— На той неделе вышло постановление дочернего банка компании. В участке есть это письмо. Банк ограничивает продажи льготных сертификатов. На один паспорт больше ста грамм теперь не выдают.
— Больше ста грамм — чего? — уточнил Аякс. — Сертификатов?
— Золота, которое обеспечивает сертификат.
— Прикрылась, значит, лавочка.
— Лавочка-то прикрылась, — вздохнул Бунзен. — И банк понять можно. Но теперь жди неприятностей от цыган.
— Думаете, вокзалом дело не кончится?
— Наверняка нет.
Аякс высадил лейтенанта возле железнодорожной станции. Развернул машину, чтобы ехать обратно, но притормозил, заметив начальника вокзала — в разодранном мундире, с окровавленным лицом, Зелинский что-то с воодушевлением разъяснял врачу скорой помощи и, хохоча, оттолкнул медицинскую тележку, за которой был вынужден отправиться в погоню капрал Вернер.
Неожиданно в окно джипа с другой стороны громко постучали. Обернувшись, Аякс увидел рядом с машиной Эстер. Довольная произведенным эффектом, она попросила открыть багажник, водрузила туда тяжелую, испачканную землей сумку, потом села рядом с Аяксом и поцеловала его:
— Не подбросите девушку?
Воспоминания — пусть перепутанные, смутные — о содержимом собственного дела преследовали Аякса, как донимающая приступами болезнь. Несколько дней он не находил себе места. Где он ни появлялся, какая картина ни представала перед ним, за всяким фасадом, за всякой улыбкой ему мерещилась Столовая Гора. Эстер сказала, что даже во сне теперь он грезил Столовой Горой.
Поэтому, не столько из служебного рвения, сколько для того, чтобы развлечься, чем-то занять мысли помимо проклятой папки, он решил выяснить, что делает в городе бронированный фургончик-рефрижератор, с какой целью каждый будний день нелюдимые перевозчики мяса проделывают немалый путь в Столовую Гору из столицы и обратно. Буквально в течение одного дня он выяснил, что фургончик вообще ничего не развозил по городу, а наоборот — собирал что-то по дворам. И собирал что-то компактное и тяжелое. И под конец загружался этим компактным и тяжелым до того, что при спуске с горы угрюмые лица ребят за бронированными стеклами кабины горели почти так же, как тормоза. Непонятно было одно: откуда могло поступать столько металла, если рудник не работал. А рудник и в самом деле был заглушен, чтобы убедиться в этом, не требовалось инспекций, достаточно просто прогуляться по обрыву или увидеть начинавшие обрушиваться внутрь ангары промзоны. Что-то происходило у обрыва по ночам. Это правда. Но и тут не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходившее имело отношение не к подъему чего-либо на поверхность, а к сбрасыванию чего-то — или кого-то — в прямо противоположном направлении. И если это был новый вид алхимии — человечина в обмен на золото (впрочем, не такой уж и новый), — то раздел, который в этой новой алхимии занимала местная забава с кенотафами, был покрыт мраком абсолютным. Аякс попытался добыть у Бунзена санкцию на задержание и досмотр рефрижератора, но получил ожидаемый и законный отказ — фургончик колесил по Горе не первый год, имел лицензию на развозку продуктов питания и был зарегистрирован в местном налоговом комитете. Если хозяевам приспичило бронировать свое авто, это было их личное дело. Правил дорожного движения развозчики не нарушали, общественного порядка тоже, и будет с них.
По совету Эстер Аякс решил плюнуть на свое расследование и заняться бальнеотерапией. Он стал посещать дымящиеся бассейны с термальной водой и старухами, которые день ото дня начинали сторониться его тяжелого взгляда. Впрочем, бассейнам он предпочитал ресторанчики и пабы. Тут его взгляд смягчался, отпускала тревога, и, невзирая на увещевания Эстер, он все чаще напивался до зеленого змия. Проснувшись как-то ночью, увидел в верхней части левого бедра Эстер крохотную татуировку — изображение змейки, кусающей себя за хвост. Змейка служила обрамлением для надписи в круге: «Soma-sema». Когда Аякс склонился над татуировкой, пытаясь лучше рассмотреть ее, змейка как будто бы ожила и едва не ужалила его. Аякс в ужасе столкнул Эстер с постели. После этого случая он бросил пить и стал посвящать большую часть времени прогулкам и бассейнам с дымящейся водой, но уже без старух, которые при одном известии о его приближении разбегались по другим процедурам. Помалу Аякс пришел в себя настолько, что сделался способен не замечать даже пухнущей папки с собственным делом на следовательском столе.
— Почему, кстати, ты до сих пор не познакомишь меня со своими родителями? — спросил он однажды у Эстер в санатории, после того как, завидев их в дверях «реактора», старухи спешно принялись выбираться из бассейна.
— Я подкидыш, — ответила Эстер.
— Откуда, в таком случае, тебе известно, что ты коренная?
— А я и не знаю, что коренная.
— Жить-то тебе есть где, патриотка?
— Есть, не переживай…
Из водолечебницы Эстер привела Аякса в свой пустующий дом, который как две капли воды был похож на коттедж Аякса: два этажа со стороны главного фасада и улицы, один этаж со стороны горного склона. Обжитыми в доме выглядели только спальня и столовая. На первом этаже, у двери в подвал, были грязные следы ног и засохшие крошки земли. Аякс хотел открыть дверь, но та оказалась заперта на ключ. Аякс спросил Эстер, зачем она заперла дверь. Эстер сказала, что никогда не была в подвале и ничего там не забыла. Аякс вновь подергал дверную ручку — дверь не поддалась. Он дернул сильней, пытаясь сломать замок.
— Ну, хватит! — попросила Эстер. По ее глазам было видно, что ей не до шуток, она сильно напугана.
Аякс, улыбаясь, с равнодушным видом отпустил дверь, однако той же ночью, дождавшись, когда Эстер заснет, опять отправился к ней в дом и проник в подвал с помощью отмычки. Его ждало разочарование: помещение пустовало. Бетонированные стенки и пол были цельны, на них даже не виднелось трещин. Вернувшись домой, Аякс спустился в свой подвал, где застал практически ту же картину: без единой трещинки цементные стены и пол. Укладываясь спать, он нечаянно стащил с Эстер покрывало. На ее левом бедре он снова увидел татуированную змейку, которая кусала себя за хвост, и на всякий случай отгородился подушкой.
Будучи на другой день в санатории без Эстер, он, к своему удивлению, застал в радоновом бассейне старуху, которая, завидев его, не думала уходить. Он дружелюбно кивнул ей. Старуха презрительно посторонилась. Однако после процедуры подошла к нему в вестибюле и сунула в руки коробку из-под сигар со словами:
— Он знал, что вы струсите.
— Кто? — опешил Аякс.
Старуха молча ретировалась. Аякс, догнав ее, попросил разъяснений. Посмотрев по сторонам, старуха тихо сказала, что она вдова архивариуса.
— А это что? — спросил Аякс про коробку из-под сигар.
— Потом посмотрите, — ответила старуха, — если не страшно.
Аякс, пытаясь разговорить свою новую знакомую, провожал ее до самого дома. Однако старуха как воды в рот набрала. Когда за ней захлопнулась калитка, на опорном бетонном столбе ворот Аяксу попался на глаза выбитый логотип cenotaph. До калитки в своем заборе он не добрал всего несколько шагов — пытаясь открыть коробку из-под сигар, получил удар по голове и упал без чувств.
В себя он пришел в лазарете полицейского участка. Над ним склонялась медсестра в лазоревом халате с вышитой на кармане изумрудной змейкой. Лейтенант Бунзен стоял неподалеку. Аякс, еще не вполне опамятовавшийся после удара, спросил заплетающимся языком, куда делась пепельница.
Следователь подал ему коробку из-под сигар:
— Эта?
Аякс взял коробку и разнял ее на две половинки: ничего.
— Послушайте, — сказал Бунзен, — вы в своем уме?
— Нет пока, — пролепетал Аякс. — А что?
Лейтенант указал на половинки коробки.
— Скажите, вы и дальше готовы подставлять голову под эту… чушь?
Из участка, придерживая на темени холодный компресс, Аякс отправился в бюро похоронных услуг.
— Что такое кенотаф? — спросил он у хозяина, который, стоя за конторкой, заполнял какую-то ведомость.
— Простите? — отвлекся от ведомости Мариотт и посмотрел на него поверх очков.
— Кенотаф, — повторил Аякс, ткнув пальцем в одну из плит за прилавком. — Что это? Вид могилы?
Мариотт оглянулся на дверь.
— Нет. Это… долгая история.
— Я не прошу вас рассказывать историю. Скажите в двух словах: что? Вид гроба? дома? забора?
— Если в двух словах, то это, скорее, вид человека.
Аякс попросил ручку, бросил компресс поверх погребальной урны на витрине и вывел на рекламной открытке заведения надпись, вытатуированную на бедре Эстер: «Soma-sema».
— А это что значит?
— Где вы это видели? — удивился Мариотт.
Аякс повторил вопрос.