?
— Я волен говорить лишь за Менчи. — Он словно сломался, избегая всеми силами моего взгляда. — Остальные могут избрать нападение.
— Тогда предостерегите их, министр Джемд. Вынуди меня кто-то повторить, и в следующий раз, ручаюсь, пострадают не двое, а двести. Продолжи эти кто-то сопротивляться, и счёт дойдёт до двух тысяч. Не я, но вы затеяли эту войну. Так что, не вижу смысла в честной борьбе.
С беззвучной ненавистью Джемд сверлил меня глазами. Я перехватила взгляд, удержав ненадолго, потом развернулась к тем двоим на полу; последнего по-прежнему сотрясали судороги, перемежаясь с жалобным скулежом. Другой же, Риш, казалось, впал в бессознательный ступор. Я подошла поближе. Блестящие чернеющие пятна смертоносной порчи хрустели, рассыпаясь под ногами, но не причиняя мне ни малейшего вреда.
Уверена, Ньяхдох легко мог прекратить действие магии. Вероятно, он мог залечить, восстановив, и эти жуткие раны — но на кону стояла безопасность Дарра, повиснув на одной-единственной тоненькой ниточке. Способности, говоря точнее. Моей способности — вселить как следует страх в сердце Джемда.
— Покончи с этим, — шепнула тихо.
В считанные секунды умножившаяся чернота поглотила обоих. Вкруг тел взметнулись пары холодного тумана, смешавшись с последними испущенными криками, хлопками лопающейся плоти и треском ломающихся костей, а затем всё стихло. На месте тел покоились два громадных, огранёных камня, чья грубая форма лишь отдалённо напоминала свернувшиеся калачиком человеческие фигуры. Прекрасные и бесценные, как можно догадываться; как бы то ни было, безбедная старость семьям погибших отныне обеспечена. При условии, что те решатся торговать останками своих близких.
Я прошла меж глыб адаманта к выходу. По мере моего шага охрана, маячившая за спиной, убиралась (и кое-кто весьма спешно) с дороги. На сей раз двери захлопнулись почти бесшумно. Стоило створкам сойтись за мной, я остановилась.
— Мне вернуть вас домой? — над ухом раздался голос Ньяхдоха. Сзади, разумеется.
— Домой?
— В Небеса.
Ах, да. Дом. Арамери.
— Поехали, — пожала плечами.
Тьма окутала плечи. А когда рассеялась, мы вновь стояли посреди уже знакомого мне внешнего двора, правда, на сей раз не на Пирсе, а в Саду Ста тысяч. Тропа из полированных гладышей извивалась меж аккуратных цветочных клумб, бордеров и рабаток, расположенных в чётко чередующемся порядке с нависающими на них экзотическими деревьями. Сквозь листву, высоко над головой, просматривалось звёздное небо, далеко на линии горизонта смыкающееся с горными хребтами.
Я бродила по саду, пока не наткнулась на местечко с особенно хорошим обзором, под небольшим деревцем, называемым атласные колокольцы. Вяло текущие мысли скользили медлительной спиралью. Привычное зябкое ощущение позади усилилось. Ньяхдох.
— Вот и моё оружие, — бросила ему.
— Как и ты моё, — прошелестел ответ.
Кивнув, я сделала глубокий вдох, ощущая на языке вкус лёгкого ветерка, ерошившего волосы и шелестящего листьями. Развернувшись к падшему лицом, я видела, как лунный полумесяц прошил рваную вязь стремительно бегущих облаков. На миг потускнело, и плащ падшего, казалось, невообразимо заклубился, враз затемняя всё вокруг и почти полностью заслоняя силуэт дворца — рябью мерно пульсирующих волн тьмы. Но стоило облаку, скрывавшему луну, двинуться дальше, и плащ привычно свился чёрной тканью.
Нахлынуло чувство: в том крылась внезапная явившая себя жизнь… дикая, бесконтрольная, головокружителная жизнь. Закрыв глаза, я вытянула вперёд руки, предаваясь в волю очередному порыву ветра. Боги, как же хорошо…
— Хотела бы я однажды сорваться в полёт, — шепнула тихо.
— Я мог бы одарить этой магией, на время.
Тряхнув головой, по-прежнему не открывая глаз, качнулась, овеваемая встречным ветром.
— Волшебство — это не то. — Собственная правота уверенно полнила сердце. Я знала правду, как никогда лучше. Как же… здорово…
Его молчание удивляло, но стоило задуматься как следует и… Боюсь, что созерцание бесчисленного множества поколений Арамери с их врождённым лицемерием и двуличностью, отлично отучает от излишних недовольных сетований.
