— Говори, — вздохнул Аякс.
— И как, думаешь, после такого… — Эстер надула губы, нахмурилась и приподняла составленные один на другом кулаки, как будто держала древко. — Не поверить в Черного рудокопа?
Аякс молча улыбнулся в ответ.
После завтрака он пошел в похоронное бюро. Путь его лежал мимо дома, в котором он учинил переполох ночью. Кирка была по-прежнему всажена в дерево. Ухватившись обеими руками за древко, на нем качался и пускал пузыри испачканный в земле карапуз. Хозяева дома восхищенно наблюдали за своим чадом. Когда Аякс поравнялся с ними, они учтиво кивнули и пожелали ему доброго утра.
Мариотта Аякс застал за выдачей заказа.
Из так называемого «тронного зала» похоронного бюро возбужденный от радости молодой человек выкатывал на тележке к своей машине новенькое надгробие. Аякс заметил дату рождения на плите — вчерашнее число — и смел с полированной поверхности конторки мраморную пыль.
— Теперь понятно, где в случае чего спрашивать свидетельство о рождении, — сказал он Мариотту, отряхнув ладонь.
— Все просто и компактно. — Хозяин заведения захлопнул и убрал под прилавок амбарную книгу. — Свидетельство о рождении в Горе — это свидетельство о смерти с открытой датой. Местная традиция. Только и всего.
— Ничего себе компактно. — Аякс оглянулся на молодого человека, который помогал грузчикам затолкать плиту в машину.
Мариотт пригласил Аякса зайти в дом. Пройдя через граверный цех, они сели во внутреннем дворике у рассохшегося дощатого стола, засыпанного опавшими листьями.
— Кенотаф — это свидетельство того, кто имеет сообщение с Горой? — спросил Аякс.
— Не обязательно.
— А что?
Мариотт щелчком сбил со стола желтый лист.
— Можно иметь сообщение с Горой и, однако же, не иметь входа в нее.
— Не понимаю.
— Это все равно, что иметь телефон и не иметь возможности делать исходящие звонки. Кенотаф — свидетельство того, кто имеет сообщение с Горой, но не имеет права входить в нее.
— А зачем кому-то входить в Гору? — сказал Аякс.
— А зачем вообще находиться где-нибудь? — ответил вопросом Мариотт.
— Ах, так значит, кто-то имеет доступ к золоту, а кто-то — нет?
— А что вы имеете в виду, говоря о доступе к золоту?
— То есть как — что? — непонимающе улыбнулся Аякс.
Мариотт со вздохом отер лоб:
— Вы уже так давно у нас, вроде бы даже успели что-то узнать, к тому же профессиональный следователь — и так до сих пор не поняли ничего?
— Я думаю, многие в Горе и до сих пор ничего не понимают, — сказал Аякс.
Мариотт расслабленно вытянул скрещенные ноги.
— Не торопитесь говорить за многих.
— Так что я должен был понять?
— Не понять даже — сделать элементарное умозаключение.
— Да какое?
— Что золото не вывозят из Горы, а завозят в нее.
Аякс затаил дыхание.
— То есть как?
Мариотт, не ответив, зашел в дом и вернулся минуту спустя с бутылкой сухого красного вина и с бокалами.
— То есть так, — пояснил он, разливая вино по бокалам. — Рудник, если и работает, то не на выдачу, а на прием металла.
— По-моему, — сказал Аякс, — это такая же глупость, как закачивать нефть из трубы обратно под землю.
— То, что вы говорите про нефть — да, глупость. — Мариотт отпил вина. — Впрочем, и то, что вы говорили до сих пор про золото — глупость не меньшая.
— Да зачем завозить золото обратно в рудник? — спросил Аякс.
— Дался вам этот рудник, — засмеялся Мариотт. — Хорошо — не рудник, а хранилище. Сейф. Депозитарий. Золотой фонд. Что угодно. Вам легче?
Аякс взял свой бокал.
— Не знаю.
Мариотт задумчиво пожевал губами.
— Знаете, много лет я вижу один и тот же сон. Из отдельных фрагментов я составляю колоссальную картину-мозаику Столовой Горы. Вроде бы собрано все, картина великолепна, остается восполнить последний пробел. Только контуры этого пустого места чуть-чуть не совпадают с формой последнего фрагмента. Чуть-чуть, но не совпадают. Я с силой вталкиваю последний кусок в этот пробел, и…
— Картина рассыпается, — заключил Аякс.
— Именно так, — с сожалением отозвался Мариотт. — Именно так.
— Значит, и депозитарием, и золотым фондом ее тоже нельзя считать?
— Почему? Можно. Не забывайте только, что золото стало поступать в Гору не так давно, лет пять-шесть назад. И это, скорее, непредсказуемое следствие, чем ожидаемая приятность.
Аякс поднял бокал к губам, но опустил его, даже не пригубив вино.
— Но как золото может не быть ожидаемым — для золотого фонда?