На стоянке в несколько рядов стояли троллейбусы. Некоторые казались новенькими, ни одного разбитого окна и пробитой покрышки. Прямо от ворот — трёхэтажное административное здание, слева ремонтное депо. Большую часть территории занимали грядки. То ли местная охрана решила улучшить своё меню, то ли Контора, заботясь о жителях Загона, а вернее, желая содрать с них лишний стат, разместила под защитой бетонных стен сельскохозяйственные угодья. Скорее всего, второе, потому что на грядках среди капусты, кабачков и прочей зелени копошились фигурки в клетчатом.
Платформы свернули на стоянку и остановились. Старший кивнул: выходим, и направился к открытым дверям администрации. Я посмотрел время: восемнадцать ноль три. Уже вечер. Солнце поумерило пыл, жара становилась мягче, самое время бежать на речку купаться, смывать с себя дневную усталость и напряжение. А сегодняшний день напряг меня выше всяких сил. Первое, и самое главное, я стал убийцей. Никогда бы не подумал, что такое возможно, даже в армии, когда нас специально готовили к чему-то подобному. Я убил человека. Убил! И не важно, что это была самозащита. Факт содеянного переводил меня в другую ценовую шкалу. Внутри что-то щёлкнуло. Пока не понятно что, но это уже не тот Евгений Донкин, бариста из маленькой кофейни на четвёртом этаже торгового центра, приятный в общении человек. Теперь я Дон, зашлакованный на всю голову загонщик. В руках автомат, за поясом граната. Готова ли Данара видеть меня таким? И готова ли к такому отцу Кира?
У входа на табуреточке сидел охранник. Коричневая рубаха расстегнута чуть не до пупа, на коленях укороченная двустволка, рожа не брита недели две. Увидев штурмовика, он встал, но с неохотцей, как будто по принуждению. Штурмовиков здесь однозначно недолюбливали, а может и не только здесь. Штурмовики местное население игнорировали, хотя, сдаётся мне, при желании могли нагнуть всех раком и отыметь так, что любая нимфоманка позавидует.
Мы прошли мимо. Охранник шумно выдохнул и плюхнулся на табурет. Я услышал, как скрипнуло дерево под его седалищем, а следом прозвучало крепкое словечко. Старший не отреагировал, хотя тоже услышал, только покачал головой.
Мы поднялись на третий этаж. В широком фойе было прохладно. На полу ковры, в углах кадки с пальмами, под потолком кондиционер. Чуть дальше небольшой бар; на зеркальной стене полки с бутылками, судя по этикеткам что-то очень не дешёвое. Ещё дальше — столики и кухня. Тоже всё не дешёвое.
Весь этаж походил на нечто фешенебельно-эксклюзивное, и точно предназначалось не для сотрудников Загона, а для более привилегированных граждан. Таковых на этаже оказалось двое — Мозгоклюй и его мисс Лизхен. Оба сидели у бара. Толстуха сосала коктейль через трубочку, перед Мозгоклюем стоял коньячный фужер.
Когда мы вошли, Мозгоклюй встал. Его немного покачивало, уже успел принять.
— Рад видеть тебя, Мёрзлый, — приветствовал он штурмовика. Приветствие выглядело чересчур подобострастным, шоумен даже голову склонил.
Штурмовик сел рядом на стул, снял маску, очки. Лучше бы не снимал. На вид за пятьдесят, гладко выбрит, нос тонкий, острый, губы тоже тонкие, искривлённые. От переносицы к правому уху протянулся двойной шрам, на месте глаза затянутая жёлтой кожей впадина. Отталкивающее зрелище. Для того, что бы выпытать у кого-либо самую секретную военную тайну, ему достаточно просто снять маску и назвать своё имя. Никто молчать не станет, во всяком случае, я точно всё расскажу.