Как заманчиво, и более того, столь соблазнительно, что поселяет желание полностью отрешиться от тревог. Матушка, Дарр, воспреемствование… всё теряло смысл… что толку в бесполезных метаниях? Когда можно с лёгкостью вычеркнуть всё из памяти и провести остаток своих дней — четырёх, если быть точной, — потакая любой своей прихоти, любому бездумному развлечению, взбредшему в голову. Всему, что только пожелаю.
За вычетом одного. Желания.
— Последняя ночь, — протянула, роняя наконец руки. — Почему бы тебе не покончить со мной?
— Живой ты пригодишься больше.
Я рассмеялась. Голову вскружило внезапное безрассудство, почти безумие.
— Значит, я единственная на все Небесах, коей не зачем вас бояться. — Глупее вопроса и не придумать, я поняла это, ещё не успев договорить; впрочем, в ту секунду я была где угодно, только не в себе.
По счастью, Владыка Ночи обошёл молчанием мою глупость. Опасную глупость. Я оглянулась назад, проверить, не в духе ли он, — сумрачное облачение падшего вновь подёрнулось изменением. Клочья длинных, тончайших нитей тьмы колыхало само собой по саду, подобно струйкам дыма от походного костра. Те, что маячили вблизи, свиваясь, окружали меня со всех сторон. Подобно хищным растениям с моей далёкой родины, что отращивают липкие усики или клыкастые зевы, заманивая в свои сети насекомых.
А в сердце этого тёмного цветка отменная наживка: мерцающая личина и скрытые тенью глаза. Я ступала, всё ближе и ближе, всё глубже и глубже во мрак, покуда его губы не передёрнуло усмешкой.
— Вам и не пришлось бы меня убивать, — шепнула тихо.
Склонив набок голову, я глянула на него из-под опущенных ресниц, выгибая тело в молчаливом приглашении. Всю жизнь видя, как то проделывают красивейшие из женщин, никогда не смела опробовать сама. Подняв руки, дотронулась до его груди, почти уверенная, что пальцы утонут в пустоте, и оттого рванулась вперёд, словно возжаждав ухватить саму тьму. Но на сей раз тени скрывали плоть, пугающе живую твердь. Невидимые, они крылись в сумраке, он сам и моя ладонь, коснувшаяся мужского тела; оставляя мне одно лишь ощущение — прохладная, гладкая кожа под кончиками пальцев.
Лишённая растительности, нагая… О боги.
Облизнув пересохшие губы, я встретилась с ним глазами.
— Хорошая бы вышла сделка… и главное, без всякого ущерба в плане моей… пригодности.
Его личину вновь словно перекроило, подобно тому облаку, прошившему лунный диск. Лицо зазмеилось хищным оскалом. Блеснули заострившиеся клыки:
— Знаю.
Не только его, но и мою суть корёжило изменение: неистовое, дикое чувство будоражило кровь. Лицо, манящее лицо падшего. Смотреть-не-отрываясь-впиваясь-лаская-взглядом. Часть меня безраздельно жаждала этого.
— Захочешь? — Я облизнула губы снова, сглотнув внезапно ставший поперёк горла комок. — Убить меня? Если… я попрошу?
Недолгая пауза.
И когда Владеющий Ночью дотронулся до моего лица, оглаживая, изучая кончиками пальцев подбородок, я думала, мне примерещилось. Жест, исполненный недвусмысленной нежности. А потом с той же лаской рука соскользнула вниз, обвивая горло. Он склонился, тесно прижимаясь ко мне всем телом, и я закрыла глаза.
— Спрашиваешь или просишь? — шепнул падший, легонько касаясь губами уха.
Я открыла было рот, но словно утеряла дар речи. А потом тело обуяла нескончаемая дрожь. Слёзы хлынули сами собой, стекая по щёкам и орошая ему запястье. Так страшно хотелось шепнуть… просить… Но я просто стояла, трясясь и плача одновременно, покуда дыхание падшего щекотало кожу, проходясь туда-сюда. Взад-вперёд, взад-вперёд. И так трижды подряд.
Стоило ему высвободить от хватки мою шею, и ноги сами подкосились. Я рухнула вперёд, внезапно потонув во тьме, мягкой, прохладной тьме, прижатая к невидимой груди, — и захлебнулась от всхлипов, уткнувшись в неё носом. А чуть после рука, едва не убившая меня, мягко обхватила затылок и шею. Должно быть, я рыдала ещё добрый час, может, меньше. Не знаю. И всё это время Владыка Ночи крепко обнимал мне плечи, баюкая в объятьи.