Бармен поставил перед ним высокий стакан с водой и склонился над кофеваркой. Мозгоклюй тихо заговорил, бросая в мою сторону косые взгляды. Речь явно шла обо мне. Я придвинулся, но Мозгоклюй почти шептал, и мне удалось уловить только интонацию. Мёрзлый сидел как замороженный, лишь когда бармен поставил перед ним чашку с кофе, немного оттаял и проговорил:
— Есть решение, ты обязан его выполнить. Не нравится, можешь вернуться в жилые блоки.
И ни слова больше — жёстко и по делу.
Мозгоклюй снова скосился на меня. Во взгляде не было ничего доброго, не было даже интереса, как у Твиста, одна сплошная злоба. Чем я ему так насолил? Афоню утюгом забил? Так тот сам подставился, да и контрактом не запрещено убивать охотников.
Я положил автомат на стойку и хлопнул ладонью, привлекая внимание бармена.
— Уважаемый, чашечку ристретто и бутерброд, — в животе заурчало. — Три бутерброда.
— Столовая для шлака двумя этажами ниже, — невозмутимо ответил бармен.
Я вытащил гранату и положил рядом с автоматом.
— А так?
Бармен посмотрел на Мёрзлого. Штурмовик кивнул:
— Обслужи. И водочки ему налей. У парня стресс, пусть расслабится.
Лизхен, увидев гранату, закашлялась и встала.
— Мне нужно отойти.
Мозгоклюй кисло улыбнулся:
— Хорошо, дорогая, ступай.
Мёрзлый тоже встал. К кофе он не притронулся.
— Я свою задачу выполнил, дальше разбирайся сам, — и подмигнул мне единственным глазом. — Удачи, заяц, — и быстрым шагом направился к выходу.
Бармен поставил передо мной заказ. Я выпил и щёлкнул пальцами, указывая на пустую стопку: добавь. Взял бутерброд, закусил.
— Тебя заметили, поздравляю, — проговорил Мозгоклюй.
Если меня заметили, значит, ряды фаворитов стали на одного зайца шире. Что-то подобное я и предполагал, когда получил сообщение о штурмовиках. Кого-то из невидимых любителей шоу впечатлил мой оригинальный способ обращения с утюгом, и он решил поставить на меня немножечко статов. Заяц, заваливший охотника! Это как минимум любопытно. А теперь я ещё автомат добыл. В овраг падал без автомата, а вылез с автоматом. Однако, казус! Надо быстрее договариваться с Конторой, пока кто-нибудь шибко умный не пришёл к такому же выводу.
— Ты как будто не рад, — дожёвывая бутерброд, сказал я.
— А чему радоваться? — Мозгоклюй взял фужер и с кислым видом опрокинул в себя. Закусывать не стал, ограничился тем, что с шумом втянул воздух носом. — К чему мне ещё одна ставка? Чем больше ставок, тем ниже шанс, что сыграет собственная… Что ж ты не сдох под этим мостом, а? Теперь, видишь ли, надо по-честному. Слово-то какое глупейшее: по-честному. Как будто чеснока объелся.
— Чеснок не любишь?
— Не люблю.
— Ну так я тебя от него избавлю.
— Избавишь? Как ты меня избавишь?
— Хочу договориться с Конторой. Могу предложить ей кое-что в обмен за выход из шоу.
— За выход? — Мозгоклюй заклокотал от смеха, изо рта полетела слюна. — Ты о чём, шлак? Ты до сих пор не понял? На тебя поставили! Крупно поставили! Договариваться с тобой никто не станет, и выход у тебя теперь один: через ворота Загона. А лучше сдохни сразу. Вон у тебя автомат. Застрелись, падаль!
Его повело. Бармен добавил в его фужер коньку, шоумен выпил и замахал на меня:
— Пошёл отсюда, шлак. Давай, давай! Расселся. Заслужи сначала, как я…
Он опустил голову на стойку, а бармен знаками стал показывать: уходи.
Я допил водку. Прав Мёрзлый, у меня стресс, причём, длится уже неделю, а водка пусть и не лучший способ вылечить душу, но облегчение даёт. Да ещё такая мягонькая, идёт по пищеводу как родная.
— Бутылку дашь с собой? — наглея от хмеля, спросил я.
— Только уходи быстрее, — ставя бутылку на стойку, ответил бармен.
— Так и сделаю. Где здесь обитают такие, как я?
— В депо ночлежка, а на первом этаже столовая.
— Лифт есть?
— Издеваешься? Сейчас охрану вызову.
В голове приятно крутилось, так что да, я немножко над ним издевался. Имею право, у меня всё-таки стресс.
— Ладно, не кипятись. Слушай, если уж ты такой разговорчивый, скажи, чё за место? На рай похоже, — я приложился к горлышку. Наклюкаюсь сегодня не хуже Мозгоклюя. — Никак не думал, что здесь такое может быть. Коньяк, водка, ты весь прилизанный, бутерброды с икрой. И главное, хрусталь везде, ковры, красиво. До этого самым красивым местом была столовка в жилом блоке.
— Ты совсем обнаглел, шлак? Ты не имеешь права здесь находится, — наклоняясь ко мне, зашипел бармен.
— Меня Мёрзлый привёл…
— Вот поэтому тебя до сих пор с лестницы не спустили. Но спустят, если сейчас же не уйдёшь!
— Ой, какие мы тут нервные. Кофию перенюхались? — меня всё больше разбирал смех. Я повесил автомат на шею, взял гранату, постучал по стойке. — Орехов нет? Могу расколоть парочку, будешь посыпать ими бутерброды.
Бармен побледнел и отступил к стене. Сзади раздались шаги. Я обернулся: трое. Лиц не разглядел, всё как-то смутно. Приложился к горлышку и начал сосать, словно телёнок мамку. Кто его знает, может они бутылку отнять пришли. Когда последняя капля легла на язык, подумал: а теперь делайте, что хотите. И отрубился.
Никогда я не пил столько. Бутылку в одно рыло! Знающие люди говорили, что с плохой водки поутру раскалывается башка, во рту сушь, руки трясутся. У меня ничего не болело и не тряслось, только лёгкий озноб и ощущение стыда. А ещё жажда. Пошарил ладонью возле пояса, ни фляжки, ни гранаты. Автомата тоже не было. Резко вскочил. Половину помещения занимали двухъярусные нары, как в жилом блоке, только без перегородок и занавесок. В окна во всю лупило солнце, на соседних нарах пацан лет шестнадцати давил на кнопки планшета, при этом звук знакомый, как будто волк яйца ловит.
— Очнулся? — покосился он на меня.
— Сколько время?
— Половина девятого.
— Сколько?
Я нагнулся к счётчику, задрал брючину. До взрыва оставалось двадцать семь минут с копейками. Твою мать! Что ж теперь…
— Техник сказал, как очнёшься, чтоб к нему шёл, — сказал паренёк.
— Где он? — чуть не взвыл я.
— В столовке. Завтракать пошёл. А ты молодец, хорошо вчера того охотника…
Дослушивать, что там было с охотником, не стал. Рванул к дверному проёму. Прошли и стыд, и озноб. На улице закрутил головой: где администрация?
Ночь я провёл в депо, переделанном под общежитие. Спасибо тем, кто меня перетаскивал, могли и на газон бросить. Ага, вон она, где и вчера — напротив ворот. Я побежал. В ботинок попал камешек и при каждом шаге впивался в пятку. Закон подлости в действии. Но это не та боль, ради которой стоит останавливаться. Настоящая боль будет, если не успею вовремя добраться до техника.
Я вбежал в столовую. За длинными обеденными столами сидели люди и все словно на одно лицо. Я встал посреди прохода и рявкнул во всё горло:
— Кто из вас та сука, которая в бомбах разбирается?!
Меня колотило. На счётчике оставалось двадцать пять минут, и неизвестно, здесь ли техник, и если здесь, то сколько времени ему потребуется на ввод новых данных. Я обвёл зал взглядом. Меня узнали. Народ смотрел с удивлением и страстью, того и гляди особо нервные подбегут за автографом.
Я стал знаменитостью, что не удивительно, поэтому на меня и поставили. А ставки начинают играть на третьем этапе. Нужно срочно обнулить счётчик, иначе с оторванной ногой пулю мне в голову, а не третий этап.
За крайним столом поднялся мужчина в синем, махнул, подзывая. Я подошёл быстрым шагом, поставил ногу на скамью, задрал брючину. Он глянул мельком на счётчик, включил планшет, начал водить пальцем по экрану.
— Ты можешь быстрее?
— Что, зайчик, страшно?
— А давай на тебя эту хрень навесим и посмотрим: будет тебе страшно или нет? Все вы смелые, пока не коснётся…
— Ладно, не бурчи. Ща сделаю.
Он навёл планшет на счётчик, набрал код, счётчик обнулился, на табло замерли новые цифры: двадцать четыре ноль-ноль, — но по нисходящей не побежали, застыли на месте.
— Отсчёт начнётся в десять часов, — пояснил техник. — Теперь намного интереснее будет. Смотрел шоу раньше? Нет? Всё в прямом эфире. С каждым зайцем по три коптера пойдёт, чтоб ничего не упустить.
— А много нас осталось?
Техник сел за стол доедать. Меню у него было не для шлака: манная каша, белый хлеб с маслом и сыром, кофе. Я бы сам от такого завтрака не отказался.
— Девять, — жуя, ответил он. — Дай планшет.
Я протянул, он сделал несколько кликов, вывел на экран таблицу.
— Здесь все, кто остался: имена и ставки. Ты покушай, зайчик, времени осталось немного. Мозгоклюй лично будет тебя провожать.
Не слушая, я сел на лавку и просмотрел таблицу. Меня интересовал Коптич. В списке его имени не было. Отбегался дикарь. Жаль, прикольный был мужичёк. Хоть и было у него ружьишко, а всё равно припечатали. Надеюсь, парочку охотников он с собой уволок.
Я просмотрел ставки. На меня поставил всего один человек. Но это должен быть очень влиятельный в Загоне человек, который смог послать за мной местный спецназ, а командир этого спецназа тихим и уверенным голосом потыкал Мозгоклюя мордочкой в реальность. А за шоуменом наверняка серьёзные силы, ставки, и ещё один фаворит для них явно лишний. За плотным занавесом тотализатора сокрыто такое множество интересов, что нужно быть по-настоящему значимой фигурой, чтобы вот так взять и всех подвинуть.
Кто ж мне так подгадил? Своей ставкой он закопал меня в землю по самый козырёк. Как-нибудь, но я бы договорился с Конторой и обменял жизнь на танк. А теперь что? Была эмпешечка, с которой можно было куда-то добраться, но и её забрали, а заодно подсумок с запасными обоймами и колотушку.
Чёрт с вами, позже посмотрим, что с этим порешать можно, а пока надо подкрепиться. Прав техник, до начала этапа времени осталось мало, а чтобы хотя бы попытаться дойти до финала, я должен быть сильным.
На раздаче мне дали тарелку манной каши с маслом, белый хлеб, сыр и два листа крапивницы. Листья я припрятал в карман, остальное съел. Попросил повара заправить мою импровизированную флягу водой, и вышел на улицу. Возле ворот монтажники установили стационарную камеру и софиты, рядом на стоянке разместился фургончик с надписью во весь борт «Операторская». Стайка девчонок лет по восемнадцать-двадцать пили кофе из жестяных кружек, болтали. Неужели они и есть операторы? Неожиданно. Слишком молодые, слишком… Каково это в таком возрасте выискивать жертву, следить за ней, а потом наблюдать её смерть?
Одна окликнула меня:
— Эй, заяц, а ты крутой. Жаль, нам запрещено делать ставки, я бы на тебя поставила.
Высокая. Тёмные волосы свободно лежат на плечах, стальные глаза обведены чёрным косметическим контуром, узкие скулы, влажные губы. Фигура стройная, одежда не загоновская — джинсы и светлая майка. Ей не коптером управлять, а по подиуму ходить.
— Как зовут, красавица? — спросил я, стараясь держаться раскованно.
— Алиса.
— Алиса? Как в стране чудес? Это ты за мной на вертолётике катаешься?
— И сегодня тоже буду. До самого конца.
— Привет тебе передам перед смертью. Если успею.
— Буду ждать.
Нормальный разговор смертника и нигилистки[1]. Если бы мы встретились где-нибудь в кафе или на скамейке в скверике, я бы попытался объяснить ей, что многое из того, что для неё является поверхностным и незначительным, в действительности даёт нам возможность жить и оставаться людьми. Но сейчас любые мои попытки объяснить что-либо пройдут мимо её сознания. Что такого правильного и нужного может сказать человек, жизнь которого скоро оборвётся на твоих глазах? Я сейчас баран, которого ведут на убой, а она будет снимать эту картинку, стараясь сделать её более привлекательной для зрителя.
При такой работе сложно не стать нигилистом.
Из проходной вышел Мозгоклюй в клоунском наряде при цилиндре и с тростью.
— А, ты уже здесь, — констатировал он недружелюбным тоном. — Вставай на площадку, порепетируем.
Откуда-то вынырнула мисс Лизхен, взяла меня под локоть и повела к камере. Там уже стояла женщина, похожая на несущийся самосвал. Я кивнул ей, как старой знакомой, она презрительно скривила губы.
Мозгоклюй критично осмотрел нас обоих и повернулся к ассистентке.
— Элизабет, забор — не тот фон, который нам нужен. Слишком упрощённо. Надо что-то более… Поставь их хотя бы возле этого укрепления, — он указал на заграждение из бетонных блоков. — Женщина пусть прислонится и скрестит руки. И лицо пожёстче. Ага, вот так. А этот… Пусть стоит, как стоит.
Покончив с творческими тонкостями, Мозгоклюй ещё раз осмотрел нас. Выражение лица по-прежнему оставалось недовольным.
— Значит, так. Передача пойдёт в прямом эфире. Я скажу несколько слов, камера перейдёт на вас, вы помашете ручками — и в путь. Вопросы есть?
— Автомат мой где? — спросил я.
— Что? Какой автомат?
— Мой автомат. Тот, который вчера висел у меня на шее.
Мозгоклюй сморщился, как будто хватанул кислого.
— Зайцу не положено.
— Без автомата не пойду, — твёрдо сказал я. — В контракте не указано, что у зайца не может быть оружия. Так что или давай назад, или сам гуляй по этим развалинам.
Шоумен несколько секунд стоял, осмысливая информацию, и вдруг вздыбился.
— Ты кто такой? Труп ходячий! Не пойдёшь? Здесь, пёс, и сдохнешь! На куски прикажу тебя резать! Лёгкой смерти не получишь!
Он брызгал слюной, а у меня ни одна струнка не дрогнула. Труп? Ну да, труп, или почти труп, ибо маленький процент добраться до ворот Загона всё же существует. На куски порежет? Не порежет. Большой медвежий хрен ему на воротник. Если меня сюда специальная команда доставила, значит, я им нужен, и тут уж скорее его порежут. Так что поверх медвежьего может свой пришить, чтоб шею сильно не натирало.
— Сам меня резать будешь или подружке своей тупоумненькой поручишь? — с издёвкой спросил я, когда шоумен поутих.
Глаза Мозгоклюя снова полезли вверх. Лизхен икнула и открыла рот. Охранники у проходной и девчонки-операторы подошли ближе. Я поймал взгляд Алисы: напряжённый и чуть прищуренный.
Из здания администрации вышли несколько человек: один гражданский и трое штурмовиков. Мозгоклюй потоптался на месте и пошёл им навстречу. Гражданский заговорил. Разговор для моих ушей не предназначался, но всё же несколько слов я ухватил:
— …так даже интереснее…
Гражданский стоял ко мне полубоком, одну руку держал в кармане брюк, второй помахивал на ленинский манер. Однозначно, положенец, причём, достаточно высокого положения положенец. Конторщик. Одет в лёгкий летний костюм, на голове шляпа. Слишком много на моём пути стало встречаться людей, не принадлежащих к цветовой шкале ценностей Загона. Они, как и дикари, могут позволить себе роскошь одеваться не по статусу.
— Кто это? — спросил я у самосвальши.
— Ты совсем шлак, — сплюнула она.
— Извини, я здесь всего неделю, не со всеми успел познакомиться.
— Неделю? И уже в шоу? Ну ты точно шлак. Только конченный урод может так быстро опуститься. Это Толкунов, человек из Конторы. Видишь, как Мозгоклюй о его штаны трётся?
Шоумен стоял перед конторщиком сгорбившись и переминаясь с ноги на ногу, словно набедокуривший ученик перед учителем, хотя сам тоже положенец. Получается и положенец положенцу рознь. Говорили они недолго, Толкунов дал инструкции Мозгоклюю и отошёл к операторскому фургону. Мозгоклюй вернулся к нам.
— Верните ему автомат, — через силу проговорил он.
— И подсумок с гранатой, — с вызовом добавил я.
— И подсумок, — повторил Мозгоклюй.
После этого он десять минут объяснял нам, как нужно стоять и что говорить. Подошёл техник, закрепил мне поверх банданы миникамеру. Мисс Лизхен напомнила о времени:
— Три минуты до эфира!
Мозгоклюй подобрался, гримёрша подправила грим, зажглись софиты. Мгновенная суета — и все успокоились. Мисс Лизхен пальцами начала отсчитывать последние секунды. На четвёртой заиграла музыка из «Кабаре»:
Money… Money…
Выждав ещё две секунды, Мозгоклюй начал отстукивать степ. Получалось замысловато. Он делал всё на полусогнутых, успевая при этом жонглировать цилиндром и тростью и широко улыбаясь. Он ещё и петь умудрялся на английском. На ужасном английском. Некоторые слова он коверкал так, что я со своими университетскими знаниями едва понимал их смысл. Но для зрителей Радия такой набор латиницы вполне сойдёт, вряд ли среди них найдётся хотя бы десяток человек, знающих английский на уровне популярных мюзиклов семидесятых годов прошлого века.
Музыка пошла на спад. Мозгоклюй изящным жестом нахлобучил цилиндр на голову и ткнул тростью в объектив камеры.
— Привет мой зритель! Рад видеть тебя снова!
В это время, наверное, тысячи глоток должны были извергнуть из себя нечто ликующее, потому что Мозгоклюй выдержал паузу секунд на пять.
— Начался отсчёт последнего этапа. Девять участников, девять наших фаворитов отправляются в путь, в надежде добраться до ворот Загона. Вы успели сделать ставки? Ставки сделаны, ставки больше не принимаются! В течение следующих суток мы узнаем имя нашего героя. Даже если судьба обойдёт его своим участием, и он не сможет пройти через ворота, он так или иначе станет победителем, ибо имя последнего погибшего навсегда будет выбито на стене памяти чемпионов шоу Мозгоклюя!
За весь этот пафос мне хотелось удавить его ремнём от автомата. Просто накинуть на шею и затянуть, покуда язык не вывалится изо рта. Вот только вряд ли мне позволят сделать это. Выступление Мозгоклюя зрителям нравилось; на него смотрели как на полубога, как на мечту. Фанаты, чёрт их побери.
— К сожалению, мы не можем поговорить с каждым из этой великолепной девятки, — Мозгоклюй сморщил рожицу, как будто ему грустно, — однако двое присутствуют сейчас здесь, у проходной Троллейбусного депо номер одиннадцать, и уж я постараюсь задать им несколько интересных вопросов.
Он подступил к самосвальше. Ту распирало от счастья. Дура. Счастье перед кинокамерой мимолётно, и стоит ей выйти за пределы съёмочной площадки, как она тут же превратится в жертву. Но аналитический анализ не её конек. Мозгоклюй спрашивал, а она, захлёбываясь от восторга, передавала ему историю своей жизни. Жизнь оказалась недолгой. Двадцать семь лет, из них четыре в Загоне. Сотрудничала в столовой второго блока, потом сборщицей крапивницы. Устала, подписала контракт. Между «сборщицей» и «подписала» на самом деле всё намного сложнее. Лицо в шрамах, губы и уши расплющены, то ли дралась, то ли сваи заколачивала, короче, жизнь не сложилась.
Мозгоклюй перехватил трость словно микрофон.
— А теперь пожелаем нашей участнице удачи и благословим в путь. Беги, зайка, беги!
Самосвальша взмахнула рукой и трусцой побежала к воротам. Камера проследила за ней и повернулась ко мне.
— И вот наш следующий заяц, — Мозгоклюй повернулся ко мне. — Вы должны помнить его. Номер тридцать семь! Тот самый, который едва не лишил старосту третьего жилого блока самого сокровенного — жизни! А вы что подумали? Ха-ха! Я нашёл его в камере Смертной ямы. «Элизабет! — воскликнул я. — Это то, что нам нужно. Загляни в его глаза. Из этого донора получится неплохой заяц». И не прогадал! Все вы видели, как он массировал утюгом рожу незадачливого охотника. И — о, чудо! — где-то раздобыл это архаичное оружие. Кстати, тридцать седьмой, где ты его нашёл?
Набалдашник трости оказался у моего рта.
— В баньке… Я туда залез, когда штурмовиков ждал. Оно там под лавочкой лежало.
— Ха-ха, он ждал штурмовиков в бане! Какая великолепная шутка! — объективы камер все как одна повернулись ко мне. Мозгоклюй скрючил рожу и постучал по виску: какие штурмовики, болван, ты о чём?
Действительно, какие штурмовики? Никому не понравится, если народ узнает, что фаворитов до контрольной точки подвозят на своих броневиках элитные бойцы Загона. Оговорился, упс. Но это уже проблемы Мозгоклюя, не предупредил заранее, теперь пускай выкручивается.
— Ты, верно, имел ввиду дикарей? — натянул шоумен улыбку на лицо. — Двое каких-то оборванцев крутились возле тебя. Мы видели их. Вы о чём-то разговаривали.
— Ну да, — кивнул я. — А разве дикари и штурмовики не одно и тоже?
— Ха-ха, этот парень мне определённо нравится! Буду болеть за него. Скажи, что ты сделаешь, если победишь в шоу? Ты уже придумал, как поступишь с той славой, которая непременно обрушится на тебя?
— Я хочу найти семью…
— Ты хочешь жениться? Вот как?
— Нет, я… Где-то в Загоне должны быть мои жена и дочь… — я схватил трость, как будто она в самом деле микрофон и заговорил дрогнувшим голосом. — Данара, если ты слышишь меня… Данара! Я найду вас! Найду! Я вытащу вас…
Мозгоклюй силой вырвал трость и засмеялся:
— Этот парень нравится мне всё больше и больше. Представляете, он собрался жениться. Как мило! Ну так пожелаем ему, как и предыдущему зайцу, счастливого пути. Беги, тридцать седьмой, и да пребудет с тобой удача!
Он замахал руками, указывая на ворота. Я повесил автомат на плечо и побежал. За воротами перешёл на шаг. Отсоединил магазин, проверил наличие патронов. Кто знает этих телевизионщиков, может, повытаскивали на сувениры. Запасные магазины тоже проверил. Вроде, всё на месте.
Над головой закружились коптеры. Как и обещал техник, три штуки. За которым из них Алиса? Красивая девчонка. Я помахал рукой, и правый коптер качнул корпусом. До этого момента все они выглядели одинаково, но теперь я сделал отметку в памяти: коптер Алисы имел желтоватый цвет. Запомню его.
[1] Нигилизм подвергает сомнению или отрицает общепринятые понятия нравственности, морали, культуры, жизненные ценности и смысл жизни